Жизнь наизнанку

Последний выход

Она всегда где-то рядом. Блуждает тихим ветром в темных туннелях, мягко касаясь плеч, отчего холод пробирает до костей. Несется с толпой обезумевших прокаженных бубонной чумой на баррикады здоровых, а потом считает друзей, погибших от огрызающегося пламенем огнемета. И тихо потирает руки, когда чума неведомо каким образом проникает в обитель живых.

Она вот уже двадцать лет гуляет по пустому городу наверху, дружески похлопывает по плечу злобную тварь и с радостью открывает объятия новому другу-сталкеру, идущему в капкан затаившегося монстра, когда душа не в силах уже цепляться за умирающее тело.

Она везде и рядом со всеми. Вчера заглянула к тринадцатилетней Машеньке, соседке, и поздоровалась… Температура подскочила, и накатила слабость. Бедный ребенок, бедная мама. Бегала всю ночь в поисках лекарства. Даже на соседнюю станцию успела сходить. Доктора привести. Но тщетно — Павел Семёнович ясно сказал, что здесь нужны антибиотики, а они закончились очень давно… И давно же их не приносили сталкеры: рядом с метро все аптеки вычистили и даже пыль протерли.

И я в тот момент ощутил ее слабое дыхание, коснувшееся затылка, словно знал, что это будет мой последний сталкерский выход. Ольга, мать Маши, отчаявшись, пришла ко мне. В глазах женщины, полных слез, она купалась и плескалась, как резвящийся ребенок. «Вот-вот, чуть-чуть, и я заведу себе нового друга…»

Я не смог долго смотреть в наполненные горем и измученные болью глаза. И не смог долго слушать причитания отчаявшейся женщины. Лишь водрузил руки на Ольгины плечи и сказал, что тотчас выхожу. И заметил, как она почти отпустила женщину, отошла от бедной мамы в сторону, но задержалась в моей палатке, почти по-родственному усевшись на жесткую кровать. И я прекрасно понимал, что это будет трудный поход, тяжелый, а задача так и вовсе невыполнима. Антибиотиков днем с огнем не сыщешь. Что об этом говорить, если уже лет пять ими лечатся только «шишки», а достать можно лишь из-под полы да за очень кругленькую сумму… чтобы выздороветь простому смертному пулек не хватит. Эх, до чего докатились! Лекарство от смерти покупаем на лекарство от жизни. Кто б подумал…

— Ну что, дорогая? — спрашиваю я ее. — Станцуем последний вальс?

И ощутив, что она вполне довольна принятой жертвой, беру автомат, накидываю на спину ремни с длинными ножами мачете и вещмешок, прикрепляю к поясу кобуру со «Стрижом» и выхожу из палатки. Без сомнения, без сожаления — в таких делах они ни к чему…

Ветер нестройными нотами завывал под эстакадой, гулял в глазницах вымерших двадцать лет назад домов. Я медленно обходил руины и остовы смятых неведомой силой автомобилей. Когда-то она постаралась на славу, собрав множество попутчиков для блужданий по мертвой земле. И я никогда не корил её за это. Люди сами всегда стремились к уничтожению. И геноцид всего человечества оказался неизбежным. И она первой пришла на праздник полыхающих огней и смертоносных смерчей, терпеливо ожидая каждого, кто не способен оказался спрятаться, или был слишком смел, чтобы принять новую реальность и уйти быстро, с миром, который так или иначе всегда сопутствует войне… Либо ждет ее окончания, либо приходит в душу со смертью. Вот такая, мать его, хреновая действительность, где проще умереть, чем жить или, вернее, выживать, ожидая ее каждую минуту…

Я не был готов уйти тогда, не был готов встретиться с ней и сейчас. Мне нравилась жизнь, пусть и скотская, пусть и не достойная гордого звания человека, но то был мой выбор. И я уважал выбор супруги, когда сразу после катастрофы она решила присоединиться к ней. Не задумываясь и не оглядываясь. Возможно, толчком послужила смерть дочери. Наверное, так оно и было, но… Что я мог возразить Лиде? О чём мог соврать? Да и зачем? Теперь она более счастлива: это видно на фотографии, где они с Лизой… такие живые. Живее всех живущих, живее, чем я…

Пора бы это исправить. Пора бы уйти к родным и тоже стать счастливым, насколько это возможно в загробной жизни. Но, наверное, возможно, иначе люди с такой радостью не принимали бы ее в друзья.

