Глупец

Медведь

Тут он услышал истошный дикий рёв… Этот рёв никак, не был похож на утробное, свирепое кабанье хрюканье. Приподняв свою голову, Фридрих разглядел, сквозь мешающую обзору, зелень ветвей, как из чащи на встречу его противникам, вылетел бурый медведь. Он поднялся на задние лапы и мотал головой. Зверь, издал свирепое, грозное рычание. В его глазах угадывалась ярость властелина и хозяина этих владений. Всем своим угрожающим видом, он давал понять, что никому не позволит хозяйничать на своей территории. А стало быть, и любая добыча, оказавшаяся здесь, по праву принадлежит ему.

Но кабаны, были настроены достаточно самоуверенно и агрессивно. Они не собирались отдавать без боя, то за что так усиленно боролись. Тем более, вдвоём они представляли собой довольно серьёзную и грозную силу, способную противостоять даже такому хозяину леса, как медведь.

Вожак не заставил себя долго ждать. Прижав голову к земле, он помчался, сокрушающей всё на своём пути лавиной, на не прошеного гостя. Он целился своими клыками в брюхо, помешавшему им, непрошеному гостю. Самка, видя, что одному вожаку, справиться с противником будет не легко, устремилась следом за ним, изменяя на бегу траекторию, чтобы сбить медведя с толку.

Но, медведь оказался тоже опытным и матёрым противником. Увернувшись, он припечатал увесистой лапой вожака по морде. Так, что тот, развернувшись, кубарем улетел в сторону и врезался в ствол многолетнего дуба. Как раз того, где ещё минуту назад, ютилось его потомство. Теперь поросята спрятались в кустах, суетясь и толкаясь, в ожидании развязки сражения.

Увидев приближающуюся мамашу, медведь подпрыгнул, с несвойственной для него лёгкостью, и приземлился, всеми своими четырьмя лапами и всем своим весом, прямо на её спину. Издав торжествующий рёв, он впился своими клыками ей в загривок. Свинья истошно заверещала, призывая самца на помощь. Но тот, еле найдя в себе силы, поднялся на трёх ногах. Заднее копыто, безвольно свисало, болтаясь на мощном теле. Оно было явно перебито от столкновения с деревом. Самец мотал головой и отфыркивался, пытаясь прийти в себя от нестерпимой и охватившей его боли. Тело кабана тряслось лихорадочной дрожью.

Исход сражения был предопределён. Всё закончилось незамедлительно быстро. Медведь, серией ударов своих лап, добил самку, пока она не притихла. И направился в сторону вожака, оставив побеждённую лежать на земле и дёргаться в судорожных конвульсиях.

Вожак, отступая, почувствовал, что упёрся в дерево, решил сделать последнюю попытку, и устремился на медведя. Но на этот раз, это была уже совсем не та атака. Он чувствовал обречённость и этими действиями, оттягивал время, давая шанс потомству скрыться как можно дальше.

Свирепой атакой, бурый хищник, добил агонизирующее животное, тем самым, обрекая спасающихся поросят на произвол судьбы и лишая их родительской заботы.

Он не погнался за ними вслед, а размеренно и чинно направился к поваленному дереву. Как щепку, медведь, отбросил лапой его в сторону, и подошёл к обездвиженному человеку.

Фридрих ощутил его горячее дыхание и запах крови и смерти, исходящий от его шкуры. Медведь потягивал воздух, ходившим ходуном влажным носом, который он то и дело облизывал.

Барон понимал, что после такого триумфального сражения его смерть будет бессмысленной. Мяса убитых кабанов, хищнику хватило бы не на один день. Но как объяснить это медведю? Опасаясь, что всё же хищник решится оспаривать и его права на существование, Фридрих покрепче сжал рукоять ножа, и начал готовиться к замаху, целясь в основание шеи, склонившейся над ним свирепой морды медведя.

— Не дури. Брось цацку, — услышал он. И его изумлению не было предела. Эти слова произнёс медведь и наступил своей неподъёмной лапой, на замахивающуюся руку.

Кисть судорожно разжалась, и нож выпал в траву. Когтистая лапа отшвырнула его далеко в сторону.

— Ну, что вытаращился. Поднимайся. Кто таков? Ответ держать будешь.

