Гость из будущего. Том 4

Глава 9

Признаюсь откровенно, от всех этих административных делений на «Ленфильме» у меня голова шла кругом. «Первое творческое объединение» возглавлял Иосиф Хейфиц, «Второе» — Григорий Козинцев, а ещё было и «Третье», которым руководил Виктор Трегубович. Изначальная идея была такая, чтобы в каждом объединении сложился свой сработанный и сплочённый коллектив единомышленников, и чтобы между ними можно было устроить что-то наподобие соцсоревнования. Но нервная система творческих людей такова, что сегодня они лучшие друзья, а завтра уже непримиримые идейные враги. Поэтому все эти разделения были условны и отдельные творческие единицы перемещались из одной команды в другую. Однако наших щепетильных редакторов это не волновало. И коли меня приписали к «Первому объединения», то будь добр отчитаться перед Фрижетой Гургеновоной.

— Это твоя заявка в ЦДТС? — спросила Фрижета, когда мы вошли в её кабинет, заставленный кипами разных книг и бумажных папок.

«Чья же ещё?» — усмехнулся я про себя, рассматривая бумагу, которую ещё вчера отправил в цех декоративно-технических сооружений, прикрепив к ней простенький чертёж стандартной киношной выгородки и одного большого стола, где планировалось расставить разные колбы и физические приборы.

— Если подпись моя, то моя, — кивнул я.

— То есть у тебя на вторник 8-е сентября уже назначена съёмка, я правильно поняла? — грозно сверкнула глазами уроженка Пятигорска, в которой текла горячая кровь жителей древнего Урарту.

— Директор киностудии, Илья Николаевич, потребовал закрыть вопрос с «тайнами Вселенной», и я его закрываю, у Вселенной тайн больше нет, — снова кивнул я, мысленно добавив более резкое выражение: «а чё сиси-то мять?».

— А ты, Феллини, случайно ничего не забыл?

— Да вроде ничего, — пожал я плечами. — Реквизиторам заявку отдал, с костюмерами и гримёрами пообщался. От оператора Сергея Василича Иванова принципиальное согласие получил. Нужно ещё сегодня с Леонидом Фёдоровичем Быковым переговорить. Что-то он мне в последние дни не нравится. Хандрит что-то наш «Максим Перепелица».

— Я спрашиваю, где сценарий⁈ — рявкнула Фрижета Гургеновна.

— Дома на столе лежит, — соврал я. — В понедельник будет, к обеду. Кхе, лучше к вечеру.

— А ещё лучше во вторник утром, правильно? — прошипела редакторша. — То есть ты ещё ни строчки не написал, а уже заказал съёмку?

— Фрижета Гургеновна, за кого вы меня принимаете? — сделал я крайне возмущённое лицо. — Начало такое: звучит загадочная музыка, а в кадре на крупном плане что-то в колбе кипит и бурлит. Затем камера плавно отъезжает, и мы видим профессора с микроскопом, который двум своим студентам читает стихотворение Пушкина: «О сколько нам открытий чудных / Готовят просвещенья дух / И Опыт, сын ошибок трудных, / И Гений, парадоксов друг…». Как начало, цепляет? — хохотнул я, вспомнив, что передача «Очевидное — невероятное» с этим прологом выходила почти 40 лет, и все были довольны.

— Признайся, это ты сейчас придумал? — подозрительно уставилась на меня редакторша.

— Это Пушкин сочинил в 19-ом веке, — захохотал я. — Всё, не буду больше отнимать ваше драгоценное время! И в понедельник вечером, в крайнем случае, во вторник утром сценарий и коробка конфет будут на этом самом столе, — я ткнул пальцем в столешницу, заваленную бумагой.

И пока Фрижета Гургеновна не прицепилась ещё к чему-нибудь, например, к отсутствию фото и кинопроб, пулей вылетел из кабинета. «Пустяки, — подумал я, — во вторник в студии отсниму все игровые эпизоды, а наполню „документалку“ закадровым текстом и видеорядом, сделанным в нашем ленинградском планетарии. И на поверку всё оказывается проще простого, если подойти к делу с фантазией».

— Кстати, о фантазии, — пробубнил я, покосившись на циферблат наручных часов. — Кажется, товарищ Быков уже должен быть на своём рабочем месте? Пора брать нашего «Перепелицу» за рога и вытаскивать из знаменитой «русской хандры», порождённой скукой, унынием и бездельем. Обломов нашёлся, ёкарный бабай.

