Эмма. Безумная жена (СИ)

Эпилог

Новый Орлеан. Конец октября. Пять лет спустя.

Осень в нашем городе не пахнет яблоками и корицей. У неё свой аромат: влажная пыль, старая штукатурка, теплый камень после дождя.

Я стояла на балкончике и наблюдала, как по колеям хлюпает грязь, повозки буксуют, а пешеходы ругаются. И вот, наконец-то… Знакомый экипаж мистера Родригеса остановился у самого дома, дверца жалобно скрипнула, выпуская своего пассажира.

Один из самых уважаемых и молодых докторов Нового Орлеана. Тёмный костюм уже изрядно измялся за день, шляпа отдавала каплями недавнего ливня, а взгляд скользнул по особняку, будто что-то выискивая.

Нашёл почти сразу. Голубые глаза безошибочно зацепились за меня, его губы тронула улыбка, а потом мужчина снял шляпу и картинно поклонился.

Иногда его называли ведьмаком. Или контрабандистом. Или тем самым молодым доктором, по которому всё ещё вздыхали замужние аристократки. Даже шрам Итана, которого он так стеснялся, добавлял ему мужественности и породил с десяток легенд.

Кто-то шептал, что он получил его, спасая ребёнка с тонущего судна. Другие — что на островах, из-за того, что соблазнил дочь одного из вождей.

Мы с Итаном над подобными нелепицами только посмеивались. Меня больше не задевали слухи, которые так старательно передавала Джоан. Скорее забавляли, оставляя разве что легкую улыбку. Я верила мужу, как самой себе… а порой даже больше.

Пусть за его спиной звучит шепот — мы всё равно будем знать правду.

К сожалению, шептали не только о том, как он получил свою боевую отметину. Чем больше пациентов желали лечиться у моего мужа, тем чаще звучали другие сплетни.

Итан исцелял слишком быстро, слишком нестандартно — и слишком многих.

Слова «магия» и «запрещённые настойки» начали звучать всё отчетливее, и это уже не казалось забавным.

Итан вовремя понял, что слишком много исцелений вызывает не благодарность, а тревогу. Что даже лучшее лекарство становится опасным, если его не понимают.

Пришлось умерить пыл. Отказаться от некоторых пациентов. Убрать с чемоданчика почти все волшебные настойки.

Некоторые слухи — это не просто звук. Это тень. А в нашем городе, где слишком часто стреляют по теням, мы не могли позволить себе ни единого неверного шага.

Тем более — с ребёнком на руках.

Итан называл это «вынужденной дипломатией». Я — заботой о семье.

Как только муж скрылся в тени балкона, я вздохнула и оперлась на трость. Она стала частью меня — почти как кольцо на пальце. Иногда я злилась, что не могу, как раньше, выбежать к нему навстречу и напроситься на поцелуй. Иногда — благодарила, что вообще могу ходить.

Ходить без помощи было тяжело, но я не жаловалась. Эта боль — часть моей истории. Как шрам Итана. Как седина в волосах отца.

Дойдя до лестницы, я услышала детский писк. Кажется, моего мужа уже встречают — и не только поцелуями.

Во дворе было шумно: Итан пытался удержаться на ногах между Бет и Роландом, которые играли в догонялки и решили повиснуть у него на шее.

Двое — против одного. Муж картинно изобразил усталость, откинул чемодан, смешно скривился и упал на колени, поднимая руки вверх.

— Сдаюсь, мои юные пираты! А теперь дайте хотя бы вымыть руки, — произнёс он и снова посмотрел на меня.

Улыбнувшись, он подмигнул и кивнул в сторону комнаты, намекая, что спускаться не стоит. Обычный жест означал, что свой поцелуй я всё-таки сегодня получу. Настоящий, а не приличный чмок в лоб при свидетелях.

Дети принялись носиться по двору. Отец снова вернулся к своей газете, а Итан направился к лестнице.

Это даже к лучшему — перед ужином я хотела не только получить то, чего ждала с самого утра, но и кое-что обсудить.

— Я безумно соскучился по тебе, родная, — прозвучал голос за спиной, а потом талию обхватили горячие ладони.

Итан пах своими настойками, дождём и чуточку морем. Теперь он всегда так пах. Словно, решив завязать с плаваниями, навсегда сохранил в себе часть океана.

Я больше не ревновала. Смирилась с тем, что какая-то часть его души всегда будет принадлежать не мне. Зато оставшаяся — теперь моя. Целиком и навсегда.

Горячие губы скользили по коже, руки крепко прижимали меня к уже обнажённой мужской груди, и по телу прокатилась волна знакомого желания.

— Итан, я тоже соскучилась… но отец и дети. Они будут ждать нас к ужину, — прошептала я, наклоняя голову и приспуская платье с плеча.

