Железный гром 2 (СИ)

Глава 17 Июль 254 года

Военный потенциал готов, конкретнее мужчин способных сражаться составлял порядка 10 тыс. человек. Это я экстраполировал сведения, которыми обладал Плещей, плюс данные полученные в результате допросов гепидо-вандальской верхушки, той ее части, что удалось пленить и разговорить из числа более-менее знающих индивидов. Такая цифра в 10 тысяч получалась, если суммировать примерную численность населения готов в тех населенных пунктах, где они проживали. Из этих расчетов следовало, что всего готов в Причерноморье проживает где-то в районе 50-ти тыс. чел.

Понятно, что мужчина способный держать оружие и профессиональный воин это вещи несколько разные, но, тем не менее, в этом количественном показателе готы превосходили драговитов более чем на одну треть. Но это, если брать без учета новых земель в той или иной форме сейчас находящиеся под контролем драговитов.

Реально же вооружить должным образом готы могли не более 3-х — 5-ти тыс. чел. Остальные же — это не воевавшее мужичье с дубьем и копьями.

Плюс к этому пару лет назад к готам в Нижнем течении Дуная присоединилось союзное им племя герулов, а это еще до 1,5 тыс. воинов.

И против таких вот, оценочно, сил, Гремислав выдвинул 6 тыс. воинов, из которых драговиты составляют половину — 3 тыс. чел. (включая 400 человек луговской дружины). Вторая половина — это балты и западно-славянские племена. Где покоренные, где мирно присоединенные в прошлом году славяне региона Карпат вождь трогать не стал, что, в общем-то, правильно. Толку от этого пополнения будет мало, больше вреда, так как плечом к плечу мы с ними ни разу не воевали, даже учебного боевого слаживания не проводили.

Ну, да вернемся к готам-тервингам, которые начали заводить близкое знакомство с просвещенной римской империей с 238 года, с нападения на город Гистрия, расположенного неподалеку от устья Дуная, впадающего в Черное море. И германцам это знакомство понравилось. После этого случая, по словам все тех же Плещея и пленных гепидо-вандалов, набеги на Римскую империю, происходившие вдоль границы по нижнему течению Дуная, между Карпатами и Черным морем следовали регулярно, через год. А пять лет назад мелкие приграничные набеги сменились самыми настоящими нападениями с использованием крупных сил. Численность готов благодаря миграции из фатерлянда возросла, отсюда и качественный скачок. Так, в 249 году под предводительством двух готских вождей — Аргаиха и Гунтериха был разграблен город Маркианополь на востоке Балканского полуострова. Через год, другой готский вождь Книва прорвался через римскую границу и пересек Дунай близ старого легионерского форта Эскус и двинулся в самое сердце Балканского полуострова, захватив город Филиппополь к югу от Гемских гор, где и зазимовал. Такая «зимняя спячка» не могла понравиться римским властям и уже в следующем году император Деций Траян что называется «пошел по шерсть — вернулся стриженным». Точнее говоря вообще не вернулся. Пытаясь перехватить отступающих готов, Деций Траян в битве при Абритте не только потерпел поражение, но и был убит. Прям Тевтобургский лес, версия 2.0. Для римской общественности случившееся стало шоком, в истории такого еще не бывало, чтобы правящий император пал в бою с варварами. Хотя Деций совсем не являлся мощной политической фигурой, по сравнению с некоторыми его другими предшественниками на троне, но сам факт, что подобного рода случай имел место быть со всей определенностью указывал на кризисное состояние в котором сейчас находилась империя. С одной стороны империю сотрясали внутренние беспорядки, с другой стороны на востоке появилась новая сила — держава Сасанидов, отвлекающая на себя значительные силы имперской армии.

Римляне после полученного апломба бросились укреплять земли близ Дуная, а готы не будь дураки, и в прошлом году, когда мы воевали с их соотечественниками, предприняли морскую экспедицию в Малую Азию, разграбив город Трапезунд.

