Экстрасенс в СССР

Глава 18 На грани

Следующим вечером после скандала, когда я собирался ложиться спать, к дому подъехала телега. Это выяснилось уже позже. Речь о транспорте на живой тяге. А пока бабка открыла ворота, впустив гостей. Ими оказались бородатый мужик лет тридцати, крепкий старик, опирающийся на клюку, и всхлипывающая женщина. На руках у мужика лежал закутанный в одеяло мальчик, на вид лет четырёх. Судя по затравленному виду приехавших и стонам ребёнка, дело плохо.

Вот чёрт! Ведь скорая из райцентра сюда не доедет. В такое время уж точно. Скорее, появится с утра.

— Зачем ко мне привезли? — спросила Матрёна, едва взглянув на мальца.

— Сын, Петька… Горит весь с утра. Спаси! — выдохнул мужик, а его мощные руки, привыкшие к тяжёлой работе, задрожали.

Дед молчал, впившись в знахарку взглядом, в котором читалась смесь надежды, страха и недоверия. Его мысли доносились до меня обрывочными фразами.

«Ведьма… зря приехали… зря Вальку послушали…».

Заплаканная женщина плюхнулась на колени и, схватив подол Матрёны, начав молить о помощи.

— Матрёна, помоги! Не к кому больше ехать.

Они идиоты? Или имбецилы? Может, всё сразу? А чего скорую с утра не вызвали? Или сами ребёнка не отвезли к врачу, если ему давно плохо.

Матрёна, тяжко вздохнула, и жестом велела следовать за собой. Естественно, она повела незваных гостей в нижнюю часть дома.

— Алёша, чего встал на пороге? — крикнула знахарка мне. — Заслонку открывай, и печь разжигай.

Захожу вслед за процессией, поморщившись. Воздух в помещении всегда густой, будто настоянный травах, развешенных по стенам.

Выполняя приказ, я наблюдал за происходящим. Матрёна, не спеша, зажгла десяток свечей. Их колеблющийся свет заставил плясать по стенам корявые тени. Бабка начала шептать заговоры. Только сложно уловить смысл слов, уходящих вглубь времён. Потом знахарка достала глиняный горшочек с барсучьим жиром, смешав содержимое с какими-то порошками из растений. Когда она начала натирать грудь и спину мальчика, в комнате прибавилось новых запахов. Не сказать, что приятных. Ребёнок бредил, его лоб покрылся испариной, а лицо похоже на восковую маску. Весело, в общем.

Судя по всему, у мальчика воспаление лёгких. Так, надо посмотреть на него при помощи дара, что я и сделал. Сразу стало понятно, что любые действия знахарки не помогут излечить запущенную пневмонию. Её можно диагностировать по хриплому дыханию, синюшному оттенку губ и по тому, как малыш безуспешно пытался вдохнуть полной грудью. Дар только подтвердил мои подозрения.

Барсучий жир? Он создаст согревающий эффект, не более. Заговоры? Немного успокоят нервную систему родственников, но против стрептококка или стафилококка, хозяйничающих в лёгких, нужны внутривенные вливания антибиотиков. Что угодно, но только не это шаманство.

Ещё я могу попытаться помочь. Только зачем, если больному нужно в больницу? Понимаю, что есть дар. Но это на крайний случай, когда медицина бессильна. Как получилось с Саниной мамой и Натальей. Зачем впадать в мракобесие и идти лечится к знахарке? Это, каким надо быть придурком, чтобы рисковать жизнью ребёнка? Мне такого не понять. Были порыва начать помогать, но я решил дождаться решения Матрёны. И всё-таки ситуация некритичная, просто запущенная. Ещё рисковать не хочется. Да, откат надо учитывать.

Бородатый мужик и дед явно не в себе. Это я чувствую. Начни, чего-то предлагать, и ситуация может обернуться конфликтом. Старик пока не мешает знахарке творить своё дело, но мысленно обзывает её ведьмой. А мать смотрит на Матрёну, как на единственную надежду. Она, похоже, единственная вменяемая из странной семейки. Только затюканная и ведомая. Даже материнский инстинкт подавлен. Просто бред!

