Факультет Романтики. Ромфак

Глава 9. Что-то пошло не так…

Остановился я так же резко и неожиданно, как и начал свой нелепый полет. Я столкнулся с чем-то довольно большим, мягким и теплым, как будто с мешком, наполненным сами знаете чем. Я зажмурил глаза, думая, что, наверное, меня уже проглотили на лету и сейчас будут долго и мучительно пережевывать, но нет…

— О, какие же черные проклятые времена настали! — громко сокрушался очень низкий хриплый бас, но такой мощный, что у меня внутри тряслись все поджилки, как от сильных колонок в хорошем ночном клубе. Голос, естественно, принадлежал разозленному Ифриту — высокой, метра три-четыре, плечистой фигуре, сотканной из черного густого дыма, внутри которого постоянно то вспыхивали, то угасали очаги ослепительных молний, будто бы там бурлил сильнейший из ураганов. Ярко-красные светящиеся глаза, как разгорающиеся угли на ветру, пылали гневом. — Это не подношение для Ифрита! Это просто насмешка! Оскорбление! Плевок в лицо! Это же старая плешивая псина!

И, действительно, то, во что я только что кубарем врезался, оказалось дряблым старым псом с жидким полуоблезшим мехом, с больными красными глазами. Он хрипло скулил и трясся не сколько от страха, а сколько от слабости. Однако, в псине было что-то знакомое, словно бы еще вчера я его видел здоровым и… насмехающимся надо мной своим противным визгливым голосом. Я невольно попятился назад, узнав одного из приспешников Дори — тролля-шакала Ника. Эта троица — тролль-песец Дори, тролль-гиена Ланс и тролль-шакал Ник в последнее время очень сильно отравляли мне жизнь в волшебной академии своими нападками и издевательствами. Они всегда ходили втроем и нападали на слабеньких беззащитных лесных троллей, вроде меня. Оскорбляли, издевались, отрывали хвосты.

Так вот, сейчас я был готов поклясться своим оторванным хвостом, что это точно был Ник! Что же с ним стало?! Он очень сильно постарел, прямо на всю свою жизнь, будто кто-то только что выпил через трубочку все его годы.

— Кто посмел разбудить меня? Осмелься назвать свое имя! — ревел джинн, между тем, становясь все выше и больше, а несчастный Ник словно высыхал и скрючивался, отдавая ему последние минуты своей жизни и превращаясь из старого пса в жалкую тощую сухую мумию, которая, как ни странно, еще дергалась и хрипло чуть слышно стонала. — Вызвать меня, верховного Ифрита, и принести мне в жертву это ничтожество? Кто из вас, о неразумные маги, это сделал? Посмел так меня оскорбить?

— Я, Нарцисс, родной племянник Светлого Короля, вызвал тебя сюда, о могущественный Дух Времени! — громко и твердо ответил белокурый красавец. Он, в отличие от остальных магов-студентов не кутался в белую мантию, а стоял, гордо выпрямившись, и смело, даже несколько надменно, смотрел в пылающие красные глаза черного великана. — Изволь выполнить мою волю! Это несложно, и потому мое подношение в виде жизни этого тролля весьма скромно. Прими к сведению, о Высший Дух, что этот хоть и глуповатый тролль был мне весьма дорог…

— Кто?! Меня посмел разбудить ТЫ… безбородый юнец? Раньше меня вызывали сами Короли в присутствии Верховного Совета и Высшей знати! На пышных торжественных пирах с фейерверками, трубадурами и музыкой! Мое появление было большой удачей и праздником! Как явление самого Бога среди его почитателей! — рычал Ифрит, от злости тряся огромными тяжелыми кулаками. Под его черной, как сажа, кожей играли стальные мышцы, от напряжения плотный густой дым, из которого он был соткан, трещал статическим электричеством и все так же ярко озарялся разрядами молний изнутри. Дух наклонился, практически согнувшись пополам, так что его огромная башка с эльфийскими острыми ушами и кривыми бычьими рогами очутилась напротив красивой ухоженной головы Нарцисса. Между разъяренной клыкастой мордой и идеальным фарфоровым лицом прекрасного юноши было лишь невидимое силовое поле, проходившее по очертанию пентаграммы. Недовольно и брезгливо осматриваясь по сторонам, Ифрит спросил громким шипящим шепотом. — И где же теперь я? В чьи покои ты меня вызвал, щенок?

