Голос Вессема. Радиомолчание

Глава 3

Коридор, по которому я шла, был полностью серый — и пол, и стены, аркой сходящиеся над моей головой, и двери в обоих его концах. Наверное, мои шаги и шаги моих сопровождающих отдавались эхом от сводов, но я все еще была почти глухая после шума вертолета, и мне казалось, что я иду в полной тишине. Двое военных, совершенно одинаковых с лица, шли на два шага позади меня. Иногда я чувствовала их взгляд между лопаток и их готовность стрелять, но в основном у меня было ощущение, что я тут одна, в этом коридоре с его моргающими лампочками и желтоватым рассеянным светом.

Всю дорогу я молчала. Сначала потому, что мысленно все еще была с Ди в его квартире, потом — потому, что Борген Кару решил дать мне последние наставления (они сводились в основном к тому, что я должна прикинуться тупой и болтать как можно меньше), потом говорить стало слишком опасно — мы встретились с каким-то типом («Я от Винценца», — сказал он), и он повез нас за город на вертолетную площадку.

Там меня передали из рук в руки другому типу в военной форме без знаков различия, который завел меня в комнату без окон и принялся задавать вопросы. Сначала — обо мне («Реталин Корто, восемнадцать лет, скоро девятнадцать, живу в Гетто, ой, ну, короче, вы поняли, неа, сейчас нигде не работаю»), потом — о моем состоянии («Да вроде ничего, хотя голова иногда сильно болит и вот это, как вы сказали — повторяющиеся кошмары, ага») и наконец спросил, почему я хочу попасть в экспериментальный центр.

Я ответила так, как учил Кару:

— А чего мне в Гетто делать? Работы нет, денег нет, а там, мне этот доктор сказал, нормально будет, и у армии всегда деньги есть, я знаю.

Тип некоторое время сверлил меня взглядом.

— Мартин Винценц сказал, что вы были в заброшенном городе и испытали там приступ паники. Это так?

— А, это, — протянула я, надеясь, что моих скудных актерских данных хватит. — Ну да, мы там с братом полазали, хотели вынести чего-нибудь. А потом, короче, это… Не знаю, в общем, что там было. И брат так и не вернулся. Так а что, в этом вашем экскрементальном центре правда хорошо заплатят?

Тип снова уставился на меня, и я испугалась, что перегнула палку.

— Вы понимаете суть того, что вам предлагают? — спросил он.

— Ну да, — уверенно кивнула я. — Мне этот доктор сказал, что у меня что-то с мозгами, но если вшить пару железок, то будет нормально. А приказы я хорошо понимаю, вы не думайте, я умная. И я и сама в армию хотела.

— Ладно, посмотрим, — сказал мужчина. — Подпишите это.

Он сунул мне планшет, и я пробежала глазами текст. Там было примерно то же, что в свое время сказал мне Ворон: «Если решишь где-нибудь открыть рот не по делу…» — только сформулировано иначе.

Я приложила палец к экрану. Какая разница, что там написано — я все равно не собираюсь у них задерживаться.

Вопросы у него все не кончались, и скоро я заметила, что он повторяется, говорит одно и то же, только разными словами. Об этом Кару меня предупреждал — что меня будут пытаться поймать на лжи. Но свою легенду я выучила как следует и старалась от нее не отклоняться: я обратилась в больницу по поводу повторяющихся головных болей, а потом на меня вышел доктор Кару и предложил пойти в какую-то программу, где меня вылечат, но надо будет за это работать на армию, что меня, конечно, обрадовало — бесплатное лечение, да еще и постоянная работа, кто ж от такого откажется? На вопрос, как Кару вообще обо мне узнал, я хлопала глазами и отвечала, что не знаю. Об этой части нашего вранья он должен был позаботиться сам.

В следующей комнате у меня отобрали рюкзак и куда-то унесли. Я догадывалась, что своих вещей больше не увижу, и там лежало только то, с чем не жаль было расстаться: одежда, комм, пачка сигарет, зубная щетка, на дне, в потайном кармане — косяк травки. У тех, кто будет все это перетряхивать, должно сложиться впечатление, что я понятия не имела, что меня будут обыскивать, и немного наркоты — это все мои секреты. Эме предлагала закинуть туда флойт — так получится гораздо достовернее, а Кару говорил, что это вообще лишнее, но я настояла на своем: флойтовую могут не взять, а в чистую девочку из Гетто никто попросту не поверит.

Потом обыскали меня. Женщина в форме смерила меня недовольным взглядом и коротко бросила:

— Раздевайся.

Я послушно сняла одежду под ее пристальным взглядом. После тюрьмы меня сложно было смутить.

