Город, который ты любишь (СИ)

10

Чертов каннибал шел долго. Маронге поражался, какие длинные переходы делают эти белые. Почему духи им служат? Какие-то странные духи. Служат дуракам, которые в лесу-то ходить не умеют — их след не найдет разве что покойник, да и то, если у хорошего колдуна, то найдет. Но такие переходы! Их чудовища, на которых они ездили, кажется, не нуждались ни в отдыхе, ни в корме, ужас. Гур! Ужас! Гур!

Все неправильно и все это неправильное, не понятно, почему, побеждает правильное! Маронге пытался за день пройти то же расстояние, что и белые, ища их первый привал — и не смог. А это кое о чем говорило. Маленький охотник признал, что в скорости белые его победили. В искусстве убивать — ну, если голова у них работала, то да. Тоже. Если нет, как у того, что он повстречал, когда ждал знака от кого-нибудь (духи-то разбежались!) — то нет. Не лучше.

День за днем, скрываясь по зарослям, тихо, беззвучно, тек Маронге по джунглям. Гур! Гур! Четыре полных перехода заняло у него то расстояние, что белые покрыли за один! Гур! Он возмущенно бранился, пока шел по их следу, а точнее, в джунглях вдоль просеки, что они оставили — выходить на нее он не стал. Ни к чему. В джунглях есть два понятие: «Хороший охотник» и «мертвый охотник». Вот ко второму и не стоило стремиться.

На восьмую луну Маронге, наконец, вышел к лагерю белых. За это время людоед, вместе со всеми тсантсами и прочим, добрался до берегов Великой Реки. Тут он никогда не был, как-то не получилось, даже за те три зимы, что он скитался, но был поражен ее красотой.

А белые?! Да они, он видел это сам, сваливали туда всякую дрянь и даже справляли нужду! Тур-тур-тур! Куда смотрят духи этих вод? Может, они тоже боятся белых? А он их ел… Тур? Он прислушался к себе. Да нет. Все было хорошо. И последний белый, которым он и питался эти дни, подвялив того слегка, тоже не сказался пока на его здоровье. Гур, не тур, а гур! Гур! Ужас! Белых боятся духи, белым служат духи, белые убивают глупее и злее, чем любые, самые злые духи — и их никто не карает?

Маронге сел под дерево и заплакал. Впервые за всю свою жизнь. Несправедливость убивала его вернее, чем светлячки белых, что сожгли и убили всю его родню. По пути Маронге, к слову сказать, нашел еще одну деревню. Точнее, то, что от нее осталось. Белые не стеснялись оставлять свой след, вонявший на весь лес и видимый за пятьдесят полетов стрелы, но вот победы над деревнями они старались спрятать. Какие-то ужасные духи с огромными лапами жрали землю, тут же гадили, прямо позади себя, потом другие духи, не менее ужасные, но с каким-то щитами перед глазами, свезли убитых краснокожих в ямы, сделанные первыми духами-землеедами, а затем перекидали всю землю, которой обделались первые, с ужасными руками, насыпали дерьмо сверху, долго ездили поверх, а потом посадили там кусты!

Вот это был кошмар. Это было крушение всего, чем он жил и во что верил. Не было ничего постоянного и, как он полагал, он был последним в мире существом, которое еще знало, что такое порядок. Гордости это не вызвало. Это была одна из причин, по которой он плакал сейчас. Маронге считал свои слезы и злился, ожидая, когда они кончатся. Это дело воина было совсем недостойно, но все же… Жрать землю? Убивать просто так, не сделав ни одной тсантсы? (Он проверял, всматриваясь в груду убитых краснокожих) Сажать кусты в лесу? Зачем?! Они сами там вырастут через семь лун, а через тридцать будет та же чаща, что была, чуть пониже. И они победили! Глупо. Так не может быть.

Еще он вспомнил, как был рад, когда нашел недоеденный кем-то из белых плод. Он, конечно, не колдун, а воин, но уж по такому-то случаю и с таким-то предметом его не надо было учить, что делать. Тур-тур-тур. Белый тур! Он сделал все, что положено, чтобы Змей пришел за белым тур, а потом вспомнил, как голова Змея прилетела к нему на дерево, в Ночь Дурной Смерти. А потом, увидев, как смело белые бросают в лесу, что ни попадя, понял — они вообще не боятся их духов! Правда, ножом режутся легко. И на том спасибо.

