Гнев богини Геры

Глава III Заговор богини

Фемон не всегда находился на плодородной равнине, на том месте, которое горожане теперь считали своим домом. Изначально он стоял правей, на морском берегу, и в нем жили земледельцы, пастухи и рыбаки. Однако всем жителям, кроме нескольких упрямых рыбаков, надоело восстанавливать свои жилища после каждого сильного шторма, когда его безжалостные волны сносили все на своем пути.

Они сочли это знамением свыше.

За один год все жители прежнего Фемона, за исключением тех самых упрямцев, двинулись подальше от моря, и новое селение, которое они вскоре построили, быстро превратилось в небольшой поселок, а затем и в довольно крупный, процветающий город. Правда, до моря теперь приходится добираться пешком или на повозке, но это малая цена за то, что, проснувшись однажды утром, ты больше не обнаружишь, что твоя кровать превратилась в плот. Да при этом не слишком устойчивый.

Но тем не менее плавание по-прежнему считалось в Фемоне не забавой, а средством выживания.

В центре города находилась величественная площадь, облицованная мрамором и обрамленная мраморными колоннами, на которых возвышались над окружающими крышами статуи богов. К югу от площади пролегала широкая главная улица, мастерски вымощенная камнем. На ней стояли лавки и харчевни. Все остальные улицы, шедшие с севера на юг, тоже были мощеные, но из них только главная улица выходила за пределы города и шла туда, где зеленая равнина резко обрывалась над морским берегом.

Управлявший городом ареопаг — совет старейшин — располагался во внушительном двухэтажном здании на северной стороне площади. Восемь широких мраморных ступеней вели посетителя в широкий портик, украшенный бирюзовыми и темно-красными плитами и обрамленный колоннами, почти такими же величественными, как и те, что стояли на площади. Под нависающей остроконечной крышей виднелись двустворчатые двери, окованные бронзой. За ними начинался длинный коридор, освещавшийся ночью факелами, а днем, благодаря прямоугольному отверстию в крыше, солнечными лучами.

В конце коридора находились другие двустворчатые двери, на этот раз украшенные серебряными и золотыми медальонами. За ее порогом была комната совета старейшин, в которой принимались законы, вершился суд, и горожане Фемона получали почет либо бесчестье.

В совет старейшин входили девять человек, избиравшиеся один раз в пять лет.

Возглавлял совет старейшин Тит Перикал. Он находился во главе совета так долго, что уже никто не мог даже припомнить, кто же был его предшественником на этом посту.

Тит не мог терпеть эту комнату. Здесь всегда было холодно и гуляли сквозняки, а каждое слово или даже чиханье отдавались гулким эхом. К тому же статуи и прочее убранство в ней были на редкость безобразными, а всякий раз, когда шел дождь, вода бежала по центральному коридору под украшенные серебром и золотом двери, словно напоминая совету, что от моря они, возможно, и сбежали, однако дождь способен уничтожить пару добротных сандалий так же легко, как морская волна — рыбацкую хижину.

Больше десяти лет Тит пытался нанять кого-нибудь, чтобы соорудить крышу. Однако всякий раз ему противостояла сила традиции.

Впрочем, в узкий, извилистый ход, прорубленный в скалах в западном конце бухты, его привела не традиция. Уходящие в море скалы защищали его от посторонних глаз. Чтобы попасть сюда, приходилось либо брести прямо по воде, либо спускаться вниз с крутого утеса.

Тит не отличался ловкостью и лазить не умел.

В конце этого потайного хода находилась пещера, достаточно широкая, чтобы в ней поместились четверо, и с потолком в два человеческих роста.

В этой пещере не было никакой роскоши, никаких изображений Деметры или Посейдона, не приносились дары Зевсу или Афродите.

Простая каменная скамья стояла там перед арочной нишей, в которой находился простой жертвенник, сделанный из темно-бурого камня. По сторонам от ниши стояли два простых каменных постамента, а на них два подсвечника.

В черную каменную стену за жертвенником были вставлены два больших зеленых глаза. Скошенные в уголках. Не совсем человеческие и все-таки слишком человеческие, чтобы принадлежать какому-то зверю.

Тит сидел на скамье, закутавшись в простой плащ, словно ему было холодно.