В руках она держала сканер, и я старалась не смотреть на него и дышать ровно.

Все будет нормально. Медицинский чип — массивный, с противозачаточными, рука после его установки два дня болела — надежно прикрывает золотистую пластину, переживать не о чем, все получится. Вообще ничего лишнего во мне нет. Мне не о чем волноваться.

Женщина молча просканировала меня с головы до ног, задержавшись на руке с татуировкой.

— Что за чип? — спросила она.

Я назвала модель, и она проверила еще раз. Я смотрела перед собой, дышала на счет — вдох на четыре, выдох на три, — сосредоточившись на том, чтобы не отковыривать куски кожи вокруг ногтей. Наконец она велела одеваться, но, стоило мне потянуться к своей одежде, кучей сваленной на стуле, она остановила меня:

— Не это.

Она указала на запечатанный пакет, лежащий на столе, и я, поджимая босые пальцы, добежала до него и открыла.

Там было все, в том числе нижнее белье — я была права, когда думала, что мне даже трусы собственные не оставят. И все серого цвета.

— А моя одежда? — спросила я, посчитав, что будет странно никак это не прокомментировать. — И мой рюкзак?

— Привезут потом, — соврала женщина.

Я успокоено кивнула и принялась одеваться — белье, комбинезон, носки, ботинки, респиратор. Женщина не сводила с меня глаз.

Ботинки оказались великоваты, а комбинезон был вполне удобным. Справа на груди я заметила более светлый прямоугольник — то ли там должно было быть мое имя, то ли порядковый номер.

Прежде, чем мы вышли на улицу, меня просканировали еще трижды — два раза ручным сканером и один раз прогнали через рамку.

Вдох на четыре, выдох на три. Расслабить руки. Ну все, вот и прошла.

В вертолете я оказалась зажата между двумя здоровенными парнями, неопознанный тип сел напротив меня.

— Мы на вертолете полетим? — радостно спросила я в рамках концепта «прикинься тупой».

Мне никто не ответил, а потом я оглохла.

Летели долго, мне даже показалось, что мы сделали пару лишних кругов. Когда мы наконец приземлились, осмотреться мне не дали — вытащили под руки из вертолета и тут же втолкнули в лифт, который и спустил меня в этот серый коридор.

— Лицом к стене, — велел мне один из моих конвоиров и, не дожидаясь моей реакции, взял меня за плечо и развернул.

Второй тем временем открывал дверь. Я покосилась, но разобрать, что он там набирает на панели возле двери, не смогла.

Мы вошли. Мужчина так и держал руку на моем плече — боялся, что я кинусь куда-то бежать? Хватка у него была железная, и я старалась не делать лишних движений. Смотрела прямо перед собой и молчала, пока меня фотографировали и проверяли сканером, пока в лаборатории брали кровь, пока снимали отпечатки пальцев, пока снова вели по очередному коридору. Промолчала, когда завели на склад и выдали серый вещевой мешок с чем-то мягким внутри, когда мне в руки сунули коробку, втолкнули в маленькую серую комнату и захлопнули дверь. Я стояла посреди комнаты, не шевелясь и глядя перед собой, пока через минуту свет не сделался совсем тусклым. Тогда я села на прикрученную к стене койку, застеленную жестким как подметка одеялом, и открыла коробку. Там нашлись бутылка воды и сэндвич в пакете. Заглянула в мешок — там была сменная одежда, зубная щетка, тюбик пасты, упаковка прокладок и расческа. Я отложила все это в сторону и огляделась. Серые стены, в углу дверь — надо думать, в душевой отсек, напротив кровати тумбочка, на ней планшет. Я подняла глаза — камеры не видно, но, уверена, за мной наблюдают. Может, через этот самый планшет. Ладно, навык поиска слепых зон у меня со времен теплиц развит. А прямо сейчас надо… Что мне надо сделать прямо сейчас? Что бы я сделала, если бы на самом деле была той, кем прикидываюсь?

Я встала, прошлась по комнате, заглянула везде, куда могла заглянуть. Сжевала сэндвич. Подергала ручку двери — заперто, как я и думала.

— Эй, — сказала я недовольно, — чего за фигня? И где мои вещи вообще-то? Эй!

Мне никто не ответил. Часы я не носила, комм отобрали вместе с рюкзаком, окон в комнате не было (я вообще подозревала, что мы глубоко под землей), и я понятия не имела, сколько сейчас времени, но нервное напряжение понемногу отпускало, и я почувствовала, что меня клонит в сон. Стоило бы принять душ, но сама мысль о том, чтобы снять одежду и остаться совсем беззащитной, меня пугала.

