Бояръ-Аниме. Газлайтер. Том 33

Глава 9

Сторожевой город, Херувимия

Пока Габриэлла занята поисками участка под новый Исследовательский центр Филинова, Архил не может найти себе места. Мысли сира рвутся в разные стороны, душа неспокойна. Недавно он вместе с братом, лордом Эросом, навещал леди Лазурь, свою племянницу, в усадьбе королевы Светланы. Златокрылая девочка лежала в Колыбели, смеялась рядом с бескрылым Славиком. Куда больше Архила задело то, что это означало. Херувимия уже не та. Она менялась, менялась стремительно, и Архил никак не мог уловить тот миг, когда всё повернулось вспять. И катализатором изменений был Филинов.

Всего за считанные дни произошли вещи, в которые прежде он не поверил бы. В Совет Домов теперь входил бескрылый — ещё недавно это казалось невозможным, почти кощунственным. А вот теперь — реальность. Бескрылый Филинов скупал земли за Сторожевым городом, словно собирался выстроить собственную державу. Кровавые Рвачи, которых раньше считали отработанными штурмовиками, подлежащими фильтрационным лагерям, вдруг стали героями. Их чествовали, о них говорили с уважением, а их ментальные установки и лекарственные добавки стали предметом зависти. Многие лорды Херувимии желали для своей гвардии то же самое, что сделал Филинов, и платили за это щедро. Деньги текли к нему рекой.

И это было только начало. Филинов менял Херувимию. Он двигал пласты, ломал привычное устройство мира, и все вокруг вынуждены были либо подстраиваться, либо оставаться в стороне и обрекать себя на забвение.

Но сильнее всего Архила тревожило другое. Габриэлла тоже изменилась. Ещё вчера блондинка была настоящей сукой, и Архил знал это лучше других, хотя всё равно втрескался в неё по уши. Он прекрасно отдавал себе отчёт, что привязался к той, кто едва ли заслуживала его чувств. Но теперь — он почти не узнавал её. Габриэлла стала другой. Менее жестокой? Более человечной? Он не мог до конца объяснить, но перемена была очевидной. И уж не из-за того ли, что её без конца гладили эти теневые тентакли, непонятно откуда вылезающие?

Сам же Архил всё ещё оставался пленником Филинова. Пусть и без кандалов, но это мало что меняло. Браслет из сплава мидасия и антимагического металла он уже отдал, но разве это свобода? Всё равно он обязан работать на Филинова. Исследовательский центр, который вскоре появится, ждал его.

Вот и сидел теперь он с одним из своих приятелей на возвышенности в городском парке, глядя вниз на аккуратные тропинки, площадки и прохожих. Приятель, кузен по линии матери, не скрывал неприязни к бескрылым чужакам, откровенный ксенофоб, и привычно изливал яд. Он рассказывал гадости про Филинова, про его супруг. Архил слушал вполуха, не особо возражал, хотя внутри не соглашался.

Шум снизу отвлёк их. По парку двигался демон-гидра с множеством лап. Каким-то образом он сумел прокопать себе путь под Демонической стеной и проникнуть внутрь города. Громадина пробиралась, ломая скамейки и сметая кустарники, а гулявшие херувимы, вопя, разлетались.

Кузен нахмурился и, словно оправдываясь перед самим собой, пробурчал:

— Да зачем нам помогать? Это дело городской стражи.

Архил только хмыкнул, а затем резко поднялся и рванул вниз, раскрыв красные крылья. Он не собирался сидеть и наблюдать. Но, к его удивлению, впереди уже мелькали серокрылые фигуры. Кровавые Рвачи в новой чёрной экипировке успели среагировать первыми. Из громобоев по демону грянули первые залпы.

Архил присоединился без колебаний. Его крылья вспыхнули, и он обрушил на астралососа шквал огня. Пламя хлестало, взрывалось, обволакивало тварь со всех сторон. Вместе с Рвачами они загнали демона в огненное кольцо, и через несколько минут от него не осталось ничего, кроме обугленного пепла.

— Неплохо вы зарядили, сир Архил, — с уважением бросил один из Рвачей, вытирая со лба копоть. Огромный чернокожий херувим нависал над Архилом, как гигант.

Архил усмехнулся.

— Как тебя зовут, штурмовик?

— Ганнибал, сир.

— А вы что здесь делаете?

— Патрулируем город, как приказал нам король Данила, — ответили они без всякой помпы.