Знахарка действовала под пристальными взглядами родственником мальчика. Дед сидел на лавке у двери, положив свою клюку поперёк колен как страж. Его тяжёлый и подозрительный пару раз остановился на мне. Я же глаза не отвёл, посмотрев в ответ недобро. И этот позёр сразу отвернулся. Будут тут ещё всякие колхозники пальцы гнуть. Кстати, меня этот седой дятел окрестил помощником ведьмы. Недобрый он какой-то. Или просто тупой?

Несмотря на манипуляции Матрёны, заметно, что состояние мальчика ухудшается. Его дыхание становилось всё более частым, а губы синели все явственнее. Но знахарка продолжала свои манипуляции.

Только через час бабка решила выйти на воздух, притворив за собой дверь. По её знаку я вышел следом. Обычно невозмутимое лицо знахарки, не могло скрыть досады. Она смахнула со лба прядь седых волос и, опустилась на лавку под яблоней, хрустнув суставами.

— Вот же, принесла нелёгкая, — проворчала она, кивнув в сторону запертой двери. — Староверы это, Алёша. Из некогда большого семейства они последние остались. За болотом на хуторе живут.

Я удивлённо поднял бровь. Староверы? В Советском Союзе образца 1979 года? Тут же в голове появились картинки из учебников истории: бородатые мужчины в кафтанах, женщины в платках, упрямо хранящие веру и обычаи допетровской Руси. Оказалось, они не только в книгах живут, но и здесь за болотами.

— Дед Лука — пасечник, — продолжала Матрёна, понизив голос до шёпота. — Сын его, Матвей, да сноха, Маринка. Эти в колхозной конюшне работают.

Колхозная конюшня? И такая здесь есть? Я видел в селе несколько лошадей, в основном запряжённых в телеги. Но как-то не задумывался, откуда они берутся. Думал, скотина принадлежит частникам.

— Ведьмой меня считают, — в голосе Матрёны усмешка. — Всю жизнь, проходя мимо, плевали в сторону и крестились. А как припекло, ребёнка ко мне потащили. Да и до этого приходили со всякими хворями.

Прямо лицемеры какие-то, а не верующие, пусть старой формации.

— Матрёна Ивановна, надеюсь, вы понимаете, что мальчику надо к врачу?

— Алёшка, думаешь, я не знаю, что ему нужны антибиотики? Но родичи его — люди тёмные, в больницу городскую не повезут. Поэтому приходится изворачиваться.

Вот это поворот. Я всегда думал, что все суеверия летят к чёрту, когда твой ребёнок заболевает. А тут родня ухватилась за соломинку в виде старой знахарки. Странная логика. Надо вообще участкового вызвать и ребёнка насильно в больницу отвезти. А затем вообще отнять мальчика у этих психов. Лучше в детдоме, чем с мракобесами.

— Может, мне посмотреть? — предложил я, чувствуя, что организм восстановился.

Матрёна отрицательно качнула головой.

— Нет, Алёша. Нельзя тебе открыто соваться к ребёнку. Эти не подпустят. Даже когда я рядом, они с него глаз не сводят. Таких дремучих, просто так не обманешь. Чуют чужих, как звери.

Она была права. Я и сам сначала оторопел от подозрительного взгляда деда Луки. Незнакомец для них — потенциальный враг. А раскрываться опасно. Но и смотреть, как ребёнок угасает, нельзя. Это противоречит не только медицинской этике, но и обычной человечности.

Тем временем знахарка продолжила.

— Хоть в колхозе работают, но не любят города, и чужих сторонятся. Им проще ко мне, пусть и к ведьме, чем в казённый дом к докторам.

— Жаль, что сюда даже скорую из города вызывать нереально. По такой дороге ночью не проедут. Может, Панфилова вызовем? Заберём ребёнка и сами в больницу рванём?

— Так, скорая сюда и днём не на каждый вызов поедет. Видел же какая дорога? Кому надо, сами на автобусе или машинах до городской поликлиники добирается. А участкового вызывать бесполезно. Пробовали уже воздействовать, только хуже стало. Не стоит представителя власти звать. У них на него аллергия.

— И что же делать? — перебираю всевозможные варианты.

