Госпожа следователь, или Мария Сергеевна снова в деле

Глава 10

Удивительно, но я действительно получила настоящее, почти забытое удовольствие от вечера и от танцев с Дюбуа — ровно с того момента, как позволила себе расслабиться и по его мудрому совету отбросила в сторону мысли о преступлении. Я кружилась в танце, и, к моему изумлению, у меня это неплохо получалось. В какой-то момент я поймала на себе осуждающие и, чего греха таить, немного завистливые взгляды дам.

В их глазах читалось нескрываемое удивление и даже легкое раздражение. Тогда я осознала, что умудрилась нарушить чуть ли не все мыслимые правила этикета, протанцевав весь вечер с одним-единственным кавалером. Леди Долорес несколько раз подплывала к нам, словно величественный корабль, обводя нас взглядом, полным явного одобрения. Затем она покровительственно брала меня под руку и уводила на светскую прогулку по залу, всем своим видом демонстрируя, что я чуть ли не член их семьи, ну или вот-вот стану им. Я была уверена, что светское общество с превеликим удовольствием перемывало мне косточки за моей спиной, пока я, измотанная танцами и переполненная впечатлениями, проваливалась в сон, ощущая приятный гул в ногах и легкое пьянящее головокружение. В голове еще звучала музыка, а в памяти всплывали моменты танца, улыбка Дюбуа и его горячая рука на моей талии.

И знаете, я вдруг по-другому взглянула на всю эту ситуацию, на свое внезапное попадание в этот странный, но завораживающий мир. Я ведь молода! У меня появился второй шанс прожить жизнь, совершенно непохожую на ту, что осталась позади. Шанс наверстать упущенное. Там, в прошлой жизни, я, юная и глупая, просиживала штаны за учебниками, даже на танцы времени не находила, не то что на какие-то свидания. Родители вбили в голову установку: сначала — карьера, достижения, а уж потом — свидания, любовь, вот это щемящее томление в груди от чьего-то взгляда. Но, как это часто бывает, жизнь пронеслась мимо, и когда я, наконец, "добилась чего-то", все остальное оказалось как-то не ко времени, не по статусу, словно поезд ушел. А здесь, сейчас, я могу дурачиться, танцевать до упаду, веселиться и даже поступать необдуманно, легкомысленно, поддаваясь порывам сердца. Мне ведь положено по возрасту! Это как глоток свежего воздуха, как освобождение от многолетней клетки.

Поэтому, уставшая после танцев и переполненная новыми будоражащими эмоциями, я проспала как убитая и открыла глаза лишь от настойчивого стука в дверь. Бросив взгляд на часы, я поняла, что уже почти одиннадцать. Осознание, что я безнадежно опаздываю на работу, подбросило меня в кровати, и я в чем была пулей помчалась открывать. На пороге стоял Дюбуа, и, увидев меня в полупрозрачной поношенной сорочке, сквозь которую просвечивал силуэт моего тела, он судорожно выдохнул и буквально затолкал меня обратно в комнату. Правда, и сам оказался внутри. Сердце бешено заколотилось. Вернее, я оказалась прижатой к стене, ощущая холод камня спиной, а его губы — в опасной близости, в сантиметре от моих. В его глазах я увидела смесь желания и легкого гнева.

— Еще раз откроешь дверь кому бы то ни было в таком виде — я тебя покусаю! — прорычал он и впился в мои губы долгим страстным поцелуем, от которого у меня подкосились ноги, и я инстинктивно вцепилась в полы его пиджака, чтобы не упасть. — Хотя нет, я тебя просто запру в своем доме, — и снова поцеловал, на этот раз еще глубже и требовательнее. — В спальне, — и прижал меня к себе так, что я ощутила, что всколыхнула в этом мужчине его горячее желание. Сразу стало понятно, о чем он думал, когда говорил про меня, запертую в его спальне.

Видимо, он уже решил, что вопрос с нашей помолвкой решен, и теперь считает, что имеет право командовать мной и указывать, в каком виде принимать гостей. Возмущение клокотало во мне, но сейчас было не до этого.

