Фрейлина. Предотвратить

Глава 29

Как передать словами нежность? Описать осторожную бережность, с которой мы изучали друг друга? Я ведь всерьез опасалась быть наскоро оттраханной. Мужчина должен уметь сдерживать себя, а это опыт.

- Мы точно не навредим ему? – осторожно накрыл он ладонью мой живот.

- Нет, даже полезно… - хватило ума не ляпнуть про эндорфины. Что-то я еще контролировала.

В остальном же… даже в голову не пришло - прятаться, прикрываться, стесняться.

Зато потребность касаться была потрясающе огромной, почти неконтролируемой! Трудно было оторвать руки от его кожи. Гладить, скользить ладонью, чувствовать, ощущать, осязать - жалеть. Мы, женщины, так жалеем – гладим, нежим... потрясенно понимала я то самое «жалею тебя…» Жалею без чувства жалости, с бережной заботой и участием - голублю, пестую, нежничаю. Боже мой, сколько же разного… прекрасного в такой потребности!

Случился правда момент… он даже мог стать моментом неловкости, будь я не я. Есть один анекдот… что-то вроде «а теперь попробуйте оторвать ЕГО от живота». Ну да, здесь была немножко проблема.

А мы тихо шалели от счастья, глядя друг на друга с недоверчивым восторгом. С трудом верилось, что можем по-доброму посмеиваться над насколько интимными вещами и даже просто свободно смотреть друг другу в лицо, не скрывая того, что чувствуем.

И всё последующее тоже случилось очень правильно и естественно. Мы будто век были вместе, сотни раз этим занимались. Само соитие принесло колоссальное удовольствие – я была готова настолько, что хватило пары его движений… хотя и его в первый раз хватило ненамного дольше. Это было ново, ярко, сильно… но мне почему-то казалось не основным, не главным.

Главным во всем этом… особенным для меня стали именно касания - блаженная возможность чувствовать его подобным образом. Получилось настоящее открытие - оказалось, я очень тактильный человек. Все нервные окончания будто встрепенулись вдруг, ожили и переместились на кончики пальцев, ладони и не только… Жаться к нему, липнуть, льнуть, клеиться, прикипать жадно - сколько правильных слов существует, чтобы описать эту потребность! А все очень просто - человеку нужен человек. Именно этот… только этот и прямо сейчас. И чтобы много его: видеть, слышать голос и запах, чувствовать душой и руками тоже.

Не знаю, сколько времени прошло, но мы не спали совсем. Или любили друг друга, или говорили шепотом, но и тогда не отстраняясь. Не расставаясь ни на миг.

А сказать… обсудить нужно было очень даже многое.

Мы и начинали, но звучали какое-то слово или фраза... сбивали с мысли, открывая в нас что-то новое друг для друга. То, что требовало срочного отклика, очередного витка умиления, удивления, благодарности, любования… наслаждения в итоге.

Мы смотрели книгу, что он купил мне в подарок. Согрело душу, что не какую-то там цацку, что относится ко мне серьезнее, продуманнее. Оформление впечатлило даже меня, а ведь сколько подобных книг формата in fоlio я видела! Полюбовавшись переплетом… надо же - почти магический гримуар, я зажгла дополнительно свечу и начала читать шепотом… торжественно и с выражением – дурачилась. А он не давал – закрывал рот поцелуями. Смеялись тихо, снова глядя друг на друга с глуповатым восторгом, опять жадно вбирая взглядами что только могли. Запоминая и присваивая этим навеки.

Костя выглядел счастливым. Я… не было у меня раньше подобного опыта, потому так легко и разрешила себе быть восемнадцатилетней девчонкой, влюбленной по уши и щедро отдающей себя – без остатка, до самого донышка души в том числе. Разрешила себе жить исключительно чувствами и эмоциями, забыв обо всем на свете и прошлой жизни тоже.

Взрослеть опять пришлось очень быстро…

Стук в дверь прозвучал неожиданно, заставив сердце испуганно дернуться, а дыхание замереть.

Женский такой стук… тихонько, только костяшками пальчиков. Костя быстро оглянулся на по-прежнему темные окна и сел, споро натягивая подштанники.

Заговорил совсем не так, как до этого – жарким шепотом, с придыханием, тихим счастливым смехом. Сейчас его голос звучал так же тихо, но очень решительно и даже властно – будто кораблем своим командовал:

- Оденься… возможно, сейчас мы уйдем. Не бойся ничего. Утром я поговорю с твоим мужем, мы все решим миром - обещаю. Вас развенчает духовник Ольги. Это возможно, в течении жизни допускается три развенчания, а с Церковью я потом решу. Сразу и обвенчаемся, - говорил как само собой разумеющееся блин… взяв мое лицо в ладони и убедительно глядя в глаза: - Сейчас я открою дверь, но никого сюда не впущу – ничего не бойся.

