Эмма. Безумная жена (СИ)

Глава 21 Дом

Детский плач звучал как самая красивая мелодия, а отец, суетящийся у колыбели, вызывал улыбку.

Омрачало всё лишь одно — отсутствие Итана.

Точнее, он был совсем рядом — в соседней комнате. Но не выходил.

Карантин.

Никто не знал, что он мог привезти с рыбацкого судна. Даже самая безобидная хворь могла навредить нам с ребёнком. Особенно после всего, что случилось.

Он спас нас обеих.

И, кажется, до седых волос напугал доктора Морриса.

Тот прощался с отцом так поспешно, будто боялся, что Итан очнется и задаст вопросы.

Я не знала, что именно происходило той ночью. Но была уверена: если бы не муж, сейчас рядом со мной звучал бы совсем не детский писк.

— Эмма, тебе нужно поспать. Итан передал отвар. Выпей и поспи, я присмотрю за внучкой, — сказал отец, улыбаясь и внимательно вглядываясь в сморщенное личико.

Он убеждал меня, что дочка — вылитая я.

Я верила. К счастью, Элизабет повезёт больше, чем нам с Люсиль. Кроме обожающих её дедушки и отца, у неё будет ещё и любящая мать.

Под дверью проскользнул листок, и улыбка появилась сама собой.

Итан не мог прийти сам, но передавал письма. В этот раз, вместо краткой приписки было полноценное письмо, а иногда даже рисунок и обязательная забавная история с последнего морского путешествия.

Военный флот полностью покрыл долги отца, компенсируя задержку судна. И даже подкинул несколько выгодных контрактов. Деньги больше не были проблемой.

В связи с возвращением нам статуса богатой и достойной семьи, мой морской волк торжественно заявил, что теперь никакие долги не заставят его снова выйти в море.

Как сказал Итан, мои крики до сих пор звучали в его ушах — и это был тот самый шторм, который превращает морского волка в сухопутную ящерицу.

И это не сложно понять. Из-за денег он едва не лишился того, что не купить ни за какое золото. Того, что способно стать твоим солнцем, морем и даже океаном.

Только глядя на сопящий носик, я понимала: вот оно, моё солнце и моё небо. Жаль, что муж добровольно посадил себя на карантин. Жаль, что я не видела его лица, когда он впервые ее увидел.

Судя по рассказу отца, Итан спас нас, хотя сам не спал несколько суток и, кажется, незаконно пробрался в Новый Орлеан.

А теперь, убедившись, что мы в безопасности, заперся в комнате, командовал слугами, слал мне отвары и обещал скоро навестить.

К сожалению, «скоро» случилось не так уж скоро.

Ещё две недели Итан скрывался в комнате, потом начал выходить, но всё так же не спешил в нашу с Бет спальню.

Теперь он сам готовил мне отвар, сам приносил и подсовывал под дверь записку. Иногда даже останавливался и интересовался самочувствием — но ни разу так и не открыл дверь.

Это раздражало и пугало до дрожи. После того, что он сделал… после того, что он увидел…

— Ты вечно будешь скрываться за этой дверью, Итан? Или тебя всё же покусали лобковые вши, и ты это тщательно скрываешь? — не выдержала я очередного разговора через закрытую дверь.

Хриплый смех мужа отдавал горечью.

— Я не прячусь от тебя, жена. И как только вы достаточно окрепнете — ты больше не выгонишь меня из своей постели, — он пытался придать голосу уверенности, но что-то было не так.

Я точно чувствовала: Итан что-то скрывает.

Ни отец, ни слуги, ни Росита, приносившая отвары, так и не объяснили, что происходит.

— Ты зря переживаешь, Эмма. С Итаном всё в порядке. Настолько, что как только закончится карантин — мы с Роландом вернёмся в Саванну. Младший Харрис хоть и толковый парниша, но всё же плантацию я ему пока не доверю, — отмахивался от моих вопросов отец.

Он явно пользовался тем, что мне больно вставать. Да что там — вставать… мне и двигаться было больно.

Кости разошлись больше, чем было допустимо. И в отличие от жестокой повитухи, Итан не стал говорить, что это нормально.

После первой же жалобы он приказал обвязать таз тканью и не позволять мне ходить по меньшей мере месяц.

