Гость из будущего. Том 4

Глава 7

Честно говоря, вся эта ситуация, что я здесь в Ленинграде, а моя любимая женщина там, в Москве, откровенно давила на мозг. Однако действовать по принципу Гоши из «Москвы слезам не верит», который утверждал, что всё и всегда будет решать он, ибо он есть здоровый и половозрелый мужик, мне не хотелось. Подобных глупых ошибок я вдоволь наделал ещё в той своей первой юности. После чего пришёл к чёткому убеждению, что основные решения должен принимать мужчина, но втихаря и женщину к абсолютно любому судьбоносному шагу готовить постепенно, этап за этапом. Пусть милая, дорогая и единственная думает, что это именно её осознанный выбор, а не навязанная кем-то со стороны идея. И в данный момент времени настаивать на том, чтобы Нонна бросила всё и перевелась на заочное отделение «Щукинского училища», я не спешил.

«Спешка хороша только при ловле блох», — пробурчал я себе под нос и, когда наручные часы показали двадцать один ноль-ноль, из своего рабочего кабинета позвонил в московскую коммуналку, где моя мила подруга снимала комнату. Не знаю почему, но использование рабочего телефона в личных целях, мне доставляло какое-то дополнительное удовольствие. Причём дело было не в экономии денег. Скорее всего, мгновенное перемещение из будущего в прошлое, сподвигло смотреть на нашу жизнь, как на игру. А в игре нарушение правил и запретов, которые не наносят вред окружающим, это самая интересная часть. Поэтому прежде чем я услышал голос любимой девушки, беззаботная и широкая улыбка расползлась по моей наглой физиономии.

— Алло, — послышался печальный голос Нонны.

— Любить иных — тяжелый крест, а ты прекрасна без извилин, и прелести твоей секрет

разгадке жизни равносилен! Привет, это я! — радостно заголосил я в трубку телефона. — Как учёба? Как дела?

— Хорошо, — так же грустно ответила она.

— Нонночка, родная, в воскресенье тебя и всю нашу «творческую банду» жду утренним поездом в гости. У нас по плану два дневных концерта в кинотеатре «Ленинград», а потом, вечером, танцевальное представление для тех, кому исполнилось 14 лет. Ха-ха! То есть для всех, кого родители уже отпускают на танцы.

— Не поняла? Какой танцевальный вечер? — заинтересовалась моя девушка.

— Самый настоящий, с песнями и плясками, — улыбнулся я, вспомнив сегодняшнюю первую репетицию. — Ибо с этого дня я — фронтмен первого советского вокально-инструментального ансамбля «Поющие гитары». Мы почти как «Битлз» и «Роллинг Стоунз», только значительно лучше.

— Так ты теперь будешь ещё и на танцах петь? И я что-то не поняла, причём здесь фронт?

— Приедешь, покажу, — хохотнул я. — Фронт работы колоссальный. Кстати, стать солисткой первого ВИА — это ещё один повод переехать В Ленинград и перевестись на «заочку». Да и мне попроще, не нужно будет два часа надрывать голосовые связки.

— Хорошо, я подумаю, — неуверенно пролепетала моя девушка. — Тут Сава Крамаров забегал в училище, спрашивал по поводу новых съёмок.

— Буду съёмки, будут. Планов громадьё, в воскресенье обсудим, — буркнул я, прежде чем перейти к получасовому, не несущему никакого информационного наполнения, интимному любовному диалогу.

Уже по привычке я возвращался домой в те минуты, когда солнце закатилось за горизонт, и зажглись тусклые уличные фонари. И хоть путь от проходной «Ленфильма» до квартиры, где деньги лежат, составлял всего каких-то 200 метров, плотный, почти лондонский туман заставил меня вспомнить своего «московского незнакомца» и внутренне напрячься. Во-первых, этот субчик слишком многое знал обо мне: где работаю, где живу. Во-вторых, тот, кто сидит в засаде, всегда имеет преимущество первого хода и возможность использовать пресловутый фактор внезапности. А в-третьих, в данную секунду и прятаться особенно было не надо, ведь с десяти метров различался только силуэт человеческой фигуры.

«Ничего, пусть только сунется, — пробурчал я себе под нос, поворачивая на Кировский проспект. — Поймаю, обломаю рога, и всю душу вытрясу. И если он переместился из будущего, то попытаюсь как-то договориться миром. Всё же мы, гости из будущего, должны друг друга морально поддерживать. А если нет, то сдам в психушку или в КГБ. Пусть соответствующие органы с придурками разбираются, у меня на них нет ни сил, ни драгоценного времени».