— Я же уже сказал, что не буду сниматься в роли твоего профессора, неинтересно. Что тебе ещё нужно? — недовольно проворочал Леонид Фёдорович, увидев мою наглую и довольную физиономию в своём киношном мирке, который впрочем от кабинета Фрижеты Гургеновны мало чем отличался. Здесь была всё та же казённая мебель, те же папки с бумагами, пишущая машинка, стол, лампа и диван, где мне уже доводилось пару раз поспать.

— Разве для друзей нужен повод? — улыбнулся я, развалившись на диване. — Шёл мимо, дай думаю, зайду, поздороваюсь. Слышал, БэДэТэшники предлагают на «Петровском» сыграть в футбол, как всегда на ящик коньяка, — ляпнул я первое, что пришло в голову. — Матч в честь открытия театрального сезона. Правда, Илья Николаевич сомневается, принимать вызов или нет. Играть-то некому. — На этих словах я взял какую-то папку со стола и успел прочитать название — «В бой идут одни старики», однако Леонид Быков тут же её выхватил из моих рук. — Играть некому, — повторил я ещё раз. — Ты, да я, да мы с тобой. Остальные все инвалиды киношного труда — ноги крюком. С трёх метров ни пас отдать, ни по воротам попасть.

— Что значит, вызов не принимать? — процедил каждое слово «Максим Перепелица», который в футбол играть любил и делал это на приличном уровне. — Да я сейчас сам пройдусь по коридорам и соберу команду. Играть, обязательно играть! И дело не в коньяке, дело в принципе. Кто из БэДэТэ звонил?

— Да как всегда, Кирилл Лавров, не живётся ему спокойно в театре, — соврал я. — Ладно, у меня сейчас репетиция, — сказал я и, встав с дивана, сладко потянулся. — Если хочешь, чтобы я тоже побегал по полю, и чтобы три-четыре, а может быть и пять мячей один за другим вколотил в ворота театральной сборной, то знаешь, где меня искать. И знаешь мои условия.

— Какие ещё условия?

— Коньяк я не пью, деньгами не беру, а вот профессор для моего документально-игрового кино нужен, — произнёс я и, протянув ладонь Быкову, спросил, — по рукам? Во вторник всего один съёмочный день, а потом на киностудию полетят мешки писем и телеграмм, где юные зрители буду требовать продолжения познавательного киножурнала. А значит, у Ильи Николаевича можно будет выторговать что-то и для души.

— Например? — недоверчиво пролепетал Леонид Фёдорович.

— Например: «В бой идут одни старики», — кивнул я на заветную папочку. — Кто сказал, что надо бросить песни на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне.

— Хитришь ты что-то, Феллини, — пробубнил Быков. — Ладненько, поверю тебе ещё раз, — тяжело вздохнул он и пожал мою крепкую руку.

«Вот и ладушки, вот и молодец, — усмехнулся я про себя, выйдя из кабинета. — Хватит киснуть. Пора с обломовщиной кончать. А что касается несуществующего футбола, то играть всё равно никто не согласиться. Я наших кинодеятелей знаю, как облупленных. Им бы пиво под водочку попить, да за симпатичными старлетками приударить. Старлетка старлеточка — тёмные ночи, я люблю тебя девочка очень».

— Дядя Йося, это что за металлолом? — спросил я своего дальнего родственника, когда вернулся в кинопавильон №2, который временно превратился в нашу репетиционную базу.

— Микрофоны со стойками, — проворчал он, держа в руках какие-то две сомнительные железяки.

— Самопал, — хмыкнул Толя Васильев. — И потом к чему мы их будем цеплять? Под них же ещё и усилитель нужен.

— Запомни: дают — бери, бьют — беги, — рыкнул дядя Йося. — Найду я этот ваш усилитель, к вечеру, может быть. Как дела вообще?

— В смысле музыки? — усмехнулся я. — Или вас, товарищ Шурухт, интересует наша личная жизнь? Так вот официально заявляю, что с любовницами у нас полный голяк. Мы, в отличие от некоторых, блюдём моральный облик строителя коммунизма.

— Хватит Ваньку валять, — буркнул он. — Я тут слышал, что вы что-то новенькое пели?

— Есть такое, — кивнул я с серьёзным видом. — Хотим разнообразить репертуар народным творчеством. Или, проще говоря, частушками на самые актуальные социальные темы.

На этих словах я взял свою акустическую гитару, прокашлялся и, ударив по струнам, заорал нечеловеческим голосом:

Ах ты, милый, дорогой

Не ходил бы ты к другой.

А не то придёшь домой,

И получишь кочергой!

Опа, опа, мыло и мочало.

Опа, опа, начинай сначала!

— Как, сильная вещица? — спросил я, выдохнув.

