Фамильяр и ночница

Глава 14

В Дюны дилижанс прибыл уже днем, остановившись невдалеке от станции. Воспоминания нахлынули с той же болью и сладостью, какие Дана испытала с Рикхардом в лесу. Все оставалось прежним: шум поездов, многоголосье пассажиров, торговцев и кучеров, местное солнце, по которому она порой скучала в Усвагорске. Отсюда она уезжала подавленной, но в ней тлела искорка надежды на новую жизнь, чувства, приключения. Теперь все это обернулось тяжким грузом, с которым Дана вернулась и пока не видела впереди никакого просвета. О том, чтобы оставаться под началом у Мелании, не могло быть и речи, но девушка отчаянно желала знать, как и зачем ее втянули в дьявольскую игру. Быть может, сердце цеплялось за эту цель лишь потому, что Дана не могла загадывать дальше. Но хотя бы одно дело будет сделано, один день она проживет не зря…

С этими мыслями Дана выпила на станции горячего чаю, съела пирожок из своей корзинки и кое-как приободрилась. Рикхарда не было рядом, и скорее всего больше не будет, и лучше вовремя это принять, чтобы продолжать жить.

И в поселке девушку ждало то, что на время вытеснило тоску по северянину. Еще подходя к родной артели, Дана увидела, что там происходит что-то странное, — дверь в мастерскую была распахнута настежь, на крыльце валялись какие-то тряпки, помещение казалось пустым и заброшенным. Но жилая пристройка и скотный двор остались на месте, и ускорив шаг, Дана бросилась к ним. Отчаянно постучав в дверь, она увидела перед собой Надежду Тихоновну и слегка успокоилась, в то время как пожилая помощница Мелании глядела на нее с тревогой.

— Даночка, почему ты вернулась так быстро? — спросила она без приветствия. — Неужели ты сделала все дела в Усвагорске?

На миг Дана засомневалась, но бегающие глаза женщины и ее пальцы, бестолково перебирающие фартук, убедили, что та снова пытается увильнуть.

— Не старайтесь, Надежда Тихоновна, я знаю, зачем меня туда послали, — жестко произнесла девушка. — И если вам хоть немного ценно мое уважение, скажите Мелании о моем приезде. Мне необходимо с ней поговорить, а потом я больше вас не побеспокою.

Надежда Тихоновна хотела что-то сказать, но запнулась и горестно развела руками. Оставив Дану на крыльце, она пошла в дом, сгорбленная пуще прежнего.

Наконец в дверях показалась Мелания, и Дана изумленно в нее всмотрелась. Хозяйка артели была одета в красивое и строгое платье по городской моде, украшенное белой камеей, а на ее шее сияла золотая цепочка.

— Что же, здравствуй, Дана, — промолвила она, недобро щурясь. — Проходи, коли тебе так понадобилось меня видеть! Хотя ты могла бы и письмо написать…

— Здравствуйте, Мелания, — ответила девушка. — Вы не подумайте, я не намерена поднимать шум, просто наконец скажите мне правду.

Мелания нахмурилась и знаком предложила Дане следовать за ней. Они пришли в ее прежнюю мастерскую, где также царил беспорядок, и не утерпев, Дана спросила:

— Почему вы закрываете артель?

— Я уезжаю, Дана, в столицу, — улыбнулась Мелания, — и беру с собой лучших художниц, хотя там мы наверняка освоим и новые колдовские пути. Тебя, конечно, не приглашаю, но разве ты теперь в этом нуждаешься? Раз твой дядя так облагодетельствовал нас, то перед тобой вообще все дороги открыты.

— Что же, вы дорого меня продали, нечего сказать, — произнесла Дана. — Я только одного не пойму: к чему была эта комедия с поручением в Усвагорске? Почему вы сразу не открыли мне, к кому и зачем я еду?