Не разуваясь, я легла поверх одеяла. Завтра. Завтра они точно меня отсюда выпустят. Завтра я попробую выяснить, что случилось с Коди.

***

— Выйти из комнаты.

Я сделала два шага вперед и замерла. Неожиданно проснулись привычки, которые я приобрела в тюрьме — стоять ровно, смотреть прямо перед собой и ни в коем случае не на охранника, не вертеть головой, не задавать вопросов, ждать.

Этот парень был не из тех, вчерашних, но едва ли чем-то сильно от них отличался. Такие же очень коротко стриженные волосы, загорелая кожа и непроницаемое лицо.

— Лицом к стене.

Я повернулась. Оставалось только гадать, что он делает, пока я не смотрю.

— Повернись.

Я снова развернулась лицом к охраннику.

— Пошла, — сказал он, и мы вместе двинулись по коридору мимо ряда одинаковых дверей.

Утром я слышала какой-то шум и голоса, но моя комната оставалась заперта. И только когда все стихло, появился этот парень.

Я искоса посмотрела на него. На груди была нашивка с его именем — Р. Хольт, и группой крови — вторая положительная. Я перевела взгляд на плечо. Вроде сержант. Сержант Хольт.

— Завтрак будет? — спросила я.

Несколько шагов спустя стало ясно, что он не ответит, и я задала новый вопрос:

— Куда мы идем?

Он опять промолчал, и я сочла, что лучше и мне заткнуться.

Тем более что идти оказалось недалеко. Мы прошли еще две двери, который открывались магнитным ключом, поднялись на лифте и вышли из жилого блока. На улице никого не было, мы дошли до соседнего здания, так никого и не встретив. Это уже не было жилой зоной. Обстановка едва уловимо изменилась, стало понятно, что тут не живут, тут работают.

Сержант Хольт втолкнул меня в одну из комнат, сам вошел следом и замер у двери, перегородив проход. Рука его легла на кобуру на поясе, но — удивительно — я даже не напряглась.

Беспокоиться сейчас стоило не о нем.

За письменным столом сидела женщина с короткой мужской стрижкой. Было ей, наверное, под пятьдесят, и, несмотря на вполне обычную гражданскую одежду, я была уверена, что звание у нее тоже есть.

— Здасьте, — кивнула я ей.

— Реталин Корто, — сказала она с улыбкой и указала на свободный стул.

Я подошла ближе и села.

— Ознакомься и подпиши, — женщина протянула мне планшет.

— Я уже подписывала, — сказала я.

— Ознакомься и подпиши, — повторила она с нажимом, не переставая улыбаться.

«Информированное согласие», — сообщал заголовок. В правом углу красовался логотип — два шестиугольника и стилизованная надпись «Проект «Маджента»».

Я послушно начала читать, продираясь через непонятные слова. Наверное, на моем лице отразились все эти мысленные усилия, потому что женщина принялась пояснять:

— Ты добровольно соглашаешься на участие в медикотехническом эксперименте, даешь согласие на необходимые исследования, манипуляции, операции и вживление имплантов. В свою очередь Вооруженные силы Центральноевропейской Республики гарантируют, что все эксперименты проводятся лицами, имеющими научную квалификацию, что необходимость эксперимента продиктована общественным благом, риски не превышают ожидаемой пользы, и так далее по Нюрнбергскому кодексу, — она небрежно махнула рукой.

Я приложила палец к планшету, мысленно сделав заметку, что, если бы не Коди, ничего подобного я бы в жизни не подписала. Не знаю, что у них за кодекс, но общественное благо — слишком уж размытое понятие. И оно точно превышает необходимость моей смерти, например.

— Прекрасно, — сказала женщина и поднялась. — Теперь идем.

— А контракт с армией? — спросила я.

Я же, наверное, должна еще что-то подписать?

— Не сейчас. Сначала нам нужно кое-что узнать о тебе.

Она направилась к двери в противоположном конце кабинета, я пошла за ней, а за мной двинулся сержант Хольт.

— А завтрак будет? — спросила я, понимая, что он услышит.

Выходить из образа было нельзя.

— Позже, — бросила она.

Неожиданно для самой себя я разозлилась. Ну да, сама, наверное, уже литр кофе успела выпить, а мне — «позже».

За дверью оказался еще один кабинет, побольше. В центре его стоял сканер, наподобие того, что я видела в лаборатории Боргена Кару, рядом — медицинское кресло наподобие тех, что стоят в кабинете стоматологов, шкаф с лекарствами, вокруг которого мерцало силовое поле, столик с разложенными на нем инструментами, несколько мониторов, за стеклянной перегородкой было еще какое-то оборудование. Я старалась особенно не вертеть головой, но удержаться было сложно. Всякого добра тут было больше, чем я видела в Вессеме, лаборатории «НейроКортИнн» и подвале Ворона вместе взятых. Столик с инструментами меня особенно беспокоил. Она что, прямо сейчас меня резать начнет?

