Физик против вермахта

Глава 25 Попробуйте остановить меня…

Оставляя позади клубы перегретого пара и иссини черного дыма, бронепоезд двинулся дальше, оставляя бывший Малоярославец позади. Его целью была Калуга, крупный железнодорожный центр, от которого можно было повернуть на Вязьму. От Вязьми открывалась дорога на Ржев, а затем на Великие Луки. Таким маршрутом, надеялся ученый, он сможет выйти на оперативный простор. «Как это ни безумно звучит, но железные дороги сейчас представляют собой самый быстрый и надежный путь к моей цели. Рвущиеся изо всех сил к Москве немцы берегут их, как зеницу ока. Они едва не пылинки сдувают с железнодорожных путей, мостов и станций. С нашей наглостью и плазменной установкой есть хороший шанс проскочить через немецкие позиции и оказаться у них в глубоком тылу. Там же война план покажет…».

К сожалению, тихой сапой пробраться через наступающие части немецких войск им не удалось. Первые сутки, правда, им сопутствовала удача. По приказу Теслина на крышу одного из вагонов было натянуто здоровенное полотнище с изображением гитлеровского креста, чтобы таким образом ввести в заблуждение немецкую авиацию. Самолеты противника, действительно, перестали на них реагировать, позволив выиграть еще немного времени. На встреченных полустанках они не сбавляли ход, проносясь на всех парах. На сигналы командиров немецких колон, двигавшихся по дорогам вдоль рельс, приветливо махали руками и улыбались сквозь стиснутые зубы.

Везение закончилось к исходу вторых суток, когда на очередной захолустной станции по ним неожиданно открыла огонь какая-то немецкая батарея. Снаряды, вылетавшие словно из неоткуда, с громкими хлопками рвались возле вагонов и локомотива. Бронепоезд, не снижая скорости, огрызался хлесткими выстрелами из обычных танковых орудий.

— Товарищ Теслин, прикажите открыть огонь! — доносился просительный голос артиллериста особого орудия из телефонной трубки. — Трошки один раз пальну⁈ Я же их с землей смешаю, пока наши снайперы в них из орудий попадут.

Теслин, с тревогой выглядывая из будки машиниста, зло рявкнул в трубку:

— Сидеть и не рыпаться! Это мелкая рыбешка. Не будем раскрывать всех своих карт. Вот если, не дай Бог, встретиться кто-нибудь посерьёзнее…

Его опасения сбылись уже через пару часов, когда они, проскочив «зубастую» станцию, уже переводили дух.

— Кажись, пронесло, Михалыч, — со вздохом облегчения машинист, пожилой дядька, уселся на прикладной стульчик в будке локомотива. — Можа сбавим чуток скорость? Осмотреться треба. Глядишь, немчура попала куда-нибудь?

После кивка Теслина, он начал постепенно притормаживать. Когда же до полной остановки состава осталось всего ничего, как в будке машиниста раздался резкий зуммер внутреннего телефона. Ученый тут же схватился за трубку.

— У аппарата! Что там стряслось? — в ответ в трубке звучал голос стрелка с одной из башен бронепоезда. — Что⁈ Где? В сторону Юхнова? Ясно! Понял! Смотри в оба! Передай остальным тоже. Немец может появиться в любой момент.

Бросив трубку, Теслин отчаянно замахал рукой. Машинист от неожиданности резко дернул на себя ручку, заставляя поезд резко сбросить скорость. Колеса локомотива со свистом рвущегося наружу пара начали крутиться в обратную сторону.

— Всем внимание! — ученый вновь взялся за переговорную трубку. — Со стороны Юхнова слышны звуки сильного боя. Приказываю, проверить орудийные системы бронепоезда.

Решив осмотреться, чтобы не попасть из огня да в полымя, Теслин приказал высадиться десантной команде, приданному бронепоезду взводу бойцов. Через несколько минут занявшие оборону красноармейцы обнаружили в ближайшей роще раненного в форме курсанта пехотного училища. С окровавленной головой и стиснутым в руке пистолетом, он лежал в груде листьев. В бессознательном состоянии его перенесли к железнодорожным путям и начали оказывать первую помощь.

— Живым не дамся… Слышите, твари? — едва его бинтов коснулись пальцы медсестры, он очнулся и попытался застрелиться. — Дулю вам, а не Саньку Комарова…

Руку раненного курсанта с трудом оттягивали к земле двое дюжих бойцов. Тот же хрипел и диким выражением лица жал на курок полностью разряженного пистолета.

