Фамильяр и ночница

Глава 13

Когда Рикхард привел Дану в гостиницу после городского празднества, Вадим и Ярослава все еще не спали и встретили молодую пару сокрушенными взглядами, но без особого удивления. Из этого Дана заключила, что и они знали гораздо больше нее, и на сердце стало еще горше.

Выпив по настоянию Рикхарда теплой воды с травяным отваром, она долго сидела на кровати и глядела в пол, пока нелюдь терпеливо выжидал. Наконец решилась заговорить:

— Так значит, Силви твоя любовница?

— Обычно мы не применяем это слово, — возразил Рикхард. — Я предпочитаю называть ее подругой или спутницей.

— Спутница? Притом что она замужем за Бураковым?

— Дана, ну что значит это замужество для сроков, которые были отпущены нам с Силви? Она и раньше была падкой на сильных и наглых колдунов, но всегда возвращалась ко мне. Я тоже в долгу не оставался — у лесовиков на подобные вещи смотрят спокойно. Когда-то Бураков действительно ее очаровал, будучи молодым, страстным, пытливым мужиком, — сначала она была у него в тайных фаворитках, а когда он овдовел, то взял в жены Силви. В церкви они, конечно, не венчались, но он и впрямь нацелился держать ее при себе до конца. Только все его достоинства уже иссохли, а наружу вылезла злость и жажда всевластия. Это удел многих его собратьев, не понимающих, что при всем даровании они остались людьми. И как итог, отрекшихся от этого звания…

— Иными словами, вы намерены дождаться смерти Буракова, чтобы снова весело проводить время? — усмехнулась Дана. — Ну да, вам и впрямь торопиться некуда… Вот только какую роль ты во всем этом уготовил мне?

— Я бы тебя отпустил, — заверил Рикхард. Должно быть, он рассчитывал обрадовать ее этим заверением, но девушке стало лишь холоднее внутри. Слезы подступили к глазам и она решительно ущипнула себя за руку, чтобы собраться. Рикхард тем временем положил ладонь ей на плечо и строго промолвил:

— Ты верно спросила, Дана: нам сейчас о твоей судьбе надо потолковать, а не про мои дела с Силви. Только если позволишь, я начну издалека…

— Хорошо, как скажешь, — устало кивнула Дана.

Рикхард прошелся к окну и обратно, затем вновь уселся на табурет и, сцепив руки на коленях, заговорил:

— Глеб Демьянович с юности тянулся к тайным знаниям, не пренебрегал светскими науками и политикой, но ведовство ставил несравненно выше. Уж не знаю, от кого из предков ему достался этот дар, важнее то, что у него имелся брат Григорий. Тот отличался более спокойным нравом, ни в чем звезд с неба не хватал, но зато удачно женился на дочери крупного промышленника и стал отцом двоих наследников. Жил в полном достатке, с женой душа в душу, но… приключилась с ним однажды мужская слабость. Он ехал по делам через небольшое село, пришлось заночевать на постоялом дворе, а у трактирщика имелась дочка — юная, но уже красавица хоть куда! Невинная, недолюбленная, доверчивая, которую было легко подманить обещанием свозить в большой город и нарядить в шелк и бархат…

Лесовик умолк, выразительно посмотрел на Дану и та почувствовала, как новая волна тревоги разливается по телу. Но сдержалась, выжидающе промолчала, и Рикхард продолжал:

— Наутро Григорий, разумеется, уехал, накормив девчонку еще парой обещаний, и она терпеливо ждала до тех пор, пока не замаялась тошнотой. Трактирщик, сообразив, чем дело пахнет, исправно выпорол дочь, но прыткого гостя и не думал искать — понимал, что сельскому холую там нечего ловить. Ну, погоревала девица, поплакала, да смирилась, а там и дитя родилось на свет. Она только не знала, что горе-папаша однажды все-таки проезжал мимо постоялого двора — случай завел, а заодно, быть может, и на сердце кошки заскребли. В гости не зашел, но издалека увидел ее с дитем на руках и все сопоставил. Конечно, Григорий не намеревался ломать себе жизнь этой связью, и вероятно, о ней бы еще долго никто не узнал. Но спустя два года он заболел брюшным тифом, и поняв, что не выкарабкается, успел поведать эту историю своему брату, Глебу. Только ему одному…

