Гость из будущего. Том 4

Глава 6

В кинопавильоне №2, где всё ещё болтались подвешенные к потолку искусственные осколки астероидного пояса, после продолжительной беседы с Ильей Киселёвым, я наконец-то встретился с парнями, которые в будущем станут костяком «Поющих гитар». Низкорослого, широкоплечего и круглолицего 20-летнего юношу я узнал сразу — это был Евгений Броневицкий, младший брат знаменитого руководителя ансамбля «Дружба» Александра Броневицкого, мужа польской красавицы с французскими корнями Эдиты Пьехи. С Анатолием Васильевым мы уже были знакомы, а вот ещё двух парней я видел впервые.

— Познакомься: это Женя, бас-гитарист, — представил мне младшего Броневицкого будущий руководитель ансамбля. — Это Лёва Вильдавский, играет на фортепьяно и на электрооргане.

— Где бы ещё достать этот электроорган? — промямлил худенький, кучерявый паренёк среднего роста и тоже примерно 20-летнего возраста.

— Дядя Йося обещал, что нужный инструмент сегодня будет, — буркнул я, пожав его тонкую с длинными музыкальными пальцами ладонь.

— А это Серёжа Лавровский, ударник, — сказал Васильев, представив мне улыбчивого 30-летнего мужчину в щёгольских иностранных очках и в дефицитном кожаном пиджаке. — Межу прочим, родился в Париже.

— Ах, милый Ваня, мы с тобой в Париже, нужны как в бане пассатижи, — пропел я, пожав руку ещё одному основателю ВИА, который был самым модным из парней, но при этом самым миниатюрным.

— Смешно, — смутившись, пробурчал Лавровский.

— Это не смешно, это суровая правда жизни, — улыбнулся я. — Итак, товарищи музыканты, пока наш пронырливый Иосиф Фёдорович тащит гэдээровский электроорган фирмы «Vermona» я вам покажу новый музыкальный материал.

На этих словах я скользнул взглядом по инструментам, с которыми сюда пришли парни, и отметил про себя, что бас и соло гитары были немецкие — марки «Musima», а ударная установка прибыла вообще из Штатов, в подтверждении чего на самом большом барабане имелся логотип фирмы «Ludwig». К сожалению, на этом достоинства имеющейся под рукой аппаратуры исчерпывались, так как усилители и единственный микрофон явно были изготовлены кустарным способом. Благо разных умельцев, способных лудить, паять и стругать, в Ленинграде хватало.

— А вы на чём играете? — неожиданно спросил меня клавишник Лёва Вильдавский, пока я усаживался на раскладной режиссёрский стульчик.

— Главным образом играю на нервах и нервной системе, — ухмыльнулся я, взяв в руки простую акустическую гитару местной фабрики имени Луначарского. — На данный момент мы имеем следующие песенные композиции: «О чём плачут гитары», «Как провожаю пароходы»,«Королева красоты», «Любовь настала», «Девчонка девчоночка», «Смешной весёлый парень» и «Есть только миг».

— Для полноценной программы нужно ещё девять штук, — опять влез с неуместным комментарием клавишник Вильдавский.

— Спокойно, девять штук — это не девять дисков гигантов. Первая пошла, — хохотнул я и, проведя по струнам, заиграл «Песенку велосипедистов»:

О-ооо, о-ооо,

О-ооо, о-ооо,

Трудно было человеку

Десять тысяч лет назад,

Он пешком ходил в аптеку,

На работу, в зоосад…

Кстати, ещё этой ночью, недолго думая, я решил, что если помогаю создавать ВИА «Поющие гитары», то незачем очень сильно перекручивать историю. В том моём прошлом эти парни исполняли кавер на песню "Uno tranquillo' итальянского певца Риккардо Дель Турко. И в этом новом прошлом Васильев и компания будут выступать с «Песенкой велосипедистов», но уже не перепевая итальянский оригинал, а исполняя свой собственный хит. «Стырить на загнивающем Западе сам Бог велел», — подумал я, затянув зажигательный припев:

Солнце на спицах,

Синева над головой,

Ветер нам в лица,

Обгоняем шар земной…

— Да, уж, — задумчиво протянул Анатолий Васильев, когда я закончил новую композицию, которую ещё буду исполнять англичане из британской группы «The Tremeloes» и французский секс-символ Джо Дассен. — Сильная вещь.

— Да чего уж там? — махнул рукой Лёва Вильдавский. — На танцах народ с катушек слетит, когда мы её сбацаем.