Я слишком хорошо понимал тщетность задуманного, но не мог поступить по-другому. Девочке рано еще с ней знакомиться. Слишком мало времени пожила, слишком многого не увидела, не познала в этом разрушенном мире, в этом подземном муравейнике, обжитом людьми.

Я смотрел на старый полуразрушенный торговый центр. Четырехэтажная обитель монстров — именно поэтому аптека на втором этаже сохранилась. Никто не решался и близко подойти к паучьему логову, не то, что лезть внутрь. Огромные покрытые хитином твари наводили ужас на всю округу, а в карте у меня был нарисован череп с костями на этом месте. Сейчас центр выглядел покинутым и спокойным, только затянутый паутиной вход вызывал тревогу и подозрения. Но я-то знал, что это вотчина тварей. Не одного друга-сталкера потерял в этом чёртовом месте. Слишком много костей разбросано по округе. Пауки затаились лишь на время, пока потомство не вылупится и новый выводок не выйдет на охоту.

Я осторожно обошел здание. Сзади находилась почти целая металлическая пожарная лестница. А на втором этаже плита перекрытия с одной стороны обвалилась. Хоть забраться по ней на второй этаж было невозможно, но вот выбраться из здания тут — вполне реально.

Медленно поднялся наверх. Покрытая битумом крыша в паре мест оказалась пробита. Дыры большого размера вели вниз. Заглянув в одну и посветив фонариком, оценил, что проходит она сразу через несколько этажей. Пришлось отойти — запах, вырывающийся изнутри, вызывал в желудке рвотные спазмы. Не спасал и противогаз. В числе жертв этих существ были не только люди. Видел однажды, как в паутине, развешенной между двух высоток, трепыхалась вичуха. А неделю спустя от нее остались лишь кости, все еще продолжавшие колыхаться от ветра на дьявольской сети.

Именно в эту дыру и придется лезть. Я привязал веревку за край пожарной лестницы и медленно стравил свободный конец вниз. Сделай я это слишком быстро и подними шум, то этот спящий «муравейник» тотчас бы ожил, и я не уверен, что смог бы убежать.

Лезть внутрь очень не хотелось, но я все уже обдумал и давно решил. Осталась самая малость — сжать зубы и сползти по веревке вниз. Несколько мгновений постоял, окидывая взглядом руины города. Я вас больше никогда не увижу. При успехе, сомневаюсь, что решусь еще подняться на поверхность. При провале — уж тем более… Как бы то ни было, но прощальный взгляд вокруг вызвал лишь тоску. Некогда прекрасный и огромный город умер, и не принадлежал больше людям. Его заселяли и обживали мутанты разных видов. Человек же, словно ископаемое, все реже появляется наверху, предпочитая опасной свободе относительно спокойное заточение под землей. Рожали детей с полупрозрачной кожей, слепых и немощных, с хвостами и рогами, иногда полностью волосатых, а иной раз и мертвых. Разве ж это человечество? Так… кучка жалкого отребья. Остатки некогда могущественной, но разобщенной расы.

А Маша… Маша — она другая. Маша родилась полноценной и здоровенькой. Играла и веселилась, и выглядела настоящим цветком на фоне других детей, бесцветными призраками бродящих по станции. И хочется подарить ей жизнь. Сделать это для нее и ее мамы, как для своих…

Наконец, я шагнул вниз и, слегка ослабляя карабин, начал спускаться. Четвертый этаж встретил полупустыми помещениями, разделенными пластиковыми и стеклянными перегородками. Видимо, офисы… Тварей здесь тоже не было. Третий этаж заполнен одежными витринами. Пыль витает и опускается на пол, словно попал на пустынную планету, одинокую и давно обезлюдившую. И никаких следов монстров. Знать, они все прижились на нижнем этаже, где мало света. Что ж, если это так, значит и на втором этаже их быть не должно. Там огромные окна, и света достаточно, чтобы отпугнуть ночных тварей.