— Успокойся, миленький! Успокойся! Свои мы, свои, — едва не плакала девчушка в медицинской косынке, глядя прямо в глаза раненного. — С бронепоезда мы. Вон и бронепоезд! Видишь! Успокойся, миленький! Все кончилось! Теперь все будет хорошо.

К сожалению, медсестра оказалась совсем никудышной пророчицей. Хорошо уже больше никому и никогда не будет… Планы Теслина без шума и пыли просочиться через линию фронта пошли прахом. По рассказу раненного бойца, оказавшегося вестовым второй роты Подольского пехотного училища Александром, курсантские части из последних сил сдерживали наступление немецких войск на рубежах Ильинского укрепленного района. Были оставлены Юхнов, Медынь. В Калуге, которая находилась на пути следования бронепоезда, продолжались тяжелые оборонительные бои. Складывалась угроза окружения и полного разгрома Резервного фронта, а затем и обвала всего Западного фронта.

В суматохе, развернувшейся возле раненного бойца, Теслин отошел в сторону и в задумчивости присел на железнодорожную насыпь. Его переполняли противоречивые чувства и мысли, едва не рвавшие на части его душу. «Что же теперь делать? Ломиться, как носорог с выставленным вперед рогом, вперед, надеясь успеть к острову Узедом? Или плюнуть на все и броситься на врага⁈ Конечно, я знаю, что Москву удастся отстоять. Я прекрасно помню, что нужно потерпеть еще две — три недели и фронт стабилизируется. Моя помощь, естественно, не сыграет определяющую роль в Московской битве. Я и бронепоезд с плазменным орудием не победим генерала Гота с его армадой танков. Зато я могу успеть спасти маму. Черт! Черт!».

Он поднял небольшой кусок камня и с силой запустил его в ближайшее дерево, чем сразу же приковал к себе внимание со стороны ближайших часовых. «На одной чаше весом моя мама, а на другой сотни тысяч безвестных бойцов и командиров… Проклятье… Где-то рядом загибаются подольские курсанты. Пацанам чуть больше девятнадцати лет, а они с радостью умирают за каждый метр Подмосковья. В паре десятков километров отсюда стоят насмерть бойцы знаменитой Панфиловской дивизии. А сколько еще тех, чье имя мне неизвестно? Сколько из них, ляжет в землю безвестными и не отпетыми? Боже, я ведь нахожусь в том самом времени и том самом месте, о которых мечтал едва ли не каждый советский мальчишка!». Он прекрасно помнил, как ребенком бегал с палкой и представлял себя героем-панфиловцем или подольским курсантом. Тщательно сдерживая рыдания, он со своими друзьями смотрел фильм о страшной гибели молодой девушки Зои Космодемьянской, с мужеством вытерпевшей все пытки зверей в людском обличие. Не выдерживая накала, они пытались стрелять в фашистов на экране из рогаток…

Чувство вины, словно многотонная плита, давила на его плечи, не давая вздохнуть, как следует грудью. Он с горечью понимал, что ему придется сделать выбор между двумя дорогами. Выбор был не просто броском игральных костей и подсчетом выпавших чисел. Это было экзистенциональное решение, которое должно было определить или его личную судьбу или судьбу целой страны. «Нужно выбрать… Черт, нужно выбрать между одним и вторым… А если не выбирать⁈ Неужели я не успею сделать и то, и другое. Здесь ударить со всей силы так, чтобы сопли и зубы в сторону полетели. После сразу же рвануть на Запад… Только удар должен быть жестким, страшным, чтобы с ног валил, в землю вбивал, заставлял кровью харкать и орать от дикого ужаса!».

Будучи настоящим ребенком страшного XX века, видевшим ужасы многочисленных войн и утилитарный цинизм постсоциализма, Теслин прекрасно понимал, что страшное зло, каким является нацистская Германия, можно победить лишь еще большим злом. Здесь нельзя разводить церемонии и сопли, раздавать реверансы союзникам направо и налево. Нужно, собрав все силы в кулак, бить со всей доступной мощью в одну точку. Нельзя никого и ничего жалеть, как это делали в прошлой истории. «Нужно ударить так, чтобы они напугались до чертиков в душе…».