Но в этом году, по поступающим сведениям, готы на юга плавать или ходить не собираются, а собираются разобраться с взорвавшемся северном соседом в нашем лице. Нас они уже поджидают, потому как кто-то растрезвонил о затевающемся Гремиславом походе на юг. Не удивительно, если наш вождь об этом заговорил в открытую с конца осени прошлого года. Вот кто-то готам и донес.

Единственное, что радует, так это то, что оставшиеся одни, без готов, в низовьях Дуная герулы в этом году в войне против нас к своим германским коллегам присоединиться скорее всего не смогут. У герулов в том регионе нарисовались проблемы с дакийскими племенами — карпами — коренными обитателями этих мест.

Тоже самое и с сарматами, не думаю, что они впишутся за готов, которые всего лишь два десятка лет назад потеснили степняков с их же собственных земель. Хотя тут варианты возможны, если, конечно, готы не поскупятся деньгами. Но, честно говоря, это выглядит сомнительно, учитывая сам характер и нравы этого разбойничьего германского народа, пришедшего в эти края грабить всех и вся.

Примерно такого характера мысли роились в моей голове, в то время когда я находился на ладейной палубе, мерно раскачивающейся на днепровской речной волне, равномерно вздымались и опускались ряды весел. Хотя ладья могла спокойно идти вниз по течению и без гребли, но наш адмирал Карась безустанно продолжал тренировать таким способом экипажи ладей. Устье Припяти наш речной флот прошел сегодня в полдень. Оставленный вестник от Гремислава сообщил, что готы пришли в земли полян, объединив с ними против нас свои силы. Гремислав, дожидаясь нас встал в четырех «днищах» пути от устья Припяти, по дороге туда пограбив местных полян. С учетом нашей скорости, уже завтра наша судовая рать должна будет присоединиться к основным силам.

За бортом простиралась лесостепь, особенно густо в этих местах лес произрастал в балках речек и ручьев впадающих в Днепр. А так все больше на глаза попадались рощи, что были не чета нашим припятьским дремучим бурьянам.

Полюбоваться природой мне не дали.

— Посмотри Див вон туда, — тронул меня за плечо Ладислав, путешествующий вместе со мной и со своей «артиллерией», груженной как под палубой в разобранном виде, так и размещающейся в виде тяжелых арбалетов на палубе лодок.

Я повернулся в указанную им сторону и увидел до боли знакомую картину — сожженную до тла деревеньку полян. Возле почерневших, местами все еще еле дымящих остов хижин в беспорядке валялись тела — изрубленные, с торчащими в них стрелами, рядом на деревьях висели женщины и дети с распоротыми животами. С того берега отчетливо тянуло дымом.

— Наши? — то ли спросил, то ли констатировал факт брательник.

Не успел я ответить, как с передовой ладьи, шедшей под управлением Карася, раздался условленный сигнал из рога, призывающий убрать паруса и перейти на греблю. Матросы немедля бросились стравлять парус.

— Что там такое? — вытянувшись в струнку и приставив ладонь ко лбу, устремил взгляд вдаль Тороп.

— Чую, что ничего хорошего. Готовься лучше к огненному бою свои самострелы.

Ладислав агакнул и побежал раздавать команды своим находящимся на борту «артиллеристам». Я тоже поспешил в трюм облачиться в доспехи.

Поднявшись на палубу, я увидел приближающиеся к нам лодки. Это, несомненно, были готы. Подобного типа суда я лично видел, когда с Плещеем плавал к ним торговать. Лодки эти были сделаны из дубовых досок, безмачтовые, беспалубные, длиной в два десятка метров, шириной в два с половиной — три метра. Как показывает недавнее нападение готов на Трапезунд, корабли эти совершенно точно обладали мореходными качествами. Лодки вмещали пятнадцать пар гребцов сидящих на узких скамейках установленных на шпангоутах и рулевого. Я насчитал около трех десятков лодок, а это девятьсот гребцов, они же воины.

Чтобы друг другу не мешать наши черные, покрашенные дегтем ладьи, словно хищные рыбы, принялись расходиться веером, перекрывая Днепр.

— Правим к тем лодкам, — указал Ладиславу его будущие цели наш рулевой, и брательник поспешил к установленным на носу лодки арбалетам.