— Это…эм… факультет магов, главный туалет… то есть ванная, — начала, заикаясь, Сирена. Все это время она молча и твердо стояла там, где и всегда — за стройной спиной Нарцисса, но сейчас решила не прятаться. — Почти дворец и…

— Что?! Вы вызвали меня в сортир? В уборную?! Да как вы смеете, дети шакалов! — уязвленно взвыл дух. С этими словами он, треща молниями, кинулся на магов, но граница огненный пентаграммы остановила его, словно невидимая стена. Подобное лишь разозлило Ифрита, он стал метать молнии по всему фонтану, разрушив несколько статуй в центре. — Раньше мне в жертву за раз приносили дюжину юных девственниц! Таких молодых и красивых, что было жалко выпивать их жизни, обращая прекрасные цветы в дряхлых старух. А что теперь я вижу в своей пентаграмме? Шавка и… мокрая крыса?!

— Я белка! — гордо пискнул я, прижимаясь к холодному мраморному дну фонтана. В тишине туалета вышло довольно громко, и потому я добавил немного тише, — … и девственница!

Это было очень и очень зря. Ифрит мгновенно оставил Нарцисса с Сиреной и бросился в центр пентаграммы, он обратил на меня свой горящий взор, словно осветил факелами, а затем громко щелкнул в воздухе длинными когтистыми пальцами, увешанными драгоценными кольцами и золотыми браслетами. Меня подбросило в воздух, как тряпичную куклу, и к своему ужасу, я почувствовал, как из зверька я стал превращаться во что-то другое, более тяжелое и большое, а именно — принимать форму человекообразного тролля. Проклятье! Я же сейчас был абсолютно голый! Ведь белкам не нужна одежда, и потому я снял свой костюм, припрятав его за бочком унитаза. Маленькой голенькой белочкой у меня было гораздо больше шансов спрятаться в этом туалете. Но увы, как видите, меня все равно нашли, схватили за задницу и теперь трясут ею у всех на виду. Трясли меня до тех пор, пока я из белки не превратился в тролля, то есть сейчас у меня был получеловеческий и одновременно полузвериный облик. Словно оборотень застыл в процессе трансформации.

— Полюбуйтесь на это ничтожество! Эту мерзость! — сплюнул джинн, его огромные черные губы от негодования покрылись пеной. — Смотреть-то противно, не то, что забирать жизнь!

А вот и не правда! У меня сейчас был очень забавный мультяшный облик: пушистые беличьи ушки, большие зеленые глаза, милая усатая мордочка с парой больших зубов впереди. Человеческого роста и телосложения, сплошь покрытый густым рыжевато-каштановым мехом я сидел абсолютно голый и мокрый на замерзающей заднице, прижимая руками колени к своей пушистой груди. Но самым страшным сейчас для меня было далеко не это! Нет, я не замечал искривленных в презрительной усмешке губ Нарцисса и широко раскрытого от ужаса рта Сирены, хмурого лба Арния, качающего седой головой Овидия и тупого истерического смеха тролля-гиены. Меня поймали на прицел ярко-голубые глаза Тамлина, словно палящие лазеры, они обжигали мою голую спину, колени и лицо. О, Слепая горгулья! Как же мне было стыдно и тошно в этот момент! За что? Почему он должен был сейчас видеть меня таким убогим, никчемным и униженным?

Ну, пожалуйста, многоуважаемый Ифрит, просто убейте меня! Быстрее же! Или же я сам умру от своего позора!

Никогда в жизни я не чувствовал себя таким жалким и никчемным, униженным и оскорбленным! Мне просто хотелось провалиться, испариться, исчезнуть, сгореть и разлететься пеплом по ветру! Ну что же этот Ифрит так медлит? Пусть он скорее размажет меня по мраморному полу одним из своих огромных кулаков!

Но чуда так и не случилось! джинн презрительно фыркнул и неохотно повернулся к своей первой жертве — постаревшему троллю-шакалу, чье дряхлое сердце отсчитывало последние удары. Ифрит словно слышал каждый из них и наслаждался мгновениями, как подросток наслаждается последними каплями кончавшейся газировки.

Наконец, шакал дернул лапами в последний раз и, тихо простонав, навсегда затих. Вот и жизнь кончилась, так и не начавшись.

