Физик против вермахта

Глава 14 Наш бронепоезд рвется к цели

Нарва ловила последние теплые сентябрьские дни. Днем солнце прогревало воздух почти до пятнадцати градусов, заставляя немногих горожан на улице снимать верхнюю одежду. Даже уцелевшие после боев за город дворняги вылазили из своих нор и разваливались на теплой земле в укромных местах.

В этот момент возле здания депо — массивного монстрообразного здания из красного кирпича — бодро вышагивал молоденький солдат в новой, с иголочки, униформе вермахта. На его безусом лице гуляла довольная улыбка, которую ему с очень большим трудов удавалось сдерживать. Эвальду Реймаа было с чего улыбаться. В свои неполные девятнадцать лет юноша он уже рядовой двадцать девятого батальона вспомогательной полиции «Полтсама» на службе Великой Германии и отмечен вниманием самого господина майора Вильгельма Келлера, офицера-наблюдателя в их подразделении. Несколько дней назад, когда на площади города собрали евреев, именно он, рядовой Реймаа, вызвался добровольцем для приведения приговора в исполнения. «Разве я мог поступить иначе? Никогда! Тогда я так и сказал — мой долг и первейшая обязанность любыми способами избавлять благословенную эстонскую землю от жидовской гнили… Господину майору очень понравился этот ответ. Он сказал, что в моих жилах течет настоящая арийская кровь».

— Да-а-а, поблагодарил за усердие… — в нарушении всех инструкций его лицо все же расплылось в улыбке при воспоминании о том моменте. — Сказал, что лично проследит за моей службой.

Похвала майора Келлера, высказанная им при всем батальоне, Эвальду сильно грела душу. Снова и снова вспоминая об этом, рядовой испытывал восторженное, почти мистическое, чувство. Чтобы вновь испытать нечто подобное, он был готов опять стрелять по людям. «Я всегда знал, что мое время обязательно придет. Я верил, верил… Пришло время для великой чистки, которая избавить мою Родину от недочеловеков, что годами сосали нашу кровь. Еще немного, и Эстония станет великой и свободной от этой швали!». Он уже и не понимал, что слово в слово повторяет за речами немецких офицеров. Все это стало его собственным, личным, с которым был полностью согласен и даже не представлял иное.

Дойдя до угла кирпичного здания депо, Реймаа лихо развернулся через левое плечо и, придерживая карабин, зашагал обратно. Эту часть железнодорожного вокзала он обходил каждые десять минут, как приказал унтер-офицер.

— Хорош, — прищурившись, в полголоса пробормотал он, на несколько секунд задержавшись у своего отражения в пыльном окне здания депо. — Настоящий солдат! — при этом произнес это так, как говорил господин майор.

Рядовой расправил плечи, выпятив вперед хилую грудь с ярко блестевшими на ней пуговицами кителя. В зеркальной поверхности стекла тут же отразилась щупленькая фигурка с самодовольным лицом и залихватски сдвинутой на лоб пилотке. Сделав шаг назад, Реймаа чуть сдвинул к плечу повязку с эстонским нарукавным щитком, чтобы знак смотрелся выигрышнее. Вдоволь насмотревшись на форму, он удовлетворенно хмыкнул. Течение его мыслей тут же приняло игривое направление.

— Алька, корова, чего же тебе еще надо? — ему вспомнилась, с завидным постоянством отвергавшая его ухаживания, зеленоглазая Алька Холм. — Скоро новое звание получу, рейхсмарок будет полный карман. В любой ресторан поведу… Дура! Чего ей еще надо? Все принца ждешь?

В раздражении он пристукнул ногой. Изящная фигурка девушки с вьющимися золотыми волосами никак не выходила у него из головы. Молодой солдатик снова и снова представлял, как она идет по городской площади, как поправляет свои челку, как прищуривает глаза. «Решено, в следующее увольнение приду к ней с большим букетом цветов и приглашу на танцы».

В этот момент, как некстати, ему вспомнилось, чем окончилась их прошлая встреча. Тогда девушка назвала его самодовольным болваном и выбросила принесенные цветы в мусорное ведро. Кулаки у Реймаа тут же сжались, заскрипели зубы.