Три ночи Маронге следил за лагерем белых и три ночи и три дня никто его не нашел! А он видел многое. Апофеозом был прилет огромной белой птицы, с ужасным ревом прилетевший на длинную просеку в лесу. Белые побежали к ней, а она, как и следовало ожидать, их сожрала. Но не клювом! А задницей! Вместе с более мелкими чудовищами, на которых те ездили. После чего улетела куда-то. В гнездо? То есть, они приходят сюда, чтобы их съела белая птица, причем задом? А откуда тогда они вообще приходили? Может, они так и растут в лесу, на берегу? Потом вырастают, получают от своих духов оружие и, поглупев, идут убивать?

Он поискал в лесу белых, что еще росли бы, молодую поросль, но ничего не нашел. Он снова сел ждать, уже не пытаясь понять, что творится.

Через семь лун снова прилетела огромная белая птица и на сей раз белые вышли из нее, сели на своих чудищ помельче и укатали в лес.

Вот оно, что… Одна птица их рожает, как и положено, из-под хвоста, вторая жрет. Семья? Странная семья. Вид один и тот же.

Маронге ночью прокрался к такой птице — она сидела до утра. И, потрогав, как уже трогал тех чудищ, на которых катались белые (тоже внутри!), понял — она неживая. Это колдовство. Белые заставляют мертвую вещь летать, бегать и возить себя. Так. Гур. Гур, гур. И не поспоришь.

Вообще, все становилось проще с каждым днем. Первой заботой, что упала с его плеч, был вопрос питания — вяленый белый у него закончился, а охотиться было некогда — мало ли, вдруг эти белые птицы заберут всех белых и улетят навсегда. Белые, как он заметил, непрерывно следя за лагерем, если что-то из каких-то странных сосудов, которые брали в одной и той же хижине. Маронге уже знал, как пройти в лагерь, не разозлив забор, а потому натаскал себе таких же сосудов. И жестоко ошибся сначала — из одной банки он выпустил какого-то ужасного духа, который, зашипев, белой пеной вылетел из сосуда и кинулся на него. Маронге убил и банку, и духа, который ужасно вонял и точно не мог быть съедобным и понял, что банка банке — рознь. Он присмотрелся к белым внимательно (те еще вояки, он сидел днем у забора, но его не обнаружили даже те, кто поведением порой напоминал ему разведывательные отряды его народа, или же краснокожих, на которых они охотились), поняв, в какой банке сидит еда. И с тех пора брал только такие. Странная была еда. Пахла и едой, и не едой. Маронге сомневался, можно ли воину чащи ее есть, но вспомнил, что белых ел сам, а они это ели и ничего, не дохли. Все просто.

Раз в день белые зачем-то выпускали кучу своих светляков, которые днем не светились, в деревянные щиты с белыми листами и черным кругом. Щиты разваливались, или нет — но белые веселились. Тур. Заодно он понял, что не все светляки из палок белых светятся даже ночью и не все визжат так ужасно — но чем дальше, тем проще ему становилось. Он уже подумывал переехать в их лагерь, чтобы быть поближе, но обругал себя за лень и решил остаться в лесу.

Наблюдения за лагерем дали ему еще одну ценную мысль. Белые тут не жили и не плодились, птица доказала это. Женщин тут не было, в лесу они не росли, а в реке не ловились, он это тоже проверил — на всякий случай. Значит, это не их дом. Значит, белые птицы летят откуда-то издалека. Угнаться за ней невозможно. Что остается делать? Ему надо попасть туда, где живут те, кто уничтожил его народ. На их землю. Убедиться, что там их дом, а там и начать вытеснять столько веток, сколько нужно.

Но птица может лететь, судя по всему, еще дальше, чем их земные чудовища, а уж про быстроту ее полета и говорить нечего. И, к тому же, не заорет ли она, почуяв в себе Маронге? Кто ее знает. Но попробовать все равно придется. Заорет, так заорет. Орал же на него недавно забор белых, и ничего. Пока эти тур сбежались, он удрал в джунгли и недоумевал, что они делают у забора, если там нет, а след с перепугу он оставил ясный, как день? Ну и что, что ночь на дворе? Сломанная ветка на деревце, трава примята в четырех местах, клочок ткани из его повязки — и не нашли! Тур? Тур. Гур и тур. Тур и гур.

Придется лезть в птицу.

Значит, так надо.

И не поспоришь.