Жизнь среди предков

Глава 8

Кабул встретил меня жарой, зной в тени достигал двадцати пяти градусов. Встретивший меня сотрудник разведки капитан Смолин, доставил меня в штаб, располагающийся в королевском дворце Тадж-Бек в десяти километрах от Кабула в его юго-западной части. После штурма дворец был реконструирован и передан для расположения штаба советской Сороковой армии и главного политического управления армии Афганистана. Неподалеку во дворце Дар-уль-Аман находились главный военный советник генерал армии Сорокин Михаил Иванович и его подчинение вместе с бюро переводов. Представившись своему непосредственному начальнику полковнику Береговому Анатолию Петровичу, занимавшему всего неделю назад должность заместителя. Почему его начальника отозвали в Москву, было непонятно. Я не знал, что к этому приложил руку друг моего деда в Министерстве обороне, расчищая место под внука своего друга.

Береговой после знакомства кратко поставил меня в курс дел — Наша сто двадцати-тысячная группировка по сути рассеяна по всему Афганистану, по десяткам гарнизонов, крупных и мелких, которые сами себя охраняют и обеспечивают. А когда начинаются боевые операции — дивизия в лучшем случае набирает три боевых батальона. Максимум — сводный полк. Я считаю, что военного решения афганская проблема не имеет. Даже если, как предлагается, увеличить армию. Но если будет больше войск, — будет больше гарнизонов. В общем, замкнутый круг! Со второй половины восьмидесятого года деятельность разведки нашей армии активизировалась. Начался переход от рейдовых к точечным действиям против конкретных формирований боевиков. Рост роли разведки стал необходимым. Для ведения наблюдения за местностью было развернуто свыше восьмисот застав и наблюдательных постов. Кроме того, в состав армии вошел отдельный радиопеленгаторный батальон, в этом году переформированный в отдельный полк особого назначения радио- и радиотехнической разведки OCHAЗ. Подразделения полка расположены в городах Кабул, Кандагар и Шинданд. Если раньше боевики с началом зимы расходились по кишлакам или отправлялись за границу, то отныне отряды боевиков остаются в ДРА и воюют целый год. Для этого душманы используют систему баз и лагерей.

Нанесение воздушных и артиллерийских ударов по базам имеет низкую эффективность. Применение мотострелковых подразделений и вертолетных десантов тоже оказалось не очень удачным. Лучших результатов удалось достичь за счет превентивных мероприятий по перекрытию караванных путей, однако перехват караванов сопровождается рядом проблем.

В Афганистане ремесло караванщика передается из поколения в поколение — они сызмальства в совершенстве изучают местность. Караваны по большей части небольшие и состоят из одной или нескольких автомашин или верблюдов и коней. Большие караваны насчитывают до сотни вьючных животных или машин и хорошо охраняются.

Выявление нашей разведкой караванов сопровождается значительными трудностями, в первую очередь из-за большого количества караванных маршрутов и длительного время прохождения информации от информатора к подразделениям, выходившим на перехват каравана. В таких условиях эффективной оказалась тактика засад.

Армии как вода в пустыне нужна оперативная информация. Но для того, чтобы её добыть, надо иметь агентуру. А агенты — не грибы, сами по себе не растут. Дело это не только сложное, но и крайне опасное. Ибо на весах — судьба, а порою, и жизнь человека. В феврале восьмидесятого в Афганистан прибыла четыреста пятьдесят девятая отдельная рота спецназа ГРУ СССР под командованием капитана Рафиса Рафаковича Латыпова, мы ее называем «Кабульская рота». Так все четыре года «Кабульская рота» вынужденно действует на всей территории Афганистана. Буквально на прошлой неделе бойцам этой роты выпал бой с элитным отрядом «Чёрный аист», сформированным спецслужбами Пакистана из афганских и арабских боевиков. Командовал отрядом, по некоторым данным, Усама бен Ладен. Численность советских спецназовцев была двадцать три человека, численность боевиков четыреста человек. В ходе боя «Чёрный аист» потерпел сокрушительное поражение: триста семьдесят два раненных и убитых боевиков. Потери спецназа: два убитых и семнадцать раненых.