Мелания отвела глаза, потерла щеку изящным жестом художницы и ответила после паузы:

— Так решил Глеб Демьянович. У его брата осталась вдова, дети, уже и внуки пошли, и он не желал ранить их, порочить имя покойного низкой связью. Правду знали только я и Надежда Тихоновна, даже парень, которого он прислал, был в неведении (на этих словах Дана чуть заметно усмехнулась). Разумеется, по прибытии ты должна была все узнать, а он бы сам позаботился о том, чтобы сплетни не расползались. А кроме того…

— Вы боялись, что я не соглашусь уезжать, — заключила Дана, — предпочту оставаться свободной колдуньей, которая сама себя кормит и не делает низких обрядов. И тогда вовек вам не видать ни столицы, ни денег, ни богатых клиентов.

— Помни, с кем говоришь, Дана! — холодно отозвалась наставница. — Не тебе, сопливой девчонке, бросать мне в лицо подобные упреки! Я отдала своему делу много лет жизни и заслужила награду. А вот что ты скажешь о себе? Ты не успела сделать ничего толкового, а уже получила даром столько благ! По сравнению с ними место моей преемницы в артели…

— Однако мне было нужно именно это место, чтобы обращать наши силы на пользу людям, — с горечью сказала Дана. — А мой так называемый дядя, как вы прекрасно понимаете, намеревался творить моими руками новое зло!

— Когда же ты повзрослеешь? Добро, зло, любовь, долг — красивым словам место в сказках, а здесь жизнь, Дана! И у всего есть две стороны, два лица! Ты помнишь бедняжку Софью, которой я помогла ребенка скинуть? Тоже зло сотворила, скажешь? Только вспомни, что ребенка этого ей заделал пьяница свекор, а муженек вскорости ее избил, причем лупил только по голове и ногам — пузо не трогал, дабы невинную душу не загубить! Вспомни да понюхай жизнь с мое, а потом нос задирай!

— По крайней мере Софья вас сама об этом попросила, а Бураков лишь по своей прихоти гробит людям здоровье и разрушает город, — возразила Дана.

— С чего ты взяла? Уже насплетничать в Усвагорске успели, вот же люди! — усмехнулась Мелания. — А я тебе скажу, что Глеб Демьянович мудрый, рассудительный человек, одаренный чародей, который научит тебя самой сильной магии! Про таких больше всего-то и злословят, от зависти и глупости, но без него ты будешь прозябать в деревне и продавать обереги за гроши. Я уж не говорю о том, что заживешь ты как принцесса — родных детей-то у него нет, так будет тебя баловать! От этого только последняя дура может отказаться, а я тебя никогда таковою не считала, Дана.

На миг Дана снова ощутила внутри тревожный холодок и подумала, что Рикхард мог обмануть ее во всем, раз умолчал про Силви. Но тут же вспомнила, что помимо его слов были и ее собственные сны, видения, знания второй души, а уж ей она доверяла сполна.

— Зря вы притворяетесь, Мелания, — сказала девушка, горько улыбнувшись. — Я знаю, что Бураков давно делает сонные зелья из трав, растущих на проклятой земле, а его жена — нелюдь, питающаяся людской кровью и душами горожан. И не сплетники мне это сказали: я сама вижу, что творится в таких черных сердцах, как у него и у вас.

Она пристально взглянула в глаза бывшей наставницы, еще надеясь прочесть в них изумление, гнев, обиду, ужас, — но увидела лишь досаду и презрительное недоумение. Конечно, та все знала и пыталась лишь худо-бедно сохранить лицо. Что же, больше ей не придется этого делать перед Даной…

— Прощайте, — вполголоса промолвила молодая колдунья. — Я только надеюсь, вы позволите забрать кое-что из дорогих мне вещей.

— И куда ты пойдешь, дуреха?

— Пока на постоялый двор, а там видно будет.

— А о нас ты подумала? Что если Бураков разгневается за твой побег и все отнимет? Ладно на меня зуб точишь, но подумай о других колдуньях! Чем они будут жить?

— Это уже не моя забота, — заявила Дана, преодолев смятение и чувство вины перед наставницей. Та, к счастью, не стала мешать ей собирать вещи, инструменты, амулеты и даже накопленные деньги, которые девушка на всякий случай хитро спрятала.

Закончив сборы, Дана бесстрастно простилась с Надеждой Тихоновной, молча поклонилась Мелании и пошла в сторону рынка — недалеко от него располагался постоялый двор. Однако силы вдруг оставили ее и она безвольно опустилась на скамью. И даже не знала, что больше мучило: вероломство наставницы, обман Рикко или то, что сейчас творится в Усвагорске. Настойчивая мысль, что она не имела права покидать город в такой момент, все больнее саднила внутри, перекрывая собственные обиды.