На лице Архила появилась кривая, но тёплая улыбка. Он взглянул на сидящего вдалеке кузена и решил, что хочет провести вечер в более достойной компании. И гвардейцы Филинова более чем её заслуживают.

— Ну что ж, в таком случае пойдёмте выпьем. За короля Данила и его приказы. Я угощаю.

Рвачи переглянулись, но приглашение приняли. И, пока они летели рядом, Архил поймал себя на мысли, что Херувимия меняется быстрее, чем он успевает к этому привыкать. Но, возможно, это и неплохо.

Молодильный сад, Багровые земли

Лакомка занималась в своей личной лаборатории в Примолодье, на опушке Молодильного сада, и работала без остановки, будто сама была частью механизма, не знающего усталости. Щипцами она осторожно вытаскивала один за другим одержимые пурпурные листья киксы и перекладывала их в отдельные колбы. Каждый лист был погружён в особый раствор, удерживающий демоническую скверну, не дающий ей рассеяться слишком быстро. Процесс был долгим и требовал предельного внимания, потому что стоило допустить малейшую оплошность — и вся партия испортилась бы. Лакомка уже узнала, что именно такие листья использовала Габриэлла, когда пыталась отравить маленькую Лазурь в чреве своей сестры, подмешав их в чай. И теперь альва рассчитывала, что новые антидоты, полученные на основе этих листьев, смогут если не полностью исцелить девочку, то хотя бы остановить болезнь.

На диване неподалёку, удобно устроившись в полосатом облике тигрицы, лежала Красивая. Оборотница прищурилась, лениво наблюдая за тем, как ловко королева двигает пальцами. Лакомка, не поднимая головы от своих растворов, в полголоса обратилась к ней:

— Диана, тебе не хотелось бы вечером чай попить на веранде?

Красивая лишь лениво покосилась на пустую миску из-под молока, хмыкнула себе под нос и протяжно замурлыкала, даже лапой не пошевелив.

Лакомка усмехнулась.

— Ну ты ведь девушка, Диан. Почему ты только при Дане оборачиваешься? Хоть иногда могла бы и по-человечески посидеть со мной.

Красивая демонстративно отвернулась, хвостом сбила подушку с дивана, мол, иди в жопу.

Лакомка фыркнула:

— Ну понятно всё с тобой…

Хвост тигрицы вдруг встал трубой, шерсть на загривке поднялась дыбом, и из её тени рванулись наружу десятки теневых кошек. Они выскользнули в проход, почти не касаясь пола, и исчезли в коридоре.

Прошло всего несколько мгновений, и в дверях показались вооружённые гвардейцы. Один из них поклонился и громко произнёс:

— Королева Лакомка, у нас известие. К нам прибыло одно из племён многоруких степняков.

Лакомка спокойно отложила щипцы и скрестила руки.

— Да, Красивая уже отреагировала первой.

Гвардеец заметно поёжился, когда снова посмотрел в сторону коридора, где ещё недавно шуршали невидимые тени.

— Степняки пришли подать заявку на подданство к королю Даниле, — добавил. — И… могли бы вы, пожалуйста, убрать своих теневых кошек? Они… слишком беспокойно себя ведут.

— Ах, так это наши новые подданные⁈ — округлила глаза. — Красивая, отзови своих кисюль! Не хватало, чтобы они ещё погрызли наших будущих индейцев.

— Мррр, — Красивая, поднявшись, послушно юркнула в проход, едва не столкнув гвардейца.

Я стою перед воротами замка Мадам Паутины, именуемого «Тайна Ночи». Рядом со мной — Змейка в своей боевой форме: она принципиально обнажённая, вся в броне собственной чешуи и когтей. Рядом с безразличным видом качается Грандбомж, а рядом стоит Бер, уже инстинктивно потянувшийся к фламбергу на поясе.

Перед нами, у ворот, выстроились два ряда чёрных марионеток. А между ними, словно хозяйка театра, застыла Мадам Паутина, и только жёлтые глаза выдают в этой сексуальной брюнетке родство с Горгонами.

Замечаю:

— Мадам, вы вряд ли родственница Змейки.

Высокая девушка усмехается:

— Змейка, значит? Нет, конечно, король Данила. Но мы одной породы. Когда-то и я была в третьей формации.

Она поднимает руку, и на глазах кожа покрывается голубой пластинчатой чешуёй, пальцы удлиняются, превращаются в когти. Через секунду чешуя исчезает, и рука снова выглядит ухоженной и тонкой.