— Я бы сказал — куда тебе идти, — прошипел мой родственник по материнской линии. — Да тут молодые люди, боюсь их раньше времени испортить.

— Рад, что растление малолетних не входит в ваши творческие планы, гражданин Шурухт, — произнёс я, отвесив низкий поклон. — И на том мерси. А семейная неверность — это дело житейское, тема для анекдотов. Из-за кризиса среднего возраста: седина в голову, бес в ребро, и к ужину меня, дорогая, сегодня можешь не ждать.

— Паяц, — отмахнулся от меня дядя Йося. — Клоун. И чтоб сегодня отыграли лучше, чем вчера, — погрозил он пальцем мне и хихикающим в кулак музыкантам, прежде чем с гордо поднятой головой покинуть кинопавильон.

— Кстати, какая у тебя вторая новая песня? — спросил Толя Васильев, когда мы снова вернулись к репетиции.

— Тут вот какое дело, — крякнул я, проведя по струнам гитары. — Человечество долгие годы ломает голову над переменчивостью удачи и успеха.

— И песня об этом? — усмехнулся барабанщик Сергей Лавровский.

— О чём же ещё вопрошать нам, творческим людям? — кивнул я и заиграл проигрыш на мотив композиции «Call Me», которую вначале 80-х пела американка Дебби Харри, солистка группы «Blondie». И журнал «Rolling Stone» включил её в 500 величайших песен всех времён и народов. И если музыкальную тему я скапитализдил у американской рок-дивы, то припев и некоторые слова позаимствовал из песни, с которой начиналась советская кинокомедия «Спортлото-82».

За удачей мы спешим,

Но к ней не известен путь.

Вдруг она растает как дым

И просто удачу вспугнуть.

И обижаться на жизнь смешно,

Помни всегда одно:

Не хнычь, не плачь, когда не везёт порой.

В стране удач мы будем ещё с тобой.

Не хнычь, не плачь, когда не везёт порой.

В стране удач мы будем ещё с тобой.

С тобой!

Может ты попал в беду?

Фортуна бывает слепа.

Только верь в свою звезду,

И тебе улыбнётся судьба.

И обижаться на жизнь смешно,

Помни всегда одно:

Не хнычь, не плачь, когда не везёт порой…

Кстати, в кинокомедии эта песня значилась как «Страна удач», и музыку к ней написал Александр Зацепин, аккуратно зацепив целый припев из «Call Me». А исполнил «Страну удач» Михаил Боярский, наш всеми любимый Д’Артаньян. Я же, когда этой ночью писал слова песни, то представлял в роли вокалиста свою любимую Нонну Новосядлову. В конце концов, она ничуть не уступает Дебби Харри ни по внешности, ни по вокалу.

За удачей мчимся вдаль,

Что нам синица в руках?

В небе реет наш журавль,

Он там — высоко в облаках.

И обижаться на жизнь смешно,

Помни всегда одно:

Не хнычь, не плачь, когда не везёт порой.

В стране удач мы будем ещё с тобой.

Не хнычь, не плачь, когда не везёт порой.

В стране удач мы будем ещё с тобой.

С тобой!

— Как-то так, — выдохнул я, доиграв последние аккорды. — В оригинале конечно припев песни в два раза короче. Но в таком виде он звучит как-то куцо. Вот я и пропел текст куплета дважды.

— Что значит в оригинале? — насторожился барабанщик Лавровский.

— Это значит, что в первом оригинальном варианте, — рыкнул я, мысленно обругав себя балбесом. — Не суть. Как вам вещь?

— Сложно сказать, — пробубнил Васильев. — Музыка — хорошая, заводная, и слова — правильные. А что это за стиль такой? — он воспроизвёл проигрыш на своей электрогитаре, напомнив мне старый добрый хард-рок. — Поймёт ли такую музыку народ? Звучит как-то тяжеловато.

— Да наши люди на танцах с катушек слетят, — хмыкнул клавишник Лёва Вильдавский и тоже наиграл мотив «Call Me» на электрооргане. — Хотя согласен, деревня нас не поймёт. Я тут был в гостях у родни, там селяне до сих пор ещё под гармошку пляшут. А ещё плачут от песни «Каким ты был, таким ты и остался», ха-ха. Вот и весь деревенский рок-н-ролл.

— Для деревни у нас есть «Синий-синий иней лег на провода», — проворчал я. — И вообще, пусть критики разбираются в музыкальных стилях и направлениях. Наше дело играть и радовать советскую молодёжь. Поэтому давайте репетировать, и хватит лясы точить.

