Эмма. Безумная жена (СИ)

Глава 22 Кормилица

Всё же без кормилицы справиться с ребёнком сложно — даже со слугами.

Для неё Элизабет была ещё слишком слабой, и мы с Итаном сошлись на том, что первое время я буду кормить дочку сама.

Правда, очень быстро поняла, почему аристократки редко соглашались на подобное. Первые несколько дней это была настоящая пытка — ни уловки мужа, ни советы Роситы не помогали.

Со временем, я привыкла к покалыванию в груди, к тому, что нельзя затянуть корсет и приходится менять мокрую на груди рубашку. Однако не уверена, что решилась бы на это снова, без крайней необходимости.

Утешало одно: теперь Итан был не за стенкой, а рядом, и, видя, как я морщусь от боли при каждом кормлении, обещал помочь.

— Малышка спит, — объявил он, устраиваясь рядом.

Он сам укладывал Элизабет и даже приносил её мне на ночные кормления. Это значительно облегчало жизнь. Нога всё так же ныла, а чёткого ответа от мужа я так и не получила. Впервые Итан оказался не готов и даже не стал ничего обещать.

— Прости, малыш, но я не стану тебе врать. Всё, что мы можем — снимать боль. Остальное в воле Всевышнего. Ты точно сможешь ходить, но не уверен, что так же, как прежде, — виновато посмотрел на меня муж.

Сказать, что я расстроилась — ничего не сказать. И дело было не только в боли. Я хромала — противно, неровно — и ужасно этого стеснялась.

А Итан в следующий месяц, словно пытаясь извиниться за то, что не может помочь, опекал меня с особым рвением. Даже отец иногда посмеивался, что если бы муж мог, он бы всё время носил меня на руках.

Мне было не до смеха. Неловко. Тяжело.

А ещё — я снова чувствовала себя эгоисткой. Хромота и боль в груди — такая незначительная плата за возможность видеть свою малышку. Видеть, как она растёт, улыбается, хлопает своими темными ресничками и изучает меня так, будто я — весь её мир.

Ради этого стоило терпеть.

Стоило стерпеть боль, неудобства и хромать по лестнице, вместо того чтобы летать, как юная стрекоза.

Пока я убеждала себя, что боль — это терпимо, Итан пытался помочь. А если отвар не помогал — отвлекал. И та часть, где муж меня особенно старательно отвлекал… пожалуй, компенсировала все неудобства.

Сегодня отвар от боли снова не помог. Спустя час ворочания в постели Итан мученически вздохнул, повернул меня на спину и навис сверху, опираясь на локти.

Его тёплая ладонь скользнула по бедру — осторожно, будто спрашивая разрешения. Я не отстранилась.

Он принялся отвлекать — так, как умел только он.

Поцелуй лег чуть выше пупка. Затем — ближе к ребрам. Его дыхание обжигало кожу, а губы, мягкие и влажные, будто чертили на ней неведомые знаки.

Я закусила ладонь, чтобы не застонать.

Грудь заныла, будто сама вспомнила, как много ей пришлось вынести. Итан склонился ниже и замер, не решаясь идти дальше.

— Итан, — прошептала я, умоляя о том, что нам пока не позволено.

Несколько долгих секунд он просто смотрел на меня, а потом медленно поднялся поцелуями выше — к ключицам, к шее. Его губы касались кожи с трепетом, будто каждый раз прощались. И только потом он заглянул в глаза — близко, глубоко, до дрожи.

— Ещё совсем немного, Эмма… Поверь, я хочу тебя не меньше, — задыхаясь, прошептал он.

Я знала. Ощущала это — и ночью, когда он прижимался ко мне, и в такие вот моменты «отвлечений».

Его рука замирала на талии, взгляд скользил по телу, будто он боялся сорваться. Сейчас он гладил мою измученную кормлением грудь — осторожно, с нежностью, будто извиняясь за своё желание.

— Настойка не помогает? — спросил он, запахивая мою рубашку.

— Не особо. Учитывая, через что ей приходится проходить… Тебе пока лучше держаться подальше, — выдохнула я, не желая врать.

Когда он касался там губами, это было больше приятно, чем больно. Но именно в этом и крылась опасность — стоило ему продолжить, я бы уже не остановила ни себя, ни его.

А дразнить мужа, которому хотелось большего, казалось несправедливым.

Итан обреченно вздохнул, мазнул губами у виска и устроился рядом, обнимая за плечи.

