Двойник короля 19

Глава 12

Я стоял и смотрел на моих людей, лежавших вокруг. Сердце колотилось как бешеное, вена пульсировала на шее с такой силой, что, казалось, вот-вот порвёт кожу. Пальцы непроизвольно сжимались в кулак до хруста в суставах, мышцы спины сводило от напряжения.

Тело, разум — всё кричало, требовало, заставляло действовать прямо сейчас. В висках стучала кровь, перед глазами мелькали красные пятна. Каждый вдох обжигал лёгкие.

Схватить Казимира, мобилизовать все войска — и на императора. Уничтожить сейчас же, не медлить ни секунды.

В голове молниеносно мелькали картины разрушенного дворца, трупы имперских солдат, кровь на мраморных ступенях, голова монарха на пике. Месть — сладкая, желанная, необходимая. Уничтожить всех! Разорвать, стереть с лица земли, вырезать до последнего солдата, выжечь дотла их города. Раздавить, как муравьёв.

Зубы скрипнули так, что челюсть свело болью. Язык ощутил металлический привкус крови — я прикусил губу, даже не заметив.

Если бы не два нюанса. Железная логика пробивалась сквозь пелену ярости. Взгляд зацепился за бледное лицо Фираты, за неподвижную руку Тарима, за серую кожу Жоры.

Монарху это только и нужно, ясно как день. Холодный анализ вытеснял горячую ярость. Император ждёт именно этого — моей атаки, моего гнева, моей ошибки. А те воины, которые стоят под воротами города, — обычные солдаты. Им просто дали приказ.

Я сделал глубокий вдох, кислород резанул лёгкие. Выдох, снова вдох. Пульс постепенно замедлялся. Нужно мыслить рационально, холодно, расчётливо.

Изучил лица моих людей. Жора — самый преданный. Тарим и Фирата — ценные бойцы. Дядя Стёпа и Лампа в одном теле — незаменимые алхимики. Я уже потерял Ольгу.

— Не верю! — сказал Казимир.

В его голосе звенело отчаяние. Губы дрожали, глаза горели лихорадочным блеском. Всегда сдержанный маг потерял контроль.

Мужик подошёл и поднял тело Лампы, схватил за плечи. Пальцы впились в ткань рубахи, костяшки побелели от напряжения. Начал трясти — резко, хаотично, отчаянно. Голова рыжего моталась из стороны в сторону, как тряпичная кукла, безвольно, безжизненно, холодно.

— Старая сука, а ну, быстро пришёл в себя! — кричал он.

Слюна брызнула с губ Казимира. Голос сорвался на высокой ноте, в глазах собралась влага. Он тряс тело с нарастающей силой, руки ходили ходуном. Рыженький безвольно трясся и никак не реагировал. Лицо бледное, синие губы, закрытые глаза, рыжие волосы растрепались — ни малейшего признака жизни.

Сердце сжалось при виде этой картины. Не верилось, что дядя Стёпа мог так просто уйти. Всегда казался неуязвимым, всегда выкручивался, всегда выживал, а теперь…

— Ты что, тварь! — ещё сильнее затряс Цепеш.

Его голос сорвался, ярость смешалась с отчаянием. Руки дрожали так сильно, что зубы Лампы клацали. Шум от ударов головы о плечи разносился по комнате.

— Сдохнуть решил? Первый? Не верю…

Последние слова прозвучали тише, надломленно. Пальцы Казимира разжались на мгновение, чтобы снова впиться в плечи друга. В воздухе повис запах пота и страха.

Я хмыкнул. Подошёл к мужику и положил руку на плечо. Чувствовал, как под ладонью дрожат мышцы — напряжение, отчаяние, боль. Я понимал его чувства. Внутри меня тоже всё разрывалось в прямом смысле слова — хомяк-генерал прогрыз путь наружу. Желудок скрутило, в груди жгло. Он мне пообещал кару за то, что я потерял столько своих людей. Его писклявый голос эхом отдавался в черепной коробке. Орал, как меня своими маленькими лапками задушит. Сверлил мозг обвинениями и угрозами.

Хлопок! Звук пощёчины разрезал тишину. Моя рука дёрнулась от неожиданности.

Ещё. Снова ладонь Казимира встретилась с лицом Лампы. Звук разнёсся по комнате — резкий, отрывистый, жестокий. Ещё! Третий удар был сильнее предыдущих, отчаяннее. На щеке Лампы расцвёл красный след от пальцев.

Голова паренька безвольно и безжизненно металась из стороны в сторону, пока Казимир хлестал его по щекам. Кожа краснела.

— А ну, быстро вернулся! — продолжал настаивать маг.

Его голос охрип от криков, дыхание сбилось. Пот выступил на лбу и висках, капли падали на лицо Лампы.

