Жена викинга из будущего. Любовь сильнее времени

Глава 2: Знание - сила

На третий день я поняла, что умру здесь. Если не от меча или огня, то от заражения крови.

Утренний туман стелился по земле, превращая двор в призрачное болото. Дыхание вырывалось изо рта белыми клубами, а пальцы уже онемели от холода, хотя солнце едва поднялось над частоколом.

Началось всё с того, что Хильда поставила меня помогать при забое свиней. Точнее, обрабатывать кишки для колбас. Если вы никогда не чистили свиные кишки в IX веке, считайте себя счастливчиком. Это ад, помноженный на вонь и холод.

Я стояла по колено в грязи — смеси крови, нечистот и глины, которая чавкала при каждом движении. Подол грубого платья намок и прилип к ногам как вторая кожа. Руки онемели от ледяной воды, которую приходилось черпать из деревянной бадьи со слоем льда на поверхности. Гудрун — толстая женщина с руками как окорока и лицом красным от постоянной работы у огня — орала на меня. Её голос резал уши, как скрежет ножа по камню. Половину слов я не понимала, но общий смысл был ясен — я работаю слишком медленно.

— Нежная... — она использовала слово, которого я не знала, но тон был презрительный. Сплюнула в грязь рядом с моими ногами, покачала головой так, что её тройной подбородок заколыхался.

Я молча скоблила слизь с кишок тупым ножом с деревянной рукояткой, потемневшей от крови многих забоев. Стараясь не думать о бактериях. Мои руки уже покрылись мелкими порезами от грубой работы — красные полосы на распухших от холода пальцах. В моем времени это означало бы курс антибиотиков. Здесь — возможную смерть от заражения.

И тут случилось то, что изменило всё.

Один из воинов — Эйнар Рыжая Борода — вбежал во двор. Его обычно уверенная походка превратилась в шатающиеся шаги пьяницы. Он держался за живот обеими руками, словно пытаясь удержать внутренности на месте. Лицо серое, как утренний пепел в очаге, на лбу пот, несмотря на холод. Капли стекали по вискам, смешиваясь с грязью на щеках.

Он что-то прокричал — голос был хриплым, срывающимся. Я уловила только "Ингвар" — оказалось, это имя местного знахаря.

— Ингвар... — Гудрун покачала головой и показала рукой вдаль, за частокол. — Уехал. Роды.

Эйнар согнулся пополам, колени подогнулись, и он рухнул на четвереньки прямо в грязь. Его вырвало. Рвотные массы забрызгали сапоги стоящих рядом. В них была кровь — темная, почти черная.

Все отшатнулись. Женщины прижали к себе детей, мужчины отступили на шаг. Кто-то прошептал слово, которое я уже знала — "проклятие". Другой сделал знак от сглаза — сложный жест пальцами.

Но я узнала симптомы. Кровавая рвота, острая боль, бледность. Похоже на язву желудка. Без лечения он умрет. С лечением... может быть, выживет.

— Мед! — крикнула я, пытаясь вспомнить слово. Мой голос прозвучал резко в наступившей тишине. — Мед... есть?

Все уставились на меня. Десятки глаз — удивленных, недоверчивых, испуганных.

— И капуста, — добавила я, показывая руками размер кочана. — Свежая.

— Зачем? — спросила Гудрун медленно, прищурившись так, что её глаза превратились в щелочки в складках жира.

Как объяснить? Мой словарь не включал "антибактериальные свойства" или "витамины".

— Лечить, — сказала я просто, показав на Эйнара, который всё еще стоял на четвереньках, дрожа. — Я... пробовать... помочь.

— Ты? — Эйнар поднял голову, посмотрел на меня мутным взглядом. Кровь запеклась в его рыжей бороде. — Ведьма?

— Не ведьма. Знаю... немного... лечить.

Кто-то засмеялся — резкий, лающий смех. Молодой воин с едва пробивающейся бородкой, имени которого я не знала. На его щеке красовался свежий шрам — след от недавней стычки.