На жертвеннике лежала обезглавленная туша небольшого оленя, его кровь бежала по четырем желобкам, высеченным в камне, каждый из которых заканчивался в своем углу. На полу пещеры под каждым углом жертвенника стояли золотые чаши; в них и стекала кровь. Капля по капле.

— Становится все трудней, — устало произнес Тит. Он наклонил голову, однако чувствовал на себе взгляд тех зеленых глаз. — Очень тяжело.

Он немного подождал.

Ответа он не получил и слышал лишь оглушительный рев моря.

Он никогда не спрашивал, почему сюда никогда не добирается прилив и не попадают волны, даже самые высокие.

— Я вовсе не жалуюсь, ты пойми меня правильно, — торопливо добавил он. — И я знаю, что нужно делать. Просто… ну, сейчас это становится все трудней. Знаешь, какие они? Никакого уважения к традиции. Им нужно лишь одно — развлекаться, устраивать пирушки, и они еще ждут от нас, чтобы мы их подхватывали, когда они начнут падать. — Он сокрушенно покачал головой, вспомнив про старые добрые времена. — Ведь раньше-то они хотели поскорей вырасти, чтобы стать царицей. Вот как было… — Он вздохнул и улыбнулся, вспомнив об этом. — Раньше все девушки готовы были скорее убить возможную соперницу, чем проиграть. Больше было честолюбия в людях. Больше идеалов.

Тит поежился. Проклятая скамья была немилосердно жесткой, и у него заболела спина.

— Нынче все не так.

Море гремело.

— Это будет в последний раз, — произнес чей-то голос

Тит вздрогнул и едва не сполз со скамьи.

— Что? В последний раз?

— Да.

Голос прозвучал совершенно спокойно, но его не сумел заглушить даже рев моря.

— В последний раз.

Тит даже не знал, как ему отнестись к этой новости. В течение всей его жизни эти торжества были жизненно важными для города; они подталкивали его жителей на создание все новых и новых вещей, больших зданий, помогали налаживать связи с другими городами, большими и маленькими, не говоря уж про плавание в такие места, про которые никто и не слышал.

С другой стороны, конец летнего праздника означал бы, что он и его семья наконец-то избавятся от проклятия, сделавшего его рабом этого…

— Летние праздники будут продолжаться.

Тит нахмурился:

— Но ведь…

— Они станут другими. Этот закончится в этом году.

— А-а. — Теперь он понял. Вернее, ему показалось, что он понял. Он определенно надеялся, что понял, потому что ему совсем не хотелось оказаться сожранным среди ночи только из-за того, что он сделает что-то неправильно. — А-а.

Волны, разбиваясь о камни, ударялись о стену утеса, и пещера сотрясалась. С потолка летела засохшая грязь.

— Но лишь при условии, — продолжал голос, — если ты выполнишь все, что тебе будет сказано.

Тит весь подобрался и твердо посмотрел в зеленые глаза.

— Разве я когда-нибудь тебя подводил? Хоть раз?

Наступило молчание. Потом послышался ответ:

— Нет.

— Значит, и сейчас не подведу, — произнес Тит.

А про себя подумал: «Разве у меня есть выбор?»

— Ты очень уверен в себе, Тит Перикал.

Он совсем не был уверен в себе, но уж точно обрадовался, что производит такое впечатление.

— Это так.

— А как же быть с несогласными? С заговорщиками?

Тит беззвучно засмеялся, и его лицо посуровело, а голос сделался резким:

— С заговорщиками? Да какие они заговорщики! Они просто бездельники. У них хватает ума лишь на то, чтобы писать на стенах разные гадости, и их так мало, что они не испугают и новорожденного младенца. — Он презрительно сплюнул в сторону. — Заговорщики, ха! Я возглавляю совет старейшин дольше, чем многие из них живут на этом свете. Они мне не помеха. Совсем не помеха.

— Там будет кровь?

Тит пожал плечами:

— Кровь бывает всегда.

Сам-то он надеялся, что все обойдется без крови, но, поскольку голос ожидал от него именно такого ответа, он и прозвучал.

Стены пещеры снова содрогнулись, на этот раз не так сильно.

Голос загремел:

— И тебе уже известно решение интересующих меня людей?

— Они придут, — ответил Тит. — Я уже получил ответ.