К этому момент весь не задействованный в гребле экипаж, а это почти полсотни человек, уже успел облачиться в доспехи и, разобрав с бортов укрепленные там щиты, собрались в центре ладьи.

— Гребите шустрее! — правя кормилом покрикивал луженой глоткой рулевой на гребцов своими веслами вспенивающих, словно миксеры, воду за бортом. Наша ладья, как и ее соседки справа и слева не шла, а просто летела по волне, под ее острым носом вода за малым едва не закипала от бурления. А готы, по мере приближения нашего флота, похоже, резко утрачивали свой боевой энтузиазм, грести на своих лодках они практически перестали, спешно готовясь к абордажному бою. Но тут их ждало разочарование, вступать с ними в ближний бой в наши планы не входило, тем более их и количественно было даже немногим больше нашей судовой рати.

Готов было уже хорошо видно, каждый десятый имел кожаный доспех с металлическими пластинами, остальные обходились кожами, да шкурами.

Рулевой, вслед за флагманом — Карасем, отдал команду «сушить весла» когда мы приблизились на дистанцию в полсотни метров. Приободренные готы, думая, что мы их испугались, дружно повскакивали со своих скамеек, и принялись колотить топорами и мечами по щитам, издавая при этом дикие звуки. В их рядах то там, то здесь виднелись длинные шесты с крюками, которыми немцы планировали цепляться за борт вражеского корабля и притягивать к себе для последующего абордажа.

И тут от ладей по кораблям готов, расчерчивая дымные дорожки, ударили наши крепостные арбалеты, выстреливая сосудами с огнесмесью. И вой готов сразу сменил тональность, с воинственного на испуганный вой ужаса. Сразу от нескольких готских лодок вверх взметнулись струи огня и черного дыма, в отдельных местах загорелась речная вода, точнее говоря расползшаяся из лопнувших сосудов покрывшая воду пленка. Хорошо еще, что наш флот стоял выше по течению, и горящая пленка уплывала от нас, а не плыла к нам. Это я понял только сейчас, ранее об этом даже не задумывался, иначе нам пришлось бы самим спасаться бегством от своего же собственного огненного оружия.

Обстрел не затихал ни на минуту. Отдельные лодки уже полыхали кострами, с них горящие и целые немцы прыгали за борт. Наши стрелки — лучники и арбалетчики в эти минуты тоже не бездействовали, осыпая врага стрелами и болтами. Их стрельба стала весьма эффективной, последнее о чем думали немцы в эти жаркие в прямом и переносном смысле минуты, так это о своих щитах, ими уже никто не укрывался, кто греб веслами пытаясь разорвать с нами дистанцию, кто пытался бороться с огнем заливая его водой, но лишь еще больше усиливал рокочущее пламя.

Из огненной западни сумело вырваться около десятка лодок. Огибая горящие пятна на реке, мы устремились за ними в погоню. Над ладьями захлопали паруса, благодаря попутному ветру скорость возросла, ладьи снова «полетели» быстро нагоняя врагов и методично их уничтожая, подпаливая одну лодку за другой. Не ушел никто, хотя немцы и кинулись врассыпную, отчаянно шлепая веслами по воде, но теперь уже численный перевес по количеству кораблей был на нашей стороне, чем мы сполна и воспользовались, разобрав цели для преследования и последующего уничтожения. Уже к шести часам вечера весь готский флот был уничтожен, утонув в речной воде и испарившись черным дымом в небеса.

На ночь, заякорив ладьи, встали в одном из затонов. В розовых искрящих бликах на воде заходящего солнца сейчас они мирно покачивались, словно отдыхали после тяжелого трудового дня. Рядом с ладьями обессилевшие от сумасшедшей гребли воины без сил валялись на пляже. И это еще с учетом того, что при погоне за готами мы периодически меняли команды гребцов, ведь у нас при полном экипаже ладьи под семьдесят человек, предусмотрено лишь двадцать четыре гребца, вот, чтобы нагрузка для всех получилась равномерной, мы судовую команду и тасовали в течение дня.