И вдруг какая-то высоченная и похожая на медведя фигура расставила по-вратарски руки и шагнула навстречу мне.

— Вот ты-то мне и нужен, — прогудела она.

— Стоять, челюсть сломаю, — прошипел я, моментально приняв боевую стойку.

— Феллини, ты что, совсем озверел? — обиженно пробормотал дядя Лёша Смирнов, знаменитый хулиган Федя из «Операции „Ы“», когда его лицо явственно проступило из вечернего тумана.

— Дядя Лёша, так и до инфаркта недалеко, — отмахнулся я. — Не видно же ни черта.

— Ну да, ну да, — захихикал он. — А мы тут с Лёней кино закончили, вот хотим отметить это дело, — актёр выразительно щёлкнул пальцем по своему горлу и тут к нам так же из туманной темноты вышел актёр и кинорежиссёр Леонид Быков, у которого из кармана выпирала бутылка некой лечебной жидкости на спиртовой основе.

— Привет, — с какой-то грустинкой подмигнул он. — «Зайчика» домонтировал, пошли, посидим.

— Не-не-не, — помотал я головой, — у меня завтра дневная репетиция и вечерний концерт. Да и пить мне нельзя.

— И то верно, — хохотнул дядя Лёша, — представляешь, забыл. Слушай, Феллини, ты нам вот что растолкуй — как ты свой детектив сдал в «Госкино» без правок и просмотра?

— Как-как? — буркнул я и, тяжело вздохнув, прошептал, — дочери товарища Брежнева, Галине, спел несколько песен и подарил копию своей кинокартины. А иначе меня прямо с худсовета посла ли бы туда, куда Макар телят не гонял.

— Так может и мне ей что-нибудь спеть? — грустно улыбнулся Леонид Фёдорович.

— Аха, как-то утром на рассвете заглянул в соседский сад, там смуглянка-молдаванка собирает виноград, — захохотал я, пропев знаменитую «Смуглянку». — Товарищ Брежнев как раз десять лет назад возглавлял Молдавскую ССР. Поэтому и Галине и Леониду Ильичу это должно понравиться. А если серьёзно, то советую «Зайчика» привезти на худсовет «Госкино» в октябре.

— Это ещё почему? — почесал свой большущий затылок дядя Лёша.

— По Москве ходят упорные слухи, что в октябре обещаются разные послабления нам, киношникам, — соврал я. — Разрешат то, что раньше обычно запрещали.

— Например? — хитро прищурился Быков.

— Постельные сцены — раз, политический юмор в пионерском лагере — два, — я загнул один за другим два пальца. — А ещё разрешат врезать по «булкам» хулигану Феде.

— Ну и что? — захохотал дядя Лёша Смирнов.

— А то, что Федя — это Фидель Кастро, первый секретарь кубинской компартии, — щёлкнул я языком. — Так что делайте выводы, товарищи. Все добра, я полетел.

— А может, всё же посидим? — ухватил меня за плечо богатырь дядя Лёша. — Компотик попьёшь.

— Как бы завтра кроме репетиции ещё чего-нибудь не нарисовалось на мою голову, — проворчал я. — Живу как на вулкане. Каждый день всплывают какие-нибудь сюрпризы.

— Чтобы наш ленинградский Феллини да не разобрался с разными мелкими вопросами и проблемами, да быть такого не может, — совершенно серьёзно сказал Леонид Фёдорович. — Пошли-пошли, между прочим «Зайчик» и твой фильм тоже.

— Как-то утром я очнулся где-то в поле чистом, потому что накануне выпил с трактористом! — с молодецким задором пропел я. — Ладно, так и быть, вдарю с вами по компоту, бюрократизму и разгильдяйству в нашей отечественной киноиндустрии.

— Весёлый ты парень, Феллини, — тяжело вздохнул немного усталый, чуть-чуть угрюмый и побитый жизнью «Максим Перепелица». — Учти, допоёшься ты когда-нибудь до чего-нибудь серьёзного.

На следующий день, в пятницу, нехорошие предчувствия меня не обманули. Прямо посреди репетиции с «Поющими гитарами» прибежал посыльный от нашего директора Ильи Киселёва и передал устное распоряжение, что я должен как можно раньше посетить «Ленкинохронику» и закрыть все вопросы по моему документальному фильму. Поэтому вместо обеденного перерыва, вызвав такси и перехватив парочку бутербродов, я в темпе вальса помчался в 4-этажное здание на Крюковском канале 12.