— Можно сходить за Степаном. А потом попробовать уговаривать этих, чтоб на его грузовике в райцентр отправились. Они к нему хорошо относятся. Но если прямо сказать, точно не согласятся. Видел же Луку с папашей ребятёнка? Могут и драться полезть. Упёртые, как ослы! — вырвалось у неё в сердцах.

— Может, всё-таки я помогу? Дашь мне какой-нибудь свой отвар и прикажешь помочь напоить. Авось прокатит.

— Алёшка, это дитё малое. Здесь ошибиться нельзя. Да и неправильно это, если ты вылечишь.

Я был ошарашен.

— Это ещё почему?

— Если извернёмся, и с твоей помощью вылечим, то все в округе мигом узнают. И сразу уверуют в силы старой бабки. Ко мне вместо поликлиники начнут толпами детей и всяких взрослых увечных возить. Не только из нашего села, но и со всех окрестных деревень. А я считай, третий десяток с этим борюсь. Многим отказываю. Приучаю сразу в город ехать или фельдшерский пункт.

— Ведь я не могу, как ты, поднять человека, — после небольшой паузы продолжила знахарка. Да и ты, Алёшка, не сможешь всем помочь, действуя из-за моего плеча. Поэтому и говорю, выбирай пациентов с умом. А с этим пацанёнком… Надобно сделать так, чтобы он не помер из-за глупости родителей.

Внезапно тишину нарушил рокот мотора, раздавшийся с улицы. «Волга», — определил я сразу. Неужели снова тётка Аглая пожаловала? С этими думами я приоткрыл ворота, выглянув наружу. Из остановившейся рядом с телегой серой машины, вышел мужчина. Я сразу узнал пасечника Давыдова, благо позволил свет фонаря, стоявшего внизу.

Гость весь из себя модный, будто вокруг не деревня. В джинсах и рыжем кожаном пиджаке он выглядел здесь инородным телом. По моим представлениям так должен одеваться успешный советский «цеховик» или директор какого-нибудь «Райпотребсоюза». Шмотки-то фирменные.

Матрёна тоже выглянула, и на её лице появилось удивление.

— Иван, чего тебе? — спросила она, когда пасечник поднялся по взгорку.

— Телега брата Матвея стоит, — мужчина кивнул в сторону спуска. Голос у него был хрипловатый и властный. — Мне в селе сказали, что племянника к тебе повезли. Вот и я приехал. Может, помощь, какая нужна?

Вот оно что. Выходит, дед Лука — его батя? Как-то не сочетается модный и явно зажиточный пасечник со староверами.

— Во двор не заходи, — тихо, но настойчиво произнесла Матрёна. — А то Лука тебя увидит и клюкой огреет. Ты же его знаешь.

Иван усмехнулся, приветливо мне кивнул и сделал пару шагов назад. Бабка вышла на улицу, прикрыв калитку. Из-за забора донеслись приглушённые голоса, но вполне разборчивые.

— Матрёна, я не позволю тебе экспериментировать над племянником, — без предисловий заявил гость. — Сворачивай свои заговоры. Надо заставить этих мракобесов отвезти пацана в город. На машине через час будем в больничке. А там я договорюсь, чтобы племяша без проволочек приняли.

— Силой их туда потащишь? — парировала старуха. — Лука с Матвеем тебе голову проломят.

— Это да, — согласился Давыдов.

— Одно могу обещать, племянник твой сегодня точно не помрёт. Но насчёт города ты прав. Если на сутки задержим, то осложнений мальчик нахватает на всю жизнь. Жаль, что Луку не переубедить.

— Знаю. Оттого сам и не лезу. Меня после отлучения от рода, точно не послушает. А вот тебя, должен. Может, попробуешь? Не хочу рисковать жизнью единственного племянника. А я тебя не обижу. Вот здесь за лечение, и за всё остальное. Понадобится больше, только скажи.

— Иван, убери деньги, — голос бабки сразу похолодел. — Я ещё ничего не сделала. И авансов не беру. Если выгорит, потом рассчитаешься. И ещё одно. Машину свою из-под горки отгони. А то, не ровен час, отец с братом тебя увидят.

Раздались шаги, створка ворот скрипнула. Матрёна подошла ко мне. На её лице впервые за этот вечер промелькнула тревога.