— Пождите парни, — осадил своих товарищей барабанщик Сергей Лавровский, — давайте слушать дальше.

— Дальше будет не хуже, — хмыкнул я и, ударив по струнам, заиграл «Толстого Карлсона»:

Есть герой в мире сказочном, он смешной и загадочный.

На крыше дом, ну а в нем живет он, толстый Карлсон.

Малыши просят Карлсона, рассмеши нас, пожалуйста,

К нам в окно залети, спой нам, толстый Карлсон…

В оригинальном прошлом «Yellow River» или «Жёлтую реку» написал англичанин Джефф Кристи. И повествовала его песня не о том, что кто-то очень весело и со вкусом ел рыбу, а о трагической войне во Вьетнаме. Но в новой теперешней истории лёгкая, потешная и танцевальная мелодия будет рассказывать о сказочном Карлсоне, и авторство песни будет принадлежать советскому человеку и кинорежиссёру Яну Нахамчуку.

— Что скажете? — спросил я, когда доиграл последний аккорд.

— Не может быть, чтобы ты это всё сочинил за одну ночь? — пробормотал Васильев.

— А я это не за ночь написал, а за несколько месяцев, — соврал я. — Просто руки не доходили довести свое песенное творчество до ума. Слушаем дальше?

— Какие вопросы? Конечно, да! — громче всех обрадовался клавишник Вильдавский.

— Не может быть, — шепнул барабанщик Лавровский будущему руководителю «Поющих гитар».

«Может, не может, какая теперь разница? Я вам репертуар написал на десятилетия вперёд. Вы этими композициями будете кормить себя и своих родных до глубоких седин», — подумал я и заиграл ещё один хит «Для меня нет тебя прекрасней»:

Для меня нет тебя прекрасней,

Но ловлю я твой взор напрасно,

Как виденье, неуловима,

Каждый день ты проходишь мимо…

С каждым припевом и с каждым новым куплетом песни, которую должны были сочинить Юрий Антонов, Ирина Безладнова и Михаил Беляков, на лицах музыкантов читалась некая смесь восторга, недоумения и недоверия. А более опытный и самый старший из всех Сергей Лавровский, когда я закончил балладу о неразделённой любви, встал со стула и нервно прошёлся по пустому кинопавильону.

— Чьи это песни? — спросил он, остановившись около своей ударной установки.

— Инопланетяне из будущего прилетели, сели на подоконник моего окна и спели, — прорычал я. — Идеи, музыка и тексты песен летают в воздухе. Всё что я сейчас исполнил, могут спустя какое-то время написать и другие люди. Но автором будет тот, кто слова и мелодии из информационного поля Земли выловил раньше вех. Есть ещё вопросы?

— Нет вопросов, — проворчал Анатолий Васильев, наконец-то, показав — кто здесь руководитель ансамбля. — Вещи шикарные. Поехали дальше.

— Следующая, четвёртая вещь, простенькая, но со вкусом и хорошим танцевальным ритмом, — объявил я, заиграв «Рыбку золотую», которую исполнил «Усатый нянь» в каком-то фильме про пионерский лагерь. И если фильм полностью стёрся из памяти, то песня Владимира Шаинского и Михаила Львовского застряла в извилинах головного мозга навсегда.

Насажу я на крючок хитрую наживку.

Очень хочется поймать золотую рыбку.

Я дворец не попрошу, мне дворца совсем не надо,

От одной девчонки жду я хотя бы взгляда…

«Слава Богу, вроде поверили, — подумал я, продолжая петь про золотую рыбку, увидев улыбки на лицах парней. — Надо было сразу с „рыбы“ заходить. Чем проще мелодия и текст песни, тем охотней верят, что ты — её автор. Следующим номером программы запущу „Синюю песню“ — синий-синий иней лёг на провода, с ней тоже всё ясно и просто».

— Уже репетируете⁈ Правильно, время — деньги! — заголосил дядя Йося, внеся в кинопавильон тяжёлый продолговатый чемодан.

— Поэтому когда видишь деньги — не теряй времени, — поддакнул я, закончив повествовать о золотой рыбке и ещё одной несчастной любви. — Может быть, что-то попробуем подыграть? У нас впереди ещё пять первоклассных композиций?

— Да, давайте будем подключаться, — скомандовал Анатолий Васильев.