— Ох! — только и успел выдохнуть я, почувствовав, как похолодело в моей груди, руки и ноги онемели, голова стала ватной, взгляд затуманился. Все вокруг стало расплываться из-за быстро развивающейся старческой близорукости, лишь только пара огромных красных глаз, словно факелы, горели передо мной. Я с ужасом и некоторым облегчением осознал — Ифрит только что принялся за меня, теперь он пьет мои лучшие годы. О, быстрее бы все закончилось! Только бы Тамлин не долго видел мое жалкое похолодевшее тело, из которого седая шерсть клоками лезет во все стороны. Умоляю! Только бы быстрее!

Я отсчитывал последние глухие удары сердца, видя, как перед глазами проносится вся моя короткая никчемная жизнь… И что я успел за свои годы? Чего добился? Чем могу дорожить? Что согреет меня сейчас в мои последние минуты? Ничего! Куда они так быстро унеслись? Я был постоянно занят не тем! Я все делал не то и не так! Какой же я был никчемный самодовольный глупец! Я не успел ничего! Даже сказать о своих чувствах той девчонке, которую люблю! Сейчас я бы все отдал за тот момент, чтобы снова оказаться в своей спальне, вернуться назад во времени хотя бы на пол часа! Разбудить ее, обнять сонную и теплую от постели, прижать к себе и во всем признаться! Мне нужен всего лишь один этот миг! Ну, пожалуйста! Умоляю!

В этом мире для меня осталось всего лишь четыре едва слышных хриплых вздоха и семь несмелых ударов затихающего сердца. Шесть… пять… Меня накрыла, словно невесомое плотное одеяло, какая-то огромная тень. Возможно, именно так и выглядит смерть во время своего прихода. Интересно, я попаду в ад или в рай для троллей?

— Стой! Это моя белка! — слышу я весьма знакомый голос сквозь стучащий в висках пульс, открываю свои близорукие от старости, все покрытые красными выпуклыми сосудами, глаза и вижу белую мантию и черную, как смоль, шевелюру… Тамлин? Правда ли это? Парень стоит ко мне спиной — к Ифриту лицом, он защищает меня, в прямом смысле этого слова, своей грудью. Он что, с ума сошел? Или я уже все-таки попал в рай для белок? Так что же он там лепечет, я напряг свой старческий слух до предела, чтобы расслышать отрывки фраз:

— Моя белка… Я ее уже где-то видел… Не знаю! Она просто очень похожа на мою белку… Моя! Не отдам!

Тамлин-Тамлин! Что же ты наделал! Зачем ты перепрыгнул бортик фонтана? Зачем пересек невидимый защитный барьер пентаграммы? Ты же ведь никогда не выберешься отсюда! Проклятье! Впервые в жизни я так сильно боялся не за себя, и даже не за отца и его акции, а за другого, практически совершенно чужого для меня человека… уже даже не моего подмастерье…

С досады я так крепко стиснул зубы, что один из моих пожелтевших беличьих резцов отвалился и с негромким стуком покатился по мраморному дну фонтана. Тамлин и Ифрит тут же устремили на меня свои удивленные взоры — электрически-голубой и ярко-красный. Мой старческий мочевой пузырь не выдержал такого безумного стресса и нагрузки. Какой позор! Даже Тамлин нахмурился, глядя, как подо мной образуется маленькая желтая недвусмысленная лужица. Ну вот, еще и обоссался перед всеми! Да, когда же я, наконец, сдохну-то, а?

— Ну что ж, юноша, можешь забрать себе эту плешивую зассатую крысу! — безразлично сказал Ифрит, но затем его кривая клыкастая пасть исказилась в довольной ухмылке. — Но тебя я забираю с собой. То, что оказалось внутри пентаграммы навсегда остается моим! Таков закон!

— Стой! — поздно спохватился Тамлин. — Верни белке ее жизнь! Она же сейчас помрет!

Не глядя, он снял со своих плечей белую мантию мага и швырнул ее мне, дабы я смог хоть как-то прикрыть свой стыд. Пожалуйста, пусть этот страшный кошмар наяву закончится! Ну почему я должен лежать такой старый, жалкий и уродливый среди них — сильных и прекрасных мира сего? Осталось совсем чуть-чуть, наступите же на меня и раздавите, как маленькую мерзкую букашку. К счастью, Тамлин отвернулся. Вы бы видели его бездонные голубые глаза, это же просто два колодца жалости и боли! Ну почему, почему он должен видеть меня таким?