Из губ рыженького выступила кровь — тонкая струйка потекла по подбородку, ярко-красная на фоне бледной кожи. Кровь? Мой взгляд зафиксировал это изменение. Первый признак.

— От-пус-ти… — произнёс тихий голос. Слабый, надломленный, но живой! — Тварь ты блохастая… Чтоб тебя!..

Повернул голову, не веря своим ушам. Сердце пропустило удар, мышцы напряглись в ожидании. Неужели?..

Лампа, точнее, его тело открыло глаза. Веки дрогнули, поднялись с усилием. Взгляд мутный, несфокусированный, но живой. Лицо… Словно пацан не ел пару месяцев и жил в подземелье. Кожа обтянула скулы, глаза запали, щёки ввалились, губы потрескались. Выглядел умирающим, но дышал.

Руки Казимира отпустили, пальцы разжались. Дрожь прошла по всему телу мага, облегчение сменилось растерянностью.

Рыженький упал. Тело безвольно рухнуло на пол, он ударился головой о пол. Глухой стук, но даже не поморщился — слишком слаб.

Цепеш… Я видел, что его плечи дрожат. Крупная дрожь, неконтролируемая. Он не поворачивался, прячет… слёзы. Капли падали на пол, раздавалось тихое, прерывистое дыхание.

Не думал, что они настолько друзья. Странно видеть такие эмоции у Казимира — уязвимость, человечность, привязанность.

— Я же говорил, — прошептал маг. — Эта тварь не сдохнет.

Голос дрожал, хриплый от сдерживаемых рыданий. Плечи всё ещё тряслись. Казимир сжал кулаки, пытаясь вернуть контроль.

— Точнее, не так. Он сдохнет…. обязательно, причём мучительно, но не сейчас. Позже, от какого-нибудь странного эксперимента. Чтобы его кто-то убил — такому не бывать.

В словах сквозила близость — странная, грубая, но настоящая. Дружба, проверенная временем и испытаниями.

Я пошатнулся, перед глазами поплыли чёрные точки, ноги подкосились. Слабость, пустой источник — всё навалилось на меня и как будто немного сдвинулось. Голова кружилась. Схватился за стену и почувствовал, что чья-то рука поддержала. Тёплая ладонь подхватила под локоть — уверенная, сильная.

Повернул голову. Это… Василиса? Женщина не смотрела на меня, но помогла. Глаза устремлены в сторону, губы поджаты, лицо бесстрастное.

Сейчас… Голова отказывалась анализировать её поступки и мотивы. Мысли путались, сознание мутилось. Не сейчас, слишком слаб для игр и расчётов.

— Не позволяй себе слабость! — заявила она. — Ты глава рода, в тебе кровь императоров.

Голос твёрдый, властный, надменный. Типичная Василиса. Но рука всё ещё поддерживала.

Я поднял бровь. Не понял сейчас её действий. Искренняя забота? Манипуляция? Игра на публику? Сил разгадывать не было. Дёрнул рукой и дошёл до кушетки. Каждый шаг давался с трудом: ноги налились свинцом, мышцы отказывались подчиняться.

Упал. Тело рухнуло на мягкую поверхность. Облегчение, передышка, бездействие, и сладкая слабость разлилась внутри.

Посмотрел на Жору, Тарима и Фирату. Внутри всё сжималось. Тревога стучала в висках, сердце колотилось о рёбра. У них не сработало… Тела неподвижны, лица бледные, дыхания не видно. Мои люди, мои верные люди.

В сознании я оставался на морально-волевых. Глаза слезились от напряжения, горло пересохло, тело молило о сне, но я не мог сдаться.

Казимир поднял дядю Стёпу. Руки мага всё ещё дрожали. Движения осторожные, почти нежные, как с хрупкой драгоценностью.

Алхимик не улыбался. Губы сжаты в тонкую линию, кожа серая, впалые щёки, всегда язвительный рот закрыт. На лице — маска страха. Брови сведены, лоб наморщен, глаза широко открыты, зрачки расширены. Дышит часто, поверхностно.

Он был близко, очень близко… к смерти, к концу, к забвению. Магическим зрением я видел, как тонка нить его жизни. Мы все это понимали. Висело в воздухе невысказанным знанием — тяжёлым, давящим, неоспоримым.

Тут дёрнулся Жора. Резкое движение — вздрогнуло плечо, затем рука, после чего всё тело.

Я вскочил с койки и бросился к нему. Ноги слабые, но держат. Шаги неуверенные, тело шатается. Упал рядом.

— Гос-по-дин… — тихо прошептал Георгий.

Голос хриплый, сломанный, едва слышный, но самый прекрасный звук в этот момент.

— Засранец! — хмыкнул я. — Ну ты и засранец. Как же ты меня напугал!