Воздух в комнате словно загустел, стал тягучим и обжигающим, искры пробежали по коже от одного только его прикосновения. Мозг отчаянно пытался обработать информацию, переварить этот неожиданный поворот событий, унять дрожь в коленях.

— Кажется, вы приехали ко мне не для этого, — пробормотала я, с трудом переводя дыхание, когда его губы, наконец, освободили мои из сладкого плена.

— Вы не явились на работу, и я начал волноваться, — проворковал мужчина и лизнул мочку моего уха, отчего по телу пробежала стрела удовольствия, а внизу живота разлилось тепло.

Его слова звучали как оправдание, но тело выдавало совершенно другие намерения. Я чувствовала, как его руки скользят по моей спине, обжигая кожу сквозь тонкую ткань сорочки, а пальцы зарываются в волосы, нежно массируя кожу головы. В голове мелькнула мысль, что надо бы сказать что-то умное, что-то, что вернет ситуацию в рамки приличия, но язык словно приклеился к нёбу. Да и если честно, сопротивляться особо не хотелось. Вчерашние танцы разбудили во мне какое-то давно забытое желание быть желанной, быть красивой, быть… женщиной.

Собрав остатки самообладания, я все же сумела отстраниться, упершись руками ему в грудь.

— Жофрей, вы по-прежнему мой начальник, и давайте не будем об этом забывать. У нас есть работа. У нас сегодня встреча с Эвергрином, — сказала я, стараясь придать голосу строгость, но получилось скорее жалобно. Он усмехнулся, и эта усмешка прошлась по мне новой волной мурашек, заставив сердце бешено колотиться.

— Работа подождет, — прошептал он, — особенно если учесть, что вы, судя по всему, на нее уже опоздали.

И снова поцелуй, на этот раз более нежный и медленный, словно дающий мне возможность остановить его. И я остановила. Хотя, если честно, не хотела. Прямо боролась с собой. И все же разум и здравый смысл победили, хотя далось это нелегко.

— Не подождет, — я уперлась руками в его грудь, стараясь сохранить твердость в голосе, и Дюбуа отпустил меня, отступив на пару шагов и выпустив из кольца своих рук. В его глазах читалось разочарование, но и какое-то понимание.

— Ты права, — кивнул он, проведя рукой по волосам. — Собирайся, нам нужно ехать в дом Александра Эвергрина.

— Зачем? — я удивленно посмотрела на Дюбуа, пытаясь унять дрожь в коленях и привести мысли в порядок.

— На него совершено покушение, — криво усмехнулся мужчина, и в его взгляде промелькнула тень.

— Покушение? Когда?! Он жив? Задержали нападавшего? — я сыпала вопросами, забыв о пикантной сцене, что только что разворачивалась между мной и Жофреем. Сердце бешено колотилось от тревоги.

— Сам толком ничего не знаю, — недовольно нахмурился Жофрей, в его глазах читалось беспокойство. — Эвергрин прислал слугу с запиской. Но жив — это точно. А вот насколько серьезным было покушение, мне неизвестно, — в его голосе сквозила досада от недостатка информации.

— Тогда нужно немедленно выдвигаться к нему! — я решительно кивнула, заодно лихорадочно соображая, во что бы мне переодеться. Визит официальным не назовешь, так что моя следственная форма отпадала, воздушное платье, в котором я посещала скачки, тоже не подходило, а о парадно-выходном я и вовсе молчу. Остается только убого-серое, которое я носила, когда обучалась в пансионе. Воспоминания об этом наряде не вызывали у меня приятных эмоций. — Подождите меня в карете, я оденусь и спущусь к вам.

— У вас есть время умыться, — хмурится Жофрей, окинув меня оценивающим взглядом. — А я пока схожу в карету за подарком, который вам привез.

— Подарок? — я вопросительно приподняла брови, заинтригованная.

— Да, — так же хмуро кивнул мужчина. — Хотя это скорее презент от моей матушки.

— Вы меня заинтриговали, — я была в предвкушении, ожидая что-то изысканное и утонченное. Уверена, если этот презент от леди Долорес, то он будет сугубо женским и, наверное, полезным. В голове уже мелькали образы изящных флаконов с духами и шелковых платков.