Я ощущала его желание каждой клеточкой. И всё равно не могла ничего дать — ни ему, ни себе. Только дыхание. Только тепло. Только несколько вот таких мучительно-сладких моментов.

Какое-то время я просто лежала в его объятиях, слушая, как мерно бьётся сердце. Итан засыпал почти мгновенно, а я наслаждалась его горячим дыханием на макушке.

Как назло, стоило немного задремать, как платье снова стало влажным.

Малышка Бет вот-вот проснётся, и тело уже готовилось исполнить свою новую роль. Я пошевелилась, пытаясь отодвинуть влажную ткань от груди — Итан заворочался рядом, просыпаясь.

— Долг зовет, — попыталась я пошутить, отстраняясь.

Итан вздохнул, сел, растрепал волосы, пытаясь окончательно проснуться.

— По поводу долга, Эмма… — сонно произнёс он, шаря рукой по кровати в поисках рубашки. — У меня на примете уже есть несколько женщин. Утром нам нужно это обсудить, — тихо добавил, и всё внутри сжалось от страха.

Слова, произнесенные почти равнодушно, как о чём-то обыденном, вонзились прямо в грудь. Я застыла. Мысли поплыли, будто кто-то выбил почву из-под ног.

Женщины. Несколько. Обсудить.

Вспомнились его слова о долгом плавании, желание, которое я постоянно ощущала ногой, и тяжёлые вздохи, когда приходилось отстраняться. Упоминание каких-то женщин натолкнуло на весьма красочные воспоминания о борделе.

— Если это так необходимо… — заставила себя выдавить.

Я знала, что пока не снимут повязку, никакой близости у нас не будет. Даже то, что организм очистился, не отменяло того, что нога адски болела при малейшем движении в сторону. Восстановление может занять ещё месяц, два… даже полгода.

Итан точно знал, что близости со мной ждать не стоит — по крайней мере, в ближайшее время. Вероятно, решил договориться. Холодно. Рационально. Как врач. Как мужчина. Чтобы потом не было ревности, истерик и глупостей.

Наверное, это даже правильно.

Аристократы ведь так и делают — после первых родов, особенно тяжелых. Посещают бордели. Чтобы не тревожить жену.

Я просто… забыла.

Но он — нет.

— Хорошо. Я договорюсь о встрече и сообщу тебе дату. Думаю, будет лучше всё сделать в городе, чтобы тебя не волновать, — спокойно продолжал он.

Как будто мы обсуждали покупку ткани. Или визит к портному.

Как будто… это не больно.

А я молча слушала, как он рассказывает о женщинах — какие они, откуда, чем примечательны. В этом было что-то катастрофически неправильное. Пока я буду занята ребёнком, он возьмёт себе содержанку.

Наверное, так даже лучше чем ходить в бордель. Как посвятил меня муж — все женщины чистые и здоровые, а значит, риск принести какую-то инфекцию минимальный.

Я смотрела в темноту. Слышала голос, что еще недавно шептал мне, как любит. На коже всё ещё горели его поцелуи. А в голове уже рисовались картинки — как он будет проверять… трогать… сравнивать…

С каждой новой деталью — что-то во мне надламывалось. Когда Итан произнес слово «осмотреть», я не выдержала. В горле поднялся ком. И я всхлипнула.

— Не нужно, я не хочу этого знать. Выбирай на свой вкус. Но я не хочу ничего знать, — прошептала и попыталась встать.

Итан не позволил. Он развернул меня, всматриваясь в глаза, нахмурился и вытер пальцем мою слезу.

— Эмма, родная, не стоит плакать. Они дадут тебе передышку с кормлением, а ещё — выспаться ночью нам обоим. Это вовсе не значит, что ты не справляешься. Напротив, ты будешь высыпаться и сможешь больше заниматься с Бет днём, — в недоумении произнес он.

Муж смотрел на моё заплаканное лицо, явно решив, что я плачу из-за дочки. А тем временем до сонного, уставшего разума доходили его слова.

Стоп. Передышку в кормлении? Что?

— Ты говорил про кормилицу, — наконец, я поняла, кого именно описывал мой строгий лекарь.

Молодая, здоровая, уже родившая, но не больше года назад, из приличного района и с чистой кожей. Он собирался осматривать женщин, которых намерен подпустить к дочери, а не к себе.

