Эмма. Безумная жена (СИ)

Глава 17 Солнце

— Если ты откажешься, мы разорены, Итан. Все мы — ты, я, твой брат, отец. Я по уши в долгах, кредиторы требуют выплат. Всего три месяца — это всё, о чём я прошу. Иначе придётся продавать и это поместье, и то, и судно… и всё равно я буду должен, — раздался напряженный шепот у кровати.

Даже не открывая глаз, я узнала голос отца. Судя по тону, он был в отчаянии.

— Я уже отказал вам раз сто, мистер Нортон, — сухо ответил Итан. — Я не оставлю Эмму и не стану рисковать ребёнком.

Он сидел у моей постели, мягко гладил руку и время от времени проводил пальцами по все еще плоскому животу.

— Я отложил рейс на неделю. Останусь с Эммой, пока ты не вернёшься. Франческу увезли в лечебницу, дом осмотрели, еду выбросили. Ей ничего не угрожает. Ни ей, ни ребенку. Даже если она и проглотила каплю, на таком сроке это не опасно. Я согнал к вам лучших врачей города, Итан. Хочешь — привезу лучшего в штате. Но если ты не поможешь… твой ребенок родится не в собственном доме, а в развалюхе или съёмной комнатушке. Мы на грани банкротства, в то время как с Эммой уже всё в порядке. Подумай. У тебя неделя, — выпалил отец и, скрипнув стулом, поднялся.

— Я уже дал вам ответ, мистер Нортон, — снова отозвался Итан, всё так же холодно.

Тихие шаги подсказали, что отец ушёл. Итан коснулся губами моей руки.

Лёгкое прикосновение — и снова его ладонь легла на живот, осторожно, будто он боялся спугнуть то хрупкое, что скрыто внутри.

— Почему ты мне не сказала, Эмма? — прошептал он, наклонился и поцеловал мой живот, продолжая гладить ладонью.

Что ж, если он ещё не понял, что я очнулась, — самое время это исправить.

— Ты так хотел вернуться в море… и я не стала тебе мешать. Знала, что ты упрямый, и уж слишком сильно обо мне заботишься, — я провела рукой по темным взъерошенным волосам.

Под пальцами ощущалась легкая влажность и тепло — как будто он только что вышел из душной каюты. Волосы были жесткими, пахли солью и кожей — родным. От прикосновения защемило в груди: он здесь. Он рядом.

Итан шумно выдохнул, поднялся и откинул с лица прядь. Потом посмотрел мне в глаза.

Непонятно, как долго я провела в беспамятстве, но выглядел он ужасно.

Темные круги под глазами, растрепанные волосы, в которые снова хотелось запустить пальцы, и колючая щетина, которой он терся о мою руку.

Он выглядел как человек, которого вытащили из шторма: усталый, но несломленный. И весь его вид говорил только об одном — он не простит себе, если что-то случится.

— Конечно, я не оставлю тебя в таком положении. Особенно сейчас, — подтвердил муж мои слова.

— Что с ребенком?.. Я почти всё выплюнула, но она что-то приложила к носу, и голова затуманилась. А ещё ударила чем-то… — я осторожно приложила руку к затылку.

Судя по ощущениям, там осталась шишка, которую мой заботливый муж ухитрился чем-то намазать — боли почти не было.

— Ничего опасного. Голова будет кружиться первое время — это пройдет. По поводу яда… судя по тому, сколько осталось в бутылке, он тоже не представляет угрозы. Было бы страшно, если бы ты принимала его долго или выпила всё сразу. Глоток, даже стакан — не опасны, — сухо перечислил он.

— Ты злишься… — я поднялась чуть выше.

Итан грустно улыбнулся:

— Я в ярости, Эмма, — даже не стал отрицать.

Протянув руку, он провел пальцем по моей щеке. Как бы ни злился, в его глазах всё равно сквозила тревога.

— За эти недели мистер Нортон вполне мог бы найти мне замену. Но из-за того, что ты молчала, это стало невозможным. Большинство судов уже законтрактованы и вышли в рейс. Либо я оставляю тебя беременную после нападения — как последний подлец… либо отказываюсь и мы разорены. На те деньги, что я зарабатываю как лекарь, я буду выплачивать эту сумму лет сто, — резко сказал он, потом выдохнул и опустил голову, коснувшись губами моего живота.

— Прости, — прошептала я, поглаживая мужа по волосам.

Итан не сопротивлялся ласке. Наоборот — казалось, он с радостью забрался бы ко мне в постель и проспал несколько суток. Однако, по какой-то причине, этого не делал.

— Прости ты, родная. Я сейчас совсем не в себе. Я мог потерять ребёнка, даже не узнав о нём. Мог потерять вас обоих! — выдохнул он, уткнувшись носом в мой живот. — Без тебя мне не нужно никакое море, Эмма. Я же говорил — теперь ты моё море. Вы — мой океан. Тебе не стоило молчать… — добавил уже тише.