Я киваю:

— Значит, такова четвёртая формация зверя. Это уже не разделение на обычное и боевое обличья. Это единая форма, которая спокойно переходит из боевого состояния в человеческое. Слияние звериного и разумного. Горгона в таком случае может произвольно изменять плоть, покрываться чешуёй, усиливать отдельные части тела, переходить частично в звериный облик. Это гибрид, который полностью контролирует обе свои сущности.

— Верно, король Данила, — гордо произносит Мадам Паутина, и её жёлтые глаза сверкнули от интереса. — Вот мы и увиделись, и я пока очень довольна нашей встречей. А вы?

— Мне тоже есть чему порадоваться, Мадам, — соглашаюсь. — Например, информации о зверях.

Она подходит ближе к Змейке и явно наслаждается моментом. Скользит взглядом по её пышным формам под боевыми пластинами, задерживается на изгибах, явно дразнит. Змейка шипит в ответ и демонстративно показывает ей средний палец сразу на трёх руках.

Мадам Паутина только усмехается и наклоняет голову набок:

— А где же твой вожак, сестрёнка? Без вожака до третьей формации не добраться. Он катализатор роста, фака.

Змейка резко кивает в мою сторону:

— Мазака.

— Ах, вот как… — Мадам Паутина чуть приподнимает изогнутые брови. — Ты — её вожак, король Данила? Интересно. Впервые вижу подобное. Король Данила, позвольте пригласить вас и ваших гвардейцев на ужин.

Она улыбается и отворачивается. Неторопливо идёт к воротам через коридор марионеток, покачивая пышными бёдрами под тёмным платьем. Знает, чертовка, чем приковывать мужские взгляды.

Змейка всё ещё зло шипит, но смотрит на меня, словно ожидая команды.

— Ну что ж, — киваю я своим. — Нас пригласила хозяйка. Пойдёмте.

Я иду первым. Остальные следуют чуть позади. Почётный караул выстроен ровно по обе стороны от ворот, ведущих вглубь замка. Марионетки стоят неподвижно, выточенные из черноты. Я не тороплюсь, шагаю медленно, внимательно разглядываю почётный караул.

Лица у марионеток абсолютно одинаковые — гладкие и чёрные, словно вырезанные из цельного куска Тьмы. Ни черт, ни глаз, ни отверстий, лишь плоские маски. Внутри есть разумы. Запертые, задавленные, но всё ещё живые. Не иллюзия, не звериный разум. Это пленённые люди, заключённые в эти оболочки из твёрдой Тьмы.

В голове звучит мыслеречь взволнованного Бера:

— Что это такое, Данила? Искусственные твари?

Отвечаю в том же канале, не сбавляя шага:

— Неа. Снаружи кокон из Тьмы, а внутри — разум пленённого человека. Это не просто куклы. Каждый из них — маг, обладавший своей магией. Теперь же их разум затуманен магией, подавлен, подчинён Мадам Паутине.

— Ну ни хрена себе садистка! — Бер переволновался. — И мы серьёзно пойдём ужинать к этой живодёрке⁈

— Ага, — отвечаю. — Но ты можешь подождать за забором.

Заурчавший живот Бера явно протестует против такого предложения.

— Ну уж нет! Я вас не брошу в смертельной опасности!

Даже Грандбомж, который, конечно, повидал немало и обычно напоминает бомжеватого буддийского монаха, познавшего дзен, ведёт себя иначе. Ему неуютно. Он смотрит на чёрные фигуры и просит:

— Убей…

В этот раз он просит не для себя, а для марионеток.

— Ты прав, дружище, — киваю. — Убить их действительно стоит, чтобы прекратить мучения. Но попозже.

Преодолев двор замка, мы поднимаемся в мрачный зал. В центре возвышается длинный стол, накрытый белой скатертью. Блюда до боли знакомые: пельмени, чебуреки, блины, ватрушки — еда из маминого ресторана. Совпадение? Не думаю.

Мадам Паутина садится во главе стола. Рядом с ней рассаживаются четыре марионетки.

— Присаживайтесь, король Данила, — мило улыбается хозяйка Тайны Ночи. — Я заказала пищу из вашего мира. Лишь вино моё.

— Это очень любезно, Мадам.

Я вместе со своими занимаю места напротив. Мне достаётся стул во главе стола, лицом к лицу с Мадам Паутины.

