Фрейлина. Предотвратить

Глава 1

Отчаяние! И паника. Только это и толкнуло петь – он уходил, просто уходил…

Совершенно ровный, вежливый и спокойный. Может, уже разочарованный. Вчера то ли не показал этого, то ли еще не полностью осознал услышанное. А теперь - уже?..

И не обида… да с чего? Стыд свой я помнила - не за себя, ну и что? Стыдно, значит есть чего стыдиться. Вежливая отстраненность - еще по-божески, могло быть и презрение. Время сейчас другое.

Чего-то такого я сразу и ожидала, когда рубила правду-матку. Сейчас пережить его разочарование будет труднее и намного. Но все происходит логично, а значит правильно, я и раньше общих планов не строила и переживала сейчас не за себя.

Да у меня буквально взвыло внутри - всё в топку! Такое мгновенное и отчетливое понимание - всё, чего я так старалась и смогла добиться на этот момент, обнулялось буквально на глазах. Не вышло, не получилось…

В той войне, по оценкам историков, ушло сто пятьдесят три тысячи живых душ – наших мужчин, русских. Убитых и умерших от ран пятьдесят одна тысяча, остальные скончались от болезней - как и всегда в войну, в окопах свирепствовал тиф. После окончания Наполеоновских войн Крымская стала самым кровавым военным столкновением XIX столетия.

- Таис, разрешите? - мягко разогнул мои пальцы, прикипевшие к кортику, Фредерик: - Прощайтесь, мы уходим.

Плутавшее еще где-то в строках романса сознание милостиво подарило отстраненность восприятия. Я спокойно и вежливо выслушивала похвалы. Обещала текст стихов, улыбалась, благодарила, вежливо прощалась…

По дороге к домику, слегка поддерживая меня под руку, Фредерик говорил:

- У меня есть способности к языкам. На этот момент знаю почти все основные европейские. Русский самый сложный из них, но и изучать его я начал уже, как полгода – после сговора Его высочества и Великой русской княжны. Надеюсь, что уже неплохо понимаю вашу речь, хотя изъясняюсь на ней, вероятно, ужасно забавно. Но вы же понимаете? Необходима практика.

- Вы хотите практики, разговоров на русском? – удивилась я.

- Не откажусь. Но к чему я завел этот разговор? Я услышал вас, Таис. Я вас услышал и понял. Присоединяюсь к прочим похвалам, но… - чуть замялся он, будто опасаясь ляпнуть что-то не то: - Предлагаю воспользоваться услугами учителя пения – при данном природой голосе и небольшом усилии с вашей стороны, оно может стать безупречным.

- Пожалуй… лишним не будет, но еще больше хотелось бы научиться игре на гитаре, – реально оценивала я свои способности к игре на музыкальных инструментах: - На испанской гитаре.

- Уверен – и это возможно, - поцеловав мне руку, он оставил меня у крыльца...

Ирма задула свечу, оставляя в темноте, и я шмыгнула носом, зарываясь в подушку.

Ужасно жаль было расставаться – с безупречной горничной-надзирателем и привычными стенами, даже странной этой кроватью, взобраться на которую так проблемно.

День накануне моей свадьбы оказался крайне неудачным, чтобы загадывать желания – не получилось заиметь титулованного братца, и не принял мое предложение Илья Ильич. У Петра Пантелеймоновича, по словам Ольги, на руках оказались престарелая мать и сестра на выданьи.

Об этом знала она, но почему-то не удосужилась узнать я. И в этом примере, пожалуй, видна вся разница между нами. Я привычно жила своими проблемами и интересами, она же всегда была предельно внимательна к людям и даже сейчас, в непростое для себя время, переживала о судьбе школы для девочек, которую сама основала и патронировала.

Я долго и неспокойно ворочалась - не засыпалось...

Психика, взбудораженная эмоциями, всё подбрасывала не самую последнюю их причину - в памяти всплывали отдельные отрывки романса. И строки стихотворения, выжимкой из которого он стал - написанные самой любовью.

Она бывает разной - кто не знает? Земной, простой и естественной, как дыхание. Или возвышенной, почти святой. Или несбывшейся, как у меня… или истекающей кровью, как у той же Маргариты Тучковой.