Горло сжалось, скулы болели. Облегчение накатило волной, тепло разлилось в груди. Жора жив. Мой верный Жора.

— Павел? — произнесли рядом.

Женский голос, слабый, дрожащий, но полный надежды. Знакомые интонации.

Повернул голову. Фирата… Девушка пыталась приподняться на локте. Рука дёргалась, напряжённые мышцы — упрямство в каждом движении. Барышня смотрела на меня с такой теплотой в глазах, что я даже не знал, куда себя деть. Благодарность, облегчение, преданность — всё смешалось в её взгляде.

— Хозяин! — отозвался Тарим.

Ещё один. Голос слабый, сиплый, но уверенный. Рука монстра приподнялась в приветствии, тёмная кожа блестела от пота.

Сердце снова сжалось. Они вернулись, все вернулись — моя команда, мои люди, моя сила.

— Слава монстрам… — улыбнулся и выключился.

Глаза закрылись против воли. Мышцы расслабились, тело обмякло. Сознание провалилось в спасительную темноту. Облегчение, покой, заслуженный отдых.

Пришёл в себя на койке. Сознание возвращалось медленно. Туман в голове, тяжесть в конечностях, сухость во рту. Тело болело — каждая мышца, каждый сустав, каждая клетка. Ноющая, тупая боль, пронизывающая насквозь.

Сначала накатила паника, что мои люди мертвы. Сердце забилось чаще, дыхание участилось, холодный пот выступил на лбу. А потом я вспомнил, что они пришли в себя. Образы всплыли в памяти: говорящий Жора, глаза Фираты, голос Тарима. Живые… Облегчение смыло панику. Мышцы расслабились, дыхание выровнялось. Можно двигаться дальше, решать новые проблемы.

Я попытался подняться, напряг мышцы пресса. Локти упёрлись в матрас, тело задрожало от усилия. Каждое движение — борьба.

Рука легла мне на грудь — тёплая, твёрдая, сильная. Уверенное давление вниз.

— Лежи! — требовательно произнёс дядя Стёпа.

Голос знакомый, резкий, командный, не терпящий возражений. Рыжий алхимик вернулся к своему обычному состоянию.

— Совсем себя довёл… Ты такими темпами раньше нас в могилу ляжешь.

В словах слышалась забота, замаскированная под ворчание. Типичный дядя Стёпа — грубый снаружи, заботливый внутри.

— Как? — спросил я.

Губы едва двигались, язык не слушался, во рту пересохло. Каждое слово — усилие. Но нужно знать, нужна информация, полная картина.

— Нормально… — хмыкнул рыженький.

Звук хрустящих позвонков разнёсся по комнате. Дядя Стёпа повертел головой, размял плечи. Его движения были скованными, медленными, осторожными.

— Жить будем. Хреново, конечно… Меня словно высосали через трубочку, а потом высрали, кто-то наступил и после смыли. И вот из такого состояния собрали.

Образность его речи не изменилась — сочные, яркие, выразительные метафоры, но крайне точные. Я чувствовал то же самое.

— Очень красочно описал, — попытался улыбнуться. Губы дрогнули, получилось криво. — Мой обычный вторник.

Попытка пошутить, разрядить обстановку. Показать, что я в порядке, что контролирую ситуацию.

— Жора… — хмыкнул алхимик. — Я думаю, он не человек. Ты бы за ним приглядывал, он похуже твоих монстров будет.

Взгляд дяди Стёпы стал задумчивым, оценивающим, профессиональным. Алхимик анализировал, делал выводы, строил теории.

— Что случилось? — напрягся я.

Мышцы живота сжались, сердце забилось чаще. Жора — самый верный, самый надёжный. Что с ним?

— Что случилось?.. — передразнили меня.

Скривил губы, приподнял брови — характерный жест. Всегда так делал, когда считал вопрос глупым.

— Пока мы все чувствовали себя… жижой, этот как увидел, что ты вырубился, тут же вскочил и поднял тебя.

Руки дяди Стёпы изобразили движение — быстрое, сильное, решительное. Его тон стал удивлённым, немного восхищённым.

— Положил на койку, убедился, что всё в порядке, и убежал. Сука… Вот прям рванул. У него, видите ли, дел много. Словно ему вообще насрать, что он умер и воскрес.

Последние слова прозвучали с возмущением, недоумением. Как можно так быстро восстановиться? Как можно игнорировать смерть? Что с ним не так?

— Мой человек, — кивнул я.

Гордость теплом разлилась в груди. Преданность Жоры не знала границ, как и его сила воли, выносливость, верность. Он всегда ставит дело выше себя.

— Машина! — покачал головой рыженький. — У него там вместо мозгов команды, что ли? Что касается чёрненькой, так она тут сопли размазала, пыталась тебе как-то помочь. А безрукий негр её оттаскивал.