— Даня, блин, их тут до хрена! — по мыслеречи ругается Бер.

Вдоль стен неподвижно по бокам от стола стоят марионетки, копии тех, что стояли у ворот.

— Только заметил, что ли? — хмыкаю.

Змейка опять шипит, вертя головой. Грандбомж снова поймал дзен и глядит незрячими глазами на суету вокруг.

— Значит, начнём ужин? — весело произношу я и берусь за кастрюлю с пельменями, щедро наваливая себе в тарелку. Не забываю прихватить и плошку со сметаной.

Мадам поощрительно улыбнулась на мой залихватский наскок на её стол. А у Бера аппетит вдруг пропал, он глазеет на марионеток, поглядывая на мою жующую физиономию:

— Даня, и как тебе кусок в горло только лезет⁈ — опять по мыслеречи жалуется кузен.

— Это же из маминого ресторана. А что не так?

— Мы же под конвоем! И вообще почему Мадам Паутина — Горгона? Она же должна быть паучихой, разве нет?

— Какой ты всё-таки зацикленный на названиях. Это говорит тот самый Бер, который назвал тощую теневую «шпалу» «Могучим».

Бер тут же фыркает:

— Он не тощий. Он стройный.

Но почему-то ем я один. Ну ладно, ещё Мадам режет себе потихоньку котлетку. Закидываю чебурек Змейке на тарелку, а она благодарно рычит:

— Фака.

Губы Мадам Паутины растягиваются в хищной улыбке, и она обращается прямо к Змейке, смакуя каждое слово:

— Знаешь, я даже завидую тебе, сестра. У тебя ведь такой заботливый вожак. А ещё и симпатичный.

Она облизывает губы. Её язык в движении незаметно меняется: он вытягивается, раздваивается, становится змеиным. Пухлые губы пунцово блестят, будто покрытые красной помадой. На миг её волосы превращаются в извивающихся змей, шипящих и шевелящихся, а затем вновь становятся мягкими и шелковистыми прядями с голубоватым отливом.

Я, жуя, произношу:

— Спасибо за комплимент, Мадам. И за то, что согласились помочь мне и Председателю.

Она слегка склоняет голову:

— С Председателем спорить не принято. Кстати, об этом. Я уже передала Лорду Тени тварь. Ну ту самую, которая должна тебя убить.

— Благодарю, Мадам, — кивнув, продолжаю жевать пельмень.

Она продолжает мило улыбаться, поигрывая своим змеиным язычком:

— Что ж, и свою награду я тоже получила.

— Какую же, Мадам?

— Я увидела короля, который прошёл Всплеск Первозданной Тьмы. Лорд Тень говорил, что ты это сделал. Он вообще только о тебе и болтал в последнее время. Если бы он мне нравился в самом деле, я бы ревновала его к тебе, король Данила.

— А Лорд Тень вас любит?

Мадам Паутина хмыкает:

— Безумно. До глупости. Этот неудачник мечтает подчинить себе всю Тьму. А я — её порождение.

— Нет, Мадам, — взглянув ей в глаза, качаю головой. — Ты самая обычная Горгона. Магией Тьмы владеешь, да, но тело у тебя из плоти и крови. Ты не порождение Тьмы, ты всего лишь существо, изменённое ею.

Она недовольно удлиняет клыки:

— Много ты знаешь, человек!

— Что-то да знаю, — пожимаю плечами.

— Ой, да что ты можешь знать о Первозданной Тьме? — заворчала она, словно задетая за живое. — Да, ты её прошёл, молодец. Но сколько дней ты там прожил? Пять? Десять? А меня туда сбросили, когда я была ещё в третьей формации. Нас скинули туда вместе с моим вожаком. Это сделали злые люди. И он погиб там, в Тьме. А я выжила. И вышла оттуда спустя годы уже не той, кем была. Так и появилась Мадам Паутина.

— Фака, — шипит Змейка, сжав когти, будто готовая броситься.

Паутина даже не смотрит на неё, пялится на меня и пытается доказать что-то:

— А знаешь, как я стала «четвёркой»?

— Кажется, ты жаждешь поделиться, — приподнимаю бровь.

— Опять всё знаешь? — она разъярённо отбрасывает вилку с ножом на пол. Хоттабыч не преувеличил, когда назвал эту сударыню вспыльчивой и инфантильной. — А я всё равно поделюсь! Для четвёртой формации нужно убить своего вожака. Вот так вот! Без этого скачка не будет. Без смерти вожака ничего не выйдет.