«Ах, на гравюре полустертой…»

С юности Цветаева была влюблена в портрет и образ Александра Тучкова, молодого генерал-майора, погибшего в Бородинском сражении. Пленена красотой и подвигами того, кто мог бы жить еще очень долго и ярко, но погиб так рано.

Сейчас я очень понимала ее – здесь время другое и мужчины тоже. Тоже очень разные – это понятно, но почти все будто немного из сказки: прекрасно танцующие, умеющие изъясняться грамотно и красиво, галантные, романтичные, блестящие, бесконечно элегантные в идеально подогнанной военной форме. И тонко чувствующие, что так важно и чего отчаянно не хватает в то - наше время.

Может это и не самые обязательные качества. И сути личности они не составляют – внешний блеск в основном, но именно он придает особое очарование этому времени. Как и юная Цветаева, я давно уже с головой в нем, но особенно глубоко прониклась сейчас... романтикой прямых красивых слов, бальных залов, офицерских эполет и парусов на горизонте…

Долгие годы она хранила маленький портрет Тучкова, не расставаясь с ним. А стихи были написаны позже – вдохновленные земной любовью к мужу Сергею Эфрону, белому офицеру, расстрелянному потом в тюрьме… и любовью возвышенной и идеальной – к герою и красавцу Тучкову. Такой получился… своеобразный поэтический памятник.

Уснула я под утро, стараясь не углубляться в мысли об отстраненном поведении Кости. Пускай потом, на свежую голову. Хотелось верить ему, я могла ошибаться. А лучше бы нет – только осложняю ему жизнь. И, в конце концов - он просто не мог вести себя иначе на людях! И кортик же… сжимала я под подушкой гладкую рукоять слоновой кости…

День опять намечался пасмурным, начинаясь туманом – густым, как хороший кисель. Нижнего парка, расположенного всего в нескольких метрах ниже по склону, почти совсем не было видно – только верхушки самых высоких деревьев.

- О-о-о.. - сложив ладони рупором, крикнула я в ту сторону, и звук тут же потерялся в тумане, угас. Физика…

Расцеловав Ирму и обняв Илью Ильича на прощанье, я еще раз осмотрелась, вспоминая – вроде ничего не забыла. Документы у мужа, деньги тоже, вещи, нужные в дороге, привязаны к задку экипажа или спрятаны под крышками сидений.

С маменькой и Мишей простились еще вчера – я просила ее не приходить утром. Еще одной порции совместных рыданий просто не перенесла бы. И так с трудом собрала себя перед приемом - и внутренне, и внешне.

Кучер помог подняться в несуразную дорожную карету. Или лучше сказать – экипаж? К изящному названию он не имел никакого отношения. Такая себе коробка на колесах, широкая и на мягких рессорах, устойчивая и просторная. Два дивана напротив друг друга выглядели удобными, но были не слишком длинными - полностью выпрямить ноги вряд ли получится, Фредерику точно – он выше.

Присев на мягкое сиденье, я расправила платье – домашнее, без корсета и взглянула на кучера. Едем?

Дверка захлопнулась и коробка тронулась с места, чуть дернувшись назад и мягко качнувшись потом вперед. Я ловила ощущения – нормально… положила под бок подушку, поставила ноги на скамеечку – просто отлично.

Узнавалась сквозь белую пелену и проплывала мимо плитка Дворцовой площади. Поймав себя на том, что ловлю воспоминания, связанные с этим местом – провожание Сережи Загорянского, Анни… я прикрыла глаза – хватит уже. Пускай уже будет что-то новое. Нужно наводить прочные семейные мосты с Фредериком, постараться убрать из общения эту его официальную отстраненность. Будем шлифовать его русский, расспрошу заодно о родных и доме… любопытство штука нужная. И отвлекающая.

Удивило, когда при следующей остановке в карету сел не муж, а Дарья - Даша, как звала ее маменька. Сухая невысокая женщина лет сорока, сложением своим похожая на меня ту.

Когда горничная уселась напротив меня, к нам заглянул и муж, собственно. В штатской одежде, но при галстуке-банте – даже в дорогу. Привычка уже, наверное.

- Доброго дня, Таис, как вам экипаж? Я выбирал из лучшего.

