Гравюры на ветру

* 27 *

Возле высокого песочно-желтого здания, на первом этаже которого работала Елена, было шумно и суетливо — бегали дети, лаяли неугомонные собаки, корячились парковавшиеся машины.

Скользя глазами по граням застекленных эркеров, я размышлял о своей любви, которая даром небес была послана мне в эти пропитанные счастьем дни. С минуты на минуту я должен был увидеть лицо этой женщины, услышать магические ноты томительного голоса, ощутить ее прикосновение… Это страсть? Нет! Нет! Страсть — это нечто стремительное, что-то такое, что быстро проходит, оставляя после себя лишь пыль золы от перегоревших эмоций… Со мной все иначе. Мои чувства сродни роднику, пробившемуся из потрескавшейся засушливой земли, они исцеляют раны, оставленные в разное время чужим безразличием, они залечивают боль от неудач и сомнений…

— Привет, — она подошла сзади и скользнула рукой по моему запястью. — Я уже свободна. Можем пойти, посидеть где-нибудь.

Чистое создание… Разве я приехал сюда, чтобы снова, как прошлый раз болтаться с ней по улицам или, задыхаясь от желания, терять время в ресторане, где каждый официант норовит замарать мою любовь своим наглым взглядом?

— Елена, не подумай, что я мерзавец, порочный и грубый человек… — я взял ее за руку, маленькую, как у детсадовского ребенка. — Но я хочу гораздо большего, чем просто встреча.

— Да? — она чуть заметно улыбнулась.

— У меня нет никакого опыта в таких делах. Я много лет живу праведной жизнью женатого человека… Скажи мне… Ты ведь пишешь о самых разных местах… Куда можно пойти, чтобы хоть на несколько часов побыть вдали от всего мира?

— Куда пойти? — она взглянула мне в глаза и на миг сделалась грустной.

— Прости, прости… Я понимаю, что это в некотором смысле мерзко… Женатый человек… И… Я должен был бы сам внести тебя на руках в хризолитовый замок, усыпать твой путь лепестками эдельвейсов… Но это жизнь, такая вот, как она есть… И пока еще я не могу открыть перед тобой двери своего дома…

— Знаешь, — она прервала меня и посильнее затянула пояс на своей лохматой куртке, которая совсем не вязалась с этой теплой весной, — есть одно место… Для таких как мы… Там всегда много свободных номеров…

Номера! Это слово ударило меня пощечиной. На что я толкаю ее? Прекрасный цветок, созданный для крепкой семьи, а не для обшарпанных номеров мотелей… Но потребность обладания так сильно стучала в моих висках, что мысли о добродетели умирали едва родившись.

— Едем! Сейчас же! Где это? За городом? В глухом лесу? Понимаешь, я не слишком много зарабатываю, чтобы позволить себе номера люкс… Конечно ты привыкла к шикарным отелям… Но, вот, взгляни, — я вытащил из кармана бумажник и показал ей тонкую пачку денег. — Все что у меня сейчас есть, я готов отдать…

— Не волнуйся, — она отвела мою руку. — Этого достаточно. Там не так уж дорого, как кажется на первый взгляд. Я бы не поехала за город. Это слишком далеко, а я должна быть в пределах часа езды от дома — мало ли что случится… Но эта гостиница стоит в самом центре нашего парадоксального мегаполиса…

Мы быстро пошли к метро. Я чувствовал, как она дрожит… От холода или от страха? Не знаю. Я тешил себя надеждой, что мы оба горели от любви.

— Нам далеко ехать? — я сжал ее ладонь.

— Нет. Всего одну остановку. И там пройти три дома, — меня трясло как в лихорадке.

Что со мной? Казалось, что в жизни было уже так много всего. Но оказалось… Разве настоящая любовь выглядит, как стареющий женатый мужчина, который предлагает тебе самой выбрать уединенное место? Но любовь ли это в самом деле?..

Поезд распахнул двери, и мы почти побежали вверх по эскалатору. Я должна выяснить — быть может, я просто слишком долго ждала, и вот, приняла первого встречного за того единственного… Газующие в заторе автомобили наполнили улицу нестерпимым гулом. Вот подъезд со скромной клетчато-белесой вывеской в стиле модерн. Центральнее этой гостиницы нет ничего в городе, по ее оси проходит меридиан человеческих сердец…

— У нас номера без удобств, без горячей воды и телефонов… Вы согласны? Заполняйте бланк, — усталая женщина с сочувствием взглянула на мои дрожащие руки.

Я взяла из стопки мелованный листок:

— Герард? Одному из нас надо записаться.

— Лучше ты. Ведь мне нельзя — надо сохранять конспирацию, — он отошел к стойке с журналами.

Да, да, конечно… Я пока не могу внести тебя в хризолитовый замок, поэтому не забывай, на каком ты свете…

— Вот, возьмите, — белый прямоугольник упал в руки дежурной.

— Ваш номер 652.

Старинный лифт в сетчатом коконе неторопливо поднял нас на шестой этаж. Хихикнул скрипом старый проканифоленный паркет. Потертые ковровые дорожки вздохнули пылью.

— Вот, мы и здесь. Не так уж плохо, правда? — боясь заплакать, я рассмеялась.

Неровные стены под пыльными обоями напоминали о тленности мира. Местами прожженная обивка кресел рассказывала сказки о пламени чужих страстей.

Я задернула тяжелые тронутые временем сливовые шторы, чтобы наш стыд принадлежал лишь нам двоим. Хоть бы все было плохо. Это значило бы, что я ошиблась…

Стрелки крутили фуэте. Змеились черные чулки на кресле. Из коридора слышались голоса постояльцев…

Все оказалось слишком хорошо. Я не ошиблась. А это значит, что все — слишком плохо. Теперь я точно знаю, что любовь — это когда невозможно отлепиться друг от друга. Любовь — это когда не наблюдаешь ход часов. Любовь — это когда мысли заняты только им. И как нестерпимо осознавать, что все это досталось совсем не тому человеку.