Экстрасенс в СССР

Глава 1 Танцплощадка

5 июня 1979 года.

Городской парк культуры и отдыха.

Голова раскалывается. В висках будто стучат молотки, а из носа теплой струйкой течёт кровь. Пытаюсь подняться, оперевшись на прохладный асфальт. Вокруг гремит музыка. Что-то древнее и ритмичное, слышанное последний раз в далёком детстве:

— Не надо печалиться, вся жизнь впереди. Вся жизнь впереди, надейся и жди.

Только голос певца незнакомый. И судя по звуку, песню исполняет реальный инструментальный ансамбль. Но откуда он здесь? В 2025 году песню группы «Пламя» можно встретить разве что на дискотеках семидесятых и других десятилетий жизни СССР.

Подняв голову, наблюдаю, как за деревянной обрешёткой мелькают ноги танцующих. Десятки людей в брюках-клёш и туфлях на платформе. У девушек мини-юбки в складку, яркие блузки, пышные причёски. Парни в расстёгнутых рубашках с большими воротниками. Промелькнул редкий обладатель джинсов. Все отплясывают и кружатся, часто не попадая в ритм. Ещё движения какие-то странные.

Танцплощадка?

Оглянувшись, я сразу узнал место. Да, это открытая танцплощадка в нашем парке. Та самая, из моего детства. Ещё её называли «пятак». Только не развалившаяся и заросшая бурьяном, как в девяностые, а восстановленная в первозданном виде. Здесь всё яркое, живое.

Разноцветные лампочки цветомузыки весело перемигивались над огороженным танцполом, похожим на увеличенную деревянную беседку детского сада.

Из колонок гремели звуки настоящих инструментов, колотил по ударным шустрый барабанщик. А на скамейках вокруг сидели парочки, смеясь и перешёптываясь. Некоторые смотрел на меня.

— Ну что, Сокол, очухался? — раздался насмешливый голос, заставивший задрать голову, чтобы разглядеть говорившего.

Трое крепких парней, рубахи заправлены в штаны. Тот, что по центру, щеголяет расклешёнными джинсами и кепкой. Коренастый, с квадратной челюстью, чем-то неуловимо знакомый. Он стоял, широко расставив ноги, и, явно рисуясь, разминал кулаки.

Только сейчас я окончательно понял, что сижу на асфальте. Положение не самое удобное. И меня, по ходу, собираются бить.

— Алёша, тебе ещё добавить? Или хватит?

«Что за Алёша?» — в голове возник вопрос, и тут же всплыли обрывки чужих воспоминаний. Алексей Соколов дембельнулся год назад. Далее узнал, что его не дождалась девушка Людка. Она не только встречается с другим, но и готовится выйти замуж. По горячим следам Лёхе не позволила объясниться с предательницей её многочисленная родня. В результате он всех послал, вроде бы смирившись. Но каждый раз после приёма ста грамм вспоминал обиду, пытаясь найти бывшую девушку.

И вот впервые он наконец-то пересёкся с Людкой на танцах, будучи в нужной кондиции. Подошёл, попытался предъявить претензию, но нарвался на нового ухажёра. После чего дружки жениха вывели его с танцплощадки и без разговоров дали в нос.

Откуда я всё это знаю?

— Колян, смотри, как Сокол косяка давит, явно на добавку нарывается. Давай я его немного отрихтую? — ухмыляясь, предложил парень, стоявший в центре.

Внезапно пришло понимание, что он намеревается делать. При попытке встать хохотун ударит меня по левой скуле, а потом закончит прямым в разбитый нос. А ещё мне откуда-то известно о наличии свинчатки в левой руке козлины. Значит, нос сто процентов сломают.

Не задумываясь, начинаю реагировать, дабы избежать побоев. Отклоняюсь от первого удара и, поднырнув под второй, бью дружка жениха в челюсть.

— Ах ты, сука! — зашипел тот, хватаясь за лицо.

Время будто замерло, и я заметил длинноногую девушку в короткой юбке. Она стояла в сторонке, выглядывая из-за дерева. Бледная, с широко раскрытыми глазами.

Вот и предательница собственной персоной! Не нужно большого ума, чтобы понять очевидное.

«Беги!» — в голову пришла новая команда.

Увернувшись от рук сорвавшегося с места Людкиного ухажёра, ныряю из-под света уличного фонаря в кустарник. Прорвавшись через обильную растительность, бегу в сторону освещённой аллеи. Она пересекает весь парк. За спиной слышатся крики преследователей. Но я уже проскользнул между деревьями, перепрыгнул через скамейку и снова скрылся в темноте.

Бегу, не разбирая дороги, а за спиной продолжает раздаваться заводной припев:

— Не надо печалиться, вся жизнь впереди. Вся жизнь впереди, надейся и жди!

Тело пошатывает, но двигаюсь на автомате. Ведь я знаю здесь каждое дерево и тропинку. Между тем в голове путаются мысли.