— Женщина из болота хочет лечить? Лучше позови настоящего знахаря!

— Ингвар далеко, — прохрипел Эйнар. Каждое слово давалось ему с трудом, на лбу выступили новые капли пота. — Я... умру... до его возвращения. Пусть... попробует.

Гудрун сомневалась — это было видно по тому, как она теребила край фартука, испачканного кровью и жиром. Но кивнула.

Через полчаса принесли мед — темный, тягучий, в глиняном горшке с отбитым краем — и капусту, еще покрытую утренней росой. Я пыталась объяснить жестами, что нужна теплая вода, чистая ткань. Показывала, как кипятить воду, но меня не поняли — просто принесли теплую из котла, где варили кашу.

Смешала мед с водой в деревянной чаше, помешивая пальцем — ложки не дали. Мед растворялся медленно, оставляя маслянистые разводы на поверхности. Заставила Эйнара выпить. Он морщился — то ли от боли, то ли от приторной сладости — но пил, мелкими глотками. Кадык ходил вверх-вниз с усилием.

Капусту мелко нарезала — ножом это было мучительно долго, лезвие было тупым и зазубренным — и выжала сок через грубую ткань, которая царапала ладони.

— Пить, — приказала я. — Медленно. И... — я показала, как лечь на бок, подтянув колени к груди.

Милава, которая прибежала посмотреть вместе с другими рабынями, переводила мои жесты и обрывки слов остальным. Её голос был взволнованным:

— Она говорит, что в животе... что-то плохое. Мед поможет.

Я пыталась массировать точку от тошноты на запястье Эйнара — точку P6, как учили на курсах первой помощи, — но он дернулся, отдернул руку так резко, что чуть не ударил меня.

— Не трогай! Колдовство!

— Не колдовство, — попыталась объяснить я. — Это... это как... — но слов не было. Как объяснить акупрессуру людям, которые верят в троллей?

Через час Эйнара вырвало снова. Я держала его голову, чувствуя, как дрожит его тело от спазмов. Крови было меньше, но она все еще была — темные сгустки в желчи.

— Три дня, — я показала на пальцах. — Только мед, капуста, вода. Никакого... — я не знала слово "мясо", показала на висящую тушу свиньи, с которой всё еще капала кровь, — этого. Никакого эля.

— Воин не может жить без мяса и эля! — возмутился кто-то из толпы. Голос был скандализованным, словно я предложила отрезать Эйнару руку.

— Тогда воин умрет, — ответила я резко.

К вечеру весть разнеслась по всему поселению как пожар по сухой траве. Люди перешептывались у колодца, обсуждали у кузницы. Пришел Рагнар. Его сопровождали трое воинов с факелами — солнце уже садилось, окрашивая небо в цвет крови.

Я сидела рядом с Эйнаром в его углу длинного дома. Он лежал на боку на медвежьей шкуре, укрытый овчиной. Лицо всё еще серое, но дыхание стало ровнее.

Рагнар присел на корточки рядом, посмотрел на Эйнара, потом на меня. В свете факелов его глаза казались почти черными.

Я попыталась объяснить ему про язву, но мой язык подводил меня. Я путалась, использовала неправильные слова, жестикулировала так отчаянно, что, наверное, выглядела безумной.

— Внутри... живот... дыра растет. Мед... закрывает. Капуста... помогает расти новому.

Он смотрел на меня с сомнением. Брови сошлись на переносице.

— Если он умрет?

— Тогда... я не знала достаточно. Но если не пробовать — умрет точно.

На четвертый день к Эйнару присоединился еще один больной. Старый раб, которого звали Торм. Его привели два других раба — сам он едва шел, согнувшись в три погибели. Те же симптомы — боль в животе, рвота с кровью. Но у него было что-то еще — желтоватый оттенок кожи, который я заметила при дневном свете.