Я протягиваю руку, беру со стола чебурек, откусываю и, не меняя выражения лица, говорю с полной невозмутимостью:

— Вкусный.

Мадам Паутина моргает, явно сбитая с толку моей реакцией. Её красивое лицо дрогнуло, и в голосе появляется недоумение:

— Тебя вообще не пронять? Ах да, ты же прошёл Всплеск Первозданной Тьмы. Он не смог тебя покорить. Ты остался самим собой? Но ведь это невозможно. Ты должен был напитаться ею, пропитаться до самых костей. Как и я.

Я со вздохом кладу недоеденный чебурек обратно на тарелку. Болтливая же собеседница попалась. Пока тщательно вытираю пальцы о салфетку, произношу равнодушно:

— Я остался человеком, Мадам. А ты осталась Горгоной. Да, тебе пришлось пройти через многое — ты убила своего вожака, стала «четвёркой» и к тому же получила Дар Тьмы. Но всё это не отменяет главного. Ты женщина, и тебе всё равно нужен вожак. Такова природа, и от неё никуда не уйти.

Мадам Паутина смотрит на меня угрюмо и внезапно встаёт. Её платье колышется, и она начинает обходить стол быстрым шагом, не сводя с меня взгляда. Я никак не реагирую и жестом успокаиваю Змейку, не забыв бросить грустный взгляд на остывающий чебурек.

Мадам останавливается за моей спиной, наклоняется и кладёт руки мне на плечи. Её пальцы удлиняются, становятся когтистыми, едва царапают мою кожу через ткань. В следующее мгновение она прижимается ко мне вплотную горячим телом, и её дыхание касается уха.

Шёпот звучит почти интимно:

— Король Данила, стань моим вожаком, раз понимаешь меня. Ты тоже вышел из Всплеска и знаешь, что он делает с душой. Мы пережили одно и то же. Мы одинаковые.

Мои перепончатые пальцы! Вот это я попал так попал. Сейчас отвергну эту поехавшую штучку — и все марионетки набросятся разом. Надо бы подойти с умом…

Змейка резко шипит:

— Уберрри ррруки от маего мазаки! — и, схватив когтистой рукой кастрюлю с пельменями, швыряет в личико Мадам, так что пельмешки втыкаются в её удлинившиеся клыки.

Она тут же отшатывается и яростно плюётся, схватив салфетку со стола и вытирая лицо.

— Ах ты дрянь, фака!

Что ж, «с умом» не получилось.

— Ты занятная, но я уже занят, сама видишь, — поворачиваюсь вполоборота, не вставая. — У меня есть своя змееволосая.

Мадам раздражённо прижимается ко мне сзади грудью и обнимает руками за шею:

— Но почему же ты отказываешься?.. Я красивая. — Она кивает в сторону Змейки и бросает с презрением: — Я куда сильнее её. Эта «третья» никогда не станет «четвёркой», — воркует она, приводя доводы. — Третья должна убить тебя, чтобы получить четвёртую формацию. Это единственный путь. Но я уже «четвёрка».

Откинувшись назад на грудь Мадам, я отвечаю просто:

— Ты принесла вкусные чебуреки… но этого недостаточно, чтобы я стал твоим вожаком.

Её глаза мгновенно темнеют. Улыбка исчезает. Она отшатывается, и в ту же секунду лицо искажается от ярости. Кожа покрывается голубыми пластинами. Волосы с треском превращаются в клубок змей, они шипят, извиваются. Лицо вытягивается, когти вырастают из пальцев. Мышцы набухают, разрывая платье. Из плеч с хрустом, как будто рвётся плоть и кости ломаются, появляется вторая пара рук.

Она рычит, голос её становится низким, гортанным, в нём вибрирует звериная ярость:

— Нельзя отвергать Горгону, фака!

Бер и Змейка уже вскочили, остались сидеть только мы с Грандбомжем. Четвёрка марионеток за столом тоже ещё сидит. Я равнодушно киваю в их сторону:

— А почему эти четверо без пленных внутри? — действительно, внутри четвёрки не ощущаются разумы заточённых.

Мадам Паутина оскаливается:

— Потому что они подготовлены под тебя и твоих псов, фака.

По её слову четверо чёрных синхронно встают. В следующую секунду их тела начинают раскрываться, будто створки раковин. Плечи разламываются, грудь расходится, живот трескается с глухим хрустом. Изнутри зияет полая пустота. Чёрные оболочки качаются.