Зверь отошёл к валежнику и, поднимаясь на задние лапы, замотал своим телом, отряхиваясь, в разные стороны. Его шерсть перемещалась в такт движениям перекатными волнами, от которой, веером разлетались налипшие сосновые иглы, листья и капли кабаньей крови. Пространство, вокруг зверя зарябило, и существо, ещё минуту назад бывшее медведем, стало обретать черты человека.

Перед Фридрихом стоял высокий седовласый старец, с широкими, богатырскими плечами. Его длинные серебристые локоны, были перетянуты на лбу кожаным ремешком, а такого же цвета густая борода, доходила, чуть ли не до пояса. Одет он был в длинную до колен, русскую льняную рубаху, украшенную орнаментной вышивкой и вывернутую медвежьим мехом вовнутрь телогрейку. Широкие синие штаны, были заправлены в сафьяновые сапоги. На поясе висел охотничий тесак и расшитый бисером кисет.

— Оборотень, — слетело с уст Фридриха утверждение.

— Что, не ожидал? — ухмыльнулся старик. — Да ты не журись. Ты ведь и сам, чаклуновской породы.

— С чего вы взяли? — насторожился немец.

Старик хитро ухмыльнулся в бороду, но промолчал. Он подошёл к лежащему без дыхания кабану. Присел возле него на корточки и, прикрыв веки, положил на него свою широкую ладонь. Фридрих увидел, как зашевелились губы старика, из которых вылетало едва слышимое бормотание:

Человек воздел руки к небу. Немец с затаённым дыханием наблюдал, как на безоблачном небе, вдруг со всех сторон собрались, слетевшиеся грозовые тучи. Они смешались в единый, клубящийся поток и, ускоряясь, вращаемые сильным ветром, стали вытягиваться, образуя, вертикальный трубчатый рукав. В этот создавшийся коридор, устремилось, призрачное золотое сияние, отделившееся от мёртвого обездвиженного тела животного.

После, старик проделал то же самое и с растерзанной самкой. Вид у него был такой, словно он провожал с панихидой, в последний путь своих лучших боевых товарищей.

Как только, второе золотистое облако, скрылось, в стремительном потоке воронки, края смерча сомкнулись. Так же неожиданно, как и возникли, тучи, в мгновение ока разбрызнулись по всему небу и исчезли, оставляя после себя, безмятежно тихую, лазурную гладь.

Мёртвую тишину, оживила привычная птичья трель, сопровождаемая криком кукушки. Слышался шелест листвы, перешёптывающихся между собой деревьев. Где- то упорно старался трудолюбивый дятел, выбивая свою барабанную дробь. Лес продолжал жить обычной жизнью, и трудно было поверить в то, что только что, все его жители замерли в скорбном молчании, провожая своих обитателей в последнюю дорогу.

Человек мотнул головой, разметал по плечам свои седые локоны. После чего он поднялся и, хмурясь, вглядываясь, куда-то в даль произнёс:

— Из-за тебя, мил человек, пришлось детишек малых без защиты оставить. Кто знает, выдюжат ли? — и, посмотрев, теперь уже немцу в глаза, продолжил: — Ответь, почему ты здесь, и есть ли причина, способная оправдать этот грех?

Фридрих попытался сесть, но острая боль пронзила его грудь. Он сморщился, но всё- таки попытался подняться. Воздуха не хватало. На лбу вздулись вены, и он, кряхтя, опустился на землю.

— Мне трудно, так сразу всё рассказать, — выдавил он из себя. — К тому же, по-моему, сейчас не самое лучшее время и место для объяснений.

Старик присел над Фридрихом. Сосредоточился, сделал несколько пассов руками и сказал:

— Да у тебя мил человек, тут два ребра сломаны. Ну, да ничего… потерпи малёхо. Мы тебя сейчас Марфе доставим. Она тебя быстро на ноженьки-то поставит. Вот там и порасскажешь, что да как. Только ты смотри, не темни. Мы ведь сам знаешь, на другой закваске замешаны. И обман, да мороки как сквозь воду видим.

Дед нахмурил брови и добавил:

— А что, немец ты — так я и так вижу. Да ты, не робей. Чай не ты один, в эту бойню не по своей воле попал. У нас тут и похуже быват.

Фридрих попытался что-то сказать, но тут дед остановил его жестом и сказал:

— Помолчи пока. Не время лясы точить. Тебе силушку поберегти надобно. Дорожка для тебя тяжеловата будет.