Рикхард снова прервался, и теперь Дана осторожно спросила:

— Ну и к чему ты все это мне рассказал? Меня не удивить отношением господ к простым девкам, Рикко! Он и по другим постоялым дворам мог наплодить, эка невидаль…

— Так-то оно так, но ты не догадываешься, кто была та девчонка?

Дана всмотрелась в глаза Рикхарда, сейчас лишенные всякого сочувствия и поблажек, выражающие лишь неусыпное внимание. И похолодела от ужаса:

— Ты хочешь сказать, что она — моя мать?

— Именно так, Дана, — промолвил Рикхард и осторожно коснулся ее руки. Теперь, отпустив на волю неприятную истину, он вновь оттаял и смотрел на нее почти с прежней лаской и щемящей жалостью.

— А Глеб Демьянович — твой кровный дядя: вот и ответ, какова твоя роль во всей этой истории. И вовсе не я тебе ее навязал. У меня просто не было выхода…

— Зачем я вдруг ему понадобилась?

— Колдунам-двоедушникам жизненно необходимы ученики и преемники, в идеале — родственной крови. Иначе их ждет участь бедного старика, который меня воспитывал: духи, увы, учениками не считаются. Покойная жена Глеба Демьяновича не успела родить, Силви он зачать не мог, поэтому всегда имел нескольких наложниц из прислуги — здоровых, крепких бабенок с широким задом и налитыми грудями. Но ни одна не смогла от него понести: не дано ему плодотворного семени. В этом смысле его брату повезло больше, но законные дети родились простыми людьми, без ведовской жилки.

— Значит, он вспомнил эту историю и решил меня разыскать, чтобы взять в ученицы?

— Верно, Дана. Это оказалось нелегко — твоя мать давно покинула родные места, вышла замуж за вдовца и родила ему новых детей, отдала тебя в учение Мелании. Но Бураков не был бы собой, если бы не напал на след и не вызнал, что незаконной племяннице передался колдовской дар. Он по крупицам смог восстановить эту историю именно так, как я ее тебе пересказал! Силви сообщила мне о его намерениях, а в то же время до нас дошло пророчество, что Усвагорску не жить, если равновесие, нарушенное колдуном, не восстановится. Мне пришлось перехватить того человека, которого Бураков за тобой отправил, и выдать себя за него перед Меланией.

— Она все знала или ее тоже втянули обманом?

— Не ручаюсь, я видел ее совсем недолго, но сейчас думаю, что знала. Наверняка они с Бураковым общались прежде, и с ней было легко договориться.

Дана резко выдохнула и произнесла:

— Ну хорошо, с Бураковым понятно, с Меланией понятно, а тебе-то я зачем понадобилась? Только не говори, что увидел меня издалека и польстился на красивые глаза и милую улыбку!

— Этого не скажу, — кивнул лесовик, — я рассудил так, что если ты сильная от природы колдунья — значит, сможешь нам помочь остановить Буракова и исцелить ауру в городе, потому что иначе она захватит и лес. Надо было только испытать твои навыки и не дать ему до тебя добраться. И ведь ты действительно хотела во всем разобраться и помочь горожанам — разве я не прав?

— Да, хотела! — вздохнула Дана. — Но почему ты сразу не рассказал мне правду? Зачем было скрывать, увиливать, соблазнять меня? Представь, как я себя чувствую, узнав, что была марионеткой, с которой забавлялись двое нелюдей и один злобный колдун!