А пока нам нужно подготовить согласно разработанного плана «Завеса», ряд мероприятий по перекрытию караванных маршрутов. К выполнению плана привлекаем мотострелковые части, однако основная нагрузка ложится на разведывательные части и на десантников.

Завтра отправляется на задание по поиску боевиков разведывательная рота под командованием капитана Валерия Гринчака.

Весь день до поздна мы вместе с оперативным отделом прорабатывали план взаимодействия разведроты и мотострелков в купе с вертолетчиками на случай обнаружения ротой моджахедов.

После заброса разведчиков, я занимался ознакомлением с текущими делами, когда пришло сообщение — рота вступила в бой с преобладающими силами душманов. Я поинтересовался у оперативников результатами операции: во время боя командир роты получил тяжелое ранение обеих ног, самостоятельно оказал себе первую медицинскую помощь и продолжил командовать действиями роты, победившей в том бою.

У меня как у заместителя начальника разведки работа была не только в штабе, но и непосредственно в войсках. Так случилось, когда одна из мотострелковых бригад готовилась к проведению операции в провинции Кунар. Я прилетел туда, побывал в разведывательном взводе. Солдаты и сержанты готовились к бою. Руководил ими офицер, высокий, красивый, одетый в фуфайку-стеганку. Справа на ремне у него висел маузер в деревянной кабуре. Это меня удивило. Офицер представился — Старший лейтенант Стовба, командир взвода. Оказалось, маузер он захватил в одном из боев с душманами: как трофейное оружие. Старший лейтенант доложил о готовности взвода к боевым действиям. А наутро началась операция. После боя сообщили: комвзвода Стовбу найти не могут. Искали всю ночь и только под утро обнаружили обезображенный труп старшего лейтенанта. Еще вчера этот красавец-офицер жил, занимался со своими солдатами, строил планы на будущее. Позже я узнал, что он писал прекрасные стихи. И вот теперь он убит, и бандиты надругались над его телом.

Бывать на операциях приходилось часто. Но случались и вовсе критические моменты. Поступает радиограмма от действующей разведгруппы: три семерки (SOS). «Веду бой. Прошу эвакуацию. Двое раненых, один убитый». Я докладываю о случившемся начальнику штаба армии. «Надо лететь»,— приказывает генерал Тер-Григорянц. КП авиации находился на втором этаже штаба. Я быстро направляюсь туда. Полковник Махонин из штаба армейской авиации осуществляет связь с разведотделом. Приходится постоянно с ним работать. Мы научились понимать друг друга с полуслова.

— В районе Гардеза разведгруппа терпит бедствие.

— Есть. Принято. Даю команду командиру Пятидесятым отдельным смешанным авиационным полком.

После этого дорога на аэродром. Там меня ждут два вертолета. Я бегу к ведущему. Машины взлетают и ложатся на курс в заданный район. Командир разведгруппы выходит на связь с «вертушкой». Когда мы прибыли, обкуренные духи все лезут и лезут, ведя огонь по нашей высоте. Помогаю командиру группы погрузиться в вертолет, у него перебито бедро. Стою спиною к духам, ожидая попадания автоматной очереди в спину, вхожу в яр, однако повезло, пули то и дело свистели рядом. Возвращаемся, выходим из вертолета, командир показывает: «Смотри, весь бок в пробоинах».

Однажды боевые действия шли невдалеке от афгано-иранской границы. Я тогда был в составе оперативной группы. Утром прилетает начальник штаба армии. Увидев меня, поздоровался и говорит: «Иди, пообщайся с командиром ведущего вертолета». Подошел. Летчик сообщает информацию: когда они заходили на посадку в двух километрах отсюда, заметили группу в полтора десятка человек, все с оружием.

Я быстро организовал трех солдат-разведчиков, прыгнул вместе с ними в вертолет и полетели. Пилот повел борт низко над землей, и вскоре разведчики увидели в иллюминаторы разбегающихся в разные стороны людей. «Духи, — сказал кто-то из солдат. — С той стороны границы идут».

Я не задумываясь дал команду — Наносим удар.