- Костя… - попыталась я достучаться до него.

- Ничего не бойся со мной, никогда, - пошел он к двери.

- Костя… там нет никого. За дверью никого нет.

- Почему ты это знаешь? – резко обернулся он.

- Я так думаю.

Он выглянул в коридор и, прикрыв дверь опять, прошел ко мне. Сел на кровать и взял меня за руки, заглянул в глаза…

- Я не пришла бы, не будь так уверена, что никого не скомпрометирую своим поступком – ни тебя, ни себя, ни мужа.

- Как ты могла быть настолько уверена?

- Вот так. До этого догадывалась, почти уверена была, а сейчас точно знаю… что здесь непонятного? Ольга Николаевна видела нас вчера, все поняла и все-таки оставила меня во дворце на ночь, хотя наши с тобой покои в одном крыле. Позаботилась вот, разбудила… в случае чего обязательно прикроет.

- Так это что – Оленька была? – потерянно выдохнул Костя.

- Нет, что ты? - всерьез удивилась я, - да она вообще сделает вид, что ничего не знает. Это Полинка, скорее всего - ее горничная. Но мне и правда пора… - поискала я взглядом халат.

- Ты слышала, что я сказал перед этим? – притянул он меня к себе, сажая на колени: - Я не представляю больше жизни без тебя, давай уедем, слышишь? Вместе уедем. Я напишу отречение, всё решится.

- Твой отец… - растерялась я.

- Это будет потом. Я все решу – и потом, и сейчас тоже. Буду так же служить, буду делать все для короны и государства – ничего не изменится. Он поймет со временем, обязательно поймет меня и простит.

- Костя – нет, - прошептала я, - существуют обстоятельства.

- Таис… - настойчиво шептал он, давя убедительностью тона: - Я бесконечно виноват перед тобой. Ты женщина и ты слаба. А я должен был, но не устоял, не смог. Церковный брак снимет с нас часть греха.

- Костя… - испугалась я нового в нем, - но у нас же не грех, где ты его видишь? У нас другое. Мы же никого не предаем, никого не обижаем! Я схожу на исповедь, не переживай, но развенчания не будет – перед Фредериком у меня обязательства.

- Какого рода? – сжал он меня почти до боли, дыша в висок.

- Кроме того, я просто не перенесу сейчас дорогу… - и я коротко обрисовала ему прелести прошлого путешествия длиною в месяц.

- Какого рода обязательства? Ты и тогда не объяснила – почему он согласился на подобный брак?

- А почему не состоялась твоя помолвка с Алекс Иосифовной? – ответила я вопросом на вопрос, выскальзывая из его рук и натягивая на себя одежду.

Он не успел остановить, удивленно замешкавшись.

- Ты знаешь причины моего визита в Альтенбург?

Ну как ребенок, честное слово… даже удивительно.

- Нетрудно догадаться. Так что там с ней не так - не поделишься?

Он молча смотрел на меня, потом улыбнулся. Красиво вообще улыбался – как солнышко. Как тут не улыбнуться в ответ? Я и улыбалась - с пониманием.

- Видишь… ты не можешь сказать, особенно мне – ее сопернице, женщине. Это недостойно - говорить о человеке не самые хорошие вещи, раскрывать чужие тайны. Я тоже не хочу этого делать, прости. До рождения ребенка я точно останусь здесь. Дальше видно будет.

- Месяцы… возможно, год. Как оказалось, я еще и безумно ревнив, Таис, - прозвучало задумчиво, будто он смаковал горьковатый привкус того, что только сейчас пришло на ум: - В этом похоже пошел в отца. Тот держит маму в золотой клетке, балует ее, но кружит коршуном, охраняя… неусыпно, постоянно. Кажется, я ревнив так же, если не больше.

Я улыбнулась невесело – вот уж нашел проблему! Пускай бы она оказалась самой страшной для нас, а лучше - единственной.

- Мне приятна твоя ревность, Костя, потому что она твоя. Зная тебя… она неопасна. И бессмысленна тоже – скоро я стану похожа на колобок, да и говорила уже… обещала, что буду честна с тобой. Обещаю еще раз – клянусь даже, что буду верна тебе.

- Это не отменит моего одиночества, - прошептал он.

Печальный несчастный кот - тот самый бесконечно жалобный взгляд... а мне не смешно от этого ни капельки – наоборот… Проглотив горечь, улыбнулась кривовато.

- Не хочу знать, насколько оно будет полным. Да и некогда тебе будет скучать. Мы так и не поговорили толком, а хотелось бы узнать так много… - наспех сплетала я косу, отступая к двери.