— Итак, что у нас получается? — спустя примерно час прокряхтел дядя Йося, сжимая в руках список песен будущей канцерной программы. — «О чём плачут гитары», «Как провожаю пароходы», «Королева красоты», «Любовь настала», «Девчонка девчоночка», «Смешной весёлый парень», «Есть только миг», «Песенка велосипедистов», «Толстый Карлсон», «Для меня нет тебя прекрасней», «Рыбка золотая». «Синий-синий иней», то есть «Синяя песня», — пробубнил мой дальний родственничек и, что-то зачеркнув в своём списке, дописал и продолжил, — «Игла». Не стальная игла, а грусть мне пробила сегодня грудь. Годная вещь. Номер 14 — песня «Ну, зачем?». Ну, зачем это ей, ну зачем? Без того в жизни столько проблем. Красивая мелодия. Молодец, Феллини. Я всегда в тебя верил.

— Отпадная вещица, — поддакнул клавишник Лев Вильдавский и пропел:

Ей часто снится по ночам один и тот же сон —

Зима и станции метро, полупустой вагон…

— Да-да, с поездами и с вагонами у нас теперь полный комплект, — усмехнулся дядя Йося. — Песня №15 — «Если б не было тебя». Признаюсь честно, даже я — закоренелый циник, немного всплакнул.

И тут же её запели Лёва Вильдавский и Толя Васильев, при этом один заиграл на гэдээровском электрооргане, а другой на электрогитаре, которая тоже была родом из дружеской ГДР:

Если б не было тебя,

Скажи, зачем тогда мне жить?

В шуме дней как в потоках дождя

Сорванным листом кружить…

А я снова покосился на нашего догадливого ударника. Потому что, переделанные на русский манер «Cosa sei» итальянской группы «Ricchi e Poveri», он ещё как-то проглотил. Но когда я затянул хит группы «Несчастный случай», которая перепела знаменитую французскую композицию из 70-х годов «Et si tu n’existais pas», Сергей Лавровский вновь меня заподозрил в злостном плагиате. Однако на сей раз он промолчал.

«Ничего, — подумал я, — пройдет пару месяцев, и все песни будут восприниматься как самые что ни на есть родные, плоть от плоти рождённые советской эстрадой. А для Джо Дассена поэты и композиторы потом ещё что-нибудь нежное и лиричное сочинят. В конце концов, он может перепеть и мою новую вещь. Я возражать, не намерен».

— Замечательные слова, — всхлипнул дядя Йося. — Однако, товарищи музыканты, у нас не хватает для полного счастья одной последней композиции.

— Можем сыграть какой-нибудь рок-н-ролл, — предложил Васильев.

— А почему молчит, товарищ Феллини? — подколол меня Лавровский.

— Дело в том, что песни есть, — буркнул я. — «Позови меня с собой», «День на двоих», «Песня гонщиков» — скорости не сбрасывай на виражах. Но директор нашей киностудии хочет, чтоб мы что-то высокохудожественное создали на стихи Сергея Есенина — «Гой ты, Русь, моя родная».

— А причём здесь ваш директор? — удивился клавишник Вильдавский.

— Илья Николаевич с завтрашнего дня станет вашим непосредственным начальником, — ответил за меня дядя Йося, — если конечно мы сегодня договоримся. И если вас всё устраивает, то завтра вы официально становитесь актёрами киностудии «Ленфильм».

— И зачем такая сложность? — возмутился Сергей Лавровский.

— Ты, Серёжа, в данный момент являешься сотрудником «Ленконцерта», верно? — пустился в разъяснения мой дальний родственник. — И за одно выступление твоя ставка составляет от 5 до 7 рублей, так? А как актёр, при моей помощи, получишь от 70 и более. И мы даём не концерт, а проводим творческую встречу. Для этого у нас в антракте будет демонстрироваться короткометражный художественный фильм. Тут есть много всяких нюансов, товарищи музыканты.

«Да уж нюансы, — криво усмехнулся я. — Хочешь жить умей вертеться. Ведь те, кто придумал эти грошовые 5-рублёвые ставки, имели большие проблемы с умственной полноценностью. По этим расценкам, чтобы свести концы с концами и не нарушить закон, музыканту требовалось проводить по 20 концертов в месяц. Где он эти 20 концертов наработает? В механическом цехе, в обеденный перерыв? И кто ему заплатить гонорар за игру среди станков? Одним словом — дурдом».

— Так мы и сниматься будем? — присвистнул Лёва Вильдавский.