Итан тихо засмеялся, очертил дорожку поцелуев и принялся расстёгивать пуговицы платья.

— Это звучало бы убедительнее, если бы ты не помогала мне себя раздевать, жена, — промурлыкал он, касаясь губами уха.

Внизу всё сжалось в предвкушении. Всего лишь ванна — вместе, вполголоса. Как раз успеем к ужину. Тело ныло от желания, дыхание участилось, а мужская рука медленно пробиралась под юбку.

Я уже почти сдалась горячим ласкам, но взгляд случайно скользнул к столику с настойками и зацепился за алый конверт.

Письмо от Джоан. Оно буквально прожигало древесину своим дорогим шелковым конвертом, и я знала — обсудить это нужно сегодня. Сейчас!

— Итан, нам нужно поговорить. Это срочно, — я остановила мужскую руку, продолжая смотреть на конверт.

Сначала Итан разочарованно вздохнул, убрал ладонь с ноги, а потом встряхнул головой и проследил за моим взглядом.

— Джоан, — выдохнул он, отступил и заметно напрягся.

Да, красный конверт значит, что новости срочные и не сулят нам ничего хорошего. Итан знал это — и всё желание мигом пропало.

Обычно так Джо предупреждала нас об опасных слухах.

Некоторые доктора очень не любят конкурентов и начинают раскапывать то, что лучше не поднимать со дна. А зацепившись за камушек, поднимают целый сундук, приукрашивая и додумывая красочные детали.

В одном из последних писем речь шла о подлеце мистере Моррисе.

Добрый доктор распускал слухи о том, как мой муж якобы спасал меня при родах. И, конечно же, он не признал своей некомпетентности. Напротив — заявил, что я была обречена, а молодой лекарь, не имея знаний и квалификации, применял какие-то дикие методы, которым научился в плавании.

Слово «магия» снова зазвучало рядом с именем Харрис — и это было совсем нехорошо. Еще пара таких слухов — и придётся собирать вещи.

Уезжать в другой штат, начинать всё сначала… или прятаться на плантации отца. Этого совсем не хотелось.

Итан был зол на подлого неуча, которого называли лучшим доктором в штате. Я — напугана. А Джоан обещала помочь.

К сожалению, деньги могли решить не всё. Но моя опытная сплетница нашла способ обернуть поражение в победу.

«Возвращайтесь в общество, Эмма. Сейчас самое время. Иначе вам придётся уехать или столкнуться с безумием и жестокостью напуганных аристократов. Слишком много опасных слухов связано с именем Харрис.»

Джоан прислала приглашение в театр. Премьера сезона — и места в ложе губернатора. Нас представят самому влиятельному человеку в штате, и он либо спасет Итана, проявив благосклонность, либо погубит, отказав.

Я взяла конверт, повертела в руках и посмотрела на мужа.

— Что скажешь? — спросила, протягивая листок.

— Думаю, это поможет. Быть на виду — значит быть как все. Больше никто не поверит, что я вернул тебя с помощью магии вуду или ещё каких-нибудь страшилок. А потом — день рождения Элизабет. Нужно показать, что она — такой же ребёнок, как и все, — с лёгким разочарованием произнес он.

В этот раз спрятаться не получится.

Если мы хотим остаться — придётся играть по их правилам.

Если однажды мы захотим найти для Элизабет достойного мужа — нужно уже сейчас изображать достойных леди и джентльмена.

Мы с Итаном и так тянули столько, сколько могли. Наслаждались покоем, друг другом. Особенно в те дни, когда отец и Роланд возвращались в Саванну.

Для Кары — кормилицы Элизабет — такие дни становились настоящим испытанием. Ей приходилось нянчить малышку до обеда, потому что мой муж оказался просто ненасытным.

Его не смущало ни моё изменившееся тело, ни полный дом слуг, ни те звуки, которые он заставлял меня издавать.

Только в присутствии строгого старшего родственника он вёл себя сдержаннее.

Казалось, после долгой разлуки Итан забыл о маске приличия и просто делал то, чего хотел. К счастью, наши желания совпадали.

Но теперь, когда Джоан мягко намекнула, что пора собраться и выйти в свет, наша тихая идиллия заиграет новыми красками.

Да и на отца это, скорее всего, повлияет самым лучшим образом. В отличие от нас, он и так частенько бывал в городе.

Я догадывалась, что влекло его в Новый Орлеан. Но и ОН сам, и Итан всё отрицали.

Только миссис Прескотт смущённо улыбалась при встрече и заметно краснела, когда отец тянулся её поприветствовать.

Думаю, если бы не её скандальная репутация, он бы давно расторг брак с Франческой и сделал этой леди предложение.

Но нет.

Жениться на трижды вдове — да ещё с сомнительной репутацией? Партнеры не поймут. Контракты могут исчезнуть так же быстро, как появились.