«Ну, надо же, Анатолию Васильеву, создателю легендарных „Поющих гитар“ не зашла „Call Me“, то есть „Страна удач“? — думал я, бегая по коридорам киностудии с двумя „полудохлыми усилителями“, которых дядя Йося подобрал на какой-то барахолке. — Кто бы мог подумать, что для него попсовый „Битлз“ — это икона музыкального стиля! Теперь ясно, почему „Поющие гитары“, которых я помнил по своему голоногому детству, мне так и не запали в душу. Пели чересчур слащаво, слишком сильно косили под „битлов“, что мне всегда были безразличны. А ведь кроме „The Beatles“ в Англии прямо сейчас образовались „The Who“, „The Kinks“ и „The Rolling Stones“, которые своими жёсткими яростными гитарными риффами уже начали писать новую историю рок-музыки. Вот и нам нельзя стоять на месте, нельзя тормозить. И раз я попал из будущего в это время, то сделать советский рок не хуже английского, мне вполне по силам».

— Ты куда, Феллини, ящики потащил? — спросил меня директор киностудии Илья Киселёв, перехватив в длиннющем коридоре первого этажа.

— Через час выезд на концерт, а усилители безбожно трещат, — протараторил я. — Хочу их нашим техникам показать. Может где-то что-то подпаять надо, может что-то заменить.

— Полезное дело, — кивнул директор. — Ну, ты в курсе насчёт вторника?

— В курсе, он наступит сразу после понедельника, — буркнул я, всем видом показав, что мне совершенно некогда разгадывать разные шарады.

— Это я так понимаю — юмор, ха-ха, — усмехнулся Илья Николаевич.

— Юмор — это когда вторник начинается сразу после воскресенья, и куда пропал понедельник, ты совершенно не в курсе, — хмыкнул я.

— Во вторник в семь часов вечера на «Петровском» играем против БДТ в футбол, — совершенно серьезно сообщил он. — Полчаса сам матч, а потом 50 минут общение со зрителями. И я хочу, чтобы ты со своими обормотами спел пару песен. Завтра уже и афиши по всему городу расклеим. Футбольный матч сборная БДТ против сборной «Ленфильма», ВИА «Поющие гитары» и встреча с любимыми артистами театра и кино, — с гордостью произнёс директор. — Ты смотрел «Третий тайм»? Вот и у нас будет свой «матч смерти».

— Не понял? — опешил я, поставив усилители на пол. — Какой футбол? Какой, ёкарный бабай, «матч смерти»? Я же утром просто пошутил.

— Не знаю, о чём и когда ты шутил, но матч состоится в любую погоду, — улыбнулся Илья Киселёв и, ткнув в меня пальцем, добавил. — Кстати, Лёня Быков меня уверил, что ты пять штук забьёшь. Теперь попробуй, только не забей — вылетишь из второго кинопавильона пулей. Давай-давай, лучше тренируйся, футболист, режиссёр и музыкант. Ха-ха, — директор похлопал меня по плечу и с чувством выполненного долга направился в буфет.

— Я не могу во вторник! — крикнул я ему в спину. — У меня во вторник съёмки!

— Такого выражения, как «я не могу», в лексиконе советского кинорежиссера просто нет и быть не может! — весело ответил мне Илья Николаевич. — Запомни это, Феллини, на всю свою дальнейшую жизнь!

«Запомнить то я, запомню, только кто ж знал, что вы шуток не понимаете? — заворчал я про себя. — А с другой стороны в концерте на стадионе что-то есть. Это же перспектива! Это размах! А ещё под такой футбол можно Илью Киселёва немного и подраскулачить. Ибо на киностудии имеется и микшерский пульт, и нормальные микрофоны. Пылятся на складе без дела до лучших времён. Так вот они и пришли: наши лучшие времена. Поэтому мамаша, пожалуйте в закрома».

— Всё что ни делается — всё к лучшему, — усмехнулся я и, схватив самодельные усилители, побежал в каморку техников.

Не хнычь, не плачь, когда не везёт порой.

В стране удач мы будем ещё с тобой.

С тобой!

В седьмой или восьмой раз за этот вечер орал я в микрофон слова новой песни «Страна удач». Трижды я исполнил её в ДК имени 10-летия Октября, и вот сбившись со счета, горланил этот хит уже в ДК «Пищевиков». Пот градом заливал моё лицо, футболка взмокла так, что хоть отжимай, а народ в зале, где не было ни одного кресла и ни одного свободного квадратного метра, всё прыгал и прыгал, отплясывая под заводной гитарный рифф. И эту небольшую музыкальную фразу старательно выводил на электрогитаре Толя Васильев, который напрасно волновался, что такую музыку советская молодёжь не поймёт.