Ленинградскую студию кинохроники, которую через несколько лет должны были переименовать в «Лендок», в данный момент времени возглавлял замечательный человек — Валерий Соловцов. Валерий Михайлович ещё до войны активно снимался в игровых фильмах и многим знатокам кинематографа был известен по фильму «Вратарь», где он сыграл капитана футбольной команды «Гидраэр» инженера Бухвостова. Возможно, поэтому мою идею сделать скучную «документалку» с элементами игрового кино он принял с большим воодушевлением. И вот сейчас Валерий Соловцов обрадовал меня тем, что под «Есть ли жизнь во Вселенной?» дали реальное бюджетное финансирование.

— Подписывай бумаги и принимайся за работу, — весело сообщил он, когда я буквально влетел в его директорский кабинет. — Кстати, как продвигаются дела с моделированием космического пространства?

«Дела идут как всегда — замечательно, — усмехнулся я про себя, пробежав по договору своим намётанным взглядом. — „Сокол тысячелетия“ распилили на запчасти и вывезли в неизвестном направлении, а негативы и смонтированный ролик без объяснения причин изъяли органы госбезопасности. Правда кое-что всё же осталось — осколки метеоритного пояса, подвешенные к потолку, и картины звёздного неба. Поэтому дела идут лучше всех».

— Ну так что, есть уже что посмотреть? — спросил заметно располневший капитан «Гидраэра».

— Можно и посмотреть, — соврал я, пописывая документ, по которому обязался снять «документалку» до начала всенародных ноябрьских праздников. — Но концепция в корне поменялась.

— В смысле поменялась? — опешил Валерий Михайлович, и хотел было документы тут же забрать, однако скорость моей реакции была намного выше, поэтому ладонь директора «Ленкинохроники» опустилась уже на пустое место.

— Когда мои наброски посмотрели там, где надо, — я указал глазами и пальцем вверх, — то прямым текстом намекнули, что не надо волновать наш нервный народ пришельцами с других планет. Наши люди должны спокойно спать и видеть сны о светлом будущем, чтобы у них росла уверенность в партии, в правительстве и в завтрашнем дне.

— Ничего не понимаю! — разнервничался Соловцов. — Ты можешь мне толком объяснить, что тебе сказали и что теперь будет с нашим фильмом⁈

— Разглашать разговор с тем, с кем надо, не имею права. Дал подписку о неразглашении, — прошептал я, комично выпучив глаза. — А с фильмом всё будет лучше некуда. И я сейчас примерно обрисую общую канву сюжетной линии. — На этих словах я встал из-за стола и прошёлся к окну директорского кабинета, которое выходило на прямой как стрела Крюковский канал. — Хорошо у вас здесь, спокойно.

— Не тяни резину, — прошипел Валерий Михайлович.

— Как вы сказали? — задумчиво пробормотал я. — Резина?

«Резина-резина, — мысленно повторил я слово, которое вызывало во мне чёткий ассоциативный ряд, связанный с телепередачами развлекательного и познавательного характера, на вроде „Галилео“, „Улица Сезам“ и „После школы“. — Конечно же! И как я сразу не догадался⁈ Обучение и развлечение в одном флаконе, где легко можно будет рассказать не только о тайнах Вселенной, но и о том, кто и как изобрёл самолёт, пароход, парашют и резину? Гениальная идея, снимай — не хочу».

— Ты чего, Феллини? — спросил Соловцов, превратно истолковав мой остекленевший взгляд. — Тебе плохо что ли? Дать воды?

— Напротив, — улыбнулся я, — мне — хорошо. Концепция поменялась, но в корне не изменилась. В понедельник сделаем в кинопавильоне выгородку, где установим профессорский стол, наставим всякие занимательные приборы и одну парту для студентов заочников, либо учеников вечерней школы. И профессор всевозможных наук, похожий на Эмметта Брауна из «Назад в будущее»…

— На кого? — захлопал глазами Валерий Михайлович.

— На этого, кхе, на Альберта Эйнштейна из прошлого, — усмехнулся я, обругав себя дубиной. — И этот учёный расскажет детям и взрослым в увлекательной и игровой форме обо всём на свете. А чтобы не было скучно добавим студента лоботряса — Борю Линейкина и студентку отличницу — Олю Знайкину. Линейкин будет пороть всякую смешную чепуху, а Знайкина выдавать научные факты.

— А что, это интересно, в этом что-то есть, — заявил Соловцов, уставившись глазами в потолок. — Слушай, а ведь если у тебя всё получится, то полетят же мешки писем? А это значит, что мы получим гарантированное финансирование на несколько выпусков вперёд! Ну, ты, Феллини, и голова. А кто нам изобразит профессора и студентов?