— Где они? — голова не отрывалась от подушки.

Слишком тяжёлая, а я слишком слабый. Тело не слушалось, но разум работал, собирал данные, анализировал, планировал.

— Ушли в монстров превращаться, чтобы регенерировать, — прозвучал ответ.

Логично, умно. В истинной форме они восстановятся быстрее. Природа монстров такова: живучие твари, адаптивные, сильные.

— Хорошо… — кивнул с облегчением.

Команда жива, восстанавливается, скоро будет в строю. Можно двигаться дальше, решать новые проблемы.

Хомяк внутри снял траурные одежды и перестал выть, а то уже не могу слышать его писк, словно голова сейчас взорвётся. Мелкая тварь прекратила грызть мозг обвинениями и страхами.

— А мамаша твоя… Вот это я понимаю, баба, я даже в таком состоянии чуть слюнями не подавился, — облизнул губы дядя Стёпа.

Глаза алхимика блеснули: мужской интерес, оценивающий взгляд. Василиса всегда производила впечатление на мужчин, её красота, стать, манеры.

— Она тебя съест, — произнёс коротко, точно, без эмоций.

Василиса уничтожит любого, кто посмеет к ней приблизиться. Использует и выбросит, разрушит и забудет.

— Знаю, — ухмылка отразилась на его лице.

Рыжий не питал иллюзий, просто наслаждался видом, как любуются красивой, но ядовитой змеёй. За стеклом, на расстоянии

— Мне пора! — я попытался встать, но меня снова придавили рукой.

— Хрен! — оборвал пацан.

Рука дяди Стёпы упёрлась в грудь — сильная, настойчивая, не терпящая возражений. Лицо нахмурилось, глаза сверкнули решимостью.

— У тебя каналы в труху, источник не восполняется, тело всё на соплях держится, а ты куда-то собрался?

Алхимик говорил отрывисто, чётко, профессионально. Диагноз, а не вопрос.

— Да, — кивнул я.

Времени нет, а дел много. Враги не дремлют, император планирует следующий ход. Нужно действовать.

— Не, брат, я тебя сейчас чуть подшаманю, и потом уже иди снова рискуй. Готовсь!

Мышцы дяди Стёпы напряглись, лицо сосредоточилось. Рука потянулась к столику с инструментами, и что-то блеснуло металлом.

На этих словах меня выгнуло дугой. Спина оторвалась от кушетки, мышцы свело судорогой, зубы клацнули. Воздух застрял в лёгких. Диск внутри раскалился и начал пульсировать. Жар, обжигающий, нестерпимый, распространялся от груди к конечностям.

Сука… Лучше бы всё осталось, как есть. Боль нарастала — пронзительная, острая, невыносимая.

Вспышки, темнота — перед глазами танцевали цветные пятна: красные, жёлтые, фиолетовые. Мозг кипел от перегрузки.

Голос. Где-то далеко, размытый, приглушённый, словно сквозь вату. Не разобрать слов. А затем тишина, блаженная пустота. Отсутствие боли, отсутствие мыслей. Покой.

И так по кругу: вспышка, тьма, голос, тишина. Снова и снова, бесконечный цикл агонии и облегчения.

Открыл глаза, и свет резанул их. Моргнул. Комната плыла передо мной: очертания размыты, цвета слишком яркие.

— Ну здравствуй! — улыбался дядя Стёпа. — А я думал, ты всё.

Улыбка кривая, глаза усталые. Лицо осунувшееся, но довольное результатом — своей работой, моим выживанием.

— Что произошло? — спросил я.

Язык ворочался с трудом, горло саднило. Нужно выяснить, что со мной сделали, а то я этого засранца знаю.

— Ну, ты пару… десятков раз решил покинуть своё бренное тело, — дёрнул щекой алхимик.

Лицо исказилось в нервном тике, глаза на мгновение расширились. Вспоминал, переживал заново страх, напряжение, отчаяние.

— Это же нужно было умудриться запихать в себя божественный артефакт.

Последние слова прозвучали с благоговением, восхищением, почти религиозным трепетом. Взгляд дяди Стёпы упал на мою грудь.

— Что? — я поднял бровь.

Мозг отказывался обрабатывать информацию: «Божественный? Артефакт? У меня? Как? Когда? Почему?»

— Херня у тебя в груди, — постучал он по моему диску.

Его пальцы коснулись кожи — твёрдые, сухие, прохладные. От точки контакта разбежались мурашки.

— Я читал о таком, думал, что это легенды. А нет, оказывается, наш Магинский где-то умудрился и его откопать. Ты словно магнит для всего в этом мире.

Восхищение в голосе, зависть, лёгкое раздражение. Типичный дядя Стёпа — ругает и восторгается одновременно.