— Хорошо.

— Я рассчитываю, что они появятся тут через пару дней.

— Превосходно.

Тит позволил себе довольную улыбку, однако не слишком широкую, чтобы она не могла превратить его в мишень. С богами и их капризами приходится держать ухо востро. То они, само дружелюбие и доброта, показывают тебе, как заработать пару динаров, обойдя закон, а на следующий день грозят тебе землетрясением, чумой, выдергивают твои ноги из задницы, и ты ползешь на брюхе к Аиду и надеешься, что он не превратит тебя в колесо от колесницы.

Тит дождался, пока море чуть-чуть затихло.

— Тут… если ты позволишь, конечно… есть одна вещь, которую мне хотелось бы знать.

— Что?

— Как насчет, хм… ты знаешь. Клотона.

Голос окрасился нетерпением.

— Клотон будет делать то, что делает всегда.

— Конечно, конечно, естественно. — Тит сгорбился и снова втянул голову в плечи. — Просто, ну, если… — Он едва не задохнулся, однако приказал себе не останавливаться. Встреча уже подходила к концу. — Если жертвы не будет…

— Клотон, — повторил голос с легким раздражением, — будет делать то, что делает всегда.

Вот еще одна причуда богов. Они любят повторять одно и то же несколько раз, как будто им мало одного раза.

Тит задумчиво кивнул:

— Я понимаю.

Ответа не последовало.

— Значит, если Клотон будет делать то, что делает всегда, тогда я должен придумать способ, как удостовериться, чтобы это было сделано в следующий раз в другом месте, когда он там будет?

Ответа не последовало.

Думая о том, что пока все идет как по маслу, Тит осмелился спросить:

— Я не надеюсь, что ты, хотя бы намеком, подскажешь мне, как я должен это выполнить.

Пещера задрожала

С потолка градом посыпалась сухая земля.

На свечи подул ветер, неощутимый для Тита, и их пламя расширилось, стало ярким, ослепительно белым и пропало.

Тит соскользнул со скамьи, шлепнулся на пол пещеры и пробормотал:

— Нет, пожалуй, ты не подскажешь, как мне справиться с этим…

И все-таки он прождал еще час, молча молясь, на тот случай, если последуют новые пожелания. Когда ему стало окончательно ясно, что встреча закончилась, он достал мешок и извлек из него четыре золотые крышки. Он накрыл крышкой каждую чашу, закрепил крышки и убрал чаши в мешок.

Теперь света не было.

Он в нем и не нуждался.

Собравшись, он нагнулся и отправился по подземному ходу к морскому берегу. Об оленьей туше он и не думал. Она исчезнет, когда он придет туда в следующий раз. Так бывало и прежде, и он не хотел знать, как и почему это происходит.

И что там происходит.

Соленые брызги попали на его лицо, когда он приблизился к выходу. Он пробыл в пещере слишком долго; уже начался прилив.

«Замечательно, — подумал Тит, — я сейчас промокну до нитки, испорчу свои новые сандалии, да к тому же я так и остался в неведении, кому суждено умереть на следующей неделе».

Он вздохнул, сожалея о тяжком бремени государственного мужа, вздохнул еще раз, когда первая волна окатила его до колена, и вздыхал бы еще из-за возложенной на него новой задачи, если бы не заметил на берегу женщин.

Красивых женщин.

Очень красивых женщин.

Молодых женщин.

Бросив благодарный взгляд на небеса, он уверенно направился к ним. И чем ближе подходил, тем шире он улыбался.

Совершенство; они были само совершенство.

Ему оставалось лишь придумать нужные слова, пожалуй, сопроводить их парой комплиментов, и они его. Все до единой.

«Еще один взгляд на небеса — и все они твои, — мысленно добавил Тит. — Все твои…»

Его мало заботило то, что судьи могут с ним не согласиться. На других праздниках лета, проходивших в предыдущие годы, достаточно было кошелька, набитого драгоценными камнями или золотыми монетами, или произнесенного шепотом словечка насчет Афин и того, чем там занимался данный судья, будучи учеником ювелира, и все становились кроткими и покладистыми.

В этом году не понадобится ни того ни другого.

В этом году ни один из судей не проживет столько, чтобы предъявить ему какие-то претензии.