— Сейчас у нашего всеми любимого «Максима Перепелицы» образовался простой, — пробурчал я, вспомнив вчерашние посиделки, где Леонид Быков, случайно проговорившись, пожаловался на отсутствие денег. — И я думаю, из Леонида Фёдоровича получится превосходный научный сотрудник. Борю Линейкина сыграет Сава Крамаров. У него тоже пауза в съёмках.

— А отличницей Знайкиной побудет твоя красавица Нонна Новосядлова? — хитро усмехнулся бывший капитан «Гидраэра». — Что думаешь, если я тут по другому адресу сижу, то ничего не знаю? Ха-ха. В принципе, возражений не имею. Классное трио вырисовывается. Когда приступишь? И когда хоть что-то покажешь?

— В понедельник приступлю, в пятницу покажу, — сказал я и на прощанье пожал руку проницательному директору «Ленкинохроники».

К первому концерту «Поющих гитар», как это принято по печальной русской традиции, многое отрепетировать и довести до ума так и не удалось. Почти всем нашим композициям не хватало своих интересных музыкальных фишечек и оригинальных музыкальных ходов. И абсолютно все песни начинались и заканчивались одинаково — стандартной сбивкой на барабанах. Поэтому за 15 минут до открытия занавеса сцены ДК «Пищевиков» мы договорились играть простенько, без выкрутасов, но аккуратно.

— Главное, мужики, чтоб мы не перепутали очерёдность наших музыкальных композиций, — повторил я в третий раз за короткий промежуток времени. — Где-то гитарочка слажает, где-то не то сыграют басы — это мелочи жизни. Поэтому сейчас все открываем свои шпаргалки и сверяемся.

— Проверяли уже, — проворчал клавишник Лёва Вильдавский.

— Повторенье, мать твою, ученья, — прошипел я. — Значит так, первая композиция — «Неприметная красота». Никто не приглашает на танцах, никто не провожает до дому.

— Нет такой песни, — первым проплетал руководитель ансамбля Анатолий Васильев.

— И у меня тоже нет, — недовольно буркнул барабанщик Сергей Лавровский.

— И у меня, — сказал басист Женя Броневицкий.

— Ах, да, это другой список, — усмехнулся я. — Это то, что мы ещё с вами пока не сочинили. Это наше будущее. Значит, возвращаемся к списку номер один. Первая композиция — «О чём плачут гитары». Вторая — «Как провожаю пароходы». Третья — «Королева красоты». Всё верно?

— Верно, — кивнул за всех Васильев.

— Дальше сразу два медляка, — произнёс я. — Чтобы молодые люди три песни попрыгали, а потом пошли знакомиться с девушками в целях создания крепкой ячейки общества.

— Ради крепкой ячейки общества знакомятся других местах, — буркнул Вильдавский.

— Разговорчики в музыкальном строю, — рыкнул я. — Мои родители на танцах познакомились. Итак, песня номер четыре — «Для меня нет тебя прекрасней». Композиция пять — «Любовь настала». Далее, номер шесть, — «Рыбка золотая», семь — «Девчонка девчоночка», восемь — «Смешной весёлый парень». После «ша-ла-ла-лы» делаем 10-минутный антракт, во время которого покажут мою короткометражку «Так не бывает».

— Перекур дело хорошее, — поддакнул Лавровский и тут же сам продолжил список песен. — Девятая композиция — «Толстый Карлсон», десятая — «Синяя песня», одиннадцатая — «Песенка велосипедистов». Как видишь, Феллини, мы тут тоже не пальцем деланные. Ха-ха.

— Интересно — чем же? — хмыкнул я. — Затем у нас три медленные вещицы подряд: «Есть только миг», «Игла», «Ну зачем это ей, ну зачем». И заканчиваем концерт Есениным «Гой ты, Русь, моя родная» и медлячком «Если бы не было тебя». У всех так?

— У всех, — тяжело вздохнул младший брат Александра Броневицкого. — Саша с Эдитой хотели на концерт прийти, еле отговорил.

— И правильно сделал, пока хвастаться нечем, — кивнул Толя Васильев.

— Кстати, хотел спросить, а что с ансамблем «Дружба»? Почему не выступает? — заинтересовался я, так как некоторые разговоры парней во время репетиционных пауз долетали и до моих ушей.

— Ансамбль состоял из студентов Восточной Европы, которые сейчас закончили консерваторию и разъехались по домам, — ответил Женя Броневицкий.

— Ну и? — пожал я плечами.

— И теперь руководство консерватории не разрешает набирать новых музыкантов из Европы, — пояснил Васильев. — Директор требует от Саши Броневицкого, чтобы пели и играли только парни из союзных республик, которые потом никуда не уедут.