Да уж, Джо Харрис хорошо обучил сына. И будь они в Новом Орлеане вместе — у других докторов не осталось бы пациентов.

Как ни странно, я больше не возражала против излишней внимательности и придирчивости мужа. Как и против его заботы.

Побывав в руках доктора Морриса — я лучше буду терпеть своего придирчивого лекаря.

Дни снова превратились в рутину.

Элизабет крепла, росла и уверенно набирала вес. Я уже начинала вставать с кровати, сама могла добраться до уборной. Не без боли, но — сама. Это ощущалось как ещё одна маленькая победа.

Только хромота смущала и пугала одновременно. Но спрашивать о ней отца я всё так же не решалась. Не хотела нарушать его радость. Он смотрел на Элизабет с таким плохо скрытым обожанием, какого я прежде никогда не видела.

За несколько прошедших недель он будто стал другим. Морщины на лбу сгладились, а в уголках глаз появились тёплые лучики. Он улыбался чаще, мягче, и, кажется, по-настоящему.

И всё это — благодаря моей Бет. Кажется, у меня появилась конкурентка.

Как тут начнешь задавать вопросы о своих изъянах? Напоминать про боль и спрашивать — уйдёт ли она, или теперь я буду ходить с тростью.

Да и спросить было бы лучше у заботливого лекаря. Но кричать Итану через дверь или писать в записке я не решалась. А в комнату он всё так же не входил.

Ровно месяц муж скрывался от меня, а потом так же неожиданно появился рядом.

Очень неожиданно. И при этом крайне приятно.

Холодная постель вдруг сменилась тёплыми объятиями. Потом спину обдало чужое дыхание, а кожу коснулись губы.

Я настолько отвыкла от таких пробуждений, что вначале боялась пошевелиться. Только вздрогнула и сжалась в комочек.

Сердце застучало — часто, часто. А в голове зазвенели сомнения. Сон? Наваждение?

Но дыхание у шеи было реальным — частым, тёплым. Меня обнимали — крепко, осторожно, будто боялись спугнуть.

Я не шевелилась. Боялась, что, узнав о том, что я проснулась, Итан снова сбежит. Кажется, он уже делал это раньше. Но я слишком крепко спала, а потом решила, что всё приснилось.

Не в этот раз. Это точно был он. Губы ласково касались шеи, заставляя дышать чаще, а рука осторожно скользнула по телу, будто вспоминая его. Ладонь прошлась по животу, потом ниже — медленно, с трепетом, словно он заново узнавал каждую линию.

Я затаила дыхание, не шевелилась — только бы он не понял, что я не сплю. Только бы не исчез снова.

В этот момент я порадовалась, что на мне длинная плотная рубашка.

Что будет, когда он увидит?

Сморщенный, исполосованный красными отметинами живот, расплывшуюся талию, неровные бедра… Я больше не та утончённая девушка, которую он оставлял.

Беременность не убила меня — но не пощадила. И оставила следы.

Кажется, Итан догадался. Рука медленно скользнула вниз и попыталась приподнять рубаху.

— Нет, — прошептала я, накрывая его ладонь своей.

Он выдохнул мне в волосы, а потом коснулся губами уха.

— Не бойся, малыш. Я знаю, что для близости ещё не время. Просто хочу проверить повязку на бедре — кажется, она съехала слишком высоко, — прозвучал тихий шепот.

Это было даже немного обидно. Впрочем, чему я удивляюсь… это же Итан.

Я убрала руку — и позволила ему приподнять рубашку, коснуться ноги. Горячая кожа на моём бедре заставила выдохнуть обоих.

Я так скучала по его прикосновениям.

— Я безумно скучал по тебе, родная, — прошептал Итан, словно читая мои мысли.

Понимая, что он не сбежит, я попыталась повернуться, но муж не позволил.

Он прижал меня крепче к груди и уткнулся носом в волосы.

— Итан? — я сжала его напряженную руку, ощущая, как горячее дыхание обдало макушку.

Он не ответил сразу. Только тяжело выдохнул — с той натужной тишиной, что бывает, когда слова не проходят через горло.

Что-то в этом дыхании сбило меня с толку. Осознание, что что-то не так, пронзило мгновенно.

Сердце застучало — уже не от предвкушения, а от страха.

— Только не пугайся, ладно? — прошептал он, подтверждая мои догадки.