— Прости, — повторила я, снова поглаживая его голову.

Итан глубоко вздохнул.

— Ты прости… Сейчас не время для подобных разговоров. Главное, что с вами всё в порядке. Остальное — разберёмся.

— Итан… — мягко коснулась его руки.

— Что, родная? — устало отозвался он.

— Кажется, я беременна. А еще меня ужасно мутит по утрам, и я ненавижу запах мяса, — попыталась я сменить тему.

Поднявшись, Итан шумно выдохнул, сжал мои пальцы в своей ладони, а затем тихо, почти беззвучно, прислонился лбом к моему.

— Так вот почему из дома исчезла вся нормальная еда, — с улыбкой ответил он и коснулся губами. — Отдыхай, пойду приготовлю тебе что-то от тошноты.

— Я беременна, а не переносчик плотоядных вшей, Итан. И заслужила нормальный поцелуй, — поймала мужа за рубашку, не позволяя сбежать.

Хриплый смех прозвучал совсем невесело.

— Я знал, что не стоит рассказывать тебе подобные истории. Моя неугомонная беременная жена, — прошептал он, провёл рукой по моему животу, а потом наклонился, запустил пальцы в мои волосы и поцеловал.

Вначале — ласково и почти невесомо. А потом — именно так, как мне нужно. Так, как умеет только Итан. Так, что сердце застучало чаще, а из легких вышибло воздух.

Я прижалась к нему сильнее, будто только его дыхание могло напомнить, что всё осталось позади, и теперь можно просто дышать.

— Я так люблю тебя, что иногда страшно, — прошептала в губы мужу, и он отстранился, проводя пальцем по подбородку и обводя нижнюю губу.

— Знаю, Эмма. И я тебя люблю. И буду любить до своего последнего вздоха. И тебя, и ребёнка. А теперь мне правда нужно идти, — прошептал Итан, вставая с кровати.

Шторм миновал, и наша пристань, кажется, устояла. Но я знала — это только передышка.

Отец почти разорен, а Итана ждёт нелёгкий выбор. И как бы я ни мечтала, чтобы он остался, — вынуждена буду отпустить.

Нам предстояла тяжелая неделя и еще один непростой разговор.

— Я оставил доктору Моррису все травы и показал, как делать настойку. От тошноты пей мяту с медом. Если потянет живот — ложись и вызывай доктора. И тем более не вздумай ехать в город. Я оставлю травы, чтобы ты могла расслабиться и уснуть, — перечислял Итан, шагая по комнате.

Не без труда, за неделю нам с отцом удалось убедить его, что меня можно оставить одну. Хотя нет — не совсем одну. Кормилица, Роланд, отец, полный штат слуг, двое лучших лекарей в Новом Орлеане и повитуха.

Несмотря на долги, мой заботливый муж и отец не пожалели денег — ни на слуг, ни на слишком дорогих нянек, в которых, как мне казалось, не было необходимости. Хотя Итан считал иначе.

В этот раз я была вынуждена согласиться и не спорить.

И вот, спустя неделю, вместо того чтобы ехать в порт, Итан читал мне лекцию, которую я уже знала наизусть.

— А ещё я должна больше спать, не гулять в жару, носить зонт и дышать воздухом. А ещё — непременно есть больше яиц и фруктов. Всё, или я что-то забыла? — перекривила мужа, заработав осуждающий взгляд.

— Кислая вода вместо чая. Это поможет избежать отёков из-за жары, — выдохнул Итан и развернулся. — Я с ума сойду, не зная, что с вами, — снова он коснулся моего живота, прижимая к себе.

Его ладонь была теплой и тяжелой, как плед, которым тебя накрывают в холодную ночь. Даже сквозь тонкую ткань ощущалось, как дрожат пальцы.

— Не сойдешь. Это всего три месяца. У меня едва появится живот. Главное — чтобы ты успел к сроку, — погладила его по груди, тут же подставляя губы для поцелуя.

Однако, с наставлениями мой суровый лекарь не закончил.

— Эмма, я очень сильно вас люблю. Просто пообещай не упрямиться и при любом недомогании сразу зови доктора, — отстранив меня, Итан строго посмотрел в глаза.

— Обещаю, Итан. И я тебя люблю. Иди, иначе они уплывут без тебя. И постарайся не подцепить плотоядных вшей, — попыталась пошутить.

И снова это сработало: в уголках его губ мелькнула улыбка, и меня тут же заключили в объятия.

— Хорошо, что я не рассказывал тебе про чесотку. Иначе ты бы с лупой меня рассматривала каждый вечер, — усмехнулся он, обдавая горячим дыханием мою макушку.

— Тоже там? — ошарашенно спросила я, отстраняясь, будто он и правда уже был заразный.

Итан рассмеялся, глядя, как я морщу нос, будто уже почувствовала зуд, и притянул обратно, не давая уйти.

