Гнев богини Геры

Глава IV Геракл колеблется

— Нет, — твердо заявил Геракл. — Абсолютно невозможно. Об этом не может быть и речи.

Обед давно закончился, и они с Иолаем сидели возле очага, лицом друг к другу. Алкмена уселась в свой угол и с улыбкой поглядывала на них, а сама в это время шила новое платье для девушки из соседнего селения, выходившей на следующей неделе замуж.

Комната была уютная. Не такая большая, чтобы рождать эхо, но и не маленькая, в которой чувствуешь себя, как в клетке. Коврики на стенах и вазы с цветами придавали ей уют; очаг излучал не только физическое тепло.

— Нет, — повторил Геракл на всякий случай в сто первый раз — вдруг Иолай не расслышал предыдущие отказы.

— Но, Геракл, — настаивал его приятель, — подумай о чести. О высоком положении.

— И о женщинах? — добавил Геракл.

— Ну… да, только это не самое главное.

— Что же тогда, по-твоему, главное?

Иолай разочарованно окинул взглядом комнату и наклонился вперед.

— Самое главное состоит в том, что эти хорошие и, по всей вероятности, неглупые люди убедятся, что мы, ты и я, достаточно ответственны и разумны для того, чтобы выбрать одну женщину, единственную женщину, самую лучшую женщину среди всех, чтобы она стала их царицей лета. — Он развернул свиток. — Это самая высокая честь, какой могут удостаиваться горожане. И их женщины тоже. И мы станем теми, кто выберет такую женщину!

— В чем же тут подвох?

Иолай издал удивленный возглас.

— Подвох? Почему тут должен обязательно оказаться подвох? Мы приедем туда, будем есть, пить, выберем царицу лета и уедем. Какой еще подвох?

— Верно. Так в чем же тут подвох?

Иолай откинулся на спинку кресла с удрученным видом.

— Я не понимаю тебя. Просто в толк не возьму.

— Я тоже не понимаю, — ответил Геракл. — Вот почему я и спросил тебя, в чем тут подвох.

Иолай ударил свитком по ладони и повысил свой голос почти до крика:

— Здесь. Нет. Никакого. Подвоха! — Он быстро посмотрел на Алкмену. — Извиняюсь. Этот тип иногда доводит меня до белого каления.

Не поднимая глаз от шитья, Алкмена жестом показала: мол, ничего, все в порядке, меня он тоже доводит.

Геракл пригладил ладонью волосы. Он уже устал спорить, но не настолько, чтобы Иолай мог без труда втянуть его в свою очередную авантюру. К несчастью, каким бы добросердечным ни был Иолай и какими бы хорошими ни были его намерения, его настойчивость иногда вызывала у Геракла бешенство.

И все-таки перспектива пожить несколько дней у моря, глядя на красивых женщин, показалась ему не такой уж и плохой.

Нынешний праздник лета обещал получиться веселым. По словам Иолая, он устраивался каждый год, чтобы боги даровали землепашцам богатый урожай. Жертвоприношения в честь богини плодородия Деметры на суше и в честь Посейдона на море сопровождались большими и малыми празднествами, парадами, уличными развлечениями и непрерывными пирами, а вершиной всех торжеств становился ритуальный выбор царицы лета.

Все упиралось лишь в подвох.

Подвох был всегда. Трюк. Скрытая пружина. Угол, за которым тебя поджидала неизвестность. Геракл в целом ничего не имел против сюрпризов, но они обычно все оказывались нацелены на его голову.

А уж для них с Иолаем такие сюрпризы сделались правилом.

— Послушай, — терпеливо вздохнул он. — Ты разве забыл тот последний раз, когда тебе пришлось выбирать самую красивую женщину?

Иолай поморщился.

Геракл рассмеялся:

— Гера, Афина и Афродита, помнишь? Их не устроил суд Париса, и они решили повторить все еще раз. Тебе пришлось выбирать из них самую красивую, и из-за этого едва не вспыхнула война.

— Я не виноват, — пробормотал Иолай. — Афродита обманула меня своими проклятыми золотыми яблоками. — Он с вызовом вскинул голову. — Но ведь на этот раз там не будет никаких богинь, верно? И все пройдет по-другому.

— Ладно, — осторожно согласился Геракл. — Тогда почему именно мы? Ведь мы там никогда не были, никого там не знаем и никак не связаны с теми, кто правит этим городом.

— Потому, — вздохнул Иолай, словно сетуя на его бестолковость, — что мы повсюду прославились своими подвигами, честностью и безупречной независимостью.

— Конечно. Я должен был догадаться.

Иолай закрыл глаза, сделал семь вдохов и выдохов, а потом с шумом вытолкнул из легких воздух.

— Ладно, — объявил он, ударяя ладонью по колену. — Я пойду туда один. Конечно, мне будет трудно, но я уверен, что справлюсь.

Геракл подавил смешок.