Перехватив мой взгляд, женщина улыбнулась.

— Не волнуйся, Реталин, — сказала она, и меня передернуло. Уж лучше бы она называла меня Ритой, как все. — Сегодня нам нужно всего лишь провести небольшое исследование. И, конечно, придется вживить тебе трекер.

Я кивнула, стараясь сохранять бесстрастное выражение на лице. Надеюсь, они не в спину мне его вставят, а куда-нибудь, где я смогу дотянуться.

— Мне в Чарне док сказал, что вы мне голову поправите, — заметила я. — А то башка болит, просто смерть.

— Для этого нам и нужно исследование, — кивнула женщина с той же приклеенной к лицу улыбкой. — А сейчас раздевайтесь и ложитесь вот сюда.

Она указала на открытый сканер. Я кивнула и начала расстегивать комбинезон:

— Ага. Только пусть он не смотрит.

Сержант Хольт, конечно же, не отвернулся, но хоть глаза отвел. Хотя смотреть и впрямь было особенно не на что. Нижнее белье, которое мне выдали, было унылым, как ноябрь.

— Интересная татуировка, — заметила женщина вскользь.

Я машинально посмотрела на свое плечо.

— Да, подружка набила, — сказала я и улеглась куда сказано.

Женщина подошла ко мне и принялась закреплять на моей голове какую-то сетку. Я на всякий случай старалась не двигаться, пока она не закончила. Наконец она отошла, сверху опустилась крышка, и я порадовалась, что не страдаю боязнью замкнутых пространств.

— Как ты, Реталин? — услышала я.

— Порядок.

— Тебе, наверное, интересно, что я делаю, да? — спросила она доброжелательно.

Мне стало не по себе.

— Еще как, — ответила я.

— Это устройство определит, что случилось с твоим мозгом, когда ты вдохнула яд. После этого, если все так, как я думаю, тебе нужно будет пройти еще один небольшой тест, и уже потом ты подпишешь контракт. А пока идет сканирование, мы с тобой побеседуем, ты не против?

А даже если и против?

— Нет, конечно.

— Вот и замечательно. Я задам тебе несколько вопросов. Постарайся отвечать честно.

— А разве вы не должны проверить меня на детекторе лжи? — спросила я.

— В этом нет необходимости, — ответила женщина с улыбкой, которая явно звучала в ее голосе. — К тому же его слишком легко обмануть.

Нет необходимости?

Мысли потекли со страшной скоростью.

Вряд ли они тут мне доверяют. Если она не хочет проверять меня на детекторе лжи, значит, у нее есть другой способ определить, что я говорю правду. Скорее всего, с помощью этого самого сканера — может, он заодно показывает, когда мой мозг пытается выдумать ложь.

А если она спросит, не собираюсь ли я сбежать, прихватив своего брата?!

Значит, надо говорить правду, но так, чтобы не сказать ее по-настоящему.

Нико легко бы выкрутился, подумала я с тоской.

— Волнуешься? — спросила женщина.

— Ну да, — сказала я. — Мне тут, в этом сканере, немного не по себе.

Еще как не по себе. Он же мне прямо в душу смотрит.

— У тебя есть какие-либо импланты или чипы?

— Вы же и так видите, — пожала я плечами. — Эта штуковина с контрацептивами — с полруки размером.

— У тебя имплант с контрацептивами?

— А что, у вас тут это самое запрещено? — изобразила я удивление.

Да плевать мне, даже если они все дают обет безбрачия. Лишь бы с темы соскочить.

— Нет, конечно, — рассмеялась женщина. — Хотя неуставные отношения на между членами одного отделения не поощряются, запомни это как следует. Я просто удивлена, что ты так ответственно относишься к своему здоровью, в Чарне-Технической это редкость. Итак, ты намерена подписать контракт, так?

— Да.

Ну вот, началось.

— Что именно тебя привлекает в службе?

Я задумалась. Что именно привлекает меня в постоянной работе с социальными гарантиями? Если бы я действительно пыталась подписать контракт? Служба в армии была хорошей альтернативой чему угодно, у нас это все понимали, даже Аксель. Правда, обычно первая встреча с полицией случалась еще до восемнадцати, а после этого вопрос с армией можно было считать закрытым навеки.

— Выбраться из Гетто, — ответила я честно. — У нас там ни работы, ни хрена. Мне когда этот док сказал, что я могу к вам попасть, я знаете как обрадовалась?