- А где будете ехать вы? – растерянно поинтересовалась я.

- У меня своя небольшая карета. Давно уже легко сплю в любом положении - сидя и даже стоя, - первый раз уловила я в его словах что-то вроде юмора.

- Завидую тогда по-хорошему, - улыбнулась в ответ, - но вы же не оставите меня совсем?

- Наносить визиты, с вашего позволения, буду обязательно, - чуть склонил он голову, дрогнув завитыми буклями.

- Жду в любое время, Фредерик.

Какое-то время мы ближе знакомились с Дашей. Маменька дала ей вольную. И немало помещиков, кстати, так делали – давали вольные крепостным. Правда, воля Елизаветы Якобовны на всех не распространилась, но, судя по спокойному и даже свободному отношению ко мне Дарьи, в своих владениях маменька не тиранствовала.

Путешествия в дорожных экипажах здесь давно уже были делом обыденным и изученным. Как и в наших поездах – все знают, что брать в дорогу, чтобы переодеться и поесть, знают где будут спать. Муж сделал все, чтобы я чувствовала себя комфортно. И просто обязанность это для него или настоящая человеческая забота… в любом случае, я была благодарна и надеялась с удовольствием и комфортом доехать до места назначения. Но не тут-то было…

И дело не в дороге, не в ее качестве.

К этому времени уже исправно функционировало испытанное временем всепогодное шоссе Москва-Петербург. Построенное хитрым фашинным способом и даже мощеное камнем, оно давало возможность пустить регулярное движение пассажирских дилижансов. Они доезжали от одной столицы до другой за каких-то четверо суток.

Четверо суток…

Я стала сдыхать в первый же день - та самая морская болезнь. Оказалось, ее симптомы распространяются на любую качку, если вестибулярный аппарат слабый. Или ты беременна.

Чуть легче было, когда я лежала – на чистых простынях и в одной только сорочке с капотом. Панталоны тоже были исключены – с какого-то… слишком быстро стала собираться моча. Раньше я думала так бывает, когда на мочевой давит ребенок, а нет – прилежно сцыкала я каждые два часа. И тошнота… настежь открыть обе дверки моя прислуга категорически отказалась:

- Протянет да заперхаете еще, барышня, ко всему прочему.

- Лето блин на дворе! – вызверилась измотанная рвотными спазмами я.

- Так жирного вам, барышня, тоже нежелательно бы. На ближней станции кислого добуду, авось и полегчает. Погодите немного с блинами.

Ирма выглядела бы рядом с новой горничной просто ангелом, хотя тоже особо со мной не церемонилась. Но Даша… хотя, наверное, мне и нужно было, чтобы кто-то взял на себя всю суету и хлопоты, связанные с моим состоянием. Всю ответственность.

Легчало вечером и ночами – мы останавливались на ночлег в придорожных гостиницах. Дарья обязательно обследовала комнаты мои и мужа на предмет постельных паразитов и ворчала:

- Почесухи еще не хватало да горячки пятнистой, чего доброго…

Пока она разбирала необходимые вещи и стелила свое постельное, Фредерик выгуливал меня перед сном. Мы немного говорили с ним – на русском. Это смешило и отвлекало от не самого хорошего самочувствия и от странных его взглядов. То ли жалостливых, то ли сожалеющих.

- Возможности взять малое пассажирское судно не было… путь по Тихвинскому водному пути легче и быстрее в разы - морская качка не присуща каналам. Но и эта дорога, а дальше Можайский тракт наиболее устроены и благоприятны для передвижения. Мы будем делать частые остановки… по первому же вашему требованию, Таис.

До такой степени я не наглела, понимая, что все равно заданное расстояние придется преодолеть. Можайский тракт, а раньше - Старая Смоленская дорога, соединяющая Москву со Смоленском, действительно была кратчайшим путем на запад. Со Смоленска шел уже прямой путь в Западную Европу.

В Москве мы пробыли два дня. Я ожила за это время. Да и то, чем пичкала меня в дороге Дарья, облегчало страдания – иначе то, что я чувствовала, назвать было нельзя.