— Вы станете их содержимым, — весело поясняет Мадам Паутина с мстительным обещанием.

Я смотрю на раскрытые оболочки, на эти полые марионетки, и мгновенно осознаю весь процесс. Сначала «раковина» поглощает пленника. Тот врастает внутрь, растворяется, становится узником передвижной темницы. Его тело запирается в теневой конструкции, и он теряет всё — свободу, волю, собственный голос. Оболочка отравляет мозг, и вскоре он готов делать всё, что прикажет Мадам Паутина.

— А как же предложение стать твоим вожаком? — хмыкаю.

— У тебя был выбор! — гремит рассерженная хищница. — Я — вершина эволюции Горгон, фака! Но ты предпочёл жалкую «третью»!

— Ой, не гони, — не поддаюсь я. — Ты просто хотела уделать Змейку и почесать свое ЧСВ. Никакого вожака тебе не надо.

— Как ты смеешь обвинять меня во лжи⁈ — задело ее за живое.

— Даня, я всё понимаю, тебе интересно болтать с этой чокнутой, но не пора ли выбираться отсюда? — передаёт Бер в мыслеречь, его ментальный голос дрожит от напряжения.

— Правда, что-то мы засиделись, — отвечаю я вслух, поднимаясь из-за стола. Но замираю, задумавшись. — Кстати… я же обещал награду своим легионерам.

В следующее мгновение во все стороны летят пси-нити. Они пронизывают воздух и касаются голов марионеток-гвардейцев, стоящих вдоль стен по обе стороны зала.

Как только мои нити проникают внутрь, чёрные фигуры падают на колени с глухим шорохом. Мгновенно я убиваю их сознания, стираю то, что осталось от пленных разумов.

— Что ты творишь⁈ — рычит Мадам Паутина.

Я спокойно констатирую, доставая из теневого портала артефактное зеркало Лорда Тени:

— Я избавил их от мук, Мадам.

Марионетки больше не двигаются. Разумы внутри — освобождены. Безвольные тела больше не связаны с пленниками, и теперь ничто не мешает мне наградить легионеров. С помощью зеркальца подчиняю структуру теневых оболочек, чтобы обрубить их связь с Мадам, и мигом вкачиваю туда своих легионеров. Делаю это не наугад, а строго по списку Воронова, где отмечены те, кто больше всего выделился в битве с Королем-Гоблином.

Мадам Паутина взрывается яростью. Её глаза полыхают, когти изгибаются.

— Как ты смеешь, человечек! Это мои марионетки!

— Уже нет, Мадам, — подмечаю я.

Марионетки обретают новые сознания. Один за другим мои легионеры включаются в реальность.

— Вау, я снова живой! — восклицает Егор Кровник, ошарашенно глядя на свои чёрные руки. — А почему я чёрный?

— Не привередничай, — бурчит Воронов, сжимая кулак и проверяя силу.

Ещё один из вернувшихся — сканер Радист — ощупывает себя, морщит лоб:

— Источники маловаты…

Что правда, то правда: пленники марионеток были слабее настоящих легионеров. Я закидывал своих бойцов в оболочки, ориентируясь на стихийную предрасположенность прежних хозяев — кровника в кровника, воздушника в воздушника. Это позволяло телам лучше принять новых владельцев, меньше сопротивляться. Но раздувать источники этих оболочек, усиливать их до уровня живых сосудов — за гранью возможного, по крайней мере сейчас. Тем не менее, для начала и этого достаточно.

Обернувшись к марионеткам, восклицаю:

— Легион, восстань!

Мадам Паутина крутит змееволосой головой, не веря в происходящее. В её глазах вспыхивает безумие и непонимание.

— Не смей, человек! Они мои! Мои марионетки!

Моя привычка к точности не даёт промолчать.

— Нет, Мадам. Были твоими.

Только сейчас встаю из-за стола и произношу ровно:

— Спасибо за ужин. Но мы пойдём.

И в завершение я вызываю Голод Тьмы. Четыре марионетки, что сидели рядом с Мадам Паутиной, мгновенно накрывает густое чёрное облако. Оно хлещет их, затягивает внутрь, и под гулкий металлический скрежет пустые «раковины» перемалывает и пережёвывает, словно ломкий хлам.