Чистая правда. Если не уточнять, чему именно я была так рада.

— А тебя не пугают предстоящие операции?

— Пугают, — я решила ответить честно. — Но это лучше, чем сторчаться на флойте, разве нет?

Что угодно лучше, чем умереть так, как Нико, тут мне даже врать не пришлось.

Хлопнула дверь, послышались шаги — в кабинет вошел кто-то еще.

— Ты принимаешь наркотики?

— Нет. Пробовала, конечно, но постоянно — неа.

— Это правда? — услышала я чей-то шепот.

— Да, пока все в порядке, — прошептали в ответ.

Я немного расслабилась — мой способ вранья-без-вранья работал.

— Ты нарушала закон?

А кто не нарушал? Кару говорил, есть такие специальные вопросы, которые задают только для того, чтобы проверить, врешь ли ты в принципе. И на них надо отвечать честно.

— Да.

— Ты сидела в тюрьме?

Я вздохнула. Ну вот и все. Сейчас меня поблагодарят, напомнят, чтобы держала рот закрытым, если не хочу обратно в тюрьму, и отправят домой. И придется мне штурмовать эту базу через тоннель.

— Вы же и так знаете, да? Сидела.

— За что?

Хороший вопрос.

— За нападение на гражданина Чарна-Сити.

В конце концов, посадили меня за это.

— Что именно ты сделала?

— Избила его, — я вспомнила звук, с которым мой ботинок врезался в лицо Марко, и испытала мгновенное удовольствие, — и наставила пистолет. В этот момент меня и арестовали.

Второй, неизвестный мне наблюдатель снова сказал что-то шепотом — я разобрала только слова «агрессия», «лимбическая система», «дофамин», «не так уж плохо».

— Есть ли вещи, о которых ты бы не хотела никому не рассказывать? Какие-то мысли, которыми ты предпочитаешь не делиться?

Я едва не подавилась воздухом. И что мне отвечать? Почему она вообще спрашивает — думает, я маньячка, или что? Надо ответить нет, но что, если она увидит на своем экране, что я вру? А если я отвечу да, и она спросит, о чем именно я думаю?! Впрочем, выбора у меня, кажется, нет.

— Да, бывают.

Повисла пауза, но к этой теме женщина почему-то больше не вернулась.

— Давай теперь поговорим о том, что случилось в том заброшенном городе. Расскажи, с кем ты туда ходила.

— С братом, — ответила я и вцепилась ногтями в ладони, оставляя царапины. Тоска по Коди сейчас, когда он был совсем рядом, чувствовалась острее, чем когда-либо.

— Он тоже вдохнули нейротоксин?

— А? — переспросила я.

Мне требовалось время, чтобы что-то придумать, и я решила изобразить дуру.

— Нейротоксин. Газ, после которого тебе стало страшно.

— А, это… Коди точно вдохнул. То есть, я после этого его не видела… — Я закусила губу. Не знаю, что она сейчас видела на своем мониторе, но я вдруг вспомнила боль, которую непрерывно чувствовала в тюрьме, и как спрашивала Нико, знает ли он легкий способ покончить с собой, и словно пережила все это заново. Я сделала несколько глубоких вдохов. — Извините. Я по нему очень скучаю.

Снова раздался шепот, но термины, которыми обменялись собеседники, мне ни о чем не говорили. «Гипоталамус», «премоторная кора», «индуктор», «триггер», «надо проверить на сенскане»… Черт его знает, хорошо это для меня или плохо.

— Зачем именно вы туда ходили?

— Ну, знаете, мы тогда остались без работы, — сказала я. — Вот и пошли. Мы там уже бывали раньше, там же все брошенное, можно что-то взять. Правда, потом все пошло по… Плохо, короче, пошло. Я даже толком не помню, что там дальше было. Пришла в себя — а я уже в полиции.

Ни слова лжи, поздравила я себя.

— Короче, после этого меня уже никуда на работу не брали. Хотя вот вы же видите — я не виновата. Как я могу быть виновата, если я надышалась этой штуки, да?

Я замолчала, вслушиваясь в шепот — мои собеседники опять обменивались фразами.

— …эмоциональная лабильность, — услышала я голос, но не поняла, чей именно.

— Конечно, с таким процентом поражения, — ответил второй.

Шепот стал еще тише. Я лишь понимала, что они спорят, но вот о чем?

— Реталин, расскажи о твоем первом воспоминании, — раздался вдруг мужской голос.

— Э-э, — сказала я, чтобы потянуть время, — что? Это кто?

Акцент у него был странный. Словно он не говорил, а дрова рубил.