От слабости и нервного напряжения все мое тело дрожало и обливалось холодным потом, словно ледяным дождем. Я в последний раз закрыл глаза и укрылся белой волшебной мантией, словно одеялом — она была такая мягкая и теплая. Удар сердца… предпоследний удар сердца… последний удар… еще один удар… и еще… Что происходит? Я открыл глаза: все тот же фонтан, спина Тамлина, горящие глаза Ифрита. Нет, я не умер, а наоборот, белая мантия мага стала отдавать мне не только свое тепло, но и возвращала убежавшие годы жизни. Мой седой мех из облезлого быстро превращался в каштановый и пушистый, глаза стали четче видеть, лапы перестали трястись, в них вновь хлынула молодая кровь и сила.

— Вернуть твоей белке ее беличье время! Ха! — неужели ты не знаешь, что время — не водица, ее нельзя, как речку, повернуть вспять, голубчик? Жизнь прожита, годы прожжены! Теперь они обращены в вечность, в пепел, и стали частью меня! Отдай-ка ты ему свои годы, если ты такой щедрый!

И с этими словами, продолжая громко хохотать, джинн вытянул руку вперед, словно пытался дотронуться до побледневшего Тамлина. Какой-то белый светящийся туман заструился из груди парня прямо в огромный широко раскрытый рот Ифрита, словно акулью пасть. Это и были бесследно утекающие годы жизни, которые джинн «сжигал», превращая в черный густой дым, и сам, между тем, становился все больше, выше и сильнее.

Но что происходит? Несмотря на то, что Ифрит уже успел выпить времени из парня сроком на пару человеческих жизней, Тамлин ни на минуту не постарел: все то же прекрасное юное лицо без морщин, черные волосы, электрически-голубые глаза, обрамленные густыми темными ресницами. А сам джинн, между тем, уже дорос до высоченного потолка, что распростерся над фонтаном в виде широкого купола. Черный великан буквально светился изнутри из-за зарева многочисленных вспышек молний, его раскатистый хохот был подобен грому, из-за колоссальной освободившейся энергии по фонтану гуляли вихри электричества, пол и стены тряслись.

Я взглянул на Тамлина, который все так же неподвижно стоял перед Ифритом, пряча меня за своей спиной. К моему великому ужасу, парень стал стареть: лицо огрубело, появились морщины и серебристая седина в волосах. Странно, что ни усов, ни бороды совсем не было. Его лицо словно высыхало и становилось острее и темнее, глаза тускнели, будто угасающие звезды, плечи ссутулились, грудь впала и похудела. Неожиданно Ифрит остановился, замер на месте, он скосил свои красные глаза на пустое место возле правого плеча поседевшего Тамлина и что-то чуть слышно пробормотал, будто заговорил с кем-то невидимым. Прикрываясь мантией, я подполз ближе, пытаясь расслышать, о чем это он шепчется. И самое главное — с кем?

— И что же ты тут забыл, пернатый? — едва слышно на очень низких тонах басил Ифрит. Вдруг, он резко ринулся вперед и со всей силы несколько раз хлопнул перед собой в ладоши, словно пытался поймать маленькую мошку. От этих мощных ударов закружились вихри ветра, и аж толчки в кабинках подпрыгнули. — Проклятье! Я поймаю тебя и сожру вместе со стрелами! Только попробуй в меня выстрелить, мелкая дрянь!

Демон резко обернулся и наклонился над каким-то небольшим и блестящим предметом, что валялся никому не нужным на белом мраморном полу. Прищурившись и часто моргая, мое острое беличье зрение постепенно возвращалось, я смог разглядеть и узнать в этом бесхозном предмете те самые песочные часы, где все это время был заточен с помощью магии всесильный Ифрит. Клыкастая пасть металлического дракона была широко распахнута, а в стеклянном сосуде не было ни одной даже мельчайшей серой частицы песка.

Могущественный бессмертный джинн был сейчас пробужден силами пентаграммы и древними заклинаниями Нарцисса. Но если же сейчас захлопнуть эту жадную металлическую пасть дракона, то вся магия перестанет действовать, и Ифрит просто возьмет и растворится в воздухе, а внутри стеклянной колбы часов снова появится мельчайший черный песок, больше похожий на пыль, который будет пересыпаться там из одной стороны в другую до скончания времен. Мне нужно во что бы то ни стало взять и закрыть пасть этого проклятого дракона! Тогда джинн исчезнет, и к Тамлину вернутся все годы его молодой непрожитой жизни. Еще чуть-чуть, я должен доползти… еще чуть-чуть, и я должен дотянуться…

Я лежал совсем рядом, не дыша и слушая звук собственного стучащего в висках пульса, полностью укрытый мантией мага, которая в тот момент стала невидимой и спрятала меня от красных глаз Ифрита.