— В массовке, — буркнул я. — Дядя Йося прав: может быть, мы зря сегодня собрались?

— От 70-и рублей за выступление отказываются только дураки, я согласен, — улыбнулся Вильдавский. — Жека, а ты чего молчишь? — пихнул он в бок своего друга Броневицкого младшего.

— А чё говорить-то? — ответил наш широкоплечий крепыш. — Песенный материал — высшего уровня. Старший брат услышит — в осадок выпадет. Я до сих пор под впечатлением. Да мы через год с этими композициями станем звёздами советской эстрады. Я в деле.

— Я тоже в деле, — кивнул барабанщик Сергей Лавровский.

— И я, раз эту кашу заварил, тем более в деле, — улыбнулся Анатолий Васильев. — Как поступим с последней 16-ой композицией?

— Предлагаю сейчас устроить обеденный перерыв, — буркнул я, посмотрев на часы, которые показывали половину третьего дня. — Глядишь, за это время что-нибудь толковое и придумается.

«В принципе одна неплохая композиция на стихи Есенина мне известна — это „Москва“ в исполнении группы „Монгол Шуудан“. Низкий дом мой давно ссутулился, старый пёс мой давно издох», — подумал я, но пока решил выждать небольшую паузу.

Однако над загадкой, поставленной директором киностудии, во время перерыва на суп и картофельное пюре с котлетой мне поломать голову не дали. Сначала дядя Йося очень долго втолковывал, что наших молодых музыкантов большими гонорарами пока баловать не стоит. Пусть ребята полгодика повкалывают за 70 рэ за концерт, пусть проявят себя, докажут, что способны на многое, потом будем постепенно добавлять. Я же со своей стороны заметил, что ничего нет тайного, что не сделалось бы явным. Поэтому правила игры нужно прописать заранее.

— Пойми, дядя Йося, ничего лучше, чем чёткий и понятный контракт, человеческая история ещё не изобрела, — прошептал я, сидя в нашей киношной столовой. — И завтра чтоб этот контракт был. Иначе сам с гитарой полезешь на сцену. Пусть парни знают, что ты, как человек, который несёт правовые риски за всю нашу концертную деятельность, зарабатываешь больше. И я зарабатываю больше, так как в данный момент являюсь фронтменом ансамбля и весь материал написан мной, который они, кстати, потом унаследуют.

— А может, обделаем всё по-тихому, — промямлил мой родственничек, скорчив такую гнусную физиономию, по которой сразу же захотелось шмякнуть кулаком.

— Дядя Йося, — прошипел я, — а если кто-то из ребят обидится и настучит? Что тогда? Соображать же надо. И вот ещё что: нам нужны нормальные усилители и два дополнительных микрофона. То на чём мы сейчас играем — это кружок «умелые ручки».

— Где я тебе это всё возьму? — проворчал будущий директор «Поющих гитар». — Скажи спасибо за электроорган. Его, кстати, в понедельник нужно вернуть.

— Думайте, товарищ Шурухт, вы за это деньги будете лопатой грести, — усмехнулся я.

И только встал из-за стола, чтобы в своём кабинете спокойно поработать над Сергеем Есениным, как в столовую забежал кинорежиссёр Владимир Венгеров, 45-летний невысокий коренастый мужчина с пролетарскими усиками и квадратной боксёрской челюстью. В прошлом 1963 году он получил серебряную медаль на Международном московском кинофестивале за «Порожний рейс» и по праву этим очень гордился. Однако медаль сослужила Венгерову не лучшую службу, после почётного приза куда-то потерялась былая хватка и режиссёрская интуиция. В его новом фильме «Рабочий посёлок» одних только героев первого и второго плана набралось около трёх десятков актёров и актрис, а ещё около сотни человек массовки постоянно сновали по киностудии в своих рабочих комбинезонах.

— Феллини! — загудел Владимир Венгеров. — Вот ты-то мне и нужен! Здорово, чертяга! — крикнул он через всю столовую и, подбежав ко мне, со всей силы сжал мою ладонь.

— Владимир Яковлевич, я как бы немного занят, — робко пролепетал я, лихорадочно соображая — как и куда сбежать?

— Ничего-ничего, я надолго не задержу! — захохотал он. — Тут такие пироги, у меня сейчас репетиция эпизода с постановочной дракой, где курсант военного училища Пашка Капустин сын Любы Капустиной толкается после танцев на улице с четырьмя хулиганами и получает заточку в бок. Покажи пару приёмчиков. От тебя не убудет.