А потому, они продолжали смотреть друг на друга голодным взглядом юных влюблённых и были вынуждены скрываться, всё отрицать.

Да и с безумной женой отец пока так и не развелся. Он опасался, что второго предательства Франческа не переживёт — окончательно лишится рассудка. Чувство вины перед когда-то преданной невестой переплелось с виной за то, что он слишком поздно заметил её болезнь.

Я не торопила отца. Не возражала, что он навещает Франческу в лечебнице.

Рано или поздно он это сделает — оставит её в прошлом. Пусть не ради новой любви, но чтобы наконец почувствовать себя свободным от вины.

Месяц спустя.

Экипаж остановился у дома, и Итан сжал мою руку в своей, помогая выбраться из душной коробки.

Этот поход в театр обернулся истинной пыткой. Нога ныла, а в ушах всё ещё звенел шум аплодисментов. Итан выглядел не лучше.

После тихого, уютного особняка, в котором единственным шумом был детский смех, мы нырнули в сверкающий океан сплетен, шампанского и дорогих нарядов.

И домой мы возвращались молча — уставшие, как после боя.

Так же молча поднялись по лестнице и по очереди смыли дорожную пыль. Пока я готовилась ко сну, муж проверял, как дела у Бет. А потом я поглаживала рассыпанные по подушке волосы дочки и с трудом дошла до нашей спальни.

Итан ждал меня у кровати — босой, в тонких темных брюках, с тем самым взглядом, в котором читалось: «Ложись».

— Спасибо, — выдохнула я, опускаясь на мягкий матрас, словно в спасительную воду.

За эти несколько лет, он научился все понимать без слов. Даже по тому, как я хмурилась или шла, муж точно знал, что именно нужно достать из своего запретного чемоданчика.

Власти активно боролись с контрабандой с островов — уж слишком много и разного находили на улицах города. Итану тоже пришлось умерить свои желания спасти всех и лечить травами только безнадёжных и молчаливых пациентов.

Я была самой безнадёжной и молчаливой.

Вопреки надеждам мужа на то, что хромота пройдет спустя несколько месяцев, легче стало только через год. Но и тогда нога болела, а потому мы решили использовать трость.

Пока Итан втирал в бедро какое-то масло, я старательно гнала прочь мурашки, которым, казалось, было всё равно, как устала их хозяйка. Сил совершенно не осталось, но упрямое тело отказывалось слушать голову.

— Тебе нужно придумать, как снимать боль, оставляя на мне бельё, — тихо прошептала я, и рука мужа замерла.

— Объясни, — уточнил он.

— У меня совершенно нет сил, но твои руки творят чудеса, вызывая желание стонать даже от такого…

Казалось, я не сказала ничего особенного… но он вдруг встал и, не говоря ни слова, ушёл в ванную.

Судя по тому, в чём Итан вернулся, шампанское пошутило не только надо мной.

— Стони, Эмма, — с улыбкой объявил мужчина, скинул полотенце и навис надо мной, увлекая в поцелуй. — Если я потеряю контроль или будет неприятно — просто скажи, — выдохнул он в мои губы, привлекая к себе.

Было чувство, что я ждала этого весь вечер. Он. Я. И это ощущение, что мы — единое целое. Судя по стону Итана, он испытал то же самое.

Это было ярче, чем бывало обычно. Ещё глубже, будто цепляя струны удовольствия внутри. Я дрожала, стонала его имя и умоляла ещё. Он двигался уверенно, но бережно — будто дышал мной, доводя до исступления и снова отступая.

— Итан, — выдохнула я мужу в губы и обхватила его ногами так сильно, чтобы он не смог отстраниться.

— Как пожелаете, миссис Харрис, — улыбнулся мой сладкий мучитель и сделал именно то, чего я хотела.

Быстрее. Жарче. Глубже.

Я тонула в ощущениях. В его поцелуях. Взгляде. В нём.

А потом — волна. Острая, мощная, до дрожи. Она прокатилась сквозь меня, как вспышка — захватила, выжгла, оставила в изнеможении. Шевелиться было лень, даже глаза открывать сил больше не осталось.

Точно так же, тяжело дыша, Итан плюхнулся рядом и привлек меня в объятия.

— Спи, Эмма. Настойку можно принять утром, — прошептал он, касаясь губами виска.

И эта фраза напомнила то, о чём я раньше не решалась спросить.

Не уверена, говорило во мне шампанское или это было тайное желание, в котором я боялась себе признаться.

Но сегодня — решилась.

— А что, если я хочу ещё ребёнка? — едва слышно прошептала.

Объятия мужа стали крепче, а потом Итан коснулся губами уха.

— Тогда не пей, родная, — в голосе мужа отчётливо звучала улыбка.

Глаза от удивления открылись сами собой. Поворачиваясь, я посмотрела на расслабленного Итана. Он и правда улыбался. Расслабленно, будто ничего особенного не услышал.