Я уже протянул свою руку вперед, чтобы наконец закрыть пасть металлического черного дракона на песочных часах, как, вдруг, джинн злобно заревел прямо в мое беличье пушистое ухо, напор его огненного дыхания едва не перевернул меня вверх тормашками:

— Только попробуй, пернатая дрянь! Ты не посмеешь! Купидоны не могут прикасаться к физическим предметам, так же, как и призраки! Это запрещено законом! Ты тут же погибнешь, растворишься в вечности, если нарушишь его!

Я невольно отдернул протянутую руку от часов, ой, то есть пушистую беличью лапу…

Что? Какая такая пернатая дрянь? Купидон? Но я же просто маленький лесной тролль! Я никуда не испарюсь и потому могу лапать все, до чего могу дотянуться! Разве не так?

Я прищурился, напрягая свое зрение до предела, и наконец-то заметил его — еле-уловимые очертания златовласого кудрявого мальчонки в белой тоге с крыльями, сотканными из лучей света. В своих мальчишечьих, но крепких ручонках, он сжимал серебряный лук с тонкой тетивой, натянутой до предела. Говорят, что увидеть настоящего Купидона может лишь тот, кто сам очень сильно влюблен. И да, черт возьми, на тот момент во всем мире не было никого влюбленнее меня!

Ифрит, выпивший из Тамлина почти все его года, а точнее, может быть, и века, увеличился до неимоверного масштаба. В ширину он был уже размером с фонтан и кое-как еле-еле помещался в границах пентаграммы, как большой черный кот, залезший в пустую трехлитровую банку, а огромная красноглазая голова все сильнее упиралась рогатым затылком в купол потолка. Но страшнее всего было то, то джинн продолжал расти, хотя уже и был выше пятиэтажного дома. Перед его широким носом маячил маленькой еле-заметной искоркой Купидон. Так, о чем же они сейчас разговаривали? Этого я, конечно же, расслышать не мог, так как высшие духи не нуждались в сотрясании воздуха и могли общаться на уровне телепатии. Но что же внутри пентаграммы делает настоящий Купидон? Неужели он прилетел сюда сам, по своей воле? Но с кем? С Тамлином? Если да, то это практически невозможно!

Купидоны — не только древнейшие из всех светлых духов, но и сильнейшие. Они не подчиняются никому, их нельзя, как джиннов, заточить магией в определенный предмет, нельзя вызвать с помощью пентаграммы и заставить исполнять свою волю. Если только… В тот момент я пытался отчаянно вспомнить лекции Профессора по Истории, которые я частенько просыпал в академии Магии, о высших духах.

«…самая главная ценность для Купидона — это его золотые стрелы, что будят в сердцах сильнейшее из всех прекрасных чувств. Купидон скорее расстанется со своей вечной жизнью, чем позволит попасть хоть одной стреле в руки темных. Особенно опасно, если стрелы оказываются у демонов, то вместо любви они станут нести с собой яд ненависти. В благодарность за свои спасенные стрелы, честолюбивые Купидоны всегда предложат выполнить любое желание. Очень часто они дарят вечную взаимную любовь своим спасителям. Но иногда и наоборот, могут вытащить свою стрелу из давно разбитого сердца, тем самым избавив влюбленного от страданий и одиночества…» — зазвучал в моей голове голос Профессора по Истории, старого мудрого лефтавра — получеловека-полульва с желтыми кошачьими глазами и роскошной львиной гривой.

Но этот Купидон, судя по всему, бегает за Тамлином уже долгое время, как шарик, привязанный на веревочке, значит… значит… И что это значит? Тамлин украл одну из его стрел? Или же парень заставил крылатого духа постоянно охранять свое сердце?

Тут мои размышления резко прервал оглушительный удар, от которого едва не лопнули мои перепонки, а сердце чуть не выпрыгнуло из-под хвоста. Это Ифрит зарядил огромным кулачищем по невидимому барьеру пентаграммы, как по стеклянной стене. От удара во все стороны пошли разводы и… расползлась широкая тонкая паутина из сверкающих трещин. Дух становился не только злее, но и сильнее, оковы древней магии его уже еле сдерживали.