— Конечно, Бет уже окрепла, можно выбрать ей кормилицу. А ты что подумала? — с искренним удивлением поинтересовался он. — Я что, по-твоему, предлагаю выбрать няню себе или, может, и вовсе советуюсь с тобой по поводу кандидатуры в любовницы? — с улыбкой Итан покачал головой, считая, что очень удачно пошутил.

Да уж, очень удачно.

Густо покраснев, я отвела взгляд, а глаза мужа округлились. Такого выражения на его лице не было с той ночи, когда я явилась к его порогу и потребовала на мне жениться.

— Бог ты мой, Эмма! — едва подавляя смех, Итан прижал меня к себе и зарылся носом в волосы. — Моя глупая ревнивая девочка, — шептал он, пытаясь не разбудить ребёнка.

Только редкие всхлипы выдавали, насколько абсурдным, по его мнению, было моё предположение.

— Откуда мне было знать? Ты так подробно их описывал, — попыталась я выкрутиться, и Итан всхлипнул, а потом прикрыл мне рот рукой.

— Молчи, родная, прошу — просто помолчи. Я не готов услышать, как именно ты до такого додумалась, — заикаясь, шептал Итан мне в ухо.

— Просто ты так вздыхаешь, а нам нельзя, а ты — мужчина. Старая леди, учившая нас этикету, говорила, что у мужей есть потребности. После первого ребёнка они ходят справлять нужду в бордель, — выдохнула я в его ладонь.

Итан сначала тихо хрюкнул, подавляя смех, а потом посмотрел мне в глаза и вздохнул, понимая, что это не шутка.

— Эмма, я… — убирая руку с моих губ, он несколько минут часто дышал, будто настраиваясь на разговор, потом уложил меня на подушки и погладил по голове.

— В целом, наверное, так принято. Но ты забыла — я не аристократ, а потому буду отвечать только за себя. Я не хочу справлять никакую нужду ни в каких борделях. Я хочу тебя. И мы будем ждать столько, сколько будет необходимо, — уверенно заявил он.

Посмотрев в сторону дрогнувшей колыбели, он мигом соскользнул с кровати.

Бет проснулась — то ли потому, что услышала сдавленный смех своего отца, то ли просто проголодалась.

— Я собираюсь сделать масло на основе одних запрещённых, но волшебных листиков. Твоя грудь быстро восстановится, но кормить малышку не выйдет. Листья горькие, они портят молоко. Я это предусмотрел и нашёл Бет кормилицу, — повторил он, ещё раз укладывая малышку на мои руки.

Внезапно стало стыдно. Откуда возникла эта странная ревность? Тем более мысль, что муж будет обсуждать со мной любовницу…

Кажется, недосып и усталость здорово туманят разум.

— Иногда кажется, что у тебя есть травы и листики от любой болезни, — попыталась я сменить тему, старательно пряча глаза и излишне пристально разглядывая ребёнка.

Но и этого мне не позволили. То и дело муж поднимал мой подбородок пальцем, заставляя встретиться взглядом.

— Практически. Племена выживают в опасных условиях и наши лекарства не признают. Поэтому да — у меня есть травы и листья от любой хвори. А если не они, то смола, кора или ягода, — с улыбкой произнёс он.

Итан не злился. Смотрел на меня со смесью нежности и понимания.

— Всё в порядке, Эмма. Какое-то время ты будешь слишком чувствительной. Я пропустил этот период твоей беременности, так что готов всё искупить, — с улыбкой, он обнял меня и с облегчением выдохнул.

Кажется, только что он отпустил какие-то свои страхи. Но чего именно боялся мой почти бесстрашный муж — я, похоже, так и не узнаю.

Бет наелась, снова ровно засопела и, зевая, он вернул её в кроватку. А потом устроился рядом.

— Давай спать, иначе завтра снова проспим полдня, — с улыбкой он погладил меня по щеке, очертив пальцем губы.

В голубых глазах Итана Харриса в этот момент было бездонное синее море — и скрывало оно не меньше тайн, чем ракушек в океане. Его взгляд явно намекал на поцелуй перед сном, и я с предвкушением прикрыла глаза.

— Когда Элизабет подрастёт, мы отправимся к океану, и ты найдешь ей красивую ракушку, — прошептала я, прежде чем его губы накрыли мои.

Внезапно Итан замер, потом отстранился, миг смотрел на меня так, будто видел впервые, а потом спрыгнул с кровати и куда-то тихо убежал.