— Я тоже так считаю.

Иолай долго смотрел на огонь.

— Я слышал, что Фемон — красивый город.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Геракл.

— У самого моря.

— Да, я слышал.

Иолай снова вздохнул.

— Представляешь? Свежий воздух, соленый, морской. — Он ударил себя в грудь. — Говорят, он улучшает аппетит.

— Чей аппетит? — насмешливо поинтересовался Геракл.

Иолай ответил ему взглядом, говорившим «ну теперь я действительно обиделся», и повернулся к Алкмене, качая головой.

— Подожди-ка минуту, — начал Геракл, чувствуя за спиной заговор.

— Я думаю, тебе нужно туда пойти, — спокойно сказала его мать.

— Что?

— Вот видишь? — воскликнул Иолай. — Даже твоя мать со мной согласна.

Геракл нахмурился:

— Это нечестно.

Алкмена низко склонилась над шитьем, и ее лицо оказалось в тени, но он подозревал, что она улыбается.

— Тебе нужно развеяться. Поглядишь Фемон. Ты слышал, Иолай говорит, это очень милый городок. — Она подняла голову и посмотрела на них. — Так что поезжай, пока я не оторвала тебе голову.

Строгий взгляд заставил Иолая промолчать.

— Мать…

— Утром, — сказала Алкмена тоном, не допускающим возражений, — чтобы духу твоего тут не было. Помоги Иолаю, а то он без тебя попадет в какую-нибудь беду…

— Но-но! — возмутился Иолай.

— …и тогда я опять буду с нетерпением дожидаться твоего возвращения.

Геракл мог бы привести десятки, а то и сотни возражений, однако, глядя на умоляющее лицо друга и суровые глаза матери, он не нашел среди них ни одного заслуживающего внимания. И поэтому решил покориться.

— Вы прямо-таки спелись, без слов понимаете друг друга, — произнес он с невольным восхищением.

— Вы тоже всегда были не разлей вода, — ответила Алкмена. Потом она поднялась, поцеловала сына в щеку и улыбнулась Иолаю. — Утром я приготовлю вам в дорогу поесть.

Она удалилась, а Иолай старался изо всех сил скрыть свое ликование.

— Твоя мать замечательная женщина. Она лучше тебя знает, что тебе нужно делать, а что нет. — Он выпрямился и хлопнул Геракла по колену. — Все будет хорошо, вот увидишь. Мы неплохо проведем время, порыбачим, посидим судьями на этом дурацком состязании, и не успеешь оглянуться, как опять вернешься домой к матери.

— Дурацкое состязание? Я-то думал, это для нас такая честь, от которой мы не имеем права отказываться.

— Ах да, конечно, — согласился Иолай, потягиваясь и зевая. — Действительно. Так оно и есть.

Он пожелал Гераклу спокойной ночи и оставил его наедине с огнем и тенями на стене.

А потом и с глубоким сном.

Но даже во сне Геракл не мог избавиться от ощущения, что кто-то на него глядит.

Не из-за дерева, а сверху.

Из-за черной тучи, в которой рождаются грозы.

— Мне кажется, — заметил Иолай на следующий день, — что мы без всяких затруднений выберем самую красивую девушку.

Выйдя из дома Алкмены, они направились по полузаброшенной дороге, которая шла к морю через зеленые холмы. Погода стояла прекрасная, и Геракл сначала слушал болтовню Иолая вполне добродушно, лишь иногда сопровождая ее ехидными замечаниями.

Однако к концу дня она стала ему понемногу надоедать.

Энергии Иолая хватило бы на десять человек, да что там — даже на два десятка, и выдерживать его напор было утомительней, чем карабкаться на скалы или переправляться через реку, набитую льдинами. Так было все годы их дружбы, и когда Иолай принялся читать лекцию о различных аспектах красоты, которые им придется учитывать, Геракл был вынужден признать, что энтузиазм приятеля заразителен.

Тем более что он все же засиделся в доме матери.

А тут им предстояло провести несколько дней у моря, посидеть на одном, а то и на нескольких пирах, наслаждаться приятным обществом и пить хорошее вино… Глупо отказываться от такого. К тому же строить стену уже успело ему надоесть.

Если Гера и впрямь что-то задумала, то теперь он окажется вдали от Алкмены, и мать не пострадает.

— Собеседования, — сказал Иолай.

Геракл нахмурился:

— Какие еще собеседования?

Иолай подтолкнул его локтем.

— Следи за ходом моих мыслей, Геракл. Я пытаюсь тебя просвещать. Собеседования с девушками, конечно. Не кажется ли тебе, что нам будет полезно побеседовать с каждой из них? Чтобы выяснить, достойны ли они такой чести.

— Я…

— Ну да, так мы с тобой и сделаем. Например, мы можем обедать с каждой из них поочередно. За счет устроителей, разумеется. Чтобы удостовериться, что они понимают серьезность своего положения. Ведь не хотим же мы опозорить добрых жителей Фемона, выбрав для них недостойную царицу лета, верно?