Летчик успешно справился со своей задачей, потом посадил вертолет. Незваных гостей обыскали. У каждого в кармане обнаружили удостоверение исламского комитета. Все, как положено, с фотографией. Судя по всему, духи шли из лагеря подготовки моджахедов. Снабжены по полной: оружие, боеприпасы, медикаменты, сухой паек.

Возвратившись в лагерь, я доложил обо всем начальнику штаба, показал документы.

Генерал обрадовался — Как я тебя нацелил!

Казалось бы, вот и вся история. Ан, нет. Она имела свое гнусное продолжение. Кто-то накатал «телегу», мол, подполковник Колдун дал команду пилоту, и расстреляли ни в чем не повинных мирных афганцев. Вызывает меня начальник особого отдела и, ухмыляясь, спрашивает:

— А расскажи-ка мне, разведчик, кого вы там поубивали?

— Бандитов мы там поубивали, — отвечаю я, не понимая сути претензий.

— Нет, дорогой, по моим данным, это были простые афганцы.

Пришлось вынуть из полевой сумки документы.

— А еще можем пройти на склад. Там оружие этих «мирных афганцев» храниться, все до единого ствола по описи.

Начальник особого отдела был страшно недоволен таким разворотом событий. Какое резонансное дело можно было бы состряпать: заместитель начальника разведки армии с вертолета лично поубивал мирных афганцев! Но, судя по всему, этого подполковника голыми руками не возьмешь. И тогда особист решил изъять документы моджахедов и уже к ним ручки протянул. А документов нет. Попробуй докажи, Колдун, что ты не верблюд. Но и тут не вышло. Я вернул документы в свою сумку.

Однако, несмотря на все доказательства, начальник особого отдела закусил удила и упрямо настаивал на своем: Колдун угробил простых афганцев. Дело дошло до посла СССР в Афганистане Табеева. Прилетел сам Ахромеев. Я в который раз дал объяснение, предъявил документы. Вместе с прокурорскими работниками штабные вылетели на место происшествия. Вскрыли захоронения. Выяснилось, что это банда моджахедов, которая прошла подготовку на территории Ирана. Доложили Ахромееву. Тот приказал представить меня к награждению орденом Красной Звезды.

Благодаря завербованным мною агентам в среде боевиков, я в марте получил сведения о лагере Бадабер. Я подготовил доклад о необходимости проведения операции силами офицеров ГРУ на территории Пакистана, целью которой было освобождение наших пленных. Начало и середину апреля восемьдесят пятого года я посвятил проведению разведки. Я лично, переодевшись моджахедом, перешел границу и за день, преодолев почти пятьдесят километров и добрался до небольшого кишлака Зангали, расположенном в десяти км южнее Пешавара. Между кишлаком и селом Бадабер расположился лагерь беженцев. По сведениям, полученным от моих агентов, при нём был организован «Центр подготовки боевиков Халида ибн Валида», где под руководством военных инструкторов из США, Пакистана, Китая и Египта проходили обучение будущие моджахеды, намеревавшиеся вернуться в Афганистан для продолжения сопротивления контингенту советских войск. Всего в лагере работали шестьдесят пять инструкторов по военному делу, преимущественно из Пакистана и Египта. Шестеро из них были гражданами США.

Лагерь вместе с военной базой занимал огромную площадь — около пятисот гектаров. Помимо глинобитных домишек и палаток там располагались шесть складских помещений с оружием и боеприпасами и три тюрьмы. Сюда привозили военнослужащих Вооружённых сил ДРА и «шурави», советских военнопленных, захваченных на протяжении двух последних лет в Панджшере и Карабаге. До этого они содержались преимущественно в зинданах, оборудованных каждым отрядом самостоятельно. Всего в Бадабере, находились около сорока афганских и четырнадцати советских военнопленных. Во время заключения любое общение с шурави и афганскими военнопленными было запрещено. Любого, пытавшегося заговорить, бичевали. Советских пленных использовали на самых тяжёлых работах, за малейшую провинность жестоко избивали; одновременно душманы склоняли пленных к принятию ислама. Мне удалось незаметно под отводом глаз подобраться к одному их наших пленных, которого заставили крупные камни стаскивать в одно место, откуда их каждые три часа забирал грузовичок.