— НЕТ! ФАКА, НЕТ! — взвизгивает Мадам Паутина, подпрыгивая на месте. — Я РАЗОРВУ ТЕБЯ! ТЕБЕ НЕ ЖИТЬ!.. АУ-И-ИИ…!

На Мадам налетает Змейка, сбивая её с ног.

— НЕ РРРРЫЧИ НА МАЕГГГО МАЗАКА-А! ФАКАК! — гремит моя хищница.

«Эх, моя хорошая, — думаю я. — Ну куда ты лезешь?»

Две Горгоны — третьей и четвёртой формации — сливаются в один клубок, и их схватка оборачивается ослепительным вихрем когтей, хвостов и яростных ударов. В воздухе свистят взмахи, разлетаются куски чешуи, гулкий треск эхом прокатывается по залу.

Да только четвёртая формация есть четвёртая формация. Хвостом Паутина с ужасающей силой бьёт Змейку, отбрасывая её в сторону. Та летит, словно снаряд, и с глухим ударом врезается в колонну. Вернее, на подставленный мной вертикальный батут из воздуха. Камень трещит под давлением батута, осыпается, и Змейка зависает, ошеломлённая и невредимая.

За спиной Паутины вырастают чёрные отростки, стремительно вытягиваясь и превращаясь в длинные щупальца. Они с силой упираются в пол и, словно пружины, уносят её назад, прямо к дверям. В тот же миг створки зала с грохотом распахиваются, и внутрь обрушивается поток чёрных марионеток. Паутина, укрывшись за их спинами, спешно скрывается, ускользая прочь.

— Ушла, фака! — роняет Змейка, поднимаясь.

— Далеко не убежит, — я бросаю взгляд на своих легионеров, уже принявших боевую готовность, и рявкаю:

— Легион, сражайся!

— За Легион! — рявкает Воронов, и остальные вторят легату: — ЗА ЛЕГИОН!

И легионеры, вновь обретшие тела, не заставляют себя ждать. С боевым рёвом, с азартом, с радостью долгожданной битвы они бросаются вперёд. Теневые, каменные, огненные техники сметают ряды марионеток. Те пытаются отвечать своими приёмами, но что возьмёшь с пустых кукол? Их движения неловки, удары мажут, тогда как мои легионеры сражаются осознанно, с умением и жаждой крови. Эти бойцы уже месили гоблинов целыми тучами, разбивали орды, стоявшие числом в сотни. Их ментальные тренировки были максимально приближены к реальности.

— Дайте парням развеяться, — произношу я в сторону Бера, Грандбомжa и Змейки. А то Грандбомж уже выпустил кровавые щупальца.

Вдруг один из легионеров буквально бросается к моим ногам, неожиданно хватает за колени так резко, что я едва не теряю равновесие.

— Филинов, сжалься! Верни меня в Небесный Дом! Я всё отдам: земли, гвардию! Я не должен быть здесь! Мне не место среди твоих боевых псов! Король-Гоблин очень страшный был…

— Лорд Трибель, ты что ли? — недоверчиво смотрю вниз.

Он рыдает и молит, обняв меня за ноги, как утопающий хватается за спасательный круг. Слёзы катятся по чёрному лицу оболочки, и выглядит это ещё жалостнее.

— Легат, какого перепончатого пальца он делает в твоём списке заслуживших? — бросаю я Воронову по мыслеречи.

— Благодаря ему мы тогда поняли слабость Короля-Гоблина. Он был полезен один раз. Этого хватило, — спокойно объясняет легат.

Я тяжело выдыхаю, поднимаю руки, будто сдаюсь:

— Ладно, ладно. Понял. Но хватит цепляться, лорд. Иди лучше собратьям помоги.

Отпинываю Трибеля, он с глухим стоном отлетает в сторону, но уже снова пытается поползти обратно, чтобы ухватиться за меня. Я спешно бросаю троице спутников:

— Пошлите за Мадам!

Обогнув по кругу легионеров, вовсю развлекающихся настоящим реальным боем, я веду свою тройку из зала, выводя их дальше по боковому проходу. За спиной остаётся гулкая какофония битвы — там Легион рвёт врагов на куски, и каждый их боевой клич гремит, словно удар барабана. Я усмехаюсь: мужики кайфуют. Всё же, хоть гоблинский рейд в моем подсознании и был почти как в реале, ибо я постарался и с графикой и со всем прочим, но почти — ключевое слово. Реал есть реал.