— Подъем! Сигнал к отправлению! — неожиданно для всех ученый вскочил с места и закричал. — Приготовиться к бою!

Здесь на восточной окраине Юхнова еще держались остатки сводного отряда командиров и курсантов Подольских пехотного и артиллерийского училищ. Из полка в три с половиной тысячи штыком, занявших оборону в Ильинском укрепрайоне и тем самым закрывших путь на Москву, за неполные семь дней боев осталось лишь триста девятнадцать человек. Севернее их из последних сил держались десантники из тридцать первой дивизии, с которыми уже сутки не было связи.

— Э-э, кто здесь? — командир с окровавленной повязкой на глазах, заботливо укрытый шинелью, нервно дернул головой. Среди развалин каменного дома кто-то шел. Рука с перебитыми пальцами стала царапать кобуру, в попутке достать пистолет. — Эй? Отзовись, а то гранату кину! — не было у него никакой гранаты. Последнюю еще сутки назад использовал, подорвав немецкий броневик. Рука вцепилась в кусок кирпича. — Чего уже выдернул…

— Товарищ старший лейтенант, это я! — из-за полуразрушенной стены дома вылез худой красноармеец и, пригнувшись, пошел к командиру. Зябко ежась, он хлопал себя по бокам в попытках согреться. Понятно теперь чья это была шинель. — Курсант Леонов! Витя… Виктор Леонов из третьей роты! Воды раздобыл. Вам же попить нужно.

Повернув в ту сторону голову, командир кивнул. Явно узнал голос.

— Вот, товарищ старший лейтенант, — Виктор осторожно поднес к губам раненного фляжку, к которой тот сразу же и припал. Пил жадно, долго. Видно было, что давно уже от жажды страдал. — А это парни из второй роты передали. Давайте, чуть отхлебните. Согреетесь немного.

В руках курсанта появилась вторая фляжка, от которой остро потянуло спиртом.

— Согреться — это хорошо, — пробурчал лейтенант, стуча зубами. От потери крови все никак согреться не мог. — А сам? — он схватил курсанта за рукав и с силой дернул. — Чего шинель снял? Простудишься…

Леонов в ответ тяжело вздохнул. Какая теперь разница? Скоро им всем немец так прикурить даст, что жарко станет. Сейчас поди обедают, а после опять попрут: пехота, танки.

— Ничего, тепло еще, товарищ старший лейтенант, — преувеличено бодро ответил курсант, радуясь, что ротный ничего не видит: ни его бледного лица, ни посиневших губ, ни дрожащих от холода рук. — Как к вечеру дело пойдет, одену.

— Леонов… Витя? — лейтенант снова схватил его за рукав. — Что там Комаров? Думаешь, дошел?

Курсант, скривившись, опять вздохнул. Чего ему ответить? Его товарища Саньку Комарова еще утром гонцом отправили за помощью. До позиций десантников из тридцать первой дивизии было не больше пяти километров. Гонец давно уже должен был добраться, если только его немцы не перехватили.

— Конечно, дошел, товарищ старший лейтенант, — Леонов старался, как мог, что его голос звучал увереннее. — Саня ведь мой закадычный друг, наши койки в казарме рядом стояли. Боевой парень! Везде первый: и в учебе, и в поле! Даже медаль имеет за спасение утопающих. Он обязательно пройдет там, где другие не смогут.

Слушая его, лейтенант криво улыбался. Непонятно было, то ли верил, то ли нет. Хотя дальше стало ясно, ни единому слову он не верил.

— Вы лежите, товарищ старший лейтенант, отдыхайте, — услышав хлесткие выстрелы, быстро заговорил курсант. Похоже, еще одна атака началась. Может и последняя для них. Он подтянул ближе винтовку, проверил подсумок на поясе, где осталось с десяток патрон. — Я на позицию пойду. Сейчас немцу прикурить дадим и снова к вам вернусь. Полежите немного. А вечером костерок разожжем, похлебку сварим, поедим.

Он уже развернулся, но лейтенант в его рукав вцепился.

— Леонов… Слышишь, Виктор? Спасибо тебе, парень, — командир нащупал руку курсант и крепко пожал ее. — Не бросил, свою шинель отдал. Еще успокоить пытался. Настоящий, наш советский… Я же понимаю, что все… амба… Подожди! Посмотри, где-то здесь мой пистолет лежит. В руку вложи. Давай, Витя, давай. Может хоть одного гада с собой заберу.