"Пффф, ну естественно", — активировалась Милди у меня в голове, словно только и ждала подходящего момента. Долго ее не было слышно.

"Ты где пропадала, подруга?" — мысленно задала я вопрос этой партизанке.

"Ждала, пока ты примешь свою судьбу и откроешь сердце для любви", — проворчала недовольно Милди. В ее голосе чувствовалось легкое раздражение.

"И как? Дождалась?" — я не смогла сдержать улыбки, представив себе недовольное лицо драконицы. Дюбуа при этом подозрительно покосился на меня, словно что-то заподозрил.

"Ага, дождешься тут", — продолжил ворчать голос, но в этот раз в нем промелькнула нотка разочарования.

— Вернусь через пару минут, — произнес Жофрей, подозрительно поглядывая на меня. Кажется, он догадался, что я там, в голове, веду внутренний диалог с новоиспеченной драконицей, которая, оказывается, все это время шифровалась в моей голове. И от этой мысли мне стало немного не по себе.

Мужчина ушел, а я пошла умываться и приводить себя в порядок, пытаясь разгрести волосы и придать им более-менее приличный вид и соорудить некое подобие прически. Естественно, у меня ничего не вышло, непослушные пряди так и норовили выбиться из общей массы.

"А че ты кочевряжишься? — наехала на меня Милди. — Ты даже прическу сделать не можешь, но мужику отказала. Жила бы сейчас как сыр в масле, была бы прислуга, завтрак в постель…"

— А может быть, я не хочу замуж? — я недовольно скривилась, глядя на свое отражение в зеркале. Только проповедей от внутреннего дракона мне и не хватало.

"А что ты хочешь?" — Милди задала вполне резонный вопрос, заставив меня задуматься. А что я, собственно, хочу? В чем заключается смысл моей жизни?

— Хочу заниматься любимым делом, — первое, что пришло мне на ум. Хочу расследовать преступления, помогать людям, чувствовать себя нужной.

"Да тебе ж никто не мешает, — резонно замечает драконица. — Занимайся на здоровье".

— А если Дюбуа будет возражать? — а я уверена была, что он будет возражать, он же такой собственник. За это время я уже неплохо его изучила.

— "Да он же как пластилин в твоих руках! — рассмеялся голос у меня в голове. — Он сердится, шумит, ногами топает, но ничегошеньки тебе не делает".

— Это потому, что я еще не его жена, — я спорю скорее по привычке, просто чтобы не согласиться с драконом. Потому как зерно сомнения эта внутренняя перепалка с Милди во мне заложила. — Обсудим это позже. Он возвращается.

И в самом деле, в коридоре раздались шаги, и в комнату уже без стука вошел Жофрей. С корзинкой, из которой исходили ароматы, способные свести с ума любого, не говоря уже о голодной мне. А во второй руке были три коробки, которые он держал, словно опытный фокусник. В его глазах играл озорной блеск, предвещающий что-то интересное.

— Мама сказала, что тебе этот наряд придется по душе, — усмехнулся Дюбуа, искорки задора плясали в его глазах. — Она лично его проектировала.

— Леди Долорес шьет одежду? — я удивленно вскинула брови, разглядывая Дюбуа. Его слова меня ошеломили.

— Скорее создает эскизы, — усмехнулся он. — А воплощают ее идеи в жизнь две девушки, что приходят к ней трижды в неделю. Это ее страсть, отдушина.

— Никогда бы не подумала, — я одобрительно хмыкнула, приподняв уголки губ. Вот тебе и светская львица! А ведь это замечательно, если у леди Долорес есть увлечение, которое ее вдохновляет. Уверена, если я соглашусь стать женой Жофрея, она поддержит мое желание остаться в следственном управлении. Так, стоп! Я что, уже всерьез рассматриваю вариант замужества с Дюбуа? Не слишком ли я тороплю события? Ладно, хватит витать в облаках, пора взглянуть на этот эксклюзивный наряд от леди Долорес.