Кажется, я снова сказала что-то не то. Далась мне эта проклятая ракушка.

Это уже вторая глупость за ночь. И, похоже, Итану действительно стоит поспать отдельно. Он едва пережил свой последний рейс, а я опять напомнила про какую-то ерунду.

Пока я мысленно ругала себя за глупость и пыталась совладать с чувствами, Итан вернулся, устроился рядом и тыльной стороной пальцев коснулся моего лица — бережно, как будто боялся нарушить тишину между нами.

— Прости. Я сказала глупость. Из-за недосыпа в голове туман… — выдохнула я, скользнув ладонью по его груди, туда, где ритмично билось сердце.

— Ничего, родная. Спи. До рассвета осталось всего пару часов, — прошептал в ответ.

В его голосе было слишком много тепла — и та самая особенная хитрость, за которой он всегда прятал сюрпризы. Но сил думать об этом уже не оставалось.

Рассвет подкрался слишком быстро.

К счастью, вставать снова не пришлось — Итан сам уложил дочку рядом, распахнул мою рубашку, а потом почти бесшумно соскользнул с кровати. Как он умудрялся так бесшумно двигаться, оставалось для меня настоящей загадкой.

— Закрой глаза, но не засыпай, — шепнул он, осторожно забрав из моих рук уснувшую малышку и улегся рядом.

Удержаться от сна казалось почти невозможным — постоянные подъёмы среди ночи, тянущая боль в груди, в которую прибывало молоко, вязкий туман в голове от недосыпа.

Если мне и удавалось поспать несколько часов подряд, этого было ничтожно мало.

Я всё-таки улыбнулась, вспомнив ночной разговор, его тепло, его успокаивающий голос. Неужели скоро я смогу поспать больше трёх часов?

— Открывай, — прошептали у самого уха, и я распахнула глаза.

Первое, что увидела сквозь сонную пелену, — довольные голубые глаза и хитрая улыбка с отблеском предвкушения. Он явно что-то задумал. А в следующее мгновение в мою ладонь легло нечто гладкое, прохладное, с едва ощутимым ароматом солёного ветра.

— Итан… — выдохнула я, не веря собственным глазам.

— Прости, я совсем забыл про неё, когда вернулся, — его голос звучал тёплым, почти виноватым. — Но всё плавание думал только о тебе. Это — самая красивая ракушка во всём океане. И таких у вас с Бет будет целая шкатулка, — прошептал он, наблюдая, как я замираю от удивления.

В моей ладони лежала самая волшебная из всех раковин, что мне доводилось видеть.

На первый взгляд — скромная, матово-белая, словно выточенная из лунного света. Но стоило упасть хотя бы капельке солнца, как поверхность оживала: вспыхивала мягким переливом, будто в ней навсегда запечатлели закат над бескрайним океаном.

Она была гладкой, почти шелковистой на ощупь, с тонким золотистым ободком по краю и волнистыми, изящно изогнутыми линиями. Словно артефакт из сказки, подарок самой морской ведьмы. Таких раковин не существует в природе. Или, может быть, существует — только одна.

— Она невероятная… — прошептала я, не в силах отвести взгляд.

— Такая же особенная, как и ты, малыш. На первый взгляд может показаться, что ничего особенного, но если присмотреться — сразу понимаешь: такая только одна, — отозвался Итан, и в голосе его читалось нечто большее, чем просто нежность.

Вначале я улыбнулась комплименту мужа, а потом оторвалась от созерцания раковины и возмущенно посмотрела в его нагло довольные глаза.

— Ты только что сказал, что на первый взгляд я ничего особенного? — вопросительно вздернув бровь, я сжала раковину в ладони.

Не хотелось, чтобы прекрасное творение природы слышало этого нахала.

Итан тихо рассмеялся, и взгляд его стал почти мальчишеским, озорным.

— Ты всегда была самой особенной, Эмма. Просто я был слепым глупцом и не хотел видеть очевидное.

Я только открыла рот, чтобы ответить, но он успел первым. Раковину он аккуратно убрал в резную деревянную шкатулку, которую я даже не заметила, — и в следующее мгновение его губы накрыли мои.

Поцелуй был теплым, глубоким, в котором прятались и покаяние, и желание, и тишина тех бесконечных ночей, когда он мечтал быть рядом.

Так целовал только Итан Харрис. Ласково. Нежно. До самого сердца.