— Лёшка, что делать будем? — прошептала она. — Я ведь, правда, боюсь за жизнь пацана. А вдруг без твоего вмешательства помрёт?

— Есть одна идея, — начинаю делиться своим планом.

Матрёна слушала не перебивая. Она качала головой, хмурилась, но, в конце концов, кивнула.

— Ладно, рискнём. А иначе я с ума сойду, если пацан умрёт.

Распахнув баню, она включила свет.

— Санька! Выходи, засоня. Дело есть.

Через минуту на пороге появился заспанный Рыжий, потирающий глаза. Мы с Матрёной переглянулись. Авантюра началась.

Я уже примелькался. Поэтому, когда в полчетвёртого принёс очередную охапку дров, не заметил прежней настороженности со стороны староверов. К тому же силы начали покидать измученных бессонницей взрослых. Мать пацана, разморённая печным жаром, заснула сидя, опустив голову на стол. Дед Лука сидел у порога, прикинувшись спиной к прохладной каменной стене, закрыв глаза. Бодрствовал только Матвей. Он занял табурет у изголовья сына. Его мощная спина была сгорблена, а уставший взгляд прикован к лицу ребёнка.

— Держите, — тихо сказал я, протягивая ему ковшик с холодной водой.

Матвей, молча, взял ковш и благодарно кивнул.

— Спит? — спросил я, делая вид, что присматриваюсь к мальчику.

— Спит, но в жар бросает… — хрипло ответил отец. — Бредит. То маму зовёт, то чего-то пугается.

— Матвей, тебе бы свежим воздухом подышать бы, — осторожно предложил я. — Хоть пять минут. Если хочешь, я присмотрю.

В глазах Матвея читалась борьба. Однако желание подышать воздухом и размять ноги победило.

— Я на минутку, — он тяжело поднялся на ноги. — До туалета схожу и сразу обратно.

Отец ещё минуту стоял в нерешительности, наблюдая за лицом сына, а потом вышел, прикрыв за собой дверь. В комнату ворвался поток свежего воздуха, но сразу иссяк. Я остался один в полумраке, освещённом лишь тусклым светом двух свечек. Сердце бешено колотилось, отдавая гулким стуком в висках. План, казавшийся таким логичным, сейчас таким не выглядел. Главное — сделать, как договорились, проговорил я про себя, словно мантру.

Склонившись над пацаном, я положил руку ему на лоб. Кожа оказалась обжигающе горячей, дыхание хриплым и прерывистым. Отогнав посторонние мысли, я потянулся к дару. Тело мальчика сразу стало полупрозрачным.

Как только увидел лёгкие, сразу понял, что версия с двусторонним воспалением верна. Сосредоточившись на самых острых очагах воспаления, я начал выгонять заразу из тела. Манипулируя с энергией, мне удалось заставить тело бороться, мобилизуя скрытые резервы. Таким образом, удалось дать иммунной системе пинок, которого ей так не хватало.

Процесс не был быстрым или красивым. В какой-то момент пришлось повернуть пацанёнка набок, чтобы из лёгких начала выходить розоватая мокрота. Когда организм начал очищаться и смертельный отёк уменьшился, я буквально насильно заставил себя остановиться. Руки сами просилась пойти дальше, выжигая инфекцию дотла. Но разум твердил — нельзя.

Вот только лечить наполовину казалось предательством по отношению к недоучившемуся врачу, живущему где-то глубоко внутри меня. Я оставил воспаление и температуру, как доказательство серьёзной болезни. Жаль, но этот козырь нужен Матрёне для осуществления следующего этапа плана.

За несколько секунд до того, как послышались шаги Матвея, я успел вытереть мокроту, выданной Матрёной тряпкой, и с невозмутимым видом уселся рядом на лавку.

— Ну как? — хрипло спросил отец, заходя внутрь.

— Кашлял пару раз, но вроде дышит ровно.

Матвей снова опустился на табурет и взял руку сына. Я вышел на улицу, почувствовав первые признаки отката. Всё-таки организм ещё до конца не восстановился.

К утру кризис миновал. Это заметно даже невооружённым глазом. Синева с губ почти сошла, дыхание стало глубже и ровнее, хотя оставалось тяжёлым. Но главное — мальчик на несколько минут пришёл в себя, попил воды и снова погрузился в беспамятство.

