Стоит ли говорить, что утром я просыпаюсь в самом приятном расположении духа? Особенно, если учесть, что Хэйк лежит рядом со мной. Такой красивый! Как мне повезло с мужем… Тянусь к его лицу, тихонечко касаюсь густой брови и веду по росту волосков к серебристому виску.
«Сколько ему лет?» — задаюсь вопросом.
Морщин нет, но виски уже седые. Сначала я подумала, что Каханеру около тридцати пяти. Но когда мужчина спит, его лицо разглаживается, чёрточка между бровями исчезает, и Хэйк кажется моложе. Двадцать семь или двадцать девять?
Опускаю взгляд на его широкие плечи и, лукаво прикусив нижнюю губу, приподнимаю покрывало. Моё запястье сжимают длинные пальцы, и Хэйк хрипловато предупреждает:
— Продолжишь в том же духе, придётся задержаться. Но учти, что рыцари Эсетхадора становятся несговорчивее с каждой минутой опоздания.
Краснею и отвожу руку:
— Это не то, что ты подумал. Я хотела посмотреть на твой…
Каханер иронично выгибает бровь, и я возмущённо заканчиваю:
— …Торс! Мне нужно увидеть эти кубики и всё!
— Вы женщины странные существа, — ухмыляется Хэйк, но покрывало приподнимает, открывая потрясающий вид на свой роскошный торс. — Порой мне кажется, что ты согласилась стать моей женой из-за моего пресса.
— Ты недалёк от истины, — мурлычу я, проводя кончиками пальцев по выступающим кубикам и очерчивая каждую ложбинку между мышц. — Он у тебя совершенен!
— Как-то странно ревновать к своему животу, — недовольно бормочет Каханер и задумчиво добавляет: — Но именно это сейчас и происходит.
Довольно жмурюсь и прижимаюсь к мужу, ощущая в этот момент нереальное счастье, какого никогда не было. Более того! Я вообще не знала, что можно испытывать такие яркие эмоции. Это за гранью цветовой гаммы. За пределами рецепторов. Будто я расширяюсь и становлюсь огромной, как вся вселенная!
— Хэйк, — выдыхаю в совершенном ошеломлении.
— М-м-м? — накрывая ладонью мою руку, мужчина бросает на меня жадный взгляд.
Поглаживания его живота сделали своё дело, и, кажется, рыцарям Эсетхадора придётся-таки подождать. Но это пролетает на периферии сознания, потому что мои мысли сейчас только об одном:
— Кажется, я тебя люблю…
Каханер серьёзно уточняет:
— Кажется?
— Да нет, совсем не кажется, — уверенно продолжаю я и смотрю на него с обожанием: — Я совершенно точно влюбилась в тебя и…
Взгляд мужчины меняется, становится глубоким, как небо. Только что Хэйк был готов наброситься на меня и повторить все ночные подвиги в каждой из позиций, но сейчас замирает, почти не дыша:
— И?
Я моргаю, не зная, как выразить всё то, что ощущаю. Для этого нет слов. Все образы и сравнения проигрывают истине. Это всё равно, что пытаться выразить трёхмерный мир через двухмерные картинки. Что бы ни сказала, будет плоско и тускло.
— И? — властно требует Хэйк.
Похоже, ему действительно необходимо знать, что я чувствую. Надо как-то попроще… Я прислушалась к себе и выдала:
— И я до смерти хочу бананов!
Лицо Каханера вытягивается:
— Что-что ты хочешь?
— Ба-на-нов, — нараспев повторяю я и показываю: — Это такие длинные плоды с жёлтой шкуркой и нежной сладкой мякотью…
Рот наполняется слюной, и я замолкаю. Как-то странно совершать скачок с неземной любви до земных потребностей, но телу не прикажешь. Оно хочет бананов, и хочет сейчас! Кажется, что я готова за один единственный банан заплатить золотом! Или почкой. И это чувство лишь растёт.
И это ещё не всё!
— Хэйк, — жалобно смотрю на мужа. — Я слышала, что у беременных странные предпочтения, но не думала, что это когда-нибудь коснётся меня. Тем более малыш ещё совсем кроха. Разве это возможно? Даже не знаю… Может, я это надумала?
— Говори, что хочется! — сурово приказывает Каханер.
— Бананов и жареной кильки, — сжимаюсь я, и потом гулко сглатываю. — Понимаю, что в этом мире ничего такого нет, но…
— Будет, — уверенно заявляет Хэйк и поднимается. Одеваясь, говорит: — Мне нужно уйти, жена. Сначала в Эсетхадор, затем в Орайм и ещё заскочить в пару мест. Я возьму с собой Костяного хвоста и Эрнила. Никаких женщин! Пожалуйста, не волнуйся и не ревнуй… Нет! Ревнуй, но так, чтобы мне было приятно.
Одевшись, Хэйк целует меня в макушку и исчезает.
— И тебе хорошего дня, — ворчу в пустоту и поднимаюсь. Закутавшись в покрывало, смотрю перед собой и бормочу: — Итак, как же мне усмирить гадюку? То есть, Аллаиссу?