— Само вышло, — пожал плечами. — Информация!

Вопрос требовал ответа. Что это? Откуда? Какие свойства? Какие риски? Что мне с ним делать?

— Командир нашёлся, — скрестил руки на груди рыженький.

Глаза закатились, губы скривились — всем видом показывал нетерпение. Командный тон ему не нравился, особенно от пациента.

— Нет по ним никакой информации. Мифы, легенды, что когда-то тут жили сверхсущества или боги. Маги сотого уровня, хоть таких и нет, — для них дети, которые курят в сторонке.

Руки алхимика описали широкий жест, глаза загорелись. Он рассказывал с воодушевлением. Древние тайны — его стихия.

— Очень информативно. Помедленнее, я записываю, — улыбнулся.

Ирония капала с каждого слова. Дядя Стёпа всегда любил растягивать рассказ, водить за нос, дразнить информацией.

— О! Сарказм. Значит, тебе лучше, — кивнул алхимик.

Я хмыкнул. Действительно лучше. Мышцы не болели, голова прояснилась, дыхание выровнялось, сил прибавилось.

— А то я думал, как проживу без твоего яда. Ладно, что там дальше? Потом эти боги что-то не поделили, как обычно. Ничем не отличаются от нас. Война была, кто-то сдох, кто-то нет. Текст, который я читал, кусками был, так что не обессудь. И вот после смерти от них остались божественные артефакты. Именно благодаря им и появились первые маги.

Снова жесты — размашистые, энергичные. Алхимик полностью погрузился в рассказ. Древняя история оживала в его словах.

— С чего ты решил, что это… Диск, он… — я поднялся.

На этот раз дядя Стёпа не остановил. Тело слушалось, мышцы работали, голова не кружилась. Прогресс.

— Ну, когда я решил его вынуть… — лукаво улыбнулся алхимик. — Мёртвому тебе он незачем. Правильно?

Глаза блеснули, губы изогнулись в ухмылке. Гордость за собственную логику, за практичность, за рациональность.

Вот же сука какая… Желание придушить рыжего вспыхнуло и тут же погасло. Без него я бы не выжил. Без его знаний, умений, наглости.

— Ну, в общем, у меня не получилось, — признался алхимик.

Разочарование в голосе, досада. Любопытство не утолено, тайна не раскрыта. Исследователь внутри него негодовал.

— И… ещё кое-что. Именно из-за этого я понял, что это именно божественный артефакт. Когда-то я даже их искал, но безуспешно.

Голос стал тише, серьёзнее. В глазах появилось нечто новое. Тревога? Вина? Страх? Алхимик что-то недоговаривал.

— Что произошло? — спросил прямо.

Я напрягся. Инстинкты намекнули об опасности. Что-то случилось, что-то плохое.

— Лампа.

Одно слово — короткое, тяжёлое, многозначительное. Имя друга, моего человека. Рыжего алхимика, которого по факту вырастил.

— Что с ним? — спросил я.

Сердце забилось чаще, холодок пробежал по спине. Предчувствие беды сжало горло.

— Его больше нет!

Слова упали камнем — тяжёлые, окончательные, безапелляционные. Смерть, конец, пустота…

Моргнул. Информация не укладывалась в голове. Они же с дядей Стёпой делили одно тело после того, как я спас их. Объединили души.

— В смысле, «больше нет»?

Голос дрогнул. Неверие, отрицание — первая стадия горя. Не может быть. Ошибка, неправда.

— Он ушёл.

Прозвучало тихо, просто, без эмоций. Констатация факта, неоспоримого, необратимого, окончательного.

— Сука! — схватил его за воротник.

Пальцы сжались на ткани, костяшки побелели. Ярость вспыхнула мгновенно — горячая, ослепляющая, требующая выхода.

— Этот диск выпустил энергию, которая шандарахнула по мне, — сжался рыженький.

Глаза широко открыты. Дыхание частое, тело напряжено. Готов к удару, ожидает его, понимает причины.

— Его душа отделилась от этого тела и всосалась в тебя. Вот про это написано было в легендах, что артефакты пожирают души, вытягивают их.

Каждое слово било наотмашь. Лампа. Его душа. Внутри меня. Поглощённая, пожранная, украденная.

В голове — вата. Мысли путались, не складывались в логические цепочки. Хаос, сумбур. Тряхнул ей. Попытался прояснить сознание, сосредоточиться, принять информацию, обработать её.

По спине пробежал холодок, мурашки от шеи до поясницы. Озноб охватил тело. Лампа исчез? Пацан жениться собирался, строил планы, мечтал о будущем…

Заглянул в себя мысленным взором, внутренним зрением. Изучил собственную сущность.

