Глупец

Марфа

Старик топором Фридриха срубил две осины. Обтесал. Продел их в рукава старого ватника, который был в тёплых вещах беглеца. С одной стороны, перетянул обтёсанные оглобли брючным ремнём Фридриха и закрепил его остаток, в небольшую шлею. Таким образом, получились вполне удобные носилки-волокуши. Стараясь не причинить немцу боли, он аккуратно переложил его на них и поволок.

Путь их действительно оказался не близким. Кроме того, его, таким делал изменённый маршрут, так как приходилось из-за Фридриха огибать крутые овраги, и обходить густые заросли, где обычному пешему путнику, передвижение не составило бы особого труда.

К сумеркам они вышли на небольшую поляну. Фридрих увидел одиноко стоящий большой и добротный, бревенчатый дом с крытым подворьем, обнесённый высоким частоколом.

— Ну, вот мы и добрались, — сказал старик и забарабанил в дубовые ворота.

— Марфа! Встречай гостей! — прокричал он не свойственным его возрасту, зычным басом. И пояснил Фридриху, уже тише. — Знатная травница. Егеря дочка. Только вот, осиротела рано. Батьку ещё в Гражданскую коммунисты изрубили. Ну а мамка, как разрешилась при родах, так и преставилась. Вот и выросла она, бабкой воспитана. А та, из наших — из лесовиков…

Тут послышалось гулкое, деревянное стуканье, отворяемого засова. Ворота распахнулись. И к ним вышла на встречу молодая женщина. Разглядеть лицо было сложно. Падающая тень от высокого старика, почти полностью закрывала фигуру хозяйки.

— Здоров дед Берендей, — раздался низкий, но приятный, молодой, женский голос — что-то ты поздновато для гостей. Аль, женихаться пришёл? Так ведь я не про вас. Не медвежьей породы.

— А ну, цыц! Девка. Всё бы ей женихаться… — вон молодца принимай. Да, на ноги поставь. А потом уж и думай…

— Всё им грехи-потехи, — проворчал дед.

Марфа так и оторопела. Фридрих понял, что она по началу и не заметила его на носилках. А теперь пристыдилась, оттого, что её озорство будет, не правильно истолковано, не знакомым человеком.

— Что стоишь, воды в рот набрала. Бери оглобли. Да понесли…

Марфа попыталась шёпотом что-то спросить у деда. Тот успокоительно махнул рукой и ответил:

— Да, не боись. Он такого же поля ягода. Разве ж, что из Неметчины. Стал бы я перед человеком не посвящённым, обличие менять, да к тебе в дом тащить…

— Ну, коль так… тогда милости просим. Вы уж не серчайте, мил человек. А, то времена у нас нынче…

Они занесли Фридриха в горницу и уложили, на предварительно освобождённую от расшитого покрытия, дубовую скамью.

— Помыть бы вас надо, — виновато потупив взор, сказала Марфа. — Дед, ты поможешь?

— Сама справишься доченька, мне уж пора… Я и так, уж, на цельный денёчек отстал. Нагонять бы надобно. — Сказал дед и направился к выходу.

У порога он остановился. Посмотрел на Фридриха и сказал:

— А, ты поправляйся скорее. Как на ноги встанешь, да окрепнешь совсем, пусть Марфа, тогда ко мне белку, с весточкой отправит. Вот тогда и свидимся. Да, поговорим. Может, чем и поможем.

Со двора, Фридрих услышал крик:

— Марфа! Запирай ворота. Не спокойно в лесу нынче.

Марфа вышла во двор. Фридрих понял, что это был предлог. Он, не смотря на боль и усталость, собрался, настроил свое восприятие. После чего, перенёс своё сознание к говорившим на улице.

— Ты доченька, его сильно не расспрашивай. Из беглых он. Тяжко ему сейчас.

— Хорошо, дед Берендей.

— С деревенскими, поаккуратней будь. Прознают, поползут слухи… Нагрянут из НКВД. Беда большая может случиться. Так что хорони его от глаз чужих, как зеницу ока. И самой спокойней будет.

— Поняла я. Уж постараемся.

— Ну, бывай доченька. Если что, или помощь какая, кличь… Приду.

— Ладно, дед Берендей. Пойду я. А, то подумает, что что-то худое супротив него замышляем. Не гоже будет.

— Хорошо. Ступай доченька.

Когда дверь отварилась, Фридрих, чтобы не волновать женщину, сделал вид, что дремлет. Марфа засуетилась. Наносила воды. Помогла ему раздеться. И стала обмывать его мокрой ветошью.

После, Марфа опытными руками нашла места изломов рёбер и, производя аккуратные движения, еле слышно шепча заговор, устанавливала кости на свои места:

Она производила это так умело, что Фридрих даже не почувствовал боли. Было только странное ощущение, что всё происходящее, совершалось не с ним, а он был, лишь сторонним наблюдателем.

Затем Марфа приложила к больным местам травы, среди которых, к удивлению Фридриха были и те, которые не использовались для подобных целей в их роду. Потом знахарка стала обматывать его тряпьем. После каждого витка, она обмазывала ткань кашеобразным раствором из мёда, яйца, глины и других добавлений.