Так и есть. Пауков и здесь не оказалось, но паутина все же имелась. Огромные, опутанные прочными нитями коконы свисали с потолка. Кое-где лежали пустые хитиновые панцири. Жуткое потомство готовилось сменить погибших родственников. Я тихо присвистнул, ощутив масштабы колонии. Такого еще никогда в жизни не видел и сомневался, что видел кто-то другой. Открытие таких тайн дает человеку всегда одно — смерть.

— Похоже, Николай, — тихо прошептал сам себе, — людям все меньше места остается на этой грешной земле…

Отстегнулся от веревки и медленно, стараясь не задевать за блестящие нити, побрел вглубь помещения, туда, где должна находиться аптека. Память услужливо подсказывала путь — до катастрофы я жил рядом с этим местом и не раз посещал его.

Вот бутик модной одежды. Яркой, кричащей, непрактичной. Вот магазинчик с цифровой техникой. После электромагнитного импульса она оказалась бесполезной. Рядом витрина — здесь торговали всякой бесполезной ерундой. Бусы, серьги, разноцветные броши раскиданы вокруг. Тут — ресторанчик, в котором любили посидеть с Лидой. Сейчас — все разбито и в пыли. А вот и та самая аптека. Почти целая, только при Трындеце изрядно тряхнуло от взрывной волны — пластиковые стенки разошлись, стекла выбиты, а лекарства лежат рядом…

Амоксициллин, Амоксиклав, Эритромицин… Я скидывал в мешок все подряд, пока не набил его целиком.

Настроение поднялось — ничто еще так легко мне не давалось… Кто же знал, что логово пауков пустует? Или пауки где-то попрятались, ожидая потомство. И тут меня озарила совершенно гениальная мысль! Паутина же хорошо горит! Прямо пылает «революционными огнями»…

Закинув мешок на спину, я медленно подошел к одному из коконов и оглядел. Он словно дышал: внутри шевелилось нечто большое, состоящее из множества маленьких существ. Холодок пробежал по спине. Если потомство вылупится, будет плохо. Будет очень-очень плохо. Прямо-таки хреново в пятой степени этого самого хреново.

Рука медленно потянулась к карману. Спичек не было, но зато был фонарик. А найти в окружающем мусоре фольгу не составило труда. Минута, и из вынутой батарейки и фольги я соорудил зажигалку: вырезал тонкую линию посередине блестящей ленты, и концы приложил к торцам батарейки. Очень быстро фольга накалилась, и самодельную зажигалку я поднес к кокону…

Он вспыхнул столь резко, что я отпрянул назад, споткнулся обо что-то и растянулся на захламленном полу. Горящий кокон зашкворчал, словно сало на сковородке, и высыпал содержимое на пол. Сотни или тысячи мелких, размером с кулак, паучков рассыпались по полу. Я в ужасе наблюдал, как цепная реакция перекидывает огонь с одного кокона на другой. Те так же вспыхивали и взрывались, раскидывая по полу потомство. Только что отторженные оболочкой паучки начали шевелиться! А из глубин здания послышался нарастающий скрип хитина. Что-то поднималось с первого этажа. Что-то огромное и многочисленное… и явно разозленное!

Я вскочил и бросился к просевшему полу второго этажа, на ходу доставая автомат. Сзади уже шуршали множеством лапок взрослые пауки. Большие и быстрые. Они сметали хлипкие витрины, возникающие на пути и неслись за мной с остервенением берсерка. Я пару раз остановился и выстрелил, срезая очередью первых тварей, но остальные напирали, тут же раскидывая трупы в стороны. Поменял магазин и еще немного продлил свою жизнь. Но минус патронов в том и состоит: они слишком быстро заканчиваются. Бросил автомат, как нечто тяжелое и уже не нужное. «Стрижом» отправил на тот свет еще несколько тварей. И успел добежать до упавшей плиты. Скатился по ней, словно с горки, вскочил и побежал дальше — под эстакаду и к домам, за ними вход в метро. На миг обернувшись, наблюдал как пауки неуклюже скатываются по круто наклоненной плите. Шмякаются о землю, друг о друга, порой давя сородичей. Но времени любоваться не было. Самые ретивые пауки уже очухались и бежали ко мне. «Им проще, — мелькнула дурацкая мысль. — Ног-то восемь!»