— А как бы ты поступила, если бы я сказал правду? — спросил Рикхард, пристально на нее взглянув. — Дана, ты плохо представляешь, какой властью обладают людские кровные узы! Помнишь, ты говорила мне о птенцах, которые считают матерью ту, кого увидят первой после вылупления? А у людей не так, вам до зарезу нужно знать, в ком еще течет ваша драгоценная кровь! У ребенка может быть прекрасная и любящая приемная мать, но он все равно пожелает искать ту тварь, которая его бросила, ибо «родная»! И вот теперь вообрази, что бы ты испытала, узнав, что у тебя есть родной, настоящий, живой дядя! Ты не захотела бы его увидеть? Побывать в его доме, расспросить о семье и корнях? А там он быстро залил бы тебе в уши столько елея, что ты уже никогда бы меня не услышала.

— Значит, ты просто его опередил и залил этот елей сам, — горько улыбнулась Дана. — Что же, разумный ход: молодого и красивого любовника девушка охотнее станет слушать, чем едва знакомого дядю. А ведь если подумать, Рикко, я все знаю только с твоих слов! Что если ты и сейчас мне врешь?

— Сейчас-то зачем? — вздохнул Рикхард. — Теперь ты не маленькая испуганная девочка, Дана! Ты знаешь, кто я, и уж точно знаешь, кто ты, и мне нет смысла взводить на Буракова напраслину.

Дана умолкла, спрятала лицо в ладони, потрясла головой, словно отгоняя кошмар. Затем решилась спросить:

— А что же все-таки Бураков делает с ульникой?

— Прежде он стал готовить на ее основе какое-то зелье и продавать его втихомолку, с помощью городского аптекаря. Но делал это понемногу, с осторожностью, а теперь вошел во вкус и, по-видимому, задумал пустить ульнику в широкий оборот — лекарства для стариков, духи для дам, наливки для господ, варенье для детей. Я не знаю точно, Дана, — при Силви он ни с кем об этом не говорил, — но подозреваю, что это лишь очередной способ извести человека по заказу, просто более изощренный. Колдуны такого сорта ничего нового не создают, просто гадят исподтишка, хоть амулетами, хоть зельями.

— То есть, — тихо произнесла Дана, — вы уже не первый день знали о том, что он творит? Но засуетились только когда опасность нависла над вашим проклятым лесом! А пока дело касалось людей — пусть колдун развлекается с живыми игрушками сколько влезет, а вы еще покормитесь объедками от их страха и отчаяния! Черт тебя подери, Рикхард, ты сам-то сознаешь, что вы натворили?

— Да, мы поступили недальновидно, — кивнул Рикхард, — не подумали о том, как все в мироздании тесно переплетено. Но такие пророчества часто приходят, когда уже осталось совсем немного времени. Высшие божества, увы, никому не подотчетны…

— И ты так спокойно говоришь это мне? Говоришь в доме людей, которые боятся ложиться спать? Которые лично знали погибшую от паралича девочку, почти дитя? — прошептала Дана, затем прикрыла глаза и с трудом перевела дыхание.

— Да вы же с Силви чудовища, Рикхард, ты это понимаешь? — сказала она, посмотрев ему в лицо. — Высосете душу, обглодаете кости всех, кто попадется по дороге, и будете дальше порхать лесными мотыльками! У Буракова хоть какая-то идея, запал, цель есть, а у вас что? Столетия, которые вы живете за счет наших душ? Разве этому тебя учил колдун, который вас приютил? Сам подумай, что бы он сказал!

— Вы ничем не лучше нас, Дана, — бесстрастно ответил лесовик. — Тоже трясетесь за свое спокойствие, не вмешиваетесь и не заступаетесь, пока пламя с соседнего дома не переползет на ваш. И старый колдун, пусть он и сделал нам много добра, исключением не являлся. А ты сама? Ведь знала, что Мелания наживается на грязных делах, наводит порчу на людей, урожай и скот, делает привороты, которые калечат душу не меньше, чем яд из ульники! Знала, но оставалась в артели, потому что так спокойнее, там твоя устоявшаяся жизнь, а за ее стенами неприветливый мир. И я не берусь тебя судить, Дана, потому что в этом мире мрак уже победил, и все мы хотим только одного — выжить. Все остальное, увы, непозволительная роскошь.