Что произошло после финала «Бойни экстрасенсов»? Как я здесь оказался? Почему мне известны факты из жизни какого-то Алексея Соколова?

Остановился, опёрся о дерево и попытался отдышаться. В кармане нащупал платок с вышитыми инициалами «А. С.». Всё страньше и страньше. Вытер кровь с лица.

Ладно. Разберёмся, но потом. Сейчас надо выбираться отсюда. Главное — я знаю, где оказался. Это мой родной город Яньково, расположенный в трехстах пятидесяти километрах от Москвы. Правда, выглядит он странно.

Впереди, за деревьями, виднелись огни летнего кафе. Рядом стоит тир. Дальше несколько советских аттракционов, которые даже в моём детстве толком не работали. Потом их вовсе порезали на металлолом.

Всё это когда-то было, но давно исчезло! Неужели я так долго здесь не был, что нашёлся меценат, восстановивший советское старьё в первозданном виде?

Отмахнувшись от несвоевременных мыслей, медленно направляюсь к выходу из парка.

Снаружи город выглядел так, будто его вытащили из моего семейного фотоальбома. Хоть и неровные, но чистые тротуары. Мимо проезжают редкие машины — «Жигули», «Москвичи», «Запорожцы» и «Волги».

Над дорогой висят растяжки : «Слава КПСС!» и «Миру — мир!». Около перекрёста стоит закрытая на замок жёлтая бочка с надписью «Квас». Остановился, уставившись на прилепленную к ней изолентой бумажку:

'Стакан — три копейки.

Бокал — шесть.

Литр — двенадцать.

Бидончик — тридцать шесть'.

Видимо, под влиянием влитого в меня спиртного, я нервно хохотнул.

— Да откуда вы такие цены берёте? — бурчу под нос и ускоряюсь для выветривания паров алкоголя.

Пробежав через дорогу, упираюсь в гастроном № 52. Тот самый, который я помнил с детства. В витринах выставлены пенопластовые бублики, буханки, батоны, колбаса, сосиски, сыр с маслом и треугольные пакеты молока.

Боже! Окружающая реальность и правда похожа на СССР. Невозможно подделать всё так убедительно. Может, у меня такие глюки? Только уж слишком они реалистичные.

Вытерев кровь из-под носа, направляюсь в сторону дома, где когда-то жили родители. Позже мы ютились там с тёткой и старшей сестрой. В голове всплыл адрес Соколова: улица Гагарина, дом 12, квартира 14. Кстати, он полностью совпадал с адресом коммунальной квартиры родителей. Или это мои собственные воспоминания, а не Алексея? Какой бред!

Стараюсь не обращать внимания на киоск «Союзпечать» или невзрачную табличку «Сберегательная касса». Спешащие мимо редкие прохожие тоже пугают непонятной одеждой.

После лабиринта дворов наконец показался тот самый сталинский дом, где я рос до четырнадцати лет. Только сейчас он почему-то не облезлый, а свежеокрашенный, с аккуратными цветущими клумбами у подъездов.

Поднявшись на второй этаж, нащупываю в кармане связку ключей и открываю знакомую дверь коммунальной квартиры.

Внутри, как и раньше, пахнет борщом, тройным одеколоном и старыми газетами. Длинный коридор с десятком дверей. На стенах у комнат висит всё что угодно. Велосипеды, санки, тазы… Кроме этого проход сужают запертые на замки ящики, служащие для хранения картошки, банок с соленьями и всякого хлама. Квадратных метров в коммуналке не хватает.

Я машинально направился к своей бывшей комнате. Попробовал открыть её жёлтеньким ключом со связки, но не получилось.

В процессе за дверью послышался шум, и она распахнулась.

— Соколов, ты чего к нам ломишься в десять вечера? Лёша, иди лучше домой и проспись!

Это сказал мой отец. Тот самый, с чёрно-белых фотографий. Я его не знал живым. Но он каким-то непостижимым образом стоял прямо сейчас передо мной. Папа молод, лет тридцать не больше. В тапочках, домашней майке и полосатых брюках с подтяжками он выглядел забавно. Только мне не смешно. К горлу подкатил комок.

— Ты… — пытаюсь сказать, как рад его видеть, но не могу.

— Лёша, ты опять напился и ошибся дверью, — наставительно, как это умеют делать только учителя, объяснил отец. — Сейчас же иди к себе в комнату и ложись спать. Иначе завтра на работу не проснёшься. Вот помяни моё слово, уволят тебя с завода однажды.

После этого дверь захлопнулась, оставив меня в состоянии полного оцепенения.

Я стоял в коридоре, чувствуя, как земля уходит из-под ног. На стене висело треснувшее зеркало. Подошёл к нему и увидел вроде знакомое, но чужое лицо.

Русоволосый симпатичный парень. На вид чуть больше двадцати лет. Глаза зелёные. Челюсть немного тяжеловата, но не критично. Портил картину только расквашенный нос.

И тут я его узнал! Как сразу-то не догадался?