Я попыталась лечить его так же. Но Торм был слабее, старше. Его руки дрожали, когда он пытался держать чашу с медовой водой. Рёбра проступали под кожей как прутья корзины. И что важнее — он не хотел жить. Я видела это в его глазах — усталость, безразличие. Потухший взгляд человека, который уже сдался.

— Зачем? — спросил он меня тихо, пока я поила его медовой водой. Голос был слабым, как шелест сухих листьев. — Зачем жить рабом? Лучше... умереть.

— Жить... всегда лучше, — попыталась убедить я.

Он покачал головой. Движение было почти незаметным, но я поняла.

К утру пятого дня Торм умер. Тихо, во сне. Я обнаружила его на рассвете — тело уже остыло, глаза были полуоткрыты, смотрели в никуда. Может, язва пробила стенку желудка. Может, сердце не выдержало. Может, он просто сдался.

Я сидела рядом с его телом на холодном земляном полу, чувствуя провал. Горечь поднималась в горле. Первая смерть, которую я не смогла предотвратить.

— Не твоя вина, — сказала Милава, присев рядом. Она положила руку мне на плечо — осторожно, словно боялась спугнуть. — Он был стар. И раб. Боги забрали его.

Но Эйнар... Эйнар встал в то же утро. Медленно, держась за стену, но встал. Лицо всё еще бледное, под глазами темные круги, но в глазах появился блеск жизни. Съел жидкую овсянку, которую я приготовила — жидкую как вода, с каплей меда — и удержал её.

— Всё еще больно, — признался он, прижимая руку к животу. — И слаб я как младенец. Но... живой.

— Будешь слабым... долго, — предупредила я, подбирая слова. — Живот... должен зажить. Месяц, может два. Никакой битвы.

— Воин, который не может сражаться, — горько усмехнулся он. Уголки губ опустились, делая его лицо еще более изможденным. — Лучше б умер.

— Нет. Живой воин, даже слабый... лучше мертвого.

И тут начался шторм.

Я проснулась от воя ветра. Он бил в стены длинного дома, словно тысяча разъяренных духов пыталась проломиться внутрь. Солома с крыши летела во все стороны, доски скрипели и стонали. Такой бури давно не было — даже старожилы удивлялись, крестясь и шепча молитвы Тору.

— Твоя буря, — прошептала Милава со страхом. Её лицо в свете масляной лампы было белым как мел.

К полудню пришли вести о Торкеле. Гонец ворвался в зал, весь мокрый от дождя и морской воды. Вода стекала с его плаща, образуя лужи на земляном полу. Три корабля пропали. Разбились о скалы у северного мыса, когда пытались выйти в море против воли ярла.

Рагнар созвал всех в зал. Люди собирались медленно, пробираясь сквозь ветер и дождь. Я стояла у стены, прижавшись спиной к холодному дереву, понимая примерно половину из того, что говорилось. Но когда он позвал меня — голос прорезал гул толпы как меч — я поняла.

Прошла через зал. Каждый шаг отдавался эхом в тишине. Соломенное покрытие шуршало под ногами. Воины смотрели — кто со страхом, прижимая руку к амулету Тора на груди, кто с недоверием, хмуря брови. Один — молодой, с жидкой бородкой — сплюнул мне под ноги. Плевок попал на край платья.

— Ведьма, — прошипел он. Слово прозвучало как проклятие.

Рагнар стоял у своего резного кресла, но не садился. В руке он держал кубок с элем. Говорил громко и медленно — специально, чтобы я поняла. Каждое слово было взвешено:

— Она сказала — буря. Буря пришла. Она лечила Эйнара. Эйнар жив. Что скажете?

— Но Торм умер! — крикнул кто-то из задних рядов. Я не видела лица в полумраке. — Она не спасла его!