Медленно, словно сомневаясь, Итан помог мне перевернуться — и мы оба замерли.

Я — ошарашенно моргая, он — позволяя себя рассмотреть.

— На обратном пути судно твоего отца попало в туман и наткнулось на риф. Нас немного раскидало по палубе… Мне не повезло — я зацепил гарпун, — сказал он с кривой улыбкой, тут же прикрывая часть лица рукой.

Я не сразу нашла, что ответить.

Его лицо… всегда такое красивое, спокойное — теперь его пересекал шрам. Кривой, неглубокий, но заметный. Он начинался на щеке и тянулся вниз, к шее, резко выделяясь на фоне смуглой кожи.

Но даже не это поразило меня сильнее всего.

Итан — он будто постарел за эти полгода.

Если сравнить его с тем, каким до отплытия выглядел мой отец, они теперь могли бы сойти за ровесников. В волосах виднелись серебристые нити, лицо заострилось, под глазами легли тени. На лбу прорисовались глубокие морщины, а неестественная худоба придавала лицу осунувшийся, измученный вид.

Если он выглядел так спустя месяц дома… что же было, когда он только вернулся?

Что он пережил там, на том проклятом судне, раз теперь напоминал беглеца с каторги?

— Итан… — проводя рукой по лицу, я осторожно убрала его ладонь, которой он пытался прикрыть шрам, а потом запустила пальцы в поседевшие волосы.

Мягкий шелк скользнул между пальцами, и я улыбнулась. Они остались прежними, как и его ярко-голубые глаза, в которых отчётливо читалось беспокойство.

Потом рука сама опустилась к его шраму. Выглядело как давнее ранение, значит, оно было не глубоким, но отчего-то оставило след.

Итан позволял рассматривать себя. Касаться лица, волос, скользить ладонью по груди…

А потом — осторожно остановил мою руку.

— Прости, родная. Знаю, выходя за молодого красивого мужчину, ты никак не ждала, что спустя полгода с плавания вернётся изуродованный старик, — он коснулся губами моей ладони, снова прикрывая ею щеку.

Кажется, карантин был не совсем карантином — или совсем не карантином. Итан пытался привести себя в порядок. То ли не желая разочаровать меня, то ли боясь напугать.

— Глупости. Ты правда думаешь, что я вышла за тебя только из-за внешности? — слова показались обидными, и я даже вырвала руку.

Наклонив голову, Итан улыбнулся. Совсем как раньше — снисходительно и тепло, будто я ребенок.

— Именно поэтому, родная. Ты ведь меня почти не знала. Только здесь, после свадьбы, мы начали по-настоящему знакомиться, — произнес он очевидное.

Соглашаться совсем не хотелось, хоть отчасти Итан и был прав.

— Может, в детстве. Но потом… — я задумалась.

Почему именно он понравился маленькой Эмме?

И это было так же очевидно, как и его слова.

Голубые глаза мужа хитро прищурились, в ожидании, что я стану выкручиваться. Но я не стала.

— Ты прав. Я не знала тебя, но всегда чувствовала защиту и тепло. Ты заботился обо мне, как о младшей сестрёнке. А по мере того как взрослела, я всё чаще ощущала себя молодой девушкой. Пусть это были детские фантазии… Но я никогда не допускала даже мысли, что рядом однажды будет кто-то другой, — прошептала я.

Довольная улыбка Итана сползла. Кажется, я сказала что-то, чего он не ожидал. Или он правда решил, что я выбрала его только за красивое лицо.

Но нет. Я помнила, что всегда считала его привлекательным. Но нравился он мне не за то, как выглядел, а за то, что рядом с ним было уютно и безопасно.

Неважно, ссорилась ли я с Люсиль, боялась отвечать за пакость перед отцом или ругалась с миссис Нортон. Итан был первым, после отца, к кому я бежала, когда была напугана. И до отплытия ни разу не получала отказа. Или получала — но никогда не ощущала, что это так.

Всматриваясь в мои глаза, Итан что-то пытался там рассмотреть, а потом снова улыбнулся, привлёк ближе, запустил руку в волосы и поцеловал.

— Я так люблю тебя, Эмма. Только чудом я не лишился рассудка, увидев тебя тогда на кровати. Бледную, едва живую… Как представлю, что мог не успеть, дышать становится больно, — шептал он, покрывая моё лицо поцелуями — мягкими, нежными, едва ощутимыми.