— Заточка — это хорошо, жизненно, — кашлянул я. — И постановочный бой — есть важная эффектная кульминация драматического эпизода. Пошли, — кивнул я.

— Вот полюбуйся, здесь у меня танцевальный вечер в заводском клубе, — с гордостью произнёс Венгеров, когда мы вошли в самый большой третий кинопавильон, где был воссоздан самый настоящий танцевальный зал с паркетным полом, колоннами и широкой лестницей, ведущей на условный второй этаж.

«Ё-моё, — пробурчал я про себя, увидев почти полторы сотни парней и девчат массовки, а ещё целый духовой оркестр из двадцати человек. — Это же сколько денег угрохано в этот эпизод? Половина народу лишняя. Они даже в кадр не попадут. И снять можно было в обычном ДК, не тратясь на дорогое строительство декораций».

— Красиво живёте, — пробормотал я, кивнув головой своим знакомым из ленфильмовской общаги, которых здесь было большинство. — Где планируете устроить драку?

— Нет, драка будет сниматься там, на улице, через пару дней, — махнул рукой в неопределённом направлении Владимир Венгеров. — Здесь только зарождается конфликт. Только где я тебя через два дня найду? Ха-ха-ха.

— Ясно, — согласился я. — Знакомьте с хулиганами, показывайте курсанта, и ещё дайте сценарий что ли полистать.

— Давай без сценария, — поморщился кинорежиссёр, подозвав к себе шестерых парней, один из которых был в кителе и в фуражке и выделялся статью и ростом.

«Хлипкие какие-то хулиганы, курсант их всех на голову выше», — подумал я, пожав руки ребятам.

— Один против пятерых? — спросил я.

— Нет, — Венгеров опять поморщился, — это Лёня, друг курсанта Паши.

— Двое героев против таких хулиганов — это практически избиение невинных младенцев, — улыбнулся я. — Ладно. Разойдитесь товарищи! — крикнул я актёрам массовки, которые заинтересовавшись предстоящим кулачным поединком стали напирать с разных сторон. — Допустим эти колонны — деревья вечернего парка. Лёня и Паша идут отсюда, а хулиганы резко выруливают навстречу. «Опа-на, какой нежданчик! — кричит главарь банды хулиганов и вытаскивает заточку. — Шааа, фраера! Сейчас я из вас шашлык буду резать».

— Всё не так, — рыкнул на меня Владимир Венгеров. — Лёня и Паша провожают двух девушек. И сталкиваются с хулиганами не в парке, а прямо перед ДК.

— При свидетелях что ли? — удивился я. — Это же гарантированная статья? Кто так в приличном бандитском обществе поступает?

— А наши хулиганы — это не бандиты, это простые рабочие ребята, только немного выпившие, — проворчал Венгеров. — Запутавшиеся, в общем.

— Запутавшиеся с заточкой не ходят, — буркнул я. — Ладно. Лёня, Паша и девушки спускаются с крыльца ДК, и тут к ним подруливает компания запутавшихся хулиганов. И главарь такой говорит: «Здорова, длинный. Привет марухи. Выпьешь с нами или западло?». Предлагает он курсанту бутылку водки.

— Зачем главарь предлагает водку? — стал заводиться кинорежиссёр.

— Как зачем? — теперь уже заворчал я. — Курсант отказывается, тем самым выказывает неуважение к благородным запутавшимся бандитам и тут же получает в дыню. Это же азы. А ещё можно бутылку разбить о чью-нибудь голову. Это очень эффектно выглядит в кадре.

— Не надо слов, не надо бутылки, переходим сразу к драке, — еле скрывая раздражение, затараторил Владимир Венгеров.

— Хорошо, — пожал я плечами. — Допустим курсант — это я. Девушки подойдите ко мне, Лёня встань рядом, — скомандовал я актёрам второго плана. — Хулиганы выстройтесь напротив нас. Спортсмены? — спросил я у четырёх парней, которых жалко было бить.

— Спортсмены, — кивнул головой Борис Аракелов, который ещё в фильме «Кортик» 1955 года сыграл Генку Петрова, лучшего друга пионера и комсомольца Миши Полякова, а сейчас прочно осел среди актёров-эпизодников.

— Ну, раз спортсмены, тогда не бздеть, — усмехнулся я и за две секунды каждому из компании киношных хулиганов успел махнуть пяткой перед самым носом. — Ия! Ия! Ия! Ия! — выкинул я четырежды на каждый новый мах.