Я присел в паре метров от изможденного парня, одетого в какое-то рванье и обратился к нему по-русски — Я свой, советский разведчик, не дергайся и продолжай работу.

Пленный с удивлением обернулся и прошептал — Что за хрень! Ты где? Или у меня крыша потекла?

— Я рядом, не крути башкой. Сколько вас, советских пленных? И где конкретно вас содержат?

— Охренеть! Я тебя слышу, но ни хуя не вижу что за глюк?

— Не бери в голову. Я и так рискую, отвечай быстро!

— Нас сейчас пятнадцать человек, мы планируем захватить склад с оружием на территории лагеря и потребовать от руководства душманов встречи с представителями советского или афганского посольств в Исламабаде. Мы все знаем, на что пойдем: некоторые в плену у этих пидарасов уже по три года, насмотрелись на их жестокость, поэтому обратного пути у нас нет, лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Через неделю в двадцать один ноль ноль, когда весь личный состав лагеря будет собран на плацу для совершения вечернего намаза, мы «снимем» двух часовых у складов артвооружения и на вышке, освободим всех пленных и вооружимся захваченным на складах стрелковым, артиллерийским оружием. Вот такой у нас план.

— Я постараюсь вам помочь! Через неделю я вернусь с помощью!

Вернувшись в Афган, я доложил о результатах разведки.

Я к тому моменту от завербованных афганских офицеров, которые с удовольствием согласились сотрудничать за афгани, которые выделялись для оплаты таких вот агентов, получил данные о настоящем положении дел среди близкого окружения Кармаля. Оказалось, что между ними сплошной разлад и шатания, настоящая власть более-менее только в тех городах, где крупные соединения наших войск. Провинции же имели правительство Кармаля во все половые щели. Я составил аналитическую записку для Ивашутина, в которой я предсказал бесперспективность поддержания режима наивных революционеров и приложил факты — записи бесед между кармалевцами и замалчивание комитетчиками многих негативных процессов в Афганистане. Вместе в этим письмом, я через офицера Службы фельдъегерско­-почтовой связи Министерства обороны СССР я отправил домой своей жене заработанные мною «чеки», посоветовав ей отоварить их в московской «Березке».

Ивашутин получил мой рапорт и, изучив его, довольно потер ладони — все-таки в этот раз удастся «умыть» комитетских, которые слишком много на себя взяли, используя армию в своих целях. Рапорт Колдуна начальник ГРУ приложил как и в первый раз к разведданным, которые доставили лично Брежневу. Через неделю генсек вызвал к себе министра обороны и председателя КГБ.

Устинов после неудобных вопросов в Кремле вернулся взбешенный в министерство и вызвал Ивашутина.

— Петр Иванович! Почему вот это прошло мимо меня?

— Товарищ министр! Я копию отправил и для вас, наверняка вы сможете отыскать рапорт Колдуна у своего помощника.

— Хорошо, но почему ты не поставил меня в курс о отправке этого рапорта и тех бумаг, которые я приказал отдать аналитикам для более глубокого анализа самому товарищу Брежневу?

Ивашутин посмотрел в глаза министру и ответил — Потому что я посчитал, что замалчивание этих фактов преступление, товарищ маршал! Вы же не решились признать свою ошибку, не по-коммунистически поступаете сами и меня пытаетесь сделать сообщником вашей слабости.

Маршал подавил свой гнев — Немедленно вызови в Москву этого Колдуна, товарищ Брежнев хочет переговорить с ним лично.

Ивашутин, вернувшись в свой кабинет, связался с Кабулом — Товарищ командующий, заместителя начальник разведки Колдуна первым же бортом отправьте в Москву!

Леонид Евстафьевич Генералов закашлялся — Товарищ генерал армии! Тут такое дело! Колдун без согласования со своим непосредственным начальником перешел границу с Пакистаном для разведки сведений о лагере военнопленных в Бадабере. Вернувшись, он потребовал немедленно готовить операцию по освобождению наших пленных, утверждая, что они двадцать шестого апреля планируют поднять восстание. Подполковник Колдун утверждал, что ему хватит роты спецназа для полного уничтожения тренировочного лагеря моджахедов, на территории которого и находится тюрьма, в которой помимо наших пленных содержатся и военнослужащие армии Афганистана.