— Именно там, родная. Жуткая зараза, — деловито подтвердил он. — Но ты обо мне не волнуйся. Я обязательно вернусь целым… и без гостей, — добавил с улыбкой.

— Дразнишься… — снова подняла голову и вытянула губы.

В этот раз Итан не заставил себя ждать. Ладони скользнули по моим плечам, будто стараясь запомнить изгибы, и лишь тогда он наклонился.

— Уже скучаю по тебе, моя Эмма… и бессовестно тяну время, лишь бы не уходить, — прошептал он, коснувшись губами моих губ.

Медленно, чувственно, будто желая запомнить мой вкус, мои губы и тихие стоны, которые невольно сорвались от ноющего желания.

— Итан, ты будешь догонять корабль на шлюпке! — прозвучал грозный рык за дверью. — Прекрати развращать мою дочь и спускайся, — добавил отец, настойчиво постучав в дверь.

От такого «названия» для нашего прощального поцелуя, я не сдержала смешок.

— Кажется, ночами мы вели себя не так тихо, как казалось. А твой отец слышал больше, чем хотел, — муж довольно интересно истолковал заявление отца, но всё же отпустил.

— Или бедность не способствует хорошим манерам и деликатности, — я отстранилась, бросив взгляд на плотно закрытую дверь.

— Мы не бедные, Эмма. Это просто временные трудности. И только поэтому я согласился. Наша дочь не будет знать, что такое бедность. Она будет выбирать из самых завидных женихов Нового Орлеана. И если ради этого мне предстоит выдержать три месяца безумия — я готов, — уверенно заявил он.

— Почему дочь? У тебя, что, слушательная трубка, определяющая пол ребёнка? Или это какие-то уловки островитян? — не поняла я странную фразу.

Обычно все мужчины ждут мальчика. Пусть и любят дочерей, порой даже больше, но втайне мечтают о наследнике.

— Это моё желание, жена. Подержать на руках маленькую сицилийскую розу с такими же прекрасными глазами, как у её матери, — с улыбкой произнёс Итан.

Его слова были как солнечный луч на занозе — красиво, но больно. В памяти вспыхнуло лицо женщины с холодной улыбкой. Меня передернуло.

Я не говорила отцу о бреде, который несла его жена.

Точнее, пока не говорила — никому из них.

Не хотелось волновать Итана ещё больше, а для разговора с отцом у меня будет целых три месяца. Что-то внутри звенело тревожным колокольчиком, подсказывая, что не просто так я совсем не похожа на Франческу Нортон.

Сейчас всё это не казалось столь важным. Франческа — в лечебнице, под присмотром, и я старалась о ней не думать.

— Прости, малыш. Я забыл, — понял моё состояние Итан, тут же коснувшись губами моих волос.

— Всё хорошо. Мы ждём тебя. Возвращайся скорее. И, кстати, в прошлый раз ты так и не привёз мне ракушку, как обещал, — с улыбкой напомнила я.

Ласковая улыбка Итана тут же померкла.

— Самую красивую во всём океане. Я помню, — с грустью произнёс он и внезапно прижал меня так сильно, что стало сложно дышать. — Прости меня, родная. Я был таким дураком… и так виноват перед тобой. Если бы не проклятый яд — я бы совершил самую ужасную из всех возможных глупостей, — прошептал он в мои волосы.

Мы с Итаном никогда это не обсуждали.

Я не вспоминала его прошлое «предательство». Если считать предательством нежелание связывать себя обязательствами с навязчивой, безумной девушкой. А он никогда не просил прощения — за то, что не нашёл в себе храбрости поговорить со мной открыто, опасаясь моей новой истерики и гнева моего отца.

Но сейчас и этот чёрный осадок смыли горячие поцелуи Итана.

— Просто вернись домой. Больше мне ничего не нужно, — задыхаясь, прошептала я подхватившему сумку мужу.

Время поджимало. Отец уже кричал где-то во дворе, а значит, тянуть больше было нельзя.

— Непременно, любовь моя. Я напишу, — произнёс Итан и услышав громкое ругательство отца, почти убежал из комнаты.

Я сидела в комнате до самого вечера, словно выброшенная на берег. Итан пропустит ужин… потом завтрак… а потом и обед. Девяносто дней без его запаха, без его рук, без тихих слов у самой шеи.

А потом пришёл хмурый отец и попросил спуститься к ужину, но — почему-то — в кабинет.

Кажется, этот день ещё не закончился.

Впервые за время его визита в Новый Орлеан мы ужинали в этой комнате. И — молча.

— Не тяни, папа. Случилось что-то ещё. То, о чём Итану знать не следует?..

Он молчал. Стул поскрипывал, часы в углу отсчитывали секунды слишком громко.

— Франческа не твоя мать, — сказал отец, как ставят точку. И тут же опустил голову — будто в этом была его вина.

Или… она была?