— Нормально, — проплетал перепуганный Аракелов.

— Не нормально! — затопал ногами Венгеров. — Это никуда не годиться! Иди, Феллини, куда шёл. Я вижу, с тобой каши не сваришь.

— Как сподручней снять навар, знает только кашевар, — произнёс я, прежде чем с гордо поднятой головой, покинуть съёмочную площадку.

Примерно к шести часам вечера все пятнадцать песен я и ребята из «Поющих гитар» худо-бедно разобрали. Анатолий Васильев придумал к каждой композиции отдельное гитарное соло, а клавишник Лёва Вильдавский играл на электрооргане те мелодии, которые я ему напел. А вот от нашей ритм-группы, от ударника Сергея Лавровского и басиста Жени Броневицкого, мы много не требовали. Главное парни должны были держать ритм и в сильной доле «бочка» ударной установки должна была совпадать с гитарным басом, что придавало «мясистости» звучания всего ансамбля.

— Что будем делать с Есениным? — спросил Васильев, когда мы устроили пятиминутный перерыв.

— Да давайте уже от него окажемся, — предложил Лавровский, — скажем директору киностудии, что мы над этим работаем. Пусть он несколько дней подождёт. Нам бы с этим материалом не запутаться.

— Не запутаемся, пишите себе шпаргалки и всё будет окей, — проворчал я, разозлившись на себя самого, что не могу ничего придумать.

Из-за этого мой ореол гениального поэта-песенника прямо на глазах трещал по швам. И я уже решил было спеть: «Низкий дом без меня ссутулится, старый пес мой давно издох», как вдруг Анатолий Васильев, наигрывая что-то простенькое на гитаре, изобразил нечто знакомое.

— Что ты сейчас такое сбацал? — спросил я у Васильева.

— Соло, может быть, куда-нибудь пригодится, — пожал он плечами и наиграл мотив песни «Контрабанда» группы «Мумий Тролль».

Был у меня коллега по работе на ТВ, который просто фанател от Ильи Лагутенко. Как в офис придет, так давай крутить — «Владивосток 2000», «Медведицу» и эту самую «Контрабанду». Ни одного слова, о чём поёт солист, лично я запомнить не смог, зато мелодии у этой группы получались заводные и очень хорошо привязывались. А ещё мой коллега любил петь «Мумий Тролля» под гитару и простенькие аккорды песенных шедевров Лагутенко я отлично запомнил.

— А если так? — проплетал я и заиграл на гитаре «Контрабанду». — Теперь, Толя, добавь своё соло, — сказал я Васильеву, который тут же подключился к «мозговому музыкальному штурму».

— Вроде неплохо, — улыбнулся и клавишник Вильдавский, заиграв композицию аккордами уже на электрооргане.

— Ну и что? — заворчал барабанщик Лавровский. — Причём здесь Есенин?

— Да при том, Сергей, что размер стиха совпадает! — выпалил я и запел:

Гой ты, Русь, моя родная,

Хаты — в ризах образа.

Не видать конца и края —

Только синь сосет глаза.

Как захожий богомолец,

Я смотрю твои поля.

А у низеньких околиц

Та-ру-ру-рам. Звонко чахнут тополя!

Пам-пам-пам па-ба-ба. О-ееее!

Пам-пам-пам па-ба-ба. О-ееее!

Пам-пам-пам па-ба-ба-бам.

Звонко чахнут тополя!

Пам-пам-пам па-ба-ба. О-ееее!

Пам-пам-пам па-ба-ба. О-ееее!

Пам-пам-пам па-ба-ба-бам.

Пахнет яблоком и медом

По церквам твой кроткий Спас.

И гудит за огородом

На лугах веселый пляс…

— Только не за огородом! — крикнул директор киностудии Илья Киселёв, которого мы, увлёкшись музыкой, не заметили. — В оригинале звучит слово: «корогод», то есть ограда.

— Вам, Илья Николаевич, виднее, — улыбнулся я. — Мы с парнями живым Сергея Есенина не застали.

— Ладно, пусть будет огород, — махнул рукой директор. — Ну, что? Поздравляю! Молодцы! Лихо придумано. В понедельник покажете мне всю музыкальную программу целиком, и тогда я уже решу, снимать фильм-дивертисмент или нет. Я тут кое с кем посоветовался, идя в целом хорошая. Так держать, Феллини.