Алексей Иванович Соколов, или просто Иваныч. Именно так его звали мужики во дворе. Только сейчас он чисто выбрит, без морщин и очень молод. А ещё он подстрижен под полубокс, с ровным, пусть немного опухшим, носом. Это совсем не тот приплюснутый и свёрнутый на бок ужас, который я помнил с детства.

Тот самый одинокий алкаш, всю жизнь проживший в крохотной комнатушке, расположенной рядом с кухней. Кажется, он окончательно спился и замёрз в сугробе в 2002 году. После этого обитатели коммунальной квартиры долго и яростно спорили, решая, кому достанется освободившаяся жилплощадь.

Повернувшись, смотрю на отрывной календарь, висящий на стене:

«5 июня 1979 года».

— Да что за чёрт?

Внезапно за спиной скрипнула дверь.

— Лёш, ты чего там застыл? — произнёс женский голос.

Оборачиваюсь. В дверях стоит моя мама, словно сошедшая с фотографии. В ситцевом халате, с влажными от мытья посуды руками. Молодая и улыбчивая. Я сразу заметил её беременность и прикинул даты. Значит, в животе моя старшая сестра. Бред!

— Лёша, зайди на кухню, я недавно чай заварила. Сахар и баранки с ирисками можешь взять на нашей полке. Выпей сладкого чаю и ложись спать. А то завтра на завод не проснёшься, — повторила мама слова отца.

К хлипкой двери рядом с кухней мой ключ подошёл идеально, и она со скрипом распахнулась.

Щёлкнул выключатель. Под потолком зажглась висящая на проводе тусклая лампочка без плафона. Комнатка оказалась крохотной и вытянутой — не больше восьми квадратов. Ещё заставлена по самое не могу. Первое, что бросилось в глаза — это панцирная кровать с продавленным матрасом, застеленная грубым одеялом. Над ней висит знакомый с детства советский гобелен с оленями. Точно такой же был у тётки.

У входа стоит допотопный шифоньер с выщербленными дверцами. Я потянул за ручку. Внутри оказалась дембельская форма с самодельными нашивками ГСВГ и аксельбантами, несколько гражданских рубашек и прикрытый газетами новенький костюм.

На стенах полки, ломящиеся от книг с потрёпанными корешками. У противоположной от кровати стены красуется радиола «УРАЛ-111» на ножках. Рассматриваю лежащую сверху стопку пластинок. Высоцкий, ВИА «Пламя», «Песняры», Пугачёва и «Весёлые Ребята» с датой выпуска от 1978 года.

— Да здесь всё до семьдесят девятого! — я рванул к столу, чтобы проверить догадку.

Разгребаю стопку газет. Сверху «Правда», датированная 30 мая 1979 года. Рядом свежий майски «Огонёк» с Брежневым на обложке. Всё валяется вперемешку. «Вокруг Света», «Уральский Следопыт», «Техника молодёжи», «Искатель» и «Моделист-конструктор» добавляли сюрреализма увиденному.

Я принялся лихорадочно перебирать журналы, но нигде не встретил год дальше семьдесят девятого…

В углу, рядом с двухпудовой гирей, обнаружился армейский вещмешок. Вытряхнув содержимое на кровать, вытаскиваю из кучи барахла дембельский альбом. На первой странице красуется надпись: «Соколов А. И. 1976–1978 гг. Группа советских войск в Германии».

Там же групповое фото с подписью в углу: «Виттенберг, ГСВГ, 1978 год».

На самом фото Лёша Соколов стоит рядом с товарищами по роте. На обороте надпись: «Сержанты Соколов, Шевченко и Малышев. 3-я мотострелковая рота».

Откуда я знаю их имена? Почему помню, как Витя Шевченко чуть не подорвался на учебной гранате во время выезда на стрельбища? Это же не мои воспоминания!

Руки машинально потянулись к радиоле. Щёлкаю тумблером. После характерного потрескивания раздался голос диктора:

— Сегодня, 5 июня 1979 года, в Москве состоялась приёмка правительственной комиссией Олимпийской деревни…

Выключив радио, я опустился на кровать, чувствуя, как предательски дрожат колени. Всё совпадало — запахи, детали, даты. А главное — город с людьми. Никаких следов современности. Нет мобильных телефонов и компьютеров. В комнате даже чёрно-белого телевизора нет. На стене висит плакат кинофильма «Пираты XX века», рядом календарь за 1979 год с олимпийским мишкой.

— Чёрт побери! — шепчу, рассматривая чужие мозолистые руки. — Я действительно попал в СССР?

Меня повело. Видимо, спиртное, выпитое прежним хозяином тела, ударило по мозгам.

Улёгшись на скрипучую кровать, я закрыл глаза и почувствовал, как чужая реальность окончательно смыкается вокруг. Пришла мысль, что пути назад нет и идти придётся только вперёд — к прошлому, которое теперь стало моим будущим и настоящим.

Эх, только бы не спиться и найти смысл жизни в эти мрачные времена.