Прикусив до крови губу, чтобы не заплакать, курсант зашуршал шинелью. Твердый ком в горле встал. Жуткое ощущение бессилия, когда на твоих глазах погибают те, кого ты знал. И, главное, ты понимаешь, что это ждет и тебя.

— Витя, Витя, слышишь? — Леонов, вытирая слезы, замер. Командир, привстав на локтях, повернулся на восток. — Ты тоже это слышишь? Слышишь? — снова и снова он повторял эти слова. — Поезд, Витя! Это поезд! Дошел Комаров! Дошел, чертяка! Это наши, Витя!

Курсант чуть не подпрыгнул на месте. Резко вывернулся в ту же сторону и стал глядеть во все глаза. На холме, где железная дорога близко подходила, появилась черная громадина бронепоезда. Окутанный белыми клубами дыма, словно мифическое чудовище, он подобрался еще ближе и вдруг издал грозный рев-сигнал.

— Точно наши, товарищ старший лейтенант… А что он не стреляет? Почему не стреляет? — непонимающе спрашивал Леонов, рассматривая замерший на месте бронепоезд. — Вон же немцы!

С центра Юхнова, и правда, шла колонна танков с белыми крестами на башнях. Командующий девятнадцатой танковой дивизией генерал Отто фон Кнобельсдорф, раздраженный задержкой на пути к Москве, решил ударить со всей силы. Если прежние атаки были осторожной пробой сил, когда немецкие танкисты старались не рисковать и вели огонь издалека, то теперь в атаку пошли все оставшиеся сто двадцать танков. По второстепенным улочкам танковые батальоны поддерживала многочисленная мотопехота, стремившаяся выявить скрытые огневые точки советских бойцов.

— Что там, Леонов? Леонов? — лейтенант встал на трясущиеся ноги, крепко держа в руке пистолет. — Что немцы?

А тот продолжал молчать, с замиранием сердца следя за центром Юхнова. Из каменных остовов домов один за другим появлялись угловатые коробки немецких танков. Из-за них, тарахча двигателями, выскакивали мотоциклеты, строча во все стороны из пулеметов. Что бронепоезд против такой армады! Тут больше сотни танковых стволов.

— Танки, товарищ старший лейтенант, — сдавленно прошептал курсант. — Много танков, очень много танков. А он один…

Леонов рванул ворот гимнастерки. Несмотря на осенний холод, ему было жарко, очень жарко.

Он смотрел и не понимал, почему молчит бронепоезд, почему не стреляют его орудия. Видно же, что как стволы на его башнях двигались в разные стороны.

— Что там случи…

Но тут случилось странное. Угловатые обводы бронепоезда вдруг вспыхнули искрами. По вагонам, паровозу побежали электрические разряды, создавай голубоватую ауру.

— Леонов, что проис…

И тут грохнуло! Курсанта с лейтенантом аж на землю бросило!

Из здоровенной башни бронепоезда вырвался багровый сгусток, слепивший глаза. С невероятной скоростью он рванул в сторону города, сжигая все на своем пути.

— Товарищ ста…

Оглохший курсант пытался что-то крикнуть, но не слышал ни своих слов, ни слов командира.

За первым выстрелом последовал второй, и сразу же третий, четвертый, пятый. Плазменные сгустки сливались в единый непрерывный поток, не оставлявший на своему пути ничего живого.

— Лео…

Полуразрушенные остовы зданий на глазах «тонули» в земле. Кирпичные стены «таяли», словно мороженное на жарком солнце. Танки, на мгновение менявшие цвет с черного на багрово-красный, тут же превращались в раскаленные шары.

12 октября 1941 года командование вермахта назвало «черным» днем. За этот день и следующие двое суток в районе Юхнова и Мосальска неизвестным способом были разгромлены девятнадцатая танковая дивизия, моторизованная дивизия СС «Райх» и пятьдесят седьмой моторизованный корпус, имевшие в общем составе больше трехсот танков, ста двадцати бронеавтомобилей и около семидесяти тысяч солдат.

Кстати, еще книга « ЛИРИК ПРОТИВ ВЕРМАХТА» Бывший поэт-песенник из будущего оказывается в 1941 году и пытается СЛОВОМ бить фашистов

https://author.today/reader/318440/2908317