За всех молодых людей, кончено, говорить было нельзя, но ленинградские парни и девчонки приняли «Страну удач» с большим танцевальным энтузиазмом. Поэтому под финал концерта её заказывали снова и снова. И вот сейчас мой взгляд выхватывал отдельные моменты чуть-чуть шаманского и зажигательного танца, которые буквально впечатывались в мозг. Вот девушка около сцены трясёт гривой длинных и светлых волос. Вон парень в очках, по виду студент ВУЗа, дрыгается всем телом, поймав завораживающий ритм музыки. А с другой стороны зала, воздев два кулака вверх, прыгает прыщавый пэтэушник, который прибежал сюда в свитере и в школьном пиджаке. А ещё на бас гитаре, закрыв глаза, тягает толстенные струны наш крепыш и молчун Женя Броневицкий. Он сегодня многие песни на втором микрофоне подпевал мне. И вот сейчас Евгений вдруг затянул второй куплет, начало которого «проспал» я:

Может ты попал в беду?

Фортуна бывает слепа, — ступил я со второй строчки.

Только верь в свою звезду,

И тебе улыбнётся судьба.

И обижаться на жизнь смешно,

Помни всегда одно:

Здесь выдал короткое соло на ударной установке Сергей Лавровский. И я, Броневицкий, а так же Васильев, который тоже иногда вступал на третьем, самом трескучем микрофоне, на три голоса запели:

Не хнычь, не плачь, когда не везёт порой.

В стране удач мы будем ещё с тобой.

Не хнычь, не плачь, когда не везёт порой! — неожиданно заголосил почти весь танцевальный зал:

В стране удач мы будем ещё с тобой.

С тобой!

И тут случилось то, чего я опасался ещё вчера. На сцену вскарабкались четверо подвыпивших парней и одна девчонка. В ДК конечно же дежурил наряд милиции из трёх сотрудников МВД и десяток участников добровольной народной дружины. Но три милиционера с десятком заводчан, у которых из оружия имелся только свисток и красная повязка на рукаве, и толпа в две с половиной тысячи человек — это несоизмеримые величины.

— Музыка стоп! — рявкнул я в микрофон. — Большая просьба посторонним покинуть сцену! Иначе концерт продолжен не будет!

— Это кто тут посторонний? — ухмыльнулась широкая харя пьяного гопника. — Да меня тут каждая собака знает. Давай, играй, пока я добрый. Не хнычь, не плачь. Ха-ха.

— Сегодня не твой день, «добрый», — криво усмехнулся я.

И так как до этого «местного авторитета» оставалось всего каких-то три метра, а злости и адреналина в моей крови было с избытком, то я даже не успел сообразить, как сделав шаг навстречу, крутанул «вертушку» через левое плечо и левой же пяткой влепил смачную «пощёчину» этому хулигану. Зал восторженно охнул, «местный авторитет» полетел плашмя на головы зрителей, которые толпились около сцены. И тут снизу несколько мужских голосов хором заорали: «Наших бьют!». И с этим криком, известным с очаковских времён, к сцене стали протискиваться новые «местные добряки». Кроме того на меня бросился ещё один парень, который уже стоял совсем рядом.

— Шаа! — рявкнул я, пробив правой ногой точно в живот.

И ещё один «добряк», согнувшись пополам, рухнул на пол. С двумя другими гопниками успели схватиться Женя Броневицкий и Лёва Вильдавский, развязав мне руки. И я тут же начал раздавать удары ногами по харям тех, кто лез в драку снизу. Эти омерзительные, опухшие от пьянки морды находились на очень удобной футбольной высоте, поэтому спустя десять секунд, желающих потолкаться со мной на подмостках ДК «Пищевиков» не осталось. В эти тревожные мгновенья очень умно поступил Толя Васильев, как только началась заваруха, он быстро стал оттаскивать дорогущие ГэДээРовские инструменты вглубь сцены. Точно так же сделал и Сергей Лавровский, который туда же стал сдвигать усилители и ударную установку.

И когда, наконец-то, прибежал наряд милиции потасовка с местным пьяным хулиганьём полностью сошла на нет. Сами гопники моментально растворились в толпе, словно их не было. Однако один из сотрудников милиции, коротко козырнув, произнёс:

— Пройдёмте в отделение, товарищи музыканты. Нарушаем, общественный порядок.

— Не согласен, товарищ старший лейтенант, — усмехнулся я, тоже козырнув. — Мы не нарушаем, мы наоборот восстанавливаем нашу социалистическую законность.

— Разговорчики, — грозно прошипел он.