Его пальцы скользнули по волосам, замирая у подбородка. Медленно, слегка шершавой подушечкой, он провёл по нижней губе — как будто любовался тем, какой след оставил. Губы всё ещё хранили привкус его поцелуев. А потом он с тихой нежностью заглянул в мои глаза.

— Ты уверен? Я думала, ты не захочешь больше… рисковать, — проглотила слово «детей».

Итан покачал головой — и всё с той же улыбкой подался ближе.

— Мы не будем рисковать, родная, — уверенно заявил он. — В этот раз я всё время буду рядом. А значит, всё будет хорошо. Если ты этого хочешь — я буду счастлив…

ИТАН. Два года спустя.

Крик раздался резко — капризно, протяжно, с той стороны дома, где поселилась кормилица.

Я не сразу среагировал. Замер, прижал Эмму ближе, будто мог этим что-то изменить. Может, послышалось?..

Увы, нет — крик повторился.

— О нет, — простонал я, всё ещё удерживая жену в объятиях, словно надеясь отсрочить неизбежное.

В этот раз мы почти ничего не успели. Как, впрочем, и всегда в последние несколько месяцев.

С зубами кормилица не справлялась, а наш младший мистер Харрис отчетливо давал понять, что её помощи не приемлет. Мои травы тоже не особенно помогали — как бы я ни колдовал над составом.

— В этот раз у неё получится, — прошептал с надеждой, скользнув взглядом по телу Эммы, такому знакомому и родному. Такому невозможному.

Она только усмехнулась, лениво провела ладонью по моей груди — и я уже заранее понял ответ. Без шансов, что хотя бы сегодня мне достанется больше, чем уже получил.

Днём и украдкой вырывать у детей хоть каплю её тепла становилось всё сложнее. Особенно учитывая бессонные ночи. Но я не сдавался.

С Бет всё быстро прошло. Значит, и сын вскоре начнёт спать с няней. А я наконец усну и проснусь рядом со своей женой. Или же по утрам зевать она будет не от ночных криков, а по куда более приятным причинам.

— Похоже, кто-то опасается, что мы снова решим увеличить семейство, — прошептала она, и в этой улыбке было больше нежности, чем в любых признаниях.

Я перехватил её руку, коснулся ладони губами, вздохнул, взъерошил волосы и нехотя поднялся.

— Он ревнует, — вздохнул я и, бросив последний взгляд на любимую женщину, аккуратно натянул на нее простыню до плеч. — Я схожу. А ты полежи. Ты почти не спала прошлой ночью.

— И не только прошлой, — раздалось в ответ, уже сквозь сон.

Я усмехнулся и вышел в коридор — босиком, всё ещё запыхавшийся, но с той самой походкой, по которой Эмма наверняка уже знала: через полчаса Люк будет мирно спать рядом со своим папочкой.

С ним — всегда срабатывало. Даже если за окном бушует гроза. Даже если ревнует сестра. Даже если усталость ломит спину. Рядом со мной он засыпал.

Похоже, вот оно — волшебное зелье. Малышу нужен я, и точка.

Если бы не пациенты, особняк спал бы спокойно каждую ночь. Но, увы. От своих обязанностей я не могу просто так отказаться. А ошибка из-за бессонных ночей может стоить кому-то здоровья.

Только поэтому большая часть ночей по-прежнему доставалась Эмме.

Но бывали и такие, как эта.

Забрав сына у едва не рыдающей женщины, я велел ей идти отдыхать.

— Знаю, милый. Сейчас станет лучше, — прошептал, укладывая Люка рядом и сунув ему в руки холодную игрушку.

Спустя пару минут это сработало. Он мирно засопел — и я, облегченно выдохнул.

Его назвали Люком — в честь моего деда.

Он родился в ту ночь, когда гром гремел, как рассерженный барабан, а по крыше катались волны ливня. И кажется, у мальчишки будет характер не тише.

Бет тогда проснулась и не захотела спать, пока не увидела братика. А потом долго дулась, что ему подарили одеяло, а ей — «только поцелуй».

С тех пор она яростно ревнует меня к Люку и каждый вечер заявляет, что она — папина любимая дочка. А он, так, какой-то там сын.

Меня это неизменно забавляет. Эмма убеждена: скоро всё наладится, ревность уляжется — и они подружатся.

Впереди их ждёт немало ссор, слёз и обид. Зато будет главное — они всегда будут друг у друга.

И это, пожалуй, лучшее, что мы могли для них сделать. И для себя.

Кто бы мог подумать, что, женившись на взбалмошной, упрямой девчонке, в чьём здравом рассудке я тогда всерьез сомневался… Я получу в жёны самую прекрасную из женщин — ту, о которой даже мечтать не смел.

КОНЕЦ