Я с любопытством, смешанным с нетерпением, подошла к коробкам, пока Дюбуа устанавливал плетеную корзинку на стол. Аромат свежей выпечки, сыра и чего-то еще восхитительного дразнил мой аппетит, заставляя желудок предательски урчать. Первую коробку я открыла с замиранием сердца. Внутри лежал комплект нижнего белья: кружевной бюстгальтер и трусики нежного кремового оттенка. Меня поразило, что по дизайну они очень напоминали нижнее белье из моего мира. Ткань казалась нежной, словно прикосновение лепестка розы. "Ого, леди Долорес знает толк в приятных сюрпризах, — пронеслось в моей голове. — Или она намекает на что-то большее?".

Во второй коробке обнаружилось платье. Простой, но элегантный силуэт, благородный серый цвет, плотная, но приятная к телу ткань. Платье излучало сдержанную красоту, было одновременно практичным и женственным. "Вот это уже больше похоже на презент от леди, знающей о моей любви к удобству," — подумала я, оценивая прямой крой и отсутствие лишних деталей.

В третьей коробке лежали туфли. Простые кожаные полусапожки на небольшом устойчивом каблуке. Идеальный вариант для поездок и расследований, когда приходится много ходить и бегать. Я невольно улыбнулась, ощущая тепло в груди. Леди Долорес действительно угадала мои предпочтения, будто прочитала мои мысли. Этот наряд был создан словно специально для меня, для моей жизни и моей работы.

— Ну что, как тебе подарок от мамы? — поинтересовался Дюбуа, наблюдая за моей реакцией с лукавым огоньком в глазах. В его голосе звучало скрытое волнение, словно ему было важно мое мнение.

— Мне очень нравится, — искренне ответила я, не скрывая восхищения. — Леди Долорес невероятно проницательная женщина. Она словно заглянула ко мне в душу. Спасибо ей огромное.

— Тогда давай позавтракаем, — предложил мужчина, и его лицо расцвело в искренней улыбке. Его забота трогала меня до глубины души. Честно говоря, обо мне никогда никто так не заботился. Мужчины в моей прошлой жизни, конечно, были, но они почему-то всегда ждали, что это я должна о них заботиться. Должна менять свои привычки, должна вставать раньше, чтобы приготовить завтрак, чтобы он смог выспаться, должна вечером ублажать его, несмотря на то что я тоже приходила с работы уставшей и сама бы не отказалась от ласки и внимания. Видимо, поэтому мужчины в моей жизни и не задерживались надолго. Как только проходила первая эйфория и начинались претензии и эти вечные "должна, должна, должна", мужчины исчезали, как утренний туман.

Завтрак прошел в удивительно приятной и непринужденной атмосфере. Пока я переодевалась за ширмой, Дюбуа заварил ароматный чай, и я вышла уже в новом наряде к накрытому столу. Пока я ела, он неожиданно вызвался быть моей личной горничной.

— Только не говори, что ты поможешь мне сделать прическу? — я в шоке уставилась на мужчину, не веря своим ушам.

— Доверься мне, — и Дюбуа начал колдовать с моими волосами, искорки азарта плясали в его глазах. Сперва он бережно расчесал их, потом нежно помассировал кожу головы кончиками пальцев, а потом ловко соорудил простую, но удобную прическу, собрав волосы в аккуратный пучок. Я даже помотала головой, чтобы убедиться, что все держится крепко.

— Но как? — сказать, что я в изумлении, — это ничего не сказать.

— Это один из секретов моей семьи, — загадочно улыбнулся Дюбуа, прищурив глаза. — Каждый мужчина в нашем роду обязан уметь делать прически, чтобы угодить своей даме.

Я рассмеялась, не в силах сдержать восторг. Вот это поворот! Аристократы, умеющие плести косы… Мир явно сошел с ума. Но мне это безумно нравилось. В его прикосновениях не было ни капли пошлости, только забота, нежность и какое-то трепетное уважение. Наверное, именно так и должна ощущаться истинная любовь, когда тебя ценят и оберегают.

После завтрака мы вышли из моей комнаты под строгим взглядом мадам Жибер и сели в ожидающую нас карету. Пора уже работой заняться и выяснить, кто покушался на нашего основного подозреваемого.