Зато я забыла думать о чем-то еще, душевные переживания сами собой ушли на второй план - я всерьез переживала о своем здоровье. Но не так о ребенке… Что-то еще не сошлось в голове, не состыковалось и единения с ним, ожидания его… я пока не чувствовала. Вопрос времени, скорее всего. А пока возможный выкидыш больше пугал последствиями - на грамотную чистку в случае чего надеяться не приходилось.

В пригороде Москвы я увидела только ее пригород – весь день проводила в саду, под вишневыми деревьями. Ягоды уже созрели - кислые, они здорово помогали от тошноты. Жадно заглотив горсть мытой вишни, я уже способна была нормально поесть. Два дня прогуливалась и отъедалась – появился аппетит.

Дальнейшую дорогу представляла с ужасом и тут же благодарила Смольный – все-таки будь я барышней изнеженной и домашней… и хрен знает как бы все обернулось - может еще хуже. И материться я тоже уже готова была – моментами. Не делала этого не потому, что стыдно… просто теми самыми моментами сил уже не было, а эмоции их тоже потребляют.

Погано мне стало сразу, как выехали из Москвы. Еще терпела, пока проехали Можайск, но к вечеру просила Дашу добить меня – так быстрее, сама сдыхать буду долго и мучительно.

Хмурый Фредерик, наверное, сто раз уже проклял себя за то, что согласился на сомнительную аферу со взаимовыручкой. И я отлично его понимала, стараясь доставать как можно меньше. Но предобморочное состояние, когда глохнешь и тускнеет зрение - это серьезно. Не помогала уже ни кислая вишня, ни малосольные огурцы.

- Езжайте, Фредерик, вы спешили домой. Я все понимаю. А мы будем передвигаться с частыми остановками. Дорога здесь безопасна.

Я уже всерьез боялась, что он меня возненавидит, а этого сейчас нельзя… это меня совсем добило бы. Вот в такие гадовы моменты жизни особенно важно чувствовать поддержку, но… Подобные загоны еще прощаются настоящим женам, вынашивающим настоящих – своих детей. Терпеть проблемную бабу с чужим приплодом ни один мужик не обязан. Но услышала я неожиданное:

- Спешка больше не имеет значения, мы можем ехать хоть и все лето.

- Тьфу меня, тьфу… - реагировала я растерянно. Все лето ехать? Не приведи, Господи! А чего ж так сорвались тогда из Петергофа?

- Вы неплохо чувствовали себя в Москве, здоровья после этого хватило на один дневной переход, – отстраненно рассуждал муж, - что же… значит – два дня отдыха и день пути. Таким образом вы успеете восстановить силы.

- Вы святой, наверное, - пробормотала я. Начинать уже молиться на него, что ли?

Не обращая внимания на мои слова, он медленно протянул, вспоминая:

- Кстати о святости - на пути сюда… кажется где-то в этих местах я помню монастырь.

Я вспомнила вместе с ним, уступив буквально секунды: музей-заповедник «Бородинское поле», а сейчас, в это время…

- Спасо-Бородинский! – с мистическим ужасом смотрела я на Фредерика.

В голове быстро щелкали даты и цифры, не желая гадство складываться во что-то конкретное и точное. Я не знала, не уверена была! Да и не обязана была знать все об этой эпохе. Даты рождения и смерти – точно.

- Что такое, Таис? – не понимал Фредерик, - вас смущает возможность остановиться в обители?

Мы сидели на ковре в траве, порядочно отойдя от тракта, чтобы не глотать его пыль. Даже вечером здесь было оживленно – еще не так далеко от Москвы. Почтовые и пассажирские экипажи, всадники, отдельные телеги, обозы…

Оба кучера прилегли прямо на траву. Вымотавшаяся со мной за день Даша улеглась на свое место в экипаже и… храпела. Выбор маменьки я не совсем понимала – особых умений горничной, которые я уже знала по Ирме, в ней не наблюдалось. Простая женщина… предельно простая. Деловая правда и будто надежная.

Выпив кипяченой воды из фляги, я помолчала, покусывая губу.

- Мужчин обычно раздражают истории любви, больше похожие на сказки.

- Напрасно вы так считаете, - откинулся муж на ковер и поправил подушечку под головой: - Я готов услышать.