— Меня зовут доктор Ланге. Твое первое воспоминание.

— В каком смысле — первое? Первое пришедшее в голову?

Мне в голову немедленно пришел наш поцелуй с Ди, а следом — мысль о том, что они там на экране, может, даже картинку видят, и я принялась усиленно вспоминать, как Эме однажды стошнило на нашего математика.

— Нет, первое — это самое раннее. Самое первое, что ты о себе помнишь.

— Ну… — задумалась я.

Что они хотят от меня услышать? Для чего ему вообще это нужно знать?

Внезапно мне стало все равно. Что тут вообще можно соврать, если я перед ними — как на ладони, и при этом даже не понимаю, зачем он это спрашивает.

— Когда Коди — это мой брат — вернулся из больницы. Его долго не было. Не знаю, чем он болел, воспаление чего-то там, но от лекарств, которыми его лечили, он оглох, а потом вообще перестал говорить. Когда он вернулся, бабушка сказала, что он нас больше не слышит и не понимает, что я не смогу с ним разговаривать. — Я задумалась, пытаясь подобрать слова. — Но это была неправда. Я все равно понимала, что он хочет сказать. И могла ему объяснить, что говорили остальные. И тогда я решила, что должна быть его переводчиком. Вот. Это самое раннее, что я помню. — Я помолчала. — Потом мы все, конечно, выучили жестовый язык, и стало проще, — добавила я зачем-то.

Снова повисла пауза.

Едва слышным шепотом доктор Ланге спорил о чем-то с женщиной (интересно, кто она все же такая), и они повышали и повышали голоса, пока я не услышала раздраженное:

— А у нас что, медиаторов слишком много?

— Но локус, — сказала женщина, а мужчина перебил ее:

— Тем лучше, меньше будет думать, — и они снова перешли на шепот.

Наконец они пришли к какому-то соглашению, и крышка моего саркофага поднялась.

— Выходи, Реталин, — сказала женщина. — Можешь одеться. Сейчас еще один маленький тест и все.

— Так вы меня не отправите обратно за то, что я сидела в тюрьме?

Она улыбнулась своей фирменной улыбкой и ничего не ответила. Датчики с моей головы она тоже снимать не стала — наоборот, добавила новых куда-то в район затылка.

— Садись вот сюда, — она указала на кресло, рядом с которым на стене был закреплен темный монитор. — Давай руку.

Я послушно вытянула руку, и она тут же перетянула ее жгутом выше локтя. Я вдруг заметила бейдж на ее рубашке: «Д-р Сагитта Эйсуле» и ниже буква S.

Подошел доктор Ланге — это был немолодой мужчина с прозрачными голубыми глазами и сединой в рыжеватых волосах. Пока доктор Сагитта Эйсуле втыкала иглу мне в вену, он подобрал провода, свисающие с моей головы, и подключил к чему-то за моей спиной, а потом резко, одним движением, пристегнул мои руки к креслу. Я дернулась, но вовремя остановилась, ничего не сказав — нельзя протестовать, как бы страшно мне ни было, даже если кажется, что с этого кресла я не встану уже никогда, останусь в нем, как те Измененные в подвале лаборатории Вессема. Наверное, и вопросов лучше не задавать.

Дыши, сказала я себе. Все в порядке. Это ради Коди.

Я перевела взгляд на Сагитту Эйсуле. В шприце, который она положила на стол, были остатки ярко-алой жидкости. Я смотрела, не отрываясь.

Нет смысла возмущаться. Я подписала «Информированное согласие» и разрешила им делать со мной все, что вздумается.

— Не волнуйся, Реталин, — сказал вдруг доктор Ланге. — Это просто еще один тест.

Приборы за моей спиной издавали какое-то чириканье. Кресло вдруг едва заметно качнулось.

Дыши, продолжала я уговаривать себя, дыши, вдох на четыре, выдох на три. Ты справишься, все будет хорошо.

Я представила, что держу Коди за руку.

— Выбери одну точку и смотри на нее, — сказала доктор Эйсуле.

Голос был искаженным и глухим, словно я слышала его через ватное одеяло. Я послушно уставилась на оружие в кобуре сержанта Хольта, но оно тоже как-то странно расплывалось. Что они мне вкололи? А если у меня на это аллергия?!

Дышать стало сложнее, воздух сделался густым и входил в легкие тяжело. Я попробовала запрокинуть голову, и мир вокруг заколебался, пошел волнами, а потом вдруг окрасился зеленоватым. Я заморгала, и глаза начало щипать.