Дана отвернулась и, не выдержав, тихо заплакала. Рикхард долго не решался подойти, но все же сел рядом и обнял ее за плечи. И хотя она больше не могла доверять ему как прежде, измученная душа волей-неволей откликнулась на эту незатейливую ласку. Девушка зарылась в его рубашку, всхлипнула по-детски и он погладил ее по голове.

— Ты ее любишь? — тихо спросила она.

— Я уже говорил, что подобные слова у нас не в ходу, но что до Силви… Если для ее блага понадобится убить Буракова — я это сделаю. Если для ее же блага будет нужно, чтобы эта гнида жила, — оставлю ему жизнь. А если лес все-таки погибнет, я приму это, если она будет стоять рядом. Понимай это как знаешь, Дана…

— А я?

— А ты подарила мне очень много тепла, хоть я и знал тебя совсем недолго, — вздохнул Рикхард. — Прости, что отплатил такой болью. Но я надеюсь, что у тебя все еще будет хорошо и ты сама выберешь свой путь.

— О чем ты? — удивилась Дана.

— Тебе надо уезжать из Усвагорска, а там решай, как жить дальше. С такими способностями ты легко найдешь призвание, только не разменивайся на всякую дрянь. Я сейчас не о людской морали толкую: прежде всего это разрушит тебя саму.

— А как же здесь? — изумленно спросила Дана, отстранившись и посмотрев ему в лицо.

— Духи по-всякому станут защищать свою вотчину, — заверил Рикхард. — За судьбу людей пока ручаться не могу, но тебя точно надеюсь спасти. Поторопись, Дана: до исполнения пророчества осталось немного, да и Бураков не станет сидеть сложа руки. Усвагорск не так уж огромен, чтобы человек мог в нем раствориться.

— Ты вправду меня отпускаешь? — прошептала девушка.

— Это лучшее, чем я могу тебя отблагодарить, — сказал лесовик, и они невольно прильнули друг к другу, прижались щеками — у Даны она была совсем влажной от слез. Отпустив ее, Рикхард добавил:

— Надеюсь, что беда минует и тогда ты сможешь вспоминать обо мне хоть с толикой теплоты.

— Я все равно тебе благодарна, — заверила Дана. — Счастье и боль всегда бродят рядом, и здесь я испытала и то, и другое. А осталась бы в Дюнах — было бы уныние в артели, супружеская лямка, одиночество и ничего своего.

— Ты прекрасная девушка, Дана, — сказал Рикхард и коснулся губами ее лба. — Сейчас Ярослава поможет тебе собраться, а я поговорю с Вадимом. И главное, больше ничего не бойся.

Она кивнула и посмотрела ему вслед, пытаясь осмыслить заново все, что свалилось на нее за последние дни. Дане казалось, что она успела прожить целую жизнь, но теперь ее ждала неизвестность, в которой приходилось опираться лишь на себя. Хотелось опять расплакаться, кусать губы до крови, терзать подушки, но она держалась и терпеливо ждала Ярославу. Та вошла с таким же горестным лицом, однако от прикосновения ее сухой теплой руки Дане стало чуть легче.

— Ты на Рикко не серчай, девочка, — сказала Ярослава, — он очень славный парень, даром что нелюдь. Просто они по-другому разумеют, не так, как мы…

— А вы тоже колдуны? — нахмурилась Дана. — Иначе почему все о нем знаете?