- Тогда постараюсь коротко, - смотрела я на предзакатное небо. Вокруг притихла небольшая березовая роща. Наверное, мне просто нужно было выговориться, с кем-то разделить…

- Есть старинный дворянский воинский род – Тучковы. В семье, о которой я сейчас расскажу, было пятеро сыновей. Все пятеро стали генералами и героями многочисленных войн – тогда Россия воевала почти непрерывно. И в армии... вы знаете, наверное - для краткости принято называть офицеров по фамилии, а для однофамильцев или родственников добавляли порядковый номер. Я расскажу о Тучкове-четвертом – Александре.

- Таковая фамилия мне неизвестна, - отметил Фредерик.

- Его нет давно, - прошептала я, - погиб в сражении у Бородино, как и его брат Тучков-первый. Мать ослепла с горя… Он шел в атаку, картечь попала в грудь. И каким-то чудом снаряды одновременно взорвались на месте его гибели так, что тело генерала оказалось похоронено под толстым слоем земли. То есть… тело не смогли вынести. Когда французы оставили Москву, жена искала его – ей указали примерное место гибели.

Несколько суток она тенью ходила по полю среди десятков тысяч разлагающихся, изъеденных птицами и животными тел. Тело Тучкова им не досталось, но и Маргарита его не нашла.

У них удивительная предыстория на самом деле. Он четыре года добивался ее руки, а она ждала его… но вот вам урывок из их истории – эта женщина потом служила и ходила в походы вместе с мужем, имея на это письменное разрешение императора. «Кто я таков, чтобы становиться меж их любовью…» Переодетая ординарцем, она облегчала мужу военный быт, как могла. Помогала во время сражений раненным. Ее боготворили в войсках! А еще она знала, что потеряет своего Сашу при Бородино – сон был… Они с мужем долго искали название на карте – у нас, во Франции, Польше… Но маленькое Бородино стало известным гораздо позже.

- Это все о них? – привстал Фредерик.

- Если бы… В тот раз она была не с ним, потому что уже был ребенок – сын. Спасо-Бородинский монастырь построен на месте гибели мужа на ее деньги… нет – что-то добавил император, но она отдала все, что имела и жила здесь в маленьком домике вместе с сыном. Он подрос, поступил в военное училище, приехал к матери… заболел скарлатиной и умер у нее на руках. Похоронен в часовне здесь же. Маргарита Михайловна стала монахиней, а потом и настоятельницей обители под именем Марии. Окрестные села и монастырские насельницы молились на нее, как и войска когда-то. Любовь из нее никуда не делась… Я не знаю – жива она еще или нет. Мы с вами – туда?

- Если вам это трудно…

- Романс, который вы слышали, посвящен Тучкову-четвертому, меня пугает совпадение, - честно призналась я, - он и сам по себе потрясение для меня, и если она еще жива, то это будет трудно. Прикасаться к настолько великому горю, думаю, всегда трудно, хотя мне еще не приходилось. Но я осознаю его величие, а еще у меня есть способность к сопереживанию. И развитое воображение к тому же. Наблюдать чужое страдание и знать, что ничем не можешь помочь… - покачала я головой.

- Дайте руку, - встал Фредерик, - я помогу вам встать, нам пора. И нет выбора – в окрестности это единственное место, где предоставят удобный ночлег. К тому же… двенадцатый год? Скорее всего, она не дожила до наших дней. А если дожила, то уже давно утешилась добрыми делами.

- Не знаю…

Я ждала в экипаже, пока муж ходил договариваться о постое. Даша вышла, а я сидела внутри, чувствуя себя не в своей тарелке. Хотелось уехать, я бы лучше уехала.

- Барышня, выходите уже! Хозяин идут.

Я нехотя выглянула. Уже темнело, но все еще было видно - к экипажу подходил Фредерик и худая высокая женщина с посохом в руке и в монашеском уборе. И была она краше, чем в юности… сейчас она была еще прекраснее.

Посох когда-то вручил ей юродивый, подскочив к их с Тучковым свадебной коляске: - Прими!

- Ну что это вы, голубушка, никак плачете? Настолько устали или неможется? У нас есть знатные травницы, уверена – они помогут.

- Благодарю за заботу, Маргарита Михайловна…