Я под водой, поняла я вдруг, и мгновенно задержала дыхание. Они посадили меня в какой-то чертов аквариум. Забыв о требовании смотреть в одну точку, я теперь отчаянно вертела головой. Оба доктора — мужчина и женщина — стояли поодаль, и через зеленоватую колеблющуюся муть я даже не могла разглядеть их лиц, только белые халаты.

Помогите, хотелось мне крикнуть. Я же тону, тону, вы что, не видите?! Освободите меня, отстегните чертовы фиксаторы!

Легкие уже горели огнем, я сдерживала дыхание из последних сил. От моего рта поднимались пузырьки отработанного воздуха.

Неожиданно я встретилась глазами с сержантом Хольтом. Наверное, на моем лице была паника, потому что взгляд его вдруг смягчился. Мне показалось, что еще немного — и он мне ободряюще кивнет. Я с отчаянием уставилась на него — ну же, давай, подойди ко мне, разбей стекло! — но он все так же стоял у двери, не двигаясь.

А потом я не выдержала и сделала вдох.

Вода хлынула в легкие, и горло сжал спазм. Пытаясь откашляться, я лишь вдыхала больше и больше воды, все тело скрутила судорога, казалось, грудь сейчас разорвет.

У меня есть лишь несколько секунд, подумала я и сама удивилась, как спокойно прозвучали эти слова в моей голове. Несколько секунд и все. Но странно — я не чувствую, что умираю. Я не верю в это. Я не могу утонуть, поняла я. Я не могу утонуть. Не могу утонуть, ведь мне не надо дышать.

Потому что я и есть вода.

Я не успела уловить момент, когда мое тело исчезло. Я больше не видела ни доктора Эйсуле, ни доктора Ланге, ни сержанта Хольта. Медицинского кабинета тоже не было, осталась только я, и я была бесформенной, зеленой и спокойной, я медленно двигалась, покачивалась в аквариуме, испарялась, понималась вверх, а потом вдруг выплеснулась за пределы здания, в одно мгновение заняла огромное пространство в воздухе, а через секунду уже собралась в каплю и полетела вниз. Я ударилась о землю, но больно не было — я просто впиталась в нее, я продолжала падать, я была каждой каплей, каждой лужей, собирающейся на асфальте, подземной рекой, озером в пещере, куда никогда не заглядывало солнце, я была заливом, морем, паром, водой из крана, я набирала и набирала скорость, становилась водопадом, ревущим потоком, ливнем, штормом, и снова останавливалась, успокаивалась, становилась ручьем, фьордом в колыбели скал, озером в саванне, я распадалась и собиралась заново, приходили звери и склонялись надо мной, отражались во мне, и я становилась частью их, я испарялась и становилась частью неба, я падала дождем и становилась частью земли.

Я была всем.

***

— Как ты, Реталин?

Я провела рукой по телу — одежда была сухая. Но меня же вроде топили? Или мне это, выходит, померещилось? Я вспомнила свои видения — зеленый аквариум, медленное движение, быстрое движение, я крошечная, я огромная, я падаю с высоты, леопард пьет из озера… Ну и дрянь же она мне вколола!

— Под флойтом… было… лучше, — с трудом разлепив губы, прохрипела я.

Сфокусировав взгляд, я поняла, что все еще лежу в том же кресле, а от моей руки вверх идет тонкая прозрачная трубка. Я потянулась к ней.

— Не надо, — доктор Эйсуле перехватила мою руку. — Это ненадолго, еще минут десять. У тебя небольшое обезвоживание.

— Обезвоживание? — повторила я и начала смеяться как ненормальная. Смех перешел в кашель.

— Выпей, — доктор протянула мне стакан с густой белой жидкостью, похожей на разведенную сметану.

Пересохшее горло отказывалось глотать, но я все же залила в себя то, что она дала мне. Стало легче.

— Мне казалось, что я была водой, — сказала я. — Сначала в аквариуме, а потом…

— Содержание галлюцинаций не имеет значения, — остановила меня доктор Эйсуле. — Мы лишь проверяем активность некоторых зон мозга. Необходимую информацию мы уже получили. Просто отдыхай.

Через десять минут, когда от меня отсоединили капельницу, я смогла встать, и сержант Хольт отконвоировал меня в кабинет, где я подписывала документы. На лице его было все то же безразличие и готовность стрелять, и я решила, что его дружелюбие мне почудилось вместе со всем остальным.

Доктор Ланге куда-то исчез, вместо него компанию нам теперь составлял пожилой мужчина в военной форме. Полковник, определила я, глядя на нашивки на серой форме, под которой перекатывались мускулы. Он молча стоял, прислонившись к стене и уставившись в свой планшет, и лицо его, дочерна загорелое, не выражало ровным счетом ничего.

Я села на стул и замерла. Доктор Эйсуле устроилась напротив.