Источник на месте, полный, сияющий, пульсирующий энергией. Все ниши тоже: яд, лёд, огонь, сила затылочника, нейтральная магия, подчинение монстров. Там два кристалла. Ядро полное, каналы восстановились.

Переключил внимание на пространственное кольцо. Инвентарь, содержимое — всё сохранилось? Монстры, манапыль, слизь затылочника, некроманты, белый диск, мои тени, духи — всё на месте. Ничего не пропало, ничего не изменилось, кроме…

«Господин!» — звал меня голос.

Тихий, знакомый, испуганный, неуверенный, потерянный. Голос Лампы, но не из внешнего мира. Изнутри, из глубины сознания.

«Лампа?» — спросил я.

Мысленный вопрос, направленный внутрь, в глубину. В белый диск, где живут духи генералов Тимучина.

«Вот же…» — хмыкнул про себя.

Теперь у них появился новый сожитель. Шок сменился пониманием: Лампа не исчез, не пропал, не умер, просто теперь в другой форме.

«Где я?» — голос пацана дрожал.

Страх, замешательство, дезориентация, потерянность — все эмоции Лампы чувствовались ясно, чётко, как свои собственные.

«Как бы тебе так ответить… — задумался. — Ты в диске, что образовался из руха, который изменился из-за Зла. Его я держал внутри пространственного кольца, а потом он усилился от того, что захватил дух хана».

Сложно, запутанно, почти непостижимо, но правдиво. Насколько я сам понимал ситуацию.

«Э-э-э…» — выдавил из себя Лампа.

«Ты жив, и это главное, — попытался его успокоить. — Твоя душа, если точнее. А это уже много. Я что-нибудь придумаю, вернём тебе тело».

Надежда. Нужно дать ему надежду, уверенность, опору. Хотя сам не знал, что делать. Как вернуть его? Как исправить ситуацию? Сомнение грызло изнутри. Получится ли? Возможно ли? Или Лампа навсегда останется в диске? Запертый, пойманный, ограниченный.

«Ты потерпи чутка! — попытался говорить уверенно. — Скоро будешь снова думать о свадьбе и детишках. А пока передохни. Хорошо?»

Открыл глаза, вернулся в реальность. К проблемам настоящего, к текущим делам, к дяде Стёпе, ожидающему реакции.

— Он больше не сможет вернуться в своё тело, — выдохнул алхимик.

Лицо серьёзное, тон виноватый, плечи опущены. Принимает ответственность за свои действия.

— А, что ты так на меня смотришь? — хмыкнул он. — Я же видел, что его душу просто забрали, а не развоплотили. Значит, он где-то там, у тебя, коллекционер хренов. И вообще, это ты виноват!

— Я? — поднял бровь.

Нападение — лучшая защита.

— А кто? — тряхнул головой алхимик. — Я, что ли? Кто божественный артефакт нашёл? А? У кого хватило мозгов его к себе в тело запихать? Вообще не понимаю, как ты тогда не сдох. Живучий ты, Магинский… Как собака!

Ничего не ответил. Божественный артефакт… Вспомнил ситуацию, при которой этот диск появился. Рух, Зло. Я схватил их, когда утаскивали. А потом тот мутный хрен пойми кто посмотрел на меня и улыбнулся. Так, стоп! Получается, всё это каким-то образом создало артефакт? А оно было богом?

— Су-ка! — выдохнул я.

Что ещё у этого мира осталось для меня? Я только с магами познакомился, которые перешли через барьер, ещё шаманизм открыл. Император — посланник, а теперь к тому же «боги» есть?

Потрёл виски. Новая информация в мою энциклопедию мира имени Магинского.

— Пока его не было, моя душа срослась с этим телом, — продолжил дядя Стёпа. — Я не хотел этого, так вышло. Души разъединились, и вот. Теперь это моё тело навсегда. Тьфу! — сплюнул мужик. — Ненавижу быть рыжим!

Объяснение, оправдание, попытка снять с себя вину или хотя бы часть её, переложить на обстоятельства.

— Нужно было тебе ковыряться? — дёрнул щекой.

Раздражение вспыхнуло и погасло. Бессмысленно, бесполезно. Что сделано, то сделано, прошлого не изменить.

Теперь ещё одна головная боль — искать тело для Лампы и перемещать его. Сука! Проблема на проблеме, задача за задачей, испытание за испытанием.

— Нужно! — кивнул алхимик. — Если бы я не понял, что это такое, то не смог тебе помочь. А так… Вон смотри, как новенький.

Гордость в голосе, самодовольство, уверенность в своей правоте. В необходимости действий, в их полезности, несмотря на потери.

— Магинский? — прозвучал рядом голос.

Низкий, хриплый, прокуренный, знакомый. Голос воина, командира, друга.