Вдруг до нее донесся знакомый голос, и подняв голову, девушка увидела Руслана.

— Дана, ты здесь? С чего вдруг? Мелания говорила, будто у тебя в Усвагорске зажиточная родня нашлась, и ты, мол, там остаешься… Врала, что ли?

— Здравствуй, Руслан! Родня нашлась, но я не захотела остаться, — сдержанно ответила Дана. — Там мне на колдовском поприще нет места.

— Ну и шут с ним, с колдовством! — отозвался парень, заметно повеселев. — Артель-то ваша закрылась, а в столицу Мелания, поди, тебя не позовет! Да и славно, будем по-людски жить, а то бабы к вам по каждому чиху бегали!

— Это все, что ты хотел сказать? — устало спросила девушка.

— А что ты тут одна сидишь? Куда теперь подашься-то?

— Найду, где преклонить голову на первое время, не переживай. А там буду зарабатывать как одиночка, благо навыки у меня никто не забрал.

— Да зачем искать? Побудь пока у нас, переночуй хотя бы! Мы денег не возьмем, разве что матери немного по хозяйству поможешь. Она что-то в последнее время совсем хворая стала.

— Ну, если так, — промолвила Дана, чуть помедлив. Она сочла, что ничего не потеряет, если поможет уставшей, рано постаревшей женщине, да и отвлечется от горестных мыслей.

В доме Руслана девушку встретили дружелюбно, но с настороженностью, памятуя о ее занятии. Она в ответ держалась скромно и невозмутимо, а в первую очередь взялась за лечение хозяйки. Ту в самом деле измучили застарелые боли в спине, и Дана больше часа читала над ней заговоры. В исцелении тяжких недугов она не была сильна, как и большинство ведьм, но могла принести хотя бы временное облегчение. Когда женщине стало получше, она задремала, а девушка занялась уборкой в доме и на дворе. Даже отец Руслана, всегда казавшийся ей угрюмым и нелюдимым мужиком, за ужином проникся благодарностью, хоть и на свой лад:

— А ты, выходит, девка-то справная, Данка! Мы всегда думали, что по хозяйству от тебя толку не будет: согнешься как тростинка на ветру! Да и вообще вся какая-то… — он глубокомысленно покрутил ложкой, — вся в себе, что ли…

— Вот и я так думал, — ухмыльнулся Руслан, а его младший брат лишь хихикнул, не отрываясь от тарелки.

— Словом, ты, Руська, похоже, годную невесту в дом привел, — заключил глава семейства. — Скверно, что бесовской дрянью занималась, ну да ладно, кто по юности не грешил! Лишь бы девичью честь свою сберегла, а ты, Данка, скромная, невзрачная, так что славной женой будешь! Да и Семеновне нашей подмога, а то она чего-то хиреть начала…

Дану невольно передернуло от этой речи. Она нисколько не стыдилась того, что спала с мужчиной, да еще с нечистым духом, и уж точно не собиралась сходиться с Русланом. Но этот незамутненный, животный напор недалеких людей не на шутку пугал ее, едва ли не больше чар в Усвагорске. Против вторых она еще могла действовать заклинаниями и волей, против первых же не ведала оружия. «Должно быть, с этим тоже нужно родиться, — подумала Дана с горечью. — Ладно, мне с ними детей не крестить, переночую сегодня и хватит. Мать, конечно, жалко, умаялась бедная, но чем я ей помогу при такой жизни? А занимать ее место не собираюсь».

На ночь Дану устроили в тесной, но вполне сносной комнатушке без окна. Умывшись и задув свечу, она забралась под тонкое одеяло и в памяти вновь возник образ Рикхарда, его удивительные глаза, ласковые руки, малиновый запах. Она бережно погладила деревянный перстень, подумав, что была ему по-своему дорога, раз уж он поступился целью ради ее спокойствия. Но встретить собственную гибель он хотел рядом с Силви, и это больно жгло душу Даны, впервые вкусившую самоотверженных чувств.