Столбик термометра, который Матрёна с важным видом сунула под мышку ребёнку, упрямо показывал 38.7. И, как ни странно, это хорошо.

Увидев результат, знахарка встретилась со мной взглядом и кивнула, дав команду начать следующий акт. В этот момент вернулся дед Лука, ходивший в туалет, встав рядом с измученными родителями, вопросительно уставившись на Матрёну.

— Пока кризис миновал. Мои травы да заговоры помогли, не дав случиться худшему. Но… — бабка сделала мхатовскую паузу. — Но болезнь осталась в лёгких. Тлеет зараза, не уходит.

— Не темни, ведьма! — неожиданно рявкнул Лука — Говори как есть.

— Ты на меня не рычи, — огрызнулась знахарка, — Следующая ночь всё решит. Может, вытяну, а может, помрёт. Силы мои уже не те, боюсь, не справлюсь.

Дед Лука, услышав это, аж поперхнулся. Его лицо потемнело от гнева.

— Врёшь, ведьма! — просипел он. — Сегодня внучок выглядит лучше, чем вчера!

— Не смотри на цвет лица и ровное дыхание. К вечеру опять плохо будет — предостерегла Матрёна, повысив голос. — Хворь глубоко внутри сидит. Её оттуда просто так не вырвать.

Матвей мрачно смотрел то на сына, то на Матрёну, сжимая кулаки. Марина снова разрыдалась, уткнувшись в плечо мужа. Воздух в горнице сгустился до предела, наполнившись отчаянием, злостью и страхом.

В этот момент из-за ворот донёсся звук клаксона. Все разом замолкли, повернув головы к двери. Прошла минута, как за дверью раздался шум шагов, и через несколько секунд она распахнулась. В каменный мешок вошли двое. Впереди председатель колхоза, за ним Степан. Рыжий остался снаружи.

Жуков окинул взглядом плачущую Марину, мрачного Матвея, разгневанного Луку и невозмутимую Матрёну. Затем он ненадолго задержался на мне и мальчике.

— Лука, — сухо начал председатель. — Что за безобразие? Внука больного по бабкам возишь, когда в районе больница есть?

— Это не твоё дело, Фёдор, — отрезал дед, вцепившись в свою клюку так, что костяшки побелели. — Мы сами разберёмся.

— Так-то оно так. Но не совсем, — Жуков продолжил говорить бесстрастным тоном, не повышая голоса. — Если с ребёнком, что-то случится, то мне тоже потом отвечать! — Председатель перевёл взгляд на бородатого. — Матвей! Это твой сын, тебе и решать. Но если что, пеняйте на себя. Я вам в партию вступать не предлагаю. Или не прошу советскую власть полюбить. Но нельзя из-за предрассудков по бабкам-повитухам ребёнка возить! Угробите ведь!

Я видел, что внутри Матвея происходит внутренняя борьба. С одной стороны — железная воля отца и страх перед его гневом. С другой — трезвый голос председателя, олицетворяющего власть и предложившего разумный выход. Он посмотрел на бледное лицо сына, и я почувствовал, как мужик начал сомневаться. А ещё захотелось дать леща этому недоумку. Бесит!

Тут ещё дед Лука, начал буравить сына взглядом. Он так яростно сжал медный загиб своей клюки, что, казалось, вот-вот оставит на нём вмятины. В его помутневших глазах читалась непреклонность.

И в этот накалённый до предела момент, когда чаша весов могла качнуться в любую сторону, в разговор вступила Матрёна. И сказала то, от чего я оторопел.

— Не надо мальчика забирать. Попробую вылечить. А если умрёт, то значит, судьба.

Удивлённые взгляды присутствующих разом упёрлись в бабку. Я смотрел на неё, не веря своим ушам. Зачем? Мы же вроде договорились? Пусть топорно, но подстроили так, чтобы староверы, испугавшись, поехали в город! Должна же у них быть толика разума.

Недоумение длилось недолго. Дед Лука, услышав это, аж попятился назад, словно от удара. Его лицо из бордового стало землисто-серым.