— Будет снова кобениться, скажу, что донесу на ее отца в гестапо, — зашипел парень, прекрасно представляя, что случится потом. Тут же улыбка появилась на губах. Он даже тихо запыхтел, чрезвычайно довольный своей придумкой. — Скажу, что господин Холм на уроках плохо отзывается о фюрере и Великом Рейхе… Посмотрим, как она тогда запоет. Ко мне на коленях приползет. Умолять будет, чтобы я простил ее. Сама разденется. Да-а…

Он с такой ясностью представил, как в его ногах валяется, заламывающая руки, плачущая девушка, что даже вспотел. Перед глазами, словно живая, встала испуганная девушка, в отчаянии заламывающая руки. «Пусть ползает в пыли. Валяется, свищет соплями и слезами. Пусть умоляет меня не трогать ее отца!». В мыслях Реймаа уже хватал ее за волосы, мял девичью грудь. Возбудился, как никогда до этого: покраснел, засопел, поросячьи глазки замаслились…

Вдруг, за спиной рядового раздалось громкое шипение и специфический металлический лязг. Вздрогнув, рядовой едва карабин не выронил. Откуда здесь поезд? Эту ветку же ремонтируют. Господин ефрейтор же сказал, что сегодня до обеда никакого движения не будет. Тут, вообще, тихо должно быть.

— Дева Мария… — задрожали губы парнишки, развернувшегося на месте. — Что это такое?

На остолбеневшего полицая из густого облака черного дыма надвигалось нечто огромное, массивное с летящими во все стороны искрами. Тонко, выворачивая душу, ревел свист.

— Паровоз, паровоз… — лепетал эстонец, путаясь в ремне упавшего под ноги карабина и валясь на спину. — А-а-а-а-а, — залепетал он тонким голосом. — А-а-а-а-а.

Огромный локомотив, весивший десятки тонн, непостижимым образом парил в клубах дыма и перегретого пара на высоте метра или полтора метров. Из-за своих размеров, он казался доисторическим чудовищем, жителем далекого-далекого прошлого, неведомой силой возвращенного в наше время. На его морде огромным глазом горела ярко-красная звезда, раскинувшая в разные стороны пять своих лучей и объятая искрящими голубыми молниями. От ее красного блеска, предвещавшего что-то ужасное, Реймаа жутко захотелось заползти в какую-нибудь глубокую нору и там уткнуться головой в землю.

— Братцы, да здесь совсем мышей не ловят. Тишь да гладь! — откуда-то сверху раздался громкий бас; из пара, словно из облака, выпрыгнула здоровенная фигура в расстегнутом матросском бушлате, из-под которого рвалась наружу светло-синяя тельняшка. — Совсем нас видно немец списал. Полундра! Матросская душа в городе! Сейчас мы вас пощупаем за волосатое вымя… Ну-ка, Ганс, подымайся, погутарить с тобой треба. Быстро! Хенде хох, малохольный!

Скулящего эстонца, как беспомощного кутенка, матрос ухватил за шиворот и поставил на разъезжающиеся в разные стороны ноги. Потом несколько раз с силой встряхнул, отчего у парнишки громко клацнули зубы.

— Ба, в штаны наделал! Братцы, обделался немчик! Товарищ Теслин, поспрашать мне немца али нет? Больно уж хилый он, того и гляди Богу душу отдаст, — крикнул матрос куда-то в сторону дыма. — Я хоть и языкам не обучен, но другой способ гутарить знаю, — скаля полный никелированными зубами рот, матрос поднес к эстонцу внушительный волосатый кулачище с синей татуировкой якоря на внешней стороне кулака. — Сказывай, Ганс, сколько поездов с гражданскими ушли на запад? Ну? Ферштейн меня или нет? Слышишь меня, сукин сын⁈

Полицай, глядя на него, как кролик на удава, тут же отчаянно закивал головой. Он все прекрасно понял. Все его показное незнание русского языка, что эстонец последние месяцы с гордостью показывал, мгновенно слетело с него, как луковая шелуха.

— Понял, понял, товарисч, Я все скажу, что надо, — бормотал он, трясясь, словно осиновый лист. Все мысли об арийском происхождении и ненависти к евреям и славянам растворились в диком страхе. — Все скажу!