Невольно слезы покатились по щекам, и девушка вытерла их резкими движениями. Повернувшись на бок, она попыталась забыться, но чужие запахи и богатырский храп кого-то из хозяев тревожили и злили. Вдруг дверца скрипнула и послышались осторожные шаги, затем кто-то сел на край ее постели и коснулся плеча. Кисло пахнуло ядреным квасом, табаком и мужским потом. Дана вскрикнула и забилась в угол, закрывшись одеялом до подбородка.

— Да тише ты, — послышался сердитый шепот, — зачем остальных-то будить?

— Черт тебя подери, Руслан, ты что тут делаешь? — яростно зашептала Дана. — Дай спички!

— Что делаю? Данка, а ничего, что это мой дом? Что хочу, то в нем и делаю! — усмехнулся Руслан. — И зачем ты дурочку из себя строишь? Будто не знала, что у всего есть цена!

— Это я знаю, только цена разная бывает, — заметила Дана.

— У баб — одна: мы вам семью, крышу над головой, подарки, а вы нам… ну, сама понимаешь, — сказал парень, продолжая сально улыбаться. Дана осознала, что отчетливо видит его и без спичек, и несмотря на гадливость, безмерно обрадовалась, что ночь снова ей помогает.

— Руслан, тебе девок в селе не хватает? Не поверю! Что же ты ко мне лезешь, колдунье, да еще не первой молодости? Уж перетерпи эту ночь, а завтра я навсегда уйду.

— Да потому что приглянулась ты мне, тебя хочу, а не других! — зашипел Руслан. — Ты что думаешь, я какой-то чурбан бесчувственный?

— Знаешь, глядя на твою бедную мать — да, именно так я и думаю! — заявила Дана. — Но я не хочу, чтобы ты стал еще хуже, Руслан! У чурбана есть шанс на спасение души, у насильника и подлеца — уже нет, так что уйди, пока не поздно.

— Ты, ведьма, будешь мне толковать про спасение души?

— Да, я, ведьма! — сказала девушка, невольно повысив голос. — Если прежде никто до тебя этого не донес. Не доводи до греха нас обоих! Кроме того, я уже не девственна и не хочу давать твоему отцу ложных надежд.

— Что? — переспросил Руслан и отодвинулся. Похоже, от растерянности у него перехватило горло, и он бестолково таращил на Дану глаза. Схватив себя за растрепанную гриву, он отчаянно помотал головой и сказал:

— А я-то думал, ты чистая девчонка, не гулящая! Оказывается, такая же как все: вам лишь бы под какого-нибудь городского хлыща лечь, а простым парням вы в душу плюете! Небось он и обрюхатить тебя успел, а ты теперь надеешься своего байстрюка пристроить!

— Разве к чистым девчонкам лезут в постель вот так, напролом, даже не обручившись? И зря ты думал, Руслан, что никто на меня, такую невзрачную, не позарится! А тебе не я нужна, а дармовая прислуга, — заявила Дана. — И клянусь: если ты сейчас не оставишь меня в покое, я пущу в ход чары! Мне уже терять нечего.

— А оно мне надо? — выпалил парень, сплюнув прямо на пол. — Ты что думаешь, я другую не найду? Да свистну, любая прибежит! А ты иди куда хочешь, раз на добро так отвечаешь…

— Что, даже немного поспать не дашь?

— Да черт с тобой, я не зверь, — буркнул Руслан, — до утра оставайся, но потом уходи с глаз моих! Ты же мне полюбилась, дура…

Тоскливо проводив его взглядом, Дана уткнулась в подушку, но выспаться ей, конечно, не удалось. Она промаялась в душной каморке и потихоньку ушла еще до рассвета — хотелось проститься с матерью Руслана по-человечески, но Дана боялась сталкиваться с хозяином дома. Оставалось лишь мысленно пожелать женщине терпения и сил.

Солнце еще дремало за серебристой предрассветной дымкой, но Дана без страха шла одна через поселок. От стрекота насекомых, дальнего собачьего лая, мечущихся за деревьями теней, студеного туманного покрова над озером по телу бежали мурашки. Но она знала, что ночью ей нечего бояться, ночь — ее дом, ее вотчина, как лес для Рикхарда и Силви. Надо лишь открыть ночи свое сердце, отпустить детские страхи и запреты, и тогда она станет сильнее Буракова. Теперь Дана точно знала, куда ей податься.