Повернулся. На меня смотрела небритая рожа и курила. Дрозд. Всегда небрит, всегда с флягой, всегда с самокруткой. Вечный, неизменный.

— Я тебе сколько раз говорил, что у нас в лаборатории нельзя курить? — возмутился дядя Стёпа. — Тут стерильные условия!

Голос поднялся на октаву. Брови сошлись на переносице, руки взметнулись в воздух. Театральное возмущение, профессиональная гордость.

— Ой, иди в жопу! — махнул рукой с флягой Дрозд.

Беззаботно, легко, привычно. Старый спор, ритуальный танец. Они проходили через это десятки раз.

— Стерильные, ага… Да у меня во рту чище, чем тут.

Ухмылка растянула потрескавшиеся губы. Дрозд обвёл взглядом лабораторию. Столы с инструментами, колбы с жидкостями, пятна на полу, кровища, куски монстров рядом — не самое чистое место.

— Так ты спирт постоянно пьёшь! — повысил голос рыженький. — Ещё и труп ходячий…

Щёки алхимика покраснели, жилка на виске запульсировала. Руки сжались в кулаки, и настоящее раздражение прорвалось сквозь показное.

— Охренеть! — глаза мужика расширились. — У тебя рука чёрная…

Взгляд Дрозда упал на мою конечность. Челюсть отвисла, сигарета застыла в воздухе. Абсолютное изумление.

— Что? — я поднял бровь.

Непонимание, замешательство. О чём он? Какая рука? Почему чёрная?

Посмотрел… Я по пояс голый. Смуглая кожа торса, мышцы живота, шрамы на плече. И… От плеча у меня… Твою мать! Рука. Чужая, чёрная, как смоль, как уголь, как самая тёмная ночь.

Засранец мне пришил руку Тарима! Шок пронзил тело. Мышцы напряглись, дыхание сбилось. Это не моя рука, а конечность монстра. Я думал, мы обсудим, рассмотрим варианты, хотя бы я буду в сознании.

— Филигранная работа! — гордо встал и заявил дядя Стёпа.

Грудь выпятилась, подбородок поднялся, руки упёрлись в бока. Как ребёнок, хвастающийся новой поделкой. Гордость, самодовольство, торжество.

— Ты себе только руку или ещё чего нового пришил? — подкинул мне Дрозд.

Взгляд капитана скользнул ниже пояса, ухмылка стала шире. Типичный солдатский юмор.

Ничего не ответил, смотрел на новую конечность, изучал, анализировал, принимал реальность.

Моя «старая» рука валялась рядом. Бледная, безжизненная. Мёртвая плоть, которая когда-то была частью меня. Странное чувство — отстранённость, отчуждение. Сначала накатила злость, но я быстро её в себе погасил. Контроль, самообладание, рациональность.

Может быть, не очень эстетично выглядит и броско… Кожа чёрная, мышцы рельефные. Пальцы длиннее, чем были у меня. Ногти крепкие, почти когти. Подвигал рукой, она меня слушалась. Сжал кулак, разжал. Повернул кисть, пошевелил пальцами. Полный контроль, как родная.

Выпустил магию. Лёд — холодные кристаллы сформировались на кончиках пальцев. Яд — зеленоватая дымка окутала ладонь. За ними огонь, воду и лечение. Пламя танцевало на чёрной коже. Вода струилась между пальцами. Зеленоватое сияние лечебной магии. Всё работает. И я бы даже сказал, ещё лучше и как будто сильнее. Потоки энергии текли свободнее, мощнее, стабильнее. Хм… Интересно. Внутреннее зрение показывало, что каналы в руке шире, прочнее, эффективнее.

Взял скальпель и воткнул его себе в конечность. Резкое движение, точное, решительное. Проверка. Кончик упёрся в кожу и потом отломился. Металл согнулся, затем треснул. Осколок упал на пол. Чёрная кожа осталась без единой царапины.

— Нормально! — закивал Дрозд. — А ещё комплектов верх и низ нет? Я бы не отказался.

Восхищение в голосе, зависть, острый интерес. Военный сразу оценил тактические преимущества.

— Тебе мозги нужно пересаживать, грязный пропитый некромант! — хмыкнул алхимик.

Оскорбление прозвучало легко, привычно, без настоящей злобы. Просто часть их взаимодействия.

Я встал. Рыженький и капитан ещё обменивались «любезностями». Слова летали, как стрелы, — острые, точные, безвредные. Они за это время сдружились. Пили вместе, и Дрозд в курсе, что в теле Лампы живёт старый алхимик. Узы товарищества, скреплённые выпивкой и тайнами.

— Забыл совсем! — вдруг остановился Дрозд. — Я тут кое-что тебе передать должен был.