Люди отдыхали, а я еще полночи допрашивал подобранных из воды готов и узнал много интересного об их планах, пока, к счастью, несостоявшихся. Выяснилось, что в десятке километров ниже по течению от нашей стоянки располагался готский лагерь, в котором дислоцировано до 2-х тыс. воинов под предводительством того самого, знаменитого в здешних краях, вождя под именем Книва. Вначале я пленникам не верил, не мог наш вождь просто пройти и оставить у себя в тылу такие крупные силы неприятеля. Но не все так просто. Оказывается, готы, но не все готы, а лишь часть их засадных сил специально пропустили войско Гремислава и теперь собранные там войска должны будут поучаствовать в намечающемся генеральном сражении, ударив по Гремиславу с тыла, в момент, когда он сцепится с основными силами немцев. И сейчас собравшиеся в соседнем от нас лагере германцы ждут возвращения своего «непотопляемого» флота. Ведь готы привыкли иметь дело со славянскими лодками-однодревками, которые для собранных немцами речного флота были на один зуб.

Вот мы их завтра и удивим, считай что дождались! Это как из серии, когда мужик на удочку ловил мелкую рыбешку, а поймал акулу.

В любом случае, судовую рать возглавлял я, и принимаемые решения тоже всецело зависели от меня. А надумал я не много не мало, а десантную операцию. Сам процесс десантирования у нас в том месяце активно отрабатывался на практике. Каждые две ладьи, их экипаж образовывал терцию личным составом до 140 человек. Берег в месте высадки позволял спокойно «припарковать» все двенадцать ладей, выстроив шесть терций-каре и сразу двинуть их на лагерь врага. Завтра отчалим с первыми лучами солнца и атакуем врага на рассвете, то есть если смотреть в часовом измерении, нападем фактически ночью, когда все спят.

В двух сотнях метров от берега, на обширной пустоши окруженной рощицами, шедшая впереди в отрыве от основной флотилии разведывательная лодка засекла воинский лагерь. После подтверждения информации мы туда и рванули на всех парах, то есть парусах.

К сожалению ладьи заметили и по мере нашего приближения к берегу, готский лагерь стремительно просыпался, издали напоминая растревоженный муравейник. Команды ладей спрыгивали с бортов, выстраиваясь в терции. Под завывания боевых рогов готы тоже выстраивались лицом к берегу, калейдоскопом мелькали раскрашенные щиты, колыхались копья. Строй у них, правда, выходил какой-то кривоватый и с зияющими в нем дырами. К этому времени носы наших ладей врезались в берег и судовая рать начала оперативно выстраиваться прямо перед лодками, которые, при приближении противника еще дадут ему «подкурить», ведь люди Ладислава уже взводили крепостные арбалеты и готовили в полет сосуды с горючим.

Немцы некоторое время улюлюкали, а потом и вовсе хлынули волной, мне показалось даже, что это произошло без соответствующей команды от их военноначальников, во всяком случае, звука боевого рога с их стороны я не услышал. На головы готов, спешивших навстречу смерти, обрушился ливень стрел, болтов, снарядов с «напалмом». Сраженные готы кувыркались, падали, горели, но основная масса, не считаясь с потерями, продолжала бежать напролом. От залпов германских дротиков ломались драговитские щиты, трещали от ударов скрещивающиеся копья, земельками мечи и топоры. Началась резня.

Пронзительно крича, наперевес с копьями, топорами и мечами, готы перепрыгивали через павших товарищей «затапливали» своими телами наши ощетинившиеся ежиками копий и мечей терции, при этом регулярно ловя прилетающие из их недр стрелы и болты.