— И что же ты сделаешь, мошкара? Давай сюда свою стрелы, пока я не прихлопнул тебя, как муху! — ревел Ифрит так, что внутри меня все дрожало, как на клубном танцполе. Ну, конечно, джинн хочет проглотить и его стрелы тоже, дабы получить еще больше энергии, и еще сильнее вырасти. — И что же ты теперь сделаешь? Выстрелишь в меня? Ха!

Дух громко раскатился рассмеялся, а затем снова ударил своим огромным кулачищем по незримой стене пентаграммы так, что все толчки разом подскочили и сделали сальто в воздухе. Кажется, сейчас я сначала оглохну, а потом сдохну.

О, нет! Ни фига себе! Прямо под мышкой Ифрита что-то мелькнуло яркой блестящей искоркой — это была тонкая золотая стрела. Он все-таки это сделал! Купидон выстрелил! Но не в самого Ифрита, а, судя по траектории золотого отблеска, в… рыжеволосую Сирену. Все это время девушка покорно стояла рядом с Нарциссом, перепуганным шепотом уговаривая его одуматься, и позвать на помощь более опытных магов-учителей.

— Да, замолчи! Замолчи ты, Сирена! — раздраженно шипел на нее Нарцисс, совершенно не понимая, как его блестящий план мог так «блестяще» провалиться. — Проклятый Тамлин! Зачем ты туда полез? О, Слепая Горгулья! Теперь я забыл все слова из последнего заклинания!

— Ну-у-у-у! А почему-у-у-у вы снова меня не позва-а-а-а-али?! Опять забы-ы-ы-ыли? — раздался плаксивый девчачий вой, такой нудный и громкий, что его было отчетливо слышно даже на фоне басовитого рыка Ифрита. Все присутствующие, даже сам огромный черный демон, молча уставились на вошедшую в туалет худенькую девушку с опухшими от плача глазами и огромной нечесаной, будто большое птичье гнездо, копной темных волос на голове. — Наконец-то я вас нашла и…

— Пандора!! — обреченно произнесли хором все маги. — Ну зачем ты сюда пришла?!

Вот ее-то совсем никто нигде не ждал и не хотел здесь видеть! По разорванной белой мантии и перепачканной в разноцветных пятнах несложно было догадаться, что девушка была полной неудачницей по жизни, и притягивала к себе, а заодно и ко своим спутникам всевозможные несчастья. У нее с ее братом-близнецом Арнием были очень похожи зеленые глаза, только вот его светились огоньком задора и уверенностью в постоянной удаче, а ее были красными, опухшими и блестели от переполняемых слез отчаяния.

В тот же миг где-то за спиной девушки распахнулись створчатые двери в туалет — она их просто забыла крепко закрыть! Вместе со свежим сквозняком в помещение влетели и всевозможные неприятности. От ворвавшегося легкого ветерка потухли почти все факелы, так что все присутствующие невольно погрузились в полутьму.

Еще один оглушающий удар тяжелого, словно металлический таран, кулака Ифрита — и невидимая стена пентаграммы рассыпалась вдребезги, словно стеклянная. Нет, конечно же, древние магические заклинания, которые так старательно наложил внимательный Нарцисс, еще действовали бы вечность, удерживая громадного Ифрита в своих тисках, если бы не тонкая стрела купидона, которая пробила в невидимом энергетическом поле маленькую брешь.

— Сейчас вы заплатите за то, что меня разбудили, щенки! — взревел Ифрит и, резко выпрямившись, задел головой и массивными плечами створчатый потолок, от чего вниз посыпалась штукатурка и камни. Величиной с семиэтажный дом, Ифрит потянулся огромной массивной рукой к Нарциссу, дабы проучить самодовольного студента магии. Ох, и достанется же сейчас красавчику — джинн крепко сожмет его в кулаке, все ребра переломает и прическу испортит.

— Убери лапы! Я прик-казываю! — хоть заикаясь, но твердо и громко скомандовал Нарцисс. Но тяжелый кулак Ифрита, словно массивный кусок скалы, продолжал свое движение по направлению к хорошенькому сморщенному носику юноши. Дальнейшего поворота событий никто не ожидал. Нарцисс резко отпрыгнул назад, практически спрятавшись за спину Сирены и закричал. — Не смей ко мне прикасаться своими лапищами! Хочешь, бери эту рыжую! Или лучше — никчемную Пандору!