— Тебе лучше, Реталин?

На этот вопрос мог быть только один правильный ответ.

— Намного, спасибо.

— Поговорим еще немного, хорошо? Мы проверили твои социальные сети. — Я напряглась. — У тебя там указана другая фамилия.

Да, это тебе не Теодор с Марко, которые не смогли найти меня в «таккере».

— Это фамилия матери, — объяснила я. — Мне она больше нравится.

— Она живет в Чарне? Ты поддерживаешь с ней отношения?

Я пожала плечами:

— Ну так.

— А твой отец?

— Понятия не имею, где он.

— У тебя есть еще родственники?

— Да, бабушка, но она сейчас в «Доме жизни». Вряд она вообще меня помнит. Еще есть сестра, ей пять, она живет с матерью и ее парнем. Может, у меня есть еще какие-нибудь братья и сестры по отцу, но я о них не знаю.

— Ты рассказывала матери о том, что хочешь подписать военный контракт?

— Нет.

— Хорошо. Она не должна знать, где ты находишься. Ты можешь сообщать о своем местонахождении и положении очень ограниченную информацию. Все твои сообщения будут проверяться. Без специального разрешения, подписанного лично полковником Валлертом, — она покосилась на военного у стены, — ты не имеешь права покидать Центр. Ты обязана выполнять приказы любого, кто выше тебя по званию, и любого человека из группы S, — она указала на свой бейдж.

То есть вообще любого, кого встречу.

— Ты должна понимать, что все сведения, к которым ты так или иначе получишь здесь доступ, являются секретными. За их разглашение или попытку сделать это, или даже высказанное намерение ты попадешь под трибунал.

Я кивала, как болванчик, глядя на планшет в ее руках. «Контракт о прохождении специальной военной службы», — значилось в верху страницы.

— Теперь о том, что обещал тебе врач из Чарны. Ты вдохнула яд, который медленно разрушает твой мозг. Это возможно остановить, и армия окажет тебе всю необходимую медицинскую помощь — но лишь в том случае, если контракт будет подписан. Он действует пять лет, в этот период ты не имеешь права покинуть группу проекта «Маджента». Имей в виду, что все импланты, которые будут тебе внедрены за это время, являются собственностью армии и подлежат изъятию в случае, если ты решишь не продлевать контракт.

Я снова кивнула. Ну еще бы. Интересно, многие ли решают уйти на таких условиях?

— Там есть пункт, предусматривающий выплаты твоей семье в случае твоей смерти во время прохождения службы. Поскольку твои родители в разводе, ты можешь указать как получателя отца или мать.

— А можно сестру? — спросила я.

Вдруг я умру раньше, чем смогу сбежать отсюда? Будет неплохо, если Лира получит немного денег.

— Ты говорила, ей пять, — прищурилась доктор Эйсуле.

— Да, но она же когда-нибудь вырастет. Можно же сделать так, что деньги будут где-нибудь лежать, а когда ей исполнится восемнадцать, она их получит?

— Мы можем просто перечислить их твоей матери.

— Тогда их просто заберет ее парень.

Женщина покачала головой.

— Как ее зовут? Полностью?

— Лирика Немет, — я вздохнула.

С именами мама оставалась верна себе.

Доктор Эйсуле некоторое время молча смотрела на меня, поджав губы. Я выдержала этот взгляд.

— Я посмотрю, что можно сделать. Прочитай и подпиши, — сказала она наконец.

Я взяла планшет и сделала вид, что читаю. Сердце колотилось где-то в горле.

— Тебе все понятно? — спросила доктор Эйсуле.

— Да, конечно, — ответила я и с силой прижала палец к планшету.

Экран мигнул зеленым, подтверждая, что подпись принята. Одновременно полковник сделал шаг и как-то сразу оказался рядом со мной. Я невольно вскочила и вытянулась перед ним.

— Прочти это, — он протянул мне планшет. — Вслух.

Я быстро пробежала текст глазами, затем подняла правую руку и произнесла:

— Я, Реталин Корто, клянусь служить моей стране, сражаться за ее свободу и независимость, выполнять приказы командиров, хранить государственную и военную тайну. Я клянусь быть верной и храброй, достойно исполнять воинский долг и защищать свой народ ценой своей жизни. Я клянусь быть честным и достойным солдатом. Я клянусь никогда не предать свою Родину.

С последними словами я приложила ладонь к сердцу. Надеюсь, я все сделала правильно — по крайней мере, в фильмах это выглядело именно так.

Полковник вроде бы остался доволен.

— Рядовая Корто, — сказал он, — добро пожаловать в Вооруженные силы Центральноевропейской Республики.