— Не то слово. — Геракл посмотрел на щетинистый склон холма слева от них, понадеявшись, что его спасет от этих нудных разговоров неожиданный, но не слишком опасный обвал, оползень либо что-то в этом роде.

— Это очень важно, Геракл, чтобы мы не торопились с выбором и все тщательно взвесили.

— Ну разумеется. — Справа от них местность плавно понижалась и переходила в ровные луга. Быть может, там, в высокой траве, скрывается целое войско, готовое напасть на ничего не подозревающих путников.

— Впрочем, в меня может влюбиться какая-нибудь тамошняя красавица, а оно мне надо? Хлопот не оберешься…

Геракл поднял глаза к небу. Хоть бы молния ударила в них, что ли!

— Если в меня влюбятся две красавицы, я буду, пожалуй, польщен.

— Еще бы.

— А если три — я призадумаюсь. Но наверняка справлюсь. Тут нет ничего невозможного.

— Верно.

Иолай с досадой посмотрел на приятеля:

— Да ты меня совсем не слушаешь! Еще друг называется!

Геракл кротко улыбнулся.

— Прости, Иолай. — Он развел руками. — Я просто слишком залюбовался этим пейзажем и радуюсь нашему путешествию, вот и все.

— Ладно. Все путем. Предоставь все мне. Я позабочусь о нас обоих.

— Хорошо.

Некоторое время они шли молча. Потом Иолай остановился. Немного обогнавший его Геракл повернул голову.

— Как ты считаешь, я нормально одет?

На Иолае были, как обычно, тяжелые кожаные нагрудники до бедер, напоминавшие безрукавку, простая туника, поножи, короткие кожаные сапоги и меч.

— По-моему, вполне.

— А я в этом не уверен. — Иолай похлопал рукой по плечу, и из подложенной под нагрудники мягкой подушечки полетела пыль. — Может, они ожидают чего-то более… ну, не знаю, элегантного, что ли. — Он нахмурился. — Понимаешь, что я имею в виду? Плащ, хламиду и все такое. Как одеваются судьи.

— Мы ведь не такие судьи, Иолай, — напомнил ему Геракл.

— И все-таки я не думаю, что мы… эй!

Геракл схватил приятеля за руку и сильно рванул на себя, едва не сбив с ног, а потом потащил за собой по дороге.

— Мы путешествуем, дружище. Причем путешествуем пешком. Поэтому все уже пропылились и покрылись грязью. Обычное дело. Когда мы придем в Фемон, мы приведем себя в порядок, вымоемся, почистим одежду, и все будет нормально.

Его тон не оставлял места для возражений, и Иолай, к облегчению Геракла, не стал упрямиться и больше не донимал его разговорами об одежде. Однако он еще долго бормотал что-то себе под нос, оглядывал себя и качал головой. А один раз, когда они расположились на ночлег, Геракл услышал, как его приятель что-то промямлил про портного.

В ту ночь не было ни снов, ни щекочущего предчувствия опасности.

И все-таки Гераклу, несмотря на приятную усталость после долгой ходьбы, никак не удавалось заснуть.

И дело крылось не столько в том самом подвохе, который — а он в этом не сомневался — стоял за приглашением быть судьей, а в упорно не покидавшем его ощущении, что все нити натянуты и ими кто-то управляет. Иолай ворчал, что Геракл, мол, вечно делает из мухи слона, и, пожалуй, отчасти был прав. Однако врожденная подозрительность не единожды выручала Геракла, и сейчас он совсем не собирался от нее отказаться.

Когда тревожный сон наконец сомкнул его веки, он мог поклясться, что слышал голоса, плывущие к нему по ветру.

На следующий день настроение у Геракла улучшилось. После утреннего броска путники остановились в какой-то деревне, позавтракали и двинулись дальше.

Ветерок уже доносил до них слабый привкус соленого морского воздуха, холмы становились все более пологими, а долины — все просторней, постепенно переходя в равнину.

Однако Иолай был до странного молчалив.

В конце концов Геракл не выдержал и спросил у него:

— Ты здоров?

Иолай пожал плечами:

— Да вроде. Только я всю ночь глаз не сомкнул.

— Да? Почему?

— Сам не знаю. Может, из-за того, что мне всю ночь казалось, будто я слышу голоса.

Геракл остановился.

«Я знал это, — подумал он. — Я это знал».

— Что за голоса? — спросил он вслух.

Иолай только передернул плечами и продолжал идти, не останавливаясь, пока не услышал позади них топот ног. Тогда он повернулся, прищурил глаза и решительно взялся за рукоять меча.

— Думаю, что вон те голоса, — показал он подбородком.

Позади Иолая двигалась целая группа вооруженных людей, и времени на разговоры уже не оставалось. Геракл подобрался всем телом и приготовился к стычке.