— Молчи, ведьма! — рявкнул он, но уже без прежней ярости, а с каким-то леденящим презрением. — Только сейчас говорила, что не сможешь! Теперь я своего внука тебе на растерзание не оставлю! Матвей! Марина! Забирайте дитя. Немедленно!

— Не отдам! — твёрдо сказала бабка, — Ты старый пень, жизнь прожил, но из-за своей дури внука убить готов. Совести у тебя нет, одна спесь! А верой ты только прикрываешься!

Это добило деда окончательно. Он замахнулся на Матрёну своей клюкой.

— Не смей! Карга! Лучше городским коновалам внука на растерзание отдам, чем тебе оставлю!

Дед Лука, рыча, что-то невнятное про тёмные силы и божью волю, приказал уносить ребёнка. Матвей, уже не сомневаясь, подхватил на руки закутанного в одеяло сына. Марина, всхлипывая, покорно пошла за ними. Идиоты!

Они вынесли мальчика, и под ворчание Луки, направились к воротам. Затем погрузили мать с ребёнком в кабину грузовика. Перед тем как уехать, Матвей вернулся во двор, и забрал выгруженный ещё вчера двадцатилитровый бидон с мёдом, который староверы привезли в качестве оплаты. Жест красноречивый, но какой-то дешёвый. Гнилые люди, однако. Сразу усилилось желание дать кому-то из них в морду. Лучше всем.

Бородатый дотащил бидон до телеги, где уже сидел Лука. Затем Матвей поднялся и залез в кузов «ЗИЛа». Мы с Матрёной, Жуков и Санька наблюдали за спектаклем.

Когда грузовик скрылся за поворотом, а злой дед отъехал метров на двести, председатель повернулся к бабке. Его лицо выражало недовольство.

— Матрёна, допляшешься ты у меня до неприятностей, — произнёс он строго. — Я в районе доложу, как ты народ от официальной медицины отваживаешь.

Бабка усмехнулась. Стало понятно, что это пустая угроза, прозвучавшая не первый раз.

Кивнув нам с Санькой, Фёдор Михайлович ушёл. Рыжий немного помялся рядом с нами. Затем поплёлся в предбанник собираться на работу.

— Зачем вы влезли? — спросил я, когда мы остались одни. — Ведь мы договаривались.

На лице бабки снова появилась улыбка.

— Я с Лукой пятьдесят лет знакома. Он всю жизнь со мной спорит. Упрямый, как осёл. Если я за, то он всегда против. Стоило мне начать настаивать, чтобы пацана оставили, как он сразу захотел его забрать.

В принципе, я так и понял. Не дурак же. Просто не знал о давнем противостоянии Матрёны с Лукой.

— Зато председатель думает про вас нехорошо.

— Всё равно, — махнула она рукой. — И за спиной пусть говорят, сколько влезет. Даже хорошо, если самые трусливые за советом и травами ходить перестанут. Устала я от них. Остальным не слухи важны, а результат. А тебе, Алёша, спасибо! Ты мальчику два дня дал, если бы эти дурни не решились. Извини, но в этот раз без вознаграждения.

Как оказалась, Матрёна ошиблась. Весь день я работал, сражаясь со сном. Вечером после ужина думал сразу завалиться спасть, как Матрёна позвала меня в свой каменный мешок, где включила нормальный свет. Затем выложила на стол ровную стопку банкнот. Красные десятки. Всего двести пятьдесят рублей.

Я сделал удивлённое лицо.

— Откуда?

— Один нежадный человек за своего племянника заплатил, — ответила она просто.

Я для вида присвистнул, оценивая сумму.

— Двести пятьдесят на двоих. Хорошие деньги! Неужели народ не только мёд с грибами носят?

— Есть и такие, — кивнула Матрёна, — Но редко. Так что миллионы не наживёшь. А насчёт денег, то они твои. Свою половину я уже забрала да спрятала.

Нормально пасечник отстегнул! Я, молча, взял купюры, ощутив внутренний трепет. Это не просто деньги, а первый нормальный гонорар!

Друзья, активнее ставим лайки, подписываемся на авторов и пишем комментарии. Последнее, крайне необходимо. Авторам важно ощущать ваше участие и поддержку. Даже, если это критика. Нет ничего хуже равнодушия к произведению.)