Мужик начал хлопать рукой по своему плащу. Нервные движения, суетливые, торопливые. Затем остановился, затянулся, выпустил дым. Серое облако поднялось к потолку, запах табака наполнил помещение. Потом опять несколько проверок. Рука скользила по карманам — внутренним, внешним, нагрудным, потайным.

Он затянулся. Снова дым, глубокий вдох, наслаждение моментом. Никуда не спешит.

— Нашёл! — довольно кивнул он. — Вот.

Мне передали скомканное письмо, на котором были чёрные пятна, масляные разводы, отпечатки пальцев. Ещё и следы горения, словно о письмо тушили хобарики. Края обуглены, дыры прожжены. Бумага пахла табаком и порохом.

Посмотрел. На нём герб Османской империи — полумесяц и звезда. Золотое тиснение на красном воске.

Напрягся. У меня там нет друзей, кроме жены и территорий. Врагов — гораздо больше, особенно теперь.

Развернул. Бумага зашуршала — плотная, дорогая. Каллиграфия безупречная, каждая буква — произведение искусства.

«Непризнанный граф. Отречённый аристократ. Бунтарь».

Хорошее начало… Продолжил читать. Глаза быстро скользили по строкам. Смысл доходил постепенно, удар за ударом.

«Великий султан отменяет свой подарок. С Русской империей подписан мир. Ты больше не часть этой страны, поэтому… Решением нашего правителя мы отменяем твой титул бея, забираем земли, подаренные тебе, и не признаём брак с Зейнаб Хандан-султан бинт Хайруллах. Наша страна не хочет иметь дело с непризнанным графом, отречённым аристократом и бунтарём. Ты враг! Стоит только появиться на нашей земле, и тебя будет ждать только смерть, русский».

Я оскалился. Неплохо… Очень неплохо. Элегантно, эффективно, смертельно.

— Когда прислали? — спросил.

Голос остался ровным, контролируемым, несмотря на бурю внутри, несмотря на ярость, кипящую в венах.

— Недавно, — пожал плечами Дрозд. — Тогда твоего слуги не было, и я решил помочь.

Дрозд отвёл взгляд, затянулся глубже.

Вот почему император так сильно старался, чтобы я остался тут? Он думал, что я получил это сообщение и рвану к туркам.

Хрустнул шеей, позвонки щёлкнули.

Лишить меня титула? Земель? Жены? После того, как я столько сделал и вложил? Отобрать всё, что заработал кровью и потом? Хрен на весь макияж! Сжал чёрную руку — пальцы стиснулись в кулак, мышцы напряглись. Сила пульсировала под кожей.

Скрипнул зубами. Челюсть напряглась до боли, желваки заходили под кожей. Ярость требовала выхода.

Почему у русского императора столько власти? Влиял на джунгаров и Цэрэн, есть ниточки к султану. Загадка, тайна, головоломка… Если он такой могущественный, то почему просто не захватил все эти территории. Зачем игры? Зачем интриги? Зачем марионетки?

Плевать! Пора… Подвигал телом, размял плечи, потянулся. Мышцы отозвались приятным напряжением. Чувствую себя… на удивление хорошо. Тело полно энергии. Силы вернулись полностью, мощь пульсирует в каждой клетке.

В организме проснулись желания. Я хочу есть. Много. Желудок сжался от голода, рот наполнился слюной. И ещё женщин, не одну и не раз. Тело отзывалось на мысли. Мужская сила просыпалась, либидо на максимуме.

Улыбнулся. Все признаки полного восстановления. Организм компенсирует пережитый стресс, готовится к новым испытаниям.

— Сколько я был без сознания?

Вопрос важный, стратегический. Сколько времени потеряно? Сколько упущено? Что изменилось за моё отсутствие?

— Несколько часов, — ответил рыженький, показывая средний палец Дрозду.

Жест детский, грубый, несерьёзный. Дядя Стёпа полностью восстановился — физически и морально.

Хорошо, не критично. Можно действовать по плану. Нужно убедиться, что дома всё в порядке, и отправляюсь в Османскую империю. Там дела никуда не делись. Моя жена, мои земли, мои права.

У меня начала чесаться рука, а потом гореть. Неожиданное ощущение, острое, интенсивное, нарастающее. Схватился за неё. Кожа горела под пальцами, жар шёл изнутри. Как будто огонь в венах, как будто лава в мышцах.

Мужики заткнулись и уставились на меня. Две пары глаз, широко раскрытые, испуганные, удивлённые.

— Ядрёны пассатижи! — отшатнулся Дрозд.

Голос дрогнул. Сигарета выпала изо рта, упала на пол. Искры разлетелись, тлеющий табак рассыпался на камне.

— Чтобы мне на всю жизнь девственником остаться! — глаза и рот дяди Стёпы распахнулись. — Что я наделал?..