В этот момент огромная морда локомотива громко рявкнула и, дохнув очередной порцией дыма, с лязгом опустилась на рельсы. Грохоча металлом, следом на рельсы встали и тянувшиеся вдаль вагоны этого странного поезда, с которого, к ужасу полицая, начали выскакивать все новые и новые матросы. Эти несущиеся по перрону разгоряченные солдаты, размахивавшие оружием, совсем не были похожи на тех подавленных и опустошенных бойцов и командиров Красной Армии, что Реймаа видел в концентрационном лагере. Это были совсем другие люди — сильные, уверенные в себе, наполненные то злостью, которая в разы увеличивает силы и заставляет без оглядки бросаться в омут.

Вместе с мчавшимися бойцами особой ударной группы над перроном летели зычные команды их командиров:

— … Самойлов, твою за ногу, бери своих и мухой беги на площадь, к ратуше. Что стоим, седалища мнем? Бегом, бегом на площадь! — орал, срывая голос, невысокий лысоватый полковник. Весь взбудораженный, с незнакомым автоматом на шее, он резко махал руками, показывая нужное направление. — Вторая рота на вокзал! Комов, что бельма вылупил? Срочно изъять все бумаги о составах за последнюю неделю! Быстрее! Здесь немец непуганый, опомнится скоро. У нас зенитных снарядов нема. Только царь-пушка осталась… Это еще что за тип? Тащи его сюда.

Полицай втянул голову, почувствовав, что грозный командир невиданного локомотива спрашивал о нем. Сейчас Реймаа, конечно, боялся, но уже не испытывал такого животного ужаса, как несколько минут назад. Он уже сообразил, что большевики просто применили новую, еще никому неизвестную технику, подобной огромному летающему кораблю «Альбатросу» из романа Жюля Верна «Робур Завоеватель».

Жадно пялясь на пышущий жаром паровоз, парень с трудов верил в его существование. «…Неужели они смогли построить такой же 'Альбатрос», как у Жюля Верна? Как? Рюсся же лапотники! У них руки по уши в навозе! Что они сами могут создать? Ничего! Все, что у них в истории было, сделали или немцы, или итальянцы, или французы — государство, армию, архитектуру, культуру, технику… Это же быдло грязное, неграмотное и завистливое. Они ничего не могут…«. Сам не осознавая этого, Реймаа снова и снова повторял то, что часто слышал от своего отца, одного из руководителей эстонской националистической военизированной организации 'Кайтселийт». «Рюсся не могли придумать такое чудо! Немцы могли, американцы могли, мы, эстонцы, могли. Эти же никак не могли… Такое оружие не должно принадлежать рюсся. Я должен все разузнать об этом изобретении и все в подробностях доложить господину майору. Буду на коленях ползать, сапоги лизать, но все узнаю. Эти жидовские гниды все равно не будут владеть летающим локомотивом».

Реймаа толкнули в спину, и он растянулся на брусчатке. Правда, тут же вскочил, натянув на себя маску угодливости.

— Чего изволите? — эта фраза, не раз слышанная им в пивной, вылезла из него сама собой. — Я все здесь знаю. Все, что надо, покажу… Я же свой, советский. Здесь родился и вырос. Меня силой заставили служить в полиции. Я не хотел. Вот-вот, смотрите, — эстонец, задав правую руку, начал судорожно отдирать полицейскую нашивку с предплечья. — Видите⁈ — скинув нарукавный знак эстонского батальона вспомогательной полиции, он стал втаптывать ее в пыль.

Полковник, окинув его презрительным взглядом, сплюнул, отчего Реймаа затрясло еще сильнее.

— Местный, значит. Хорошо, — буркнул полковник, застегивая укороченную шинель. — Поблизости есть какой-нибудь завод, где с железом работают? Что мычишь⁈ Говоришь, завод котельного оборудования есть? В какой стороне? — эстонец с готовностью ткнул пальцем в сторону южной части города. — Веди.

Полицай угодливо согнулся и, то и дело оборачиваясь, посеменил в сторону завода. Впереди него, грохоча сапогами по брусчатке, побежали два взвода матросов, двое из которых катили за собой по станковому пулемету. За эстонцем уже шел полковник вместе с группой командиров в сопровождении более полусотни бойцов.