— Нет, мы ведовству не обучены: их племя порой само выбирает, кому открыться. Рикко еще моего отца знал: тот был лесником на самой границе с Маа-Лумен. Хоть он и простой человек, но лес ему был милее родного дома, он знал, как задобрить его хозяев, когда обратиться к ним с воззванием, а когда лучше не тревожить. И всякого зверя уважал, и птицу, и цветок… Вот Рикко и привык считать его своим товарищем, а там я подросла, тоже к лесу прикипела. Вадим когда-то был охотником, шалил в лесу по молодости да горячей крови, не соблюдал заветов, так что едва до беды себя не довел. Но мой отец и Рикко его выправили, а потом мы и слюбились. Сюда уж нас жизнь забросила, но лес мне до сих пор снится, Даночка…

Ярослава отвела глаза, и как на миг показалось Дане, в них блеснули слезы. Затем снова заговорила:

— Мы всегда Рикко здесь привечали, как он в Усвагорск наведывался. У него часто какие-то дела с колдунами водились, а потом еще эта Силви тут обжилась. Но ее мы почти не знали, она не любит людей, и Рикко считал, что разумнее держать ее от нас подальше.

— Значит, она опасна? — тихо спросила Дана.

— Она хищница, Дана, пожирательница душ, да и кровью людской не брезгует. Правда, обычно насмерть не изводит, но забирает много…

— Тогда почему они вместе, если Рикко помогает людям, а она их калечит?

— Потому что лес живой, Дана, и в нем много всего намешано — и света, и тьмы, и тепла, и стужи, и слез, и крови. Одни силы оберегают людей, не дают сбиться с пути, а другие стращают и отводят глаза, и там уж кто победил — тот и прав.

Дана зажмурилась и вцепилась в волосы.

— Нет, нет, Ярослава, мне этого не понять, — сказала она. — Наверное, мне не хватает вашей мудрости, но я просто не могу…

— Не плачь, девочка, все еще наладится, — ласково промолвила женщина. — Ты умница и применение своему дару всегда найдешь. Главное — будь здорова и не унывай.

— А как же вы? Останетесь здесь, пока городом управляет безумный колдун, а его жена-оборотень мучает людей по ночам и пьет у них кровь?

— Куда нам теперь деваться? — вздохнула Ярослава. — Проживем как-нибудь, благо Рикко наказал ей нашу семью не трогать. Хотя этот отравленный воздух все равно ползет в щели, так что мы и без нее можем не проснуться…

— Значит, вы просто будете ждать? — недоумевала Дана. Но выцветшие глаза хозяйки, окруженные морщинками, глядели так устало и беспомощно, что девушка не стала больше ее мучить расспросами. Ярослава собрала ей в дорогу вещи и корзинку с провизией, затем вернулся Рикхард вместе с Вадимом.

— Тебе лучше уехать до рассвета, девочка, — мягко сказал хозяин гостиницы. — Пассажирские дилижансы ходят и по ночам, и завтра ты уже будешь далеко от наших порченых мест. Рикко думает, что тебе лучше укрыться в Маа-Лумен — хотя бы временно, а если гроза минует, он за тобой вернется.

— Нет, сейчас мне надо вернуться в Дюны, — горячо заявила Дана. — Я все равно не успокоюсь, пока не взгляну в глаза Мелании и не спрошу, почему она так со мной поступила. И с какой стати я вообще должна прятаться, словно преступница?

— Что же, решай сама, Дана, — произнес Рикхард. — Я не допущу, чтобы Бураков до тебя добрался, но беда не только в нем. Твоя колдовская мощь велика для столь хрупкой оболочки, и со временем ей станет тесно. Тут и родные стены могут быть бессильны.

Девушка почувствовала, что обычные силы вновь ее покидают, и лишь кивнула. Обняв на прощание Ярославу, поклонившись Вадиму и попросив передать Любе добрые пожелания, она вышла на темную улицу, где накрапывал мелкий дождь. Рикхард держал ее под руку и оба молчали. Наконец он сказал:

— До поселка я тебя провожу, а потом вернусь сюда. Что бы ни случилось, ты скоро узнаешь, Дана. И хоть ты обижена на меня, но все же пожелай удачи!

— Желаю, Рикко, — тихо ответила Дана и прижалась к его груди, вдохнула запах волос, погладила теплую шершавую ладонь лесовика. Она не помнила, как подошел дилижанс, как Рикхард помог ей забраться внутрь, потому что быстро уснула на его плече и в кои-то веки спала без жутких видений.