В доме Эвергрина нас встретили сдержанно, но в этой сдержанности чувствовалось какое-то вымученное радушие. Возможно, это и есть высшая степень гостеприимства, доступная чопорной светской семье.

Но более всего меня поразил старший Эвергрин. На его лице застыла печать скорби, словно он облачился в траур не только душой, но и телом. Это вызвало у меня легкое недоумение, которое быстро переросло в жгучий интерес. Ведь я даже в своем родном мире выбрала профессию следователя из-за неутолимой жажды разгадывать тайны. И в этом мире мое любопытство ничуть не угасло. Он приветствовал нас формальными фразами, обменялся с Дюбуа ничего не значащими репликами и молча проводил в комнату сына. Его движения были медленными, взгляд — потухшим, будто жизнь покинула его.

Александр Эвергрин лежал на постели, его лицо было мертвенно-бледным. На голове видна повязка, сквозь которую проступали пятна крови. На прикроватной тумбочке, помимо склянок с лекарствами, стояла чашка с недопитым чаем, а на блюдце — надкусанное пирожное. "Наш подозреваемый, оказывается, знатный сладкоежка", — промелькнуло у меня в голове, когда я заметила на столике у камина коробку с этими самыми пирожными, в которой явно недоставало доброй половины.

— Как вы себя чувствуете? — голос Дюбуа прозвучал резко и отрывисто. Никаких светских любезностей, никаких расшаркиваний. Он здесь был по делу, и его тон был сух и подчеркнуто официален.

— Как видите, — криво усмехнулся Александр. В его глазах мелькнула тень боли и горечи. — Видимо, весть о моей связи с Натали дошла до злоумышленника.

— Вы полагаете, что на вас напали из-за этого? — Дюбуа нахмурился и бросил на меня озадаченный взгляд. Казалось, что-то в этой сложной головоломке не складывалось в его голове. А вот у меня, наоборот, начали вырисовываться контуры какой-то невероятной, почти абсурдной картины. Но я не спешила озвучивать свои догадки, опасаясь показаться глупой. Да и доказательств у меня не было — лишь смутные домыслы. Поэтому я предпочла молчать и внимательно слушать, стараясь не упустить ни одной детали.

— Я не знаю, кому еще могло прийти в голову на меня нападать, — пробормотал Александр, переводя взгляд с Дюбуа на меня. В его голосе звучали растерянность и какая-то обреченность. — У меня нет врагов, впрочем, как и друзей.

Дюбуа кивнул, задумчиво поглаживая подбородок. В его глазах читалась напряженная работа мысли.

— Расскажите, что произошло? Вспомните все детали, даже те, которые кажутся незначительными. Куда вы направились вчера, когда ушли с вечера?

Александр прикрыл глаза, словно собираясь с мыслями. На его лице отразилась внутренняя борьба — он явно не хотел говорить всей правды.

— Я отправился в мужской клуб, пробыл там до глубокой ночи, а потом решил немного прогуляться, чтобы освежиться, так сказать, — мужчина явно намекал на то, что был изрядно пьян и хотел с помощью прогулки немного протрезветь. В его голосе проскользнула неловкость. — Знаете ли, отец не в восторге, когда я возвращаюсь домой в таком состоянии. А потом на меня напали, и я не помню, что было дальше. Пришел в себя уже здесь.

— Отец следит за тем, в каком состоянии вы возвращаетесь домой? — одна бровь Дюбуа взметнулась вверх. В его взгляде мелькнуло недоверие.

— Элоиза, моя жена, ему все докладывает, — недовольно поджал губы Александр. В его голосе звучало раздражение.

— А где она, кстати? — Дюбуа окинул комнату быстрым взглядом, словно Элоиза была не взрослая женщина, а какая-то болонка, которая могла спрятаться за ножкой кресла или ширмой и сейчас должна обязательно выбежать, виляя хвостом.