— Логично, и чего он упирается? — так и не понял я.

— Из принципа, — улыбнулся барабанщик Сергей Лавровский.

— Значит, голодовка носит принципиальный характер, уважаю, — буркнул я и, заметив за кулисами хитрое лицо дяди Йоси, объявил трёхминутный перекур.

Со своим очень дальним родственничком мне хотелось поговорить по душам с самого утра. Во-первых, нормальных усилителей в нашем распоряжении так и не появилось. Во-вторых, ансамблю критично не хватало дополнительных дух микрофонов, из-за чего мой сегодняшний вокал оставался без «бэков», то есть без дополнительных голосовых партий. И это уже был серьёзный косяк, который мог сказаться на конечном результате. А в-третьих, вместо вместительного автобуса мы добирались на концерт, воспользовавшись услугами двух машин такси, за которые я заплатил из своего кармана.

— Иосиф Фёдорович, — криво улыбнулся я, — я вижу, вы приехали непосредственно к раздаче «слонов»? Прибыли, чтобы «стричь купоны», «снимать навар» и собирать франки, фунты стерлинги да тугрики?

— Да подожди ты, — обиженно зашептал дядя Йося. — Я сегодня целый день в Главлите проторчал. Пытался «залитовать» тексты наших песен. Взятку совал, уговаривал, стоял на коленях.

— Клялся здоровьем любимой тёщи, — буркнул я.

— Не смешно, — насупился мой родственник. — В общем, всё у нас в песнях боле-менее нормально, но «Девчонку девчоночку» надо убирать.

— Обоснуй?

— Вот, — дядя Йося вытащил из портфеля целую стопку бумаг и зачитал часть припева знаменитой песни Жени Белоусова:

Девчонка, девчоночка — темные ночи,

Я люблю тебя девочка очень,

Ты прости разговоры мне эти,

Я за ночь с тобой отдам всё на свете.

— И? — от непонимания и нетерпения я легонько шлёпнул себя кулаком по бедру.

— Что и? Что и? — раздражённо зашипел родственничек. — Тут прямой намёк на занятие запрещённой в СССР проституцией. В общем, песня летит в корзину.

— Значит так, никто никуда не летит, — прорычал я и запел:

Девчонка, девчоночка — темные очи,

Я люблю тебя девочка очень,

Ты прости разговоры мне эти,

За поцелуй с тобой отдам всё на свете.

— Годится? — усмехнулся я.

— Уже лучше, — выдохнул он. — Но ещё лучше вставить что-нибудь про комсомол.

«Про комсомол?» — пробормотал я про себя и, взяв гитару, и чуть-чуть поперебирав струны, запел ещё раз:

Девчонка, девчоночка — темные очи,

В комсомоле тебя ценят очень,

За комсомольский значок уважают,

Но что мне делать с тобой — я не знаю.

— Вот так и поём! Хорошо! — обрадовался мой пронырливый родственничек.

— А давай ещё про Ленина с Надеждой Крупской и Инессой Арманд вставить куплет? — хохотнул я и снова запел:

Он не любит тебя нисколечко,

Говорила Крупской Арманд.

От чего же ты твердишь, девчоночка,

Что он мысли мятежной гигант?

— Как тебе сюжетный поворот? — подмигнул я дяде Йосе, который на десять секунд замер, а потом выдал свой авторитетный вердикт:

— С Крупской и Арманд будет перебор. Вычёркиваем.

— Тогда и комсомол вычёркиваем, — прошипел я и, подойдя к своему родственнику на расстояние вытянутой руки, добавил, — дядя Йося, ты кому мозг фильтруешь? Какой Главлит? Опять с гримёршей Лидией Сергеевной весь день в кровати провалялся? А микрофоны, усилители и автобус пустил коту под хвост. Чтобы завтра всё было! Иначе накажу рублём, — в подтверждение своей угрозы я показал мощный кулак со сбитыми костяшками.

— Как догадался? — пробурчал он, покосившись на мою грозную «колотушку».

— От тебя духами женскими разит на несколько метров — это раз, — рыкнул я. — А ещё Лидия Сергеевна как утром куда-то усвистала, так больше на рабочем месте и не появлялась — это два. Я в гримёрную сегодня заходил, нужно было для будущих съёмок кое-что уточнить, конспираторы хреновы.

— И всё же ты замени «ночь» на «поцелуй», — хмыкнул дядя Йося. — С Главлитом я вопрос уже решил, но вдруг кто-то настучит. Так для всех спокойней будет.

— Посмотрим, — проворчал я, уже согласившись с тем, что «продажную ночь» из песни нужно убирать.