Нет, это было совсем не то, в чём мы нуждались после долгой разлуки. Обхватив мужа за шею, я поймала его губы, требуя заслуженный, настоящий поцелуй. Нежность, жажда, страх и страсть — всё это смешалось в горячем дыхании.

Итан прижал меня крепче, словно всё ещё боялся, что я растаю, исчезну, проснусь. Несмотря на крепкую хватку и явно пылающую внутри страсть, его губы были всё такими же мягкими, нежными.

Он изучал, наслаждался, пробовал меня на вкус — словно обещая: теперь всё время этого мира принадлежит нам. Больше некуда спешить. Мы вместе. И теперь это навсегда.

В какой-то момент, между моими тихими вздохами и пальцами, зарывшимися в его мягкие волосы, он аккуратно отстранился, уложил меня на спину и поднял мои руки, прижимая запястья к подушке.

— Ты прекрасна, моя Эмма, — прошептал он, обводя моё тело взглядом.

Тем самым взглядом, под которым я всегда ощущала себя обнажённой. Стеснение и страх отступили. Он смотрел на меня, на оголившийся живот, на ноги… и в его глазах я не видела ни капли отвращения к моему новому телу. Точно так же, как и сама перестала замечать его шрам. Я видела в его взгляде желание. А он — моё. Мелкие изъяны больше не имели значения.

— Пока Бет спит, ты можешь ещё раз показать, как соскучился, — с невинным видом подсказала я, что нескольких поцелуев было явно недостаточно.

Итан понимающе улыбнулся, но вместо губ коснулся моей шеи.

— Безумно соскучился, жена, — прошептал он, скользя поцелуями по коже.

Медленно, но настойчиво. Он спустился ниже, расстегнул рубашку, приподнял ткань и коснулся губами груди. Боль, удовольствие, возбуждение — всё смешалось в один спазм.

От воспоминаний и ощущений тело заныло, внутри поднялась буря. Я так давно не чувствовала его рядом. Стон вырвался сам собой.

Он заставил Итана замереть, а потом — отступить.

Аккуратно прикрыв грудь, он провёл ладонью по моим волосам и поцеловал висок.

— Прости, малыш… я, кажется, потерял самообладание.

Его голос был мягким, хриплым. Он наклонился, едва коснувшись губами моего уха, и с вымученной усмешкой прошептал:

— Пожалуй, в этой рубашке есть свои преимущества. Видеть твою округлившуюся грудь после столь долгого плавания — это почти пытка.

Не скрывая разочарования, я заглянула в уставшие глаза. Несмотря на раннее утро, Итан выглядел так, будто не спал всю ночь.

— Хочешь ещё поспать? — тихо спросила я, пальцем скользнув по его ключице.

— Если ты не против, родная. Решиться и прийти к тебе в таком виде было непросто. Но твой отец, как всегда, не ошибся — глупо было прятаться, надеясь, что дни сотрут следы долгих месяцев.

Я провела ладонью по его груди, прислушиваясь к стуку сердца под пальцами — ровному, настоящему, родному.

— Итан, ты расскажешь мне, что произошло? Не сказки из писем. А то, что было на самом деле, — прошептала я, уткнувшись лбом в его плечо.

Он задержал дыхание. Покачал головой.

— Прости, малыш. Но нет. Во-первых, я подписал бумаги о неразглашении. А во-вторых… это не та история, которую хочется оживлять, — мягко ответил он.

А потом развернул меня к себе спиной, укрыл одеялом и прижал так крепко, будто мог удержать весь мир в одном объятии.

— Полежи со мной… Я так ждал этого. Так мечтал просто снова быть рядом, — прошептал он, целуя макушку.

Я накрыла его руку своей. Закрыла глаза.

Пока Бет спит — можно просто дышать. Просто чувствовать, как его дыхание щекочет ухо. Как пальцы тихо поглаживают моё плечо. Как он рядом — живой, тёплый, мой.

Это утро было почти идеальным.

Почти — потому что только одно утро навсегда осталось в сердце выше любого другого. То, в которое я очнулась от той бесконечной ночи… и увидела отца у кроватки.

Тогда я впервые по-настоящему поняла: мы выжили. Мы остались. Мы теперь — семья.

И с тех пор всё стало другим.