Он остался сидеть на кровати, глядя на меня. Разлепил губы.

- Писать буду в адрес Анны Алексеевны. Она обязательно передаст письма – в ней я уверен.

- Пиши… а я обязательно отвечу. Нет, Костя! Не вставай, не подходи… - дрогнул нечаянно голос. Ни истерить, ни даже просто плакать при нем я не планировала.

- И ты не выходи до моего отъезда, - скрипнул он зубами, опуская голову.

- Не выйду… счастливой дороги тебе. С Богом! – быстро перекрестив его, выскочила я за дверь, даже не осмотревшись перед этим. После теплого свечного полумрака комнаты пустой коридор был темен – ночью свечи не палили. Но уже чуть сереющий свет от окон давал представление куда идти. Я тихо ступала, считая двери… нашла свою, открыла, вошла.

В последний момент хотела сказать и все-таки не стала – что тоже люблю его. Для него это будет не просто гарантия чего-то там или приятные слова, это будет дополнительная ответственность, обязательства. И так вон – «отрекусь». Да кто ж тебе даст? Я первая буду против.

Засыпала в слезах – даже не попрощались толком. И я забыла книгу… Сумасшедшая ночь дала о себе знать – провалившись в сон, я проспала все на свете. Отъезд Кости тоже.

Меня никто не будил и не торопил, что только подтвердило мои предположения. Да что там – уверенность.

Взглянув в зеркало, я поняла, что выходить сегодня вообще не стоило бы – губы опухли, под глазами темные провалы, глаза блестят горячечно… и симптомы цистита, как ни странно. Переусердствовали.

Вызвав горничную, попросила горячей воды и поесть. И сразу отпустила ее. Сама с трудом распутала и прочесала волосы, смешала воду, чтобы помыться – там, с ним только обтиралась.

Вспомнилось… и будто сильнее запекло – и внизу, и в груди. Плохо было, обидно, тоскливо. Перед глазами стояла карта - я хорошо помнила ее и знала расстояния, представляла их. И понимала сколько еще времени мы не увидимся - много, гораздо больше года, гораздо... Продолжения же, которое нарисовал он, не видела вообще, оно было просто невозможно. Поев, свернулась калачиком на постели и привычно уже обняла живот. И тут же притихла, задержав дыхание и прислушиваясь к новому ощущению – там шевельнулось, дало о себе знать… ребенок. Я сразу поняла, что он. Не перистальтика, не спазмы… сейчас все было иначе – мягко, осторожно и почти неуловимо.

Одевалась я, уже улыбаясь во все лицо, да так, что болели щеки. Помолилась от души – вчера же вечером пропустила? Благодарила за помощь так вовремя – Костя уехал, а мне тут же дали утешение, да еще какое! Значит все правильно и не может Господь наказывать за любовь, он ведь и сам - она.

Ольга пожалела меня, передав через Полинку, что я свободна и при надобности меня вызовут. Или не пожалела, а все-таки сердилась, да и было за что. Уверенной, что мы с Костей "сорвемся в блуд", она быть не могла и сейчас, скорее всего, все-таки была разочарована во мне. Если бы это не ее любимый брат, может и шифр отобрала бы, чего доброго. Но гнев ее будто бы пронесло мимо – просто отпустила с глаз и вряд ли позовет скоро.

Что она уже знает о нас, я даже не сомневалась. Я дрыхла до полудня, а Костя… не нужно быть физиономистом, чтобы читать по нашим с ним лицам. Вряд ли он сумел скрыть все то, что чувствует… или может смог?

Фредерик был дома, у себя. Постучавшись, я зашла к нему поздороваться. Уже можно было – губы не саднило, отек с них ушел.

Муж встал из-за стола и подошел ко мне, проводив за руку к диванчику. Сел рядом, не глядя на меня. Кажется, я уже понимала, о чем будет разговор - узнал о приезде Константина.

- Говорят, во дворце нынче гости, - начал он сразу по делу.

- Уже нет – гостили три дня Константин Николаевич с сослуживцем, но сегодня съехали… точно не знаю во сколько. Скорее всего, сразу поутру.

- Я должен знать, Таис… вы ведь любите этого человека? Ребенок, которого вы носите, его? – напряженность и даже неестественность голоса удивили – будто другой, какой-то чужой человек говорит.

- Да, я люблю этого человека, Фредерик, в остальном же… я вот не копаюсь у вас в душе и не требую ни малейшего отчета в ваших действиях. Потому что доверяю вам. Верьте и вы мне – нашей семье и ее репутации ничего не угрожает.

- Благодарю вас, - выдохнул он, вставая: - Больше не смею задерживать, жду вас к ужину…