— Не знаю, — Александр недовольно скривился. Его лицо исказила гримаса неприязни. — Мы не сильно ладим после того, как она узнала о моем желании развестись, — ответил мужчина, а я не удержалась и усмехнулась. "Еще бы они ладили, когда муженек нашел другую и даже истребовал королевское разрешение на развод", — подумала я с иронией. Кстати, где оно? Я взглянула на Дюбуа, и тот словно прочитал мои мысли.

— Я хотел бы взглянуть на документ, о котором мы говорили на вечере, — и во взгляде Дубуа промелькнуло нечто нечитаемое. Он осуждал Эвергрина за желание развестись? А может, просто показалось. — Да, конечно, — кивнул Эвергрин. — Он в секретере, можете взять его, — мужчина кивнул на угол комнаты, где стояли секретер и кресло перед ним.

— Мари, принесите, пожалуйста, — попросил меня Жофрей, а я кивнула и, встав, направилась к столу. Открыла крышку секретера, и первое, что мне бросилось в глаза, было письмо. Я бы не обратила на него внимания, но я узнала почерк Натали. Глаза сами собой пробежали по первым строчкам: "Любимый мой Алекс, я понимаю, что между нами такая пропасть из-за возраста и социального положения, но моя любовь…", дальше я прочесть не успела.

— Ах, простите, я ошибся. Разрешение на развод здесь, — окликнул меня Эвергрин, и я резко захлопнула откидную часть стола. В моем сердце забилось тревожное предчувствие. — Вот же оно! — и мужчина, приподнявшись на подушках, вынул из ящика прикроватной тумбочки сложенный конверт с увесистой сургучной печатью и королевскими вензелями. Я натянуто улыбнулась и вернулась на свое место, а Александр передал конверт Дюбуа. Внутри меня бушевала буря противоречивых чувств: любопытство, подозрение и смутное беспокойство.

— И какую причину для развода вы указали в прошении? — Дюбуа быстро пробежал глазами по письму и внимательно посмотрел на мужчину.

— Отсутствие детей, — мужчина вдруг побледнел. — Я хотел жениться на Натали как можно быстрее, чтобы наш ребенок не был бастардом.

— Натали была беременна? — не сговариваясь, одновременно спросили мы с Дюбуа.

— Так я подумал… из письма, что она прислала, — ответил Александр хрипло, словно каждое слово царапало горло. Его лицо исказилось мукой, а в глазах плескалась невысказанная боль. — Дайте воды… — прохрипел он, и было видно, как тяжело ему дышать, как грудь вздымается в отчаянной попытке вдохнуть хоть немного воздуха. В глазах застыли слезы, словно он подавился горькой правдой и не мог выдохнуть ее. Я вскочила как ужаленная, метнувшись к графину с водой. Налила стакан, дрожащими руками протягивая его мужчине, но понимала: вода здесь бессильна. Ему нужен лекарь. Срочно.

Дюбуа выскочил из комнаты, словно выпущенная из лука стрела, и громко позвал лекаря, который, как оказалось, ждал за соседней дверью. Он что, предчувствовал беду? Или просто дежурил, словно верный пес, ожидая знака?

Нас с Дюбуа тут же выпроводили из комнаты, а навстречу поспешил хозяин дома, старший Эвергрин. Его лицо было непроницаемым, словно высечено из камня: ни единой эмоции, лишь маска безучастности. Это меня поразило до глубины души. Он казался заведенной куклой, бесстрастно исполняющей обязанности гостеприимного хозяина в чудовищно неподходящий момент.

— Простите, господин Эвергрин… у вас траур? — вопрос сорвался с губ, словно сам собой. Я понимала, что время и место выбраны отвратительно, но для подобных вопросов никогда не бывает подходящего момента. А расследование, которое мы ведем, требует задавать неуместные и некорректные вопросы. Это издержки нашей профессии.

— Можно сказать и так, — ответил мужчина, и в его взгляде мелькнула тень, словно на мгновение тусклое пламя пробилось сквозь лед. — Умер очень важный для меня человек.

— Мари?! — Дюбуа попытался одернуть меня, призвать к порядку, словно нашкодившую девчонку. — Не время!

В этот момент из комнаты вышел лекарь и направился к нам, держа в руках пирожное, которое до этого стояло на тумбочке у кровати Александра.