Я категорически запретил подготовку этой операции до получения подтверждения данных о этом объекте.

— Почему я узнаю об этом только через два дня? — начальник ГРУ, не услышав ответа, начал вскипать — Что ты мнешься как гимназистка, генерал? Что с Колдуном?

— Я, понимая какой международный скандал случится в случае захвата наших спецназовцев на территории Пакистана, отдал приказ прекратить самодеятельность. Подполковник Колдун вместо того, чтобы выполнить мой приказ о возвращении в Кабул, двадцать четвертого апреля потребовал от летчиков доставить его вертолетом к границе с Пакистаном и отправился один на территорию сопредельного государства! Он оставил рапорт, в котором обосновал свой поступок обещанием, данным им одному из пленных в свой прошлый рейд.

Буквально час назад мне доложили, что Колдун и один из пленных вышли к приграничному посту, с трудом оторвавшись от преследования моджахедов. Особист успел их опросить. По словам Колдуна когда весь личный состав лагеря был собран на плацу для совершения вечернего намаза, трое советских военнопленных освободила пленных, вооружив всех захваченным на складах стрелковым, артиллерийским оружием и попыталась скрыться. В распоряжении восставших оказались боеприпасы к спаренной зенитной установке и пулемёту ДШК, миномёт и гранатомёты РПГ. Сам подполковник заложил несколько мин на складе с боеприпасами и подготовил несколько фугасов, при этом уничтожив несколько пулеметных расчетов и убрав около сотни часовых и спящих моджахедов. В двадцать три часа место боестолкновения было блокировано тройным кольцом окружения, составленным из отрядов душманов, пакистанских малишей (племенных отрядов пограничной милиции) и военнослужащих пакистанской армии, вооружённых бронетехникой и артиллерией. Якобы лидер Исламского общества Афганистана Бурхануддин Раббани лично предложил восставшим сдаться и пообещал сдавшимся сохранить жизнь. Но они ответили категорическим отказом и, в свою очередь, потребовали встречи с представителями советского или афганского посольств в Пакистане, а также вызова на место происшествия представителей Красного Креста. Восставшие пообещали взорвать склад, если их требования не будут выполнены. Раббани отверг эти требования и принял решение начать штурм, который продолжался всю ночь. В восемь часов утра начался артобстрел Бадабера пакистанской тяжёлой ствольной артиллерией, после чего склад вооружения и боеприпасов взорвался. Последовавшая затем серия взрывов подготовленных Колдуном фугасов уничтожила лагерь Бадабер. Причем по словам Колдуна им были уничтожены несколько американских инструкторов, он на них вышел, увидев — около модульных домиков, в которых они жили, был закреплен на флагштоке флаг США. По крайней мере, в карманах подполковника нашли паспорта восьми граждан США.

Пленный, которого Колдун довел до Афганской территории, оказался лейтенантом, попавшим в плен пару лет назад. Сам Колдун скончался от потери крови, в его теле нашли семь огнестрельных ран, полученных им уже при переходе границы — беглецов обстрелял пакистанский военный вертолет из пулемета. Медики вообще в шоке — по их словам подполковник должен был умереть почти сразу — пулеметные пули калибра семь целых шестьдесят две сотых миллиметра превратили его тело буквально в решето. Однако Колдун смог на себе тащить обессилившего от голода лейтенанта и сбить вертолет, попав по видимому в летчика из трофейного пулемета, который он помимо раненного вместе с запасными лентами умудрился пронести больше двадцати километров — часть пути удалось преодолеть на угнанном автомобиле.

Ивашутин выдохнул, невольно задержав дыхание он слушал командующего Сороковой армии — Я жду от вас подробного раппорта и представления геройски погибшего подполковника Колдуна к званию Героя Советского Союза посмертно.

Положив трубку, начальник ГРУ достал из своего стола бутылку коньяка — Пусть зеля тебе будет пухом, подполковник, жаль, что обещанные тебе погоны генерала не найдут своего героя.