Рикхард приблизился к пологому берегу Кульмайн, куда редко спускались горожане — из-за водоворотов, разросшихся коряг и страшных легенд. Вода отливала желто-изумрудным светом, напоминающим сияние на севере Маа-Лумен, крохотные речные призраки мерцали над ней и пускали легкую рябь. Он опустился на корточки и посмотрел на водную гладь, словно в зеркало, увидел бледное мужское лицо, которому судьбой отпущено много веков до увядания. Но теперь все обернулось так, что он мог навсегда остаться молодым — только заблудившись в междумирье, вдали от родных лесов, толковых людей и Силви.

— Вероятно, так и будет, — послышался насмешливый голос, старческий, дребезжащий. Перед Рикхардом возникло лицо, изрытое глубокими морщинами, которые напоминали черные рубцы. Его окаймляла зеленоватая борода, похожая на войлок, в редких волосах виднелись клочья тины.

— Ты знаешь, что я натворил, — промолвил Рикхард, и водяной кивнул. Перед ним из воды выпрыгнула маленькая юркая рыбка и тут же скрылась серебряной искоркой.

— Натворил ты дел, лесовик, даром что разумный парень, — покачал головой старик. — Это все городская жизнь тебя испортила, глаза отвела. Стал ты словно ветка отломанная, вот и не учуял беды…

— Не учуял, — подтвердил Рикхард. — И теперь не знаю, как быть. Не знаю даже, сколько времени в запасе. И ведь Силви права: родные места тоже поражены недугом, и все мы скоро станем отломанными ветками. Погоняет нас ветер немного, а там люди ногами растопчут.

— Вероятно, но я тебе наперед не скажу. Зато у этого города дни сочтены, да что там — вскорости счет и на часы пойдет.

— Ты точно знаешь?

— Обижаешь, лесовик! Я-то запахи беды издалека чую, а в этой реке издавна лежит прах невинно замученных, казненных предателей и самоубийц. Еще бы мне не ведать! Но ты себя-то не больно кори: ваш лес существо уязвимое. Одиноких вредителей он может прогнать или извести, а против такого напора черной ауры бессилен. Вода — другое дело, она всегда за себя постоит, и никакой гранит ее не удержит!

— То есть, вода пойдет на город?

— Похоже на то, — усмехнулся старый дух. — И волна будет высокой, уж поверь.

— Можно ли как-нибудь это остановить?

— Забавляешь ты меня, лесовик! Видно, жизнь среди людей совсем тебе голову задурила, раз стал как они рассуждать. Напаскудили, нахаркали, награбили в больных местах, которым покой нужен, а теперь хотят все как-нибудь назад вернуть! А такое не возвращается, только искупается, и потомкам придется платить за предков. Но люди-то ладно, что с них возьмешь, а ты должен понимать.

— И что мне делать теперь, старик?

— Предупреди тех, кого успеешь, — невозмутимо отозвался водяной. — Может быть, они еще спасутся, а в остальном ты, увы, бессилен, на сей раз время упущено. Но когда-нибудь город отстроят заново, и там уж видно будет.

— Время упущено, — проговорил Рикхард словно эхо. — Я же никогда не думал, что скажу такие слова, оно мне казалось бескрайним…

— Молод ты еще, лесовик, вот и не понимал, — сказал старик более мягко. — За твою судьбу я теперь не ручаюсь, но если уцелеешь, то возьмись за ум! Ты ведь это можешь, я чувствую, хотя легко не придется.

— Благодарю тебя, старик, — ответил Рикхард, склонив голову. — Не знаю, простит ли меня мироздание, но постараюсь заслужить.

По запавшим губам водяного скользнула улыбка и он безмолвно скрылся под водой. Волны Кульмайн сомкнулись над головой хранителя, и она вновь простиралась под лунным светом, черная, холодная и безжалостная. Рикхард долго смотрел на далекие берега Маа-Лумен, выступающие из тумана, затем поднялся и быстро пошел в сторону Усвагорска.