Ежеминутно, в массе своей бездоспешные немцы умирили у терций десятками. Любая выпущенная и попавшая в цель стрела, не говоря уж о болтах так или иначе, летально или раня, но выводила готских воинов из боя. К тому же драговитские воины по нападавшим не только стреляли, но и на переднем плане их активно кололи копьями, рубили топорами на длинной рукояти и мечами. Параллельно беспрерывная стрельба командами Ладислава велась со стоявших у берега кораблей. Мы с Ладиславом, вооружившись арбалетами, воевали с борта нашей ладьи. Безопасно здесь не было, немногочисленные готские лучники, ввиду того, что по окруженным соотечественниками терциям настильно стрелять не могли, перевели свое внимание на наши ладьи, удобно для прицельной стрельбы возвышающиеся над берегом и местом боя. Вот какой-то арбалетчик привстал рядом со мной, нажал на спуск и тут же упал навзничь со стрелой в горле, брызжа кровью. Некоторые «особо одаренные» готы группами войдя в воду попытались карабкаться на ладьи, но быстро об этом пожалели, попадав назад в воду окровавленными телами.

То и дело в тыл отходили залитые кровью готы с торчащими из их тел стрелами или колото-рубленными ранами. Вскоре я заметил, что к раненным все больше и больше присоединяются здоровые дезертиры, стараясь под видом пострадавших скрыться с поля боя. Скоро подходы к терциям оказались забиты телами, тормозя и мешая новым волнам наступающих вступать в ближний бой. Стрелы и болты ежесекундно впивались в толпу пробирающуюся через людские завалы.

А в задних рядах немцев кругом все горело и чадило черным дымом, слышались душераздирающие крики заживо сгораемых людей. Ветер, как назло, клубы дыма относил к реке, дышать было трудно, ело глаза. И вдруг и так не слабый шумовой фон резко возрос. Немцы вначале, казалось бы, все вдруг оглушительно закричали, а потом и вовсе побежали назад. И это событие произошло в тот момент, как только с торчащим арбалетным болтом в груди наземь завалился облаченный в римский доспех здоровенный готский воин. Некоторое время он сучил ногами по земле, из горла доносилось клокочущее дыхание, а потом и вовсе он недвижимо замер. Это был, как позже выяснится, готский вождь Книва.

И если задние ряды атакующих сумели выйти из боя с минимальными потерями, то сражающимся на переднем плане не повезло так просто сбежать. Обсыпаемые стрелами и болтами, укрываясь уцелевшими щитами, они медленно пятились назад, устилая за собой землю павшими товарищами.

По моей команде боевой рог подал терциям сигналы — разворот в фалангу и к атаке. И если драговитские воины дисциплинировано начали выполнять команды, то балтов и западных славян понесло, их охватило прям какое-то безумие — они всем скопом, с кровожадным воем, словно свора одичавших собак, ринулись преследовать уже не отступающих, а просто бежащих от нас готов Книвы.

В клубах дыма проступали очертания готского лагеря, первыми там оказались толпы балто-славян из новых земель. Остатки готов за свое брошенное имущество даже и не думали сражаться, устремившись дальше в соседствующие с лагерем дубровые рощи. Преследовать в лесах их не стали, в лагере началась мародерка. А «артиллеристы» Ладислава, спустившись с ладей, занялись другим важным делом — добивать всех раненных, а я расспросом и допросом еще живых готских командиров.

После боя днепровский берег был усеян изломанными, скрючившимися телами, словно вынесенным в половодье на берег топляком. У некоторых наших воинов, например, у «артиллеристов» Ладислава после кровопролитного боя, в котором по понятным причинам они участвовали лишь опосредованно, воюя с готами в основном на дистанции выстрела арбалета, сил для веселья оставалось хоть отбавляй.

От усердия высунув язык, Ладислав аккуратно отделил от туловища голову вождя Книвы, насадив ее на копье. Затем он вместе со своими людьми и отрезанной головой взошел на флагманский корабль Карася и установил копье с головой на носу ладьи, так, что бывший готский предводитель смотрел вперед, точно по курсу корабля. Все это проделывалось под шутливые комментарии окружающих и взрывы радостного хохота. Про себя же я подумал, хорошо хоть эту падаль Тороп не на нашей ладье вздумал устанавливать, а на борту нашего «адмирала».

Валящиеся от усталости с ног воины в основном разместились в бывшем готском лагере. Сегодня, определенно, отчалить на ладьях никак не выйдет, но завтра, «кровь из носу», нам следует обязательно присоединиться к основным силам Гремислава.