Мы мчимся вверх по ступеням, поднимаемся по винтовой лестнице, камень под ногами гулко отдаётся эхом. Не забываю накинуть на себя и теневой доспех. Пусть это техника и не легата, но в загашнике еще полно легионеров (не мог же я остаться совсем без Легиона, в Бастионе ещё хватает бойцов, да и воплощённые скоро вернутся на базу после отгула).

И вдруг из боковой двери выскакивает отряд марионеток — остатки охраны, отчаянно пытающейся перекрыть нам путь.

Возиться самому не хочется. Я лениво бросаю:

— Филины, займитесь.

— Могучий! Титан! Достойный! Витязь! Выходите! — воодушевлённо добавляет Бер.

Из наших теней вырываются фигуры — теневые птицы и его любимые «шпалы». Они мгновенно врезаются в строй марионеток, разрывая тех на части. Осколки чёрной дряни осыпаются на каменный пол.

Бер ворчит, кивая в сторону моих птичек:

— Они же ни хрена не похожи на филинов…

— А сам-то? Титан? Витязь? Это же тощие «шпалы».

— Они стройные! — возмущается мечник, и голос его полон обиды.

— Фака, — тут же вставляет Змейка, выпуская своих удавов.

Грандбомж не отстаёт, кровавые щупальца вздымаются за его спиной, пульсируя ярко-алым светом. Одним широким взмахом он срезает десяток марионеток, те разлетаются на куски.

Я сканирую окружение. Мадам Паутина удрала на последний этаж башни, легионеры сдерживают подкрепление, которое прёт из казарм на нижних уровнях. Им может понадобиться помощь — парни заигрались от появления в реальности и забывают следить за расходом маны.

— Бер, Грандбомж, назад. Прикройте Легион, — приказываю я. Двое без споров разворачиваются и уходят. По мыслеречи бросаю Воронову: — Легат, жди подмогу.

— Да мы и сами справимся, шеф.

— Споришь с приказом?

— Никак нет!

— Вот и жди.

Тянусь к плечу Змейки, но по привычке натыкаюсь на её грудь, прикрытую чешуёй. Включаю легионера-портальщика (не мог же я остаться совсем без Легиона, в загашнике ещё полно бойцов, да и воплощённые скоро вернутся на базу) — и в следующее мгновение мы переносимся на последний этаж башни.

Просторный зал. Взгляд сразу цепляется за четырёхрукую фигуру в центре. Мадам Паутина в облике Горгоны. Её грудь вздымается от ярости, чешуя блестит в темноте.

Она рычит, и рычание постепенно переходит в слова. Говорит, будто на грани срыва, будто спорит с собственным отражением:

— Знаешь, король Данила, я вовсе не плохая…

К её удивлению, я спокойно киваю:

— Ты всего лишь одинокая женщина, которая сошла с ума от долгого одиночества, сидя в темноте.

Мадам Паутина усмехается, но в её оскале нет ни грамма радости.

— Я зверь.

— Зверем тебя уже сложно назвать, — отвечаю ровно. — Давным-давно ты была зверем, потом обрела разум и вожака, а потом тебе пришлось убить вожака, ведь в Первозданной Тьме он сошёл с ума и набросился на тебя, так?

Она вдруг всхлипывает, жёлтые хищные глаза блестят от влаги.

— Всё ты знаешь… Я не корю своего вожака, не осуждаю…

— Я знаю.

— В Первозданной Тьме нельзя не сойти с ума. Далеко не все настолько сильны духом, как ты, король Данила. Твоей Горгоне повезло, что ты не набросился на неё. Я ей завидую. Только ты один вышел оттуда в своём рассудке.

— Я взял оттуда магнитики, — киваю.

— Хотела бы я, чтобы мой вожак был таким же.

— Ты запуталась, и тебе нужна помощь. Думаю, в Организации тебе могли бы помочь.

— Может, я и обращусь к Председателю, — она упрямо оскаливается. — После того как сделаю тебя своей марионеткой.

— У тебя ничего не выйдет, — я лениво отмахиваюсь, словно обсуждаю скучное предложение. — Я не по этим марионеточным делам.

И в этот момент башню сотрясает рёв. Змейка инстинктивно прижимается ближе, а я только поднимаю голову.

— А это ещё кто такой? — спокойно спрашиваю.

Мадам Паутина грустно качает головой, змеи-волосы шипят:

— Это Тварь, которую я подарила Лорду Тени. Она убьёт тебя… а потом отправится к Председателю, чтобы сдать Организации самого Лорда Тень.