— Воздух! Воздух! — вдруг кто-то заорал, тут же приводя в движение всю эту массу людей на перроне. — Три мессера с запада!

Бойцы моментально бросились под прикрытие домов. Часть из них, встав на колено, начала выцеливать приближавшиеся самолеты. Сам Реймаа, непонимающе круча головой по сторонам, так и остался стоять на месте.

— Холера их забери, как не вовремя принесла же их нелегкая, — недовольно бормотал конопатый красноармеец в паре метров от полицая. — Сейчас, как причешут нас…

Закружив над разбегающимися бойцами, истребители начали свою смертельную карусель. С характерным надрывным воем двигателей в атаку сорвался первый самолет, своими четырьмя пулеметами заливая перрон свинцом.

— А-а-а-а! — тонко завизжал Реймаа, расширившимися от ужаса глазами следя за настигающей его очередью. — А-а-а-а-а!

Вокруг него все ревело, грохотало! Советские бойцы и матросы в разнобой палили из оружия в небо, стараясь попасть в истребитель.

— Беги! Беги, болван! — какой-то матрос орал эстонцу, яростно маша рукой. — Уйди с линии огня! Сейчас Горыныч говорить будет! Беги, дурак!

Ничего не понимающий полицай, по-прежнему, стоял на месте. Ноги лишь дрожали, отказываясь слушать. Взгляд его, как приклеенный следил за бегущей строчкой пулеметных пуль, вышибающих искры из каменной брусчатки. Остальные же, кто еще оставался на перроне, бежали прочь от этого места.

В какой-то момент Реймаа показалось, что на него обрушились небеса. Раздался оглушающий хлопок, сбивший его с ног. У оглушенного полицая из носа и ушей текла кровь, чего он, словно одурманенный, совсем не замечал. Открыв рот, эстонец смотрел на ярко-красный столб света, бивший из ревущего от напряжения локомотива прямо в небо. Поток раскаленный плазмы ломтями резал воздух над городом, заставляя кислород кипеть и превращаться в горящее пламя. Самолеты, еще мгновение назад кружившие над вокзалом, на глазах превращались в огненные шары и падали вниз.

Едва дышавшего парня, кто-то подхватил сзади и потащил прочь от поезда, который снова и снова извергал из себя пламя. Небо над небольшим городком стало для немецкой эскадрильи, посланной проверить странную зону радиомолчания на востоке, филиалом ада на земле. За первой тройкой сгорели еще два истребителя, летевшие слишком близко. Друга пара, ведомая командиром, на пределе мощи движков все же сумела вывернуть от пылающего огнем куска неба. Пострадали лишь их глаза, превратившиеся в сваренную массу. В эфир тут же полетел панические крики ослепших лётчиков, дико рвавших штурвалы на себя.

Когда же на перроне воцарилась тишина, и небо перестало гореть огнем, Реймаа все еще валялся на брусчатке. Дико вращая глазами, он держался руками за голову и тихо скулил. В голове даже мыслей не было, чтобы встать и что-то делать.

— Обосрался, немчик? — кто-то его сзади хлопнул по плечу. — Ничего, мог и дуба дать. У нашего Горыныча громкий голос, — рядом с эстонцем присел недавний конопатый боец. — Его не каждый выдерживает. Ваша немчура по дороге сюда и ссалась, и сралась, и седела. Майорчик один даже умишком повредился, когда Горыныча увидел… До сих пор, наверное, на дереве сидит, как африканский зверек по имени обезьян.

Парнишка, действительно, не сдержался и обмочился. Правда, из обуревавших его сейчас чувств страх был не самым главным. Зависть была сильнее. Реймаа буквально физически страдал от того, что стоявшие, по его мнению, на низшей ступени развития русские смогли создать такое оружие. «Это не справедливо. Как они могли это сделать? Рюсся животные… Нет, я должен все исправить. Они не должны обладать таким оружием. Майор Келлер все узнает, обязательно все узнает про чудо-оружие. Я ему расскажу и меня наградят железным крестом». Словно мантру твердил он это про себя. «Я все выпытаю у них».