Он выпил, принесённый Марфой душистый отвар из глиняной чашки. Отвар был горячим, и он старался пить маленькими глотками, чтобы не обжечься. Скоро боль успокоилась, и немец смог без особого труда приподняться и сесть. Марфа принесла ему чистую и накрахмаленную, длинную льняную рубаху. Тело ощутило приятную свежесть. Фридрих, после долгих скитаний по лесу, чувствовал себя, обновлённым и свежим.

Через час они уже сидели за накрытым столом. На столе стоял казанок с тушёной картошкой и курицей, квашеные огурцы, капуста, резанный дольками, репчатый лук, простокваша и круглый каравай ржаного, ноздрястого хлеба.

Из буфета хозяйка достала графин с настойкой из черноплодной рябины. Налила Фридриху гранёную стопку. Себе наливать не стала. Она прикрыла глаза и шёпотом про себя проговорила набор каких-то фраз. На молитву это, похоже не было. Но гость почувствовал, как будто над столом зависла какая-то пульсирующая сила, исходящая прямо из земли, которую тут же, в себя впитали блюда с едой стоящие перед ними.

— Угощайтесь, мил человек. Вам теперь силушка надобна. Поди, отвыкли, от еды такой-то…

— Благодарю вас — ответил Фридрих и пригубил настойку. Вкус был потрясающий. Сладкое тепло растеклось по телу, возбуждая и без того, разгоревшийся аппетит.

Еда была сытной и вкусной. Когда чувство голода было уже утолено, Фридрих начал внимательно изучать хозяйку. Судя по словам деда Берендея, ей было лет двадцать восемь-тридцать. Но выглядела она на двадцать от силы. Одинокая трудная жизнь в лесу, не превратила её, как многих других в быстро увядающую дородную бабу. Марфа была среднего роста, достаточно стройная, для женщины выполняющей грубую физическую работу. Тёмно русые, густые волосы, были заплетены в тугую, толстую косу, которая спускалась до самой тали. Женщина была определённо красива. Только не та красота была присуща ей, которую так привыкли воспевать в прогрессивном человечестве. Красота Марфы была особенной, природной. В ней перекликалась красота человеческой натуры, и силы необузданных стихий этого дремучего края. Это было отражением лесной жизни, такой таинственной и манящей. Её глаза, цвета тёмной бирюзы, были настолько выразительны что, глядя в них, можно было впитывать тот магнетизмом, который она излучала. Судя по всему, это и есть истинно русская красота, подумал Фридрих.

Его мысли прервал вопрос:

— А как вы встретились с дедом Берендеем?

— Он спас меня от смерти.

— Вы его видели?… Ну… Вы понимаете…

— Ах, в образе медведя? — догадался Фридрих. — Да. Именно так он меня и спас. А он, что оборотень?

— Оборотень? — смутилась Марфа. — А он мне сказал, что вы знаете…

— Знаете, что? Я знаю, что бывают люди оборотни. Но со времён гонений, а в последствии и Великой Инквизиции, им пришлось скрываться. И теперь встретить их стало практически не возможно. Даже я посвящённый, до этого дня их ни разу не встречал.

— Вы говорите странно. Я никогда не слышала про ваши Великие Ин…

— Инквизиция.

— Да. Да. Она самая. У нас, об этом народе — о берендеях, все знают. Они всегда жили с нами рука об руку и защищали от врагов. Вот только, последние несколько сотен лет, люди возгордились и перестали считать их за равных. И тогда они ушли в леса, где живут и поныне.

— А что, это за народ?

— Берендеи?… Те, которые превращаются в бера.

— В кого? — переспросил Фридрих.

— Ну, в бера. В медведя значит. Бер — медведь. Дей — делать. Берендей — это воин, делающийся медведем. Так, теперь понятно?

— Да, да. Я теперь понял. Мои предки называли их берсерками. Воинами оборотнями. Полумедведями которые были вооружены боевыми секирами. Очень страшные для врага были противники.

— Почему были? Да они и сейчас есть. Только вот, нынешнюю власть не очень жалуют. Потому и живут нелюдимы. Даже к нам редко выходят. И то чаще как медведи, а не народ.

— Чем же им новая Советская Власть не по душе? — удивился Фридрих.

— По началу объявились тут комиссары. Пропаганду проводить начали. Мол, старого строя нет. Теперь все равны. Мол, и вас как народ признаем. Только вот не такими уж добренькими они оказались. Да крови очень много было. И всё своей же, русской. После, власти над ними захотели влияние иметь, и среди них же, смуту сеять. Вот тогда и ушли в леса берендеи. Все как один.

— Ну, а как же дед?

— Дед? Он особый, — с теплотой в голосе заговорила знахарка. — Он добрый. Он у них как воин — отшельник. У него свой закон. Там, где, Правда, там и он. Как бабушка умерла, мне тогда семнадцать годочков было. Так с тех пор он меня и оберегал. Только вот последнее время редко наведывается. Видно тоже не легко ему.

Марфа с грустью вздохнула и начала убирать со стола. Фридрих сытый и умиротворённый, почувствовал, что его начинает клонить в сон.

— Спать будете на полатях, — показала жестом Марфа, — перину я убрала, вам пока не срастётся, на жёстком надобно.

— Да, да. Конечно. — Поспешил согласиться Фридрих.

— Тогда всё… ложитесь, — сказала Марфа и загасила лампу.