Юноша не произносил никаких заклинаний, однако, Ифрит замер в воздухе, как будто цементом облитый. Еще бы! Ведь только что Нарцисс легким, почти элегантным, движением руки снял свою серебряную маску-полумесяц и открыл джинну вторую половину своего лица, настолько прекрасного, что даже всемогущий Ифрит времени застыл в изумлении от такой красоты. Теперь он точно не тронет Нарцисса, он не посмеет.

— Да как ты можешь так поступать? — закричала сквозь слезы Сирена, только что ее горячее от переполнявшей любви сердце разбилось вдребезги всего лишь от одной фразы «Хочешь, бери эту рыжую!». Вот так к ней относился тот, без кого она не мыслила свое существование, не могла жить и дышать. Все свое свободное время и внимание девушка отдавала лишь ему, днем мечтала о нем, а ночью он ей снился. И сейчас она наконец-то поняла, какой же была глупой и наивной дурой все это время. Он даже не ценил ее, как друга, ни во что не ставил ее заботу и любовь. К слову, именно любовь сейчас и разбилась в дребезги, как прекрасный, чистый, но никому не нужный хрусталь.

К счастью или, к сожалению, разбитое сердце Сирены не долго оставалось пустым. В тот же миг его пронзила тонкая золотая стрела Купидона, и поселила в нем новое чувство. Бледные щеки девушки, мокрые и блестящие от слез, снова зарделись ярким румянцем. В этот самый момент она смотрела на Тамлина, как он бесстрашно стоял перед Ифритом, и даже не пытался никуда бежать.

«Хочешь, бери эту рыжую!» — снова и снова проносилось в красивой рыжеволосой голове Сирены. Ее зеленые глаза от презрения превратились в узкие щелки и сейчас буравили взглядом белоснежную мантию на спине удаляющегося Нарцисса:

— Убегаешь, красавчик? Вот, так, значит, да?

Но белокурая голова Нарцисса уже скрылась за поворотом.

— А ну вернись! Прекрасное создание! — взревел Ифрит, лупя кулачищами по мраморным стенам, от чего не только толчки повыпрыгивали из кабинок, но все вокруг сотрясалось и рушилось. — Я вас поймаю, щенки!

Больше всего, конечно же, не повезло Пандоре. Нет на ее нечесаную голову не наделся перевернутый унитаз и пока еще не упал ни один булыжник. Огромный валун, свалившийся с потолка, пригвоздил к полу, словно булавкой, ее белую, местами перепачканную, порванную и прожженную мантию. Девушка отчаянно кричала, когда Ифрит протянул к ней свою огромную руку, готовясь просто снести ее, вмять в стену, как букашку, словно локомотив с десятью вагонами.

Арний метался из стороны в сторону, бегая перед носом Ифрита и отвлекая его всякими оскорблениями, то подпрыгивая, то пригибаясь, то швыряя в него разбросанными по полу камнями, постоянно делая сразу по несколько сальто в воздухе и перекатываясь по полу — все, чтобы огромные ручищи джинна были заняты им, а не Пандорой. Так он защищал родную сестру, принимая удар на себя. И на это шоу акробатики и паркура можно было смотреть вечно, не зная, что же победит — удача брата или невезение сестры.

Но мое внимание сейчас всецело принадлежало лишь одному парню в этом полуразрушенном зале… простите туалете. Вот уже три минуты, как я, не моргая, озирался по сторонам в поисках худой сутулой фигурки седовласого Тамлина. Его нигде не было видно! Что же это значит? Проклятье! Неужели, его нечаянно раздавил Ифрит?

Неожиданно мой взгляд наткнулся на знакомые очертания металлического дракона, обившегося вокруг песочных часов. Верно говорили древние Варлоки: «Конец света наступит тогда, когда дракон откроет свою пасть!»

Я же снова протянул руку, чтобы ее закрыть. И в тот момент, по случайности, кто-то другой опустил свою ладонь, чтобы сделать тоже самое. Наши руки соприкоснулись. Я понял вверх свой взгляд, и меня будто током ударило. На меня с интересом смотрели эти родные электрически-голубые глаза. Передо мной стоял никто иной, как сам Тамлин. Хоть постаревший и вымотанный усталостью, но как же он был красив…