Я никогда так не бегал в своей жизни. Перепрыгивал машины, ямы одним махом, а следом слышал стук множества лапок о металл. Достал оба мачете и рубил тварей, пытавшихся достать меня. Одного паука оставил совсем без ног, другому отхватил хелицеры, чтобы неповадно было. Третьему одним широким взмахом — полголовы. И с удовлетворением наблюдал, как колошматят по асфальту в последних конвульсиях лапы. Один все же достал меня: зацепился лапой и подмял под себя, пытаясь укусить, но хорошо, что я успел развернуться под его черным матовым брюхом. С нечеловеческим омерзением воткнул в страшную тварь оба клинка махом, и одним движением скинул с себя труп.

Еще пару пауков убил, пока добежал до вестибюля метро. Успел спуститься вниз, но тут все и закончилось… Что ткнулось мне в ноги. Когда я упал и посмотрел, то обомлел: их опутывала паутина. А дневной свет заслоняла огромная туша монстра. Таких пауков я не разу еще не видел. Называйте как хотите: паук-мамка, паук-королева, всех-пауков-паук. Я принялся судорожно рубить толстенную нить ножами, но… Она не поддавалась! И вот тогда я понял, что обречен. Нить вытягивала меня вверх по эскалатору, а времени, чтобы соорудить «зажигательную батарейку» не было. Тварь слишком огромна — с мачете не справлюсь, оставалось одно… граната.

Я перерезал лямки рюкзака, и он покатился вниз, ко входу на станцию. Потом я перевернулся и ухватился за металлическую ступеньку эскалатора. Боль пронзила пальцы, но какое-то время я держался, пока она не достигла предела. Монстр тянул с невероятной силой. Ничего не оставалось, как разжать кровоточащие руки. Задние лапы, стягивающие паутину, пугающе приближались, но почему-то я не чувствовал страха. И вот черное, покрытое большими волосиками брюхо нависло надо мной. Я ухмыльнулся, чтобы она видела — сорвал противогаз, и не слушающимися от боли и скользкими от крови пальцами выдернул чеку. Монстр уже тыкал длинным и острым жалом мне в живот, и боль растекалась волнами по телу, но это уже не важно…

— Ну, Смерть… Встречай меня!

Если вы думаете, что вместе с ней приходит забвение, то это не так. Я вот встретился с ней, познакомился, почти подружился. Ходил несколько дней рядышком, осматривал владения. И знаете, что понял?

Смерть не приносит забвения. Мой рюкзак нашли через пару дней. Вылечили Машу. Доктор еще долго не мог выйти из неописуемого экстаза, но начальник станции убрал все лекарства в сейф. Буду надеяться, что не для себя приберег, а будет выдавать населению по мере необходимости. Уже после, в центре станции, сделали из этого вещмешка памятник. Кто-то умный выковырял в прокопчённом мраморе мое имя, и народ потянулся. Вспоминали, плакали, приносили какие-то безделушки, для каждого означающие что-то особенное, складывали у рюкзака. И чаще всех то место навещала Маша с мамой. Они, обнявшись, по долгу стояли рядом и почти не говорили. Но я знал: у них все будет хорошо, а меня теперь очень нескоро забудут, как здесь, так и в остальном метро. О таких поступках слагают легенды, и пусть со временем они превращаются в сказки, уже неважно как будут помнить о человеке. По его жизни или как он из нее ушел. Главное достойно встретить костлявую. Подружиться с ней.

Ну вот и я свел с ней близкое знакомство. Ничего сложного в этом ужасном мире, как видите. Да и совсем не страшной она оказалась. Даже в чем-то чуточку доброй. Позволила спасти кучу народа, ценой одной лишь жизни. Маша исцелилась, торговый центр сгорел, жалкие остатки паучьего выводка попрятались по окрестностям и не скоро теперь снова начнут охоту. А я… я возвращаюсь к семье. Это-то должно было когда-нибудь случиться?