— Торм был стар, — ответил Эйнар, поднимаясь с лавки. Движение далось ему с трудом, он покачнулся. Держался за стену одной рукой, другой прижимал живот. Ноги дрожали как у новорожденного жеребенка. — И я... я не здоров. Всё еще слаб как дитя. Её лечение... оно не чудо. Но я жив. Это больше, чем дал бы мне Ингвар.

— Колдовство! — настаивал тот же голос. Теперь к нему присоединились другие, зашептались, загудели как потревоженный улей.

— Может быть, — кивнул Рагнар. Он сделал глоток эля, вытер пену с усов тыльной стороной ладони. — А может — знание. Она остается. Будет моей провидицей. Но пока... Аса, — он впервые назвал меня этим именем. Оно прозвучало странно, чужеродно, но в то же время правильно. — Аса будет учить тому, что знает. Если кто-то против — вызывайте меня на хольмганг.

Тишина. Только ветер выл за стенами да потрескивали факелы. Никто не вызвал.

После собрания несколько воинов подошли ко мне. Осторожно, озираясь, чтобы другие не видели. Просили полечить — у кого рана гноится, показывая красные полосы, ползущие вверх по руке, у кого живот болит после вчерашней попойки. Но большинство смотрели с подозрением, отворачивались, когда я проходила мимо.

— Я не пойду к ведьме, — громко сказал молодой воин, тот самый, что плевался. Он стоял в кругу своих друзей, все такие же молодые, с едва пробивающимися бородами. — Лучше умру как мужчина, чем буду пить женские снадобья.

Другие кивали, хлопали его по плечу. Из тридцати человек с различными болячками ко мне обратились только пятеро. И то тайком, в темноте, шепотом прося помощи, словно совершали что-то постыдное.

Вечером, когда буря начала стихать, Рагнар нашел меня в отведенной мне каморке. Маленькое помещение, скорее чулан — три шага в длину, два в ширину. Единственная мебель — соломенный тюфяк и грубо сколоченный табурет. Я пыталась заснуть на соломе, но блохи не давали покоя — прыгали, кусались, оставляя зудящие красные точки на коже.

Он вошел без стука, пригнувшись, чтобы пройти в низкий дверной проем. В руке держал масляную лампу, которая отбрасывала пляшущие тени на стены.

— Ты сделала то, что обещала, — сказал он. В желтом свете лампы его лицо казалось вырезанным из старого дерева. — Но Эйнар слаб. И старый Торм мертв. Это твое могущество из будущего?

Я села, поджав ноги под себя, попыталась объяснить:

— Я... не бог. Не могу... всех спасти. Знаю больше, чем вы, но... не всё. Эйнар будет слабым... долго. Может, всегда. Язва... она оставляет след.

— Воин, который не может воевать, иногда хуже мертвого воина, — сказал Рагнар жестко. Но в голосе не было злости, только усталость. — Но он мой друг. И он жив. За это... спасибо.

Он развернулся к выходу, широкие плечи заслонили дверной проем. Но остановился, не оборачиваясь:

— Завтра Хильда даст тебе место получше. И мыло, как просила. И еще... учи тех, кто хочет учиться. Но не заставляй. Страх сильнее разума у многих.

Когда он ушел, шаги затихли в темноте коридора, я легла обратно на солому. Она кололась сквозь тонкую ткань платья, пахла плесенью и мышами. Два пациента — один полуживой, согбенный от боли, другой мертвый, уже остывший в земле. Недоверие большинства викингов, их суеверный страх. Язык, который я всё еще плохо понимаю, спотыкаюсь на каждом сложном слове.

Но я была жива. И Рагнар дал мне имя — Аса. Признал своей провидицей.

Это было начало. Трудное, с ошибками и смертью, но начало.

За стеной выл ветер. Моя предсказанная буря. Или просто совпадение? В свете последних углей в жаровне тени плясали на стенах, принимая странные формы.

В этом мире грань между знанием и магией была тонка как лезвие ножа. И мне предстояло балансировать на ней, надеясь не упасть.