— Это вы принесли угощение? — и мужчина посмотрел на нас с подозрением, сдвинув кустистые брови. Его взгляд был тяжелым, оценивающим. — Господин Эвергрин, мне кажется, этих лиц нужно задержать и вызвать стражу.

— Мы из следственного управления, — представился Дюбуа, окинув лекаря своим самым суровым взглядом. Взглядом, который, казалось, мог прожечь дыру в любом собеседнике. — И нет, когда мы вошли в комнату господина Эвергрина, эти сладости уже стояли на прикроватной тумбочке.

Лекарь заметно смутился, но не отступил.

— В таком случае вам немедленно нужно заняться своей непосредственной работой. На Александра Эвергрина-младшего совершено покушение. Я подозреваю, что эти пирожные отравлены. Предположительно цианидом, — он говорил уверенно, даже надменно, словно уже вынес приговор. Старший Эвергрин, казалось, немного ожил, словно услышал долгожданную новость.

— Цианид? Вы уверены? — спросил он с какой-то странной, неуместной интонацией в голосе, словно его больше занимал состав яда, чем судьба отравленного сына.

Дюбуа едва заметно кивнул мне, и мы двинулись в сторону кухни, оставив перепуганного лекаря и безучастного Эвергрина-старшего наедине со своими мыслями. На кухне царил хаос. Слуги перешептывались, украдкой вытирая слезы, а кухарка с красным от слез лицом пыталась хоть как-то организовать работу, словно в этом беспорядке можно было найти хоть какой-то порядок. Видимо, весть об отравлении достигла их раньше, чем мы успели появиться.

— Что здесь происходит? — строго спросил Дюбуа, и в его голосе слышались нотки раздражения. Кухарка всхлипнула и, вытирая слезы грязным фартуком, рассказала, что перед нашим приходом младший господин просил принести ему пирожные к чаю. Она испекла их сама, как всегда, и клялась, что в них нет ничего подозрительного.

Пока Жофрей допрашивал кухарку, я внимательно осматривала ингредиенты, из которых готовились пирожные. Все казалось обычным: мука, масло, яйца, сахар… Но вот миндальная эссенция привлекла мое внимание. Флакон был почти пуст, а запах казался слишком резким, неестественным.

— Кто добавлял эссенцию? — спросила я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

— Я сама лично, но совсем немного, как обычно, — женщина всхлипнула, словно вспоминая о содеянном. — И захотелось же господину этих проклятых пирожных. Никогда их не любил, особенно с миндалем, а сегодня затребовал, словно жить без них не может! — в сердцах сокрушалась кухарка, словно винила во всем пирожные.

— Он не любит сладкое? — я нахмурилась, пытаясь уловить нить ускользающей правды.

— Да, больше уважает свежие фрукты, — ответила женщина.

Я взяла флакон и, принюхавшись, почувствовала слабый, едва уловимый аромат горького миндаля. Запах смерти.

— Здесь цианид, — тихо сказала я, и слова эхом отразились в напряженной тишине кухни.

— Это объясняет быстрое ухудшение состояния, — проговорил, нахмурившись, Дюбуа. В его глазах читалась тревога.

Мы вернулись в комнату Александра. Лекарь что-то взволнованно говорил старшему Эвергрину, но тот, казалось, его не слушал. Его взгляд был прикован к чему-то невидимому, словно он был где-то очень далеко. Александр лежал на кровати, его лицо было бледным как полотно, а дыхание прерывистым, словно он боролся за каждый вдох.

— Мы нашли цианид в миндальной эссенции, — сообщил Дюбуа.

Лекарь ахнул, прикрыв рот рукой. А старший Эвергрин лишь слегка пожал плечами, словно речь шла о пустяке.

— Как интересно, — пробормотал он, и в его голосе не было ни капли сочувствия.

В этот момент Александр открыл глаза и, с трудом сглотнув, указал рукой на секретер. Его взгляд был устремлен куда-то вглубь себя, словно он пытался дотянуться до чего-то очень важного. И, собрав последние силы, он прошептал: "Письмо…" И затих, потеряв сознание.