Дворянство. Том 1

Глава 8

Глава 8

Уходили быстро, под стук наспех сделанного, но рабочего костыля Марьядека. Отдохнувшие и накормленные лошадки ступали бодро. Пожалуй, из компании, разросшейся до десяти человек, Елена чувствовала себя хуже всех и прикладывала эпические усилия, чтобы не отставать. Каждый шаг отдавался в низу живота уколом острой боли, которая затем уходила куда-то влево, так что лекарка мрачно развлекалась предположениями: это преддверие воспаления аппендицита или проблема с поджелудочной железой? Настолько тяжелые регулы случились в первый раз, поневоле закрадывались мысли о том, что возможно здоровье начало тихо заканчиваться. Не сказать, чтобы местная жизнь била женщину слишком жестоко, особенно в сравнении с кое-какими пациентами из городского криминала, глядя на которых Елена временами задавалась вопросом «а его вообще можно убить?» Но и досталось ей все же немало, начиная со сломанной руки, которая после бегства из столицы предсказывала погоду как идеальный барометр.

Так, в страдании, а также горькой жалости к себе, Елена отмеряла шаг за шагом, стараясь не спотыкаться и двигаться в общем ритме.

Пейзаж кругом не менялся, все та же «Шотландия» с холмами, только в унылых серо-желтых цветах бесснежной зимы. Или очень поздней осени, как посмотреть. За спиной таяли, уходя в белесую дымку, горы, а впереди тянулась бесконечная лента умеренно извилистой дороги. Движение было по меркам сезона оживленное, ежечасно встречалась телега или пешие. Одиночек почти не попадалось, в основном шли группами явные беженцы или переселенцы - мрачные, уставшие люди, тянущие скудную поклажу с выражением угрюмой обреченности или наоборот, решимости на лицах. По сравнению с большинством встречных маленький караван смотрелся богатым и хорошо вооруженным, так что на них косились настороженно и с облегчением вздыхали, когда группы расходились. Почти не было купцов, а если таковые и встречались, то все как на подбор - с пустыми телегами, охраной и пугливыми лицами людей, которые распродали все подчистую и теперь трясутся над мошной в ожидании момента, когда монеты окажутся, наконец, в крепком сундуке.

Гаваль негромко напевал что-то ритмичное, хорошо задающее темп движения. Пантин шел вместе со всеми, теперь женщина, наконец, рассмотрела его спокойно и внимательно, однако ничего нового не узнала. Одет воин-маг был как обычный странник, только без плаща и шляпы, что казалось удивительно не по сезону. За плечами нес корзину с веревочными лямками, похожую на штурмовой рюкзак. Но главное - Пантин не имел оружия, только крошечный - с клинком не длиннее пальца - ножик на поясе. Если бы не глаза, мучительно напоминавшие адские буркалы злейшего врага Елены, он ничем не отличался от обычного, только дурного на голову, путника, который не боится ни простыть на ветру, ни застудить почки на холодной земле.

Из по-настоящему интересных событий стоило упомянуть разве что встречу с «гусиным поездом». Здоровенная стая сотни в две откормленных, жирнющих птиц шла своим ходом к месту последнего упокоения, а интересно было то, что на лапах у каждой болтались кожаные башмачки с тесемками. Марьядек объяснил, что, дескать, по-настоящему деликатесные, «свиные» гуси водятся буквально в десятке мест на всю Ойкумену и вне их почему-то категорически не размножаются. Поэтому для продажи стада приходится гнать иногда по три месяца, обстоятельно, с перерывами и дополнительным откармливанием по месту прибытия. А чтобы птицы дошли в целости, зачастую их даже обувают. Судя по охране в целых пять вооруженных морд уголовного вида, разведение особенных гусей было весьма доходным занятием.

- Может и мне в гуси переписаться? - горько хмыкнул Гаваль, импровизируя на музыкальной дощечке печальную мелодию. - Им даже башмаки дают…

К вечеру впереди показалось селение побольше, типичный «поселок городского типа». Такие, как правило, вырастали там, где пересекалась пара не слишком значимых, но более-менее оживленных дорог плюс имелся еще какой-то собственный промысел, заманивающий купцов хотя бы в пределах графства. Этот городок с тремя десятками домов кормился за счет бочкарей и других ложкорезов, причем явно кормился неплохо. При виде дымов из труб компания воспрянула духом, рассчитывая на ночлег под крышей и еду из настоящей печки.

В таких небольших селениях постоялый двор мог быть, а мог и отсутствовать, в последнем случае ночлег можно было найти в «питейной избе», а также домах побольше, чьи хозяева за умеренную плату сдавали сараи, клетушки, зачастую и собственную постель. Поэтому «великолепная десятка», как про себя назвала ее лекарка, не мешкая отправилась в центр городка, к церкви Единого, провожаемая любопытствующим и взглядами.

Гаваль делился грандиозными планами культуртрегерства, намереваясь сразить пейзан и горожан сладкозвучным пением. Дескать, потренировавшись на бездуховной и железноухой аудитории, теперь он готов зачаровать хоть ангела небесного. Кадфаль одобрял смелое намерение, памятуя о долге. Гамилла скупо улыбалась с большой ноткой иронического сомнения, но держала скепсис при себе. Кажется, этот день был последним из оплаченных Гавалем, но дальнейшие планы арбалетчицы оставались туманными. Горец упорно и деловито стучал костылем, он явно устал, до холодного пота на лбу и посеревшего лица, но сдаваться не собирался. Елена сделала зарубку в памяти - не забыть проверить повязку и состояние раны.

Пахло стружкой, дешевым лаком, смолой и дегтем. Улицы были умеренно чистыми, почти без грязи, а также обязательных для нормальной деревни луж по щиколотку. Деревянно-глинобитные домики в один, реже два этажа (если считать большие чердаки за самостоятельный уровень) стояли почти ровно и не утопали в земле так, что крыша начиналась на уровне глаз пешехода.

В общем, городишко бочек и ложек Елене даже понравился бы, не мучай ее страдания тела.

Центр городища уже был занят, причем сразу двумя группами. Первая казалась безобидной, то были странствующие циркачи, притом явно усеченного состава. Пантократор знает, что они тут надеялись обрести, как правило, с наступлением холодов прекращалась не только сельскохозяйственная, но и культурная жизнь. Бродячие музыканты и прочие люди творческих ремесел заканчивали «чес» по завершению осенних ярмарок и старались зимовать при господских дворах или в городах побольше. Там кормились, выступая по кабакам и разным кварталам, чтобы программа не приедалась. Но у этих, наверное, случилась какая-то беда, не позволившая свернуть гастроли вовремя. В труппе имелись клоун, акробатка, два стареньких фургона, влекомые не менее старыми, печальными мулами… и все. Городская общественность интереса к цирку на конной тяге не проявляла, то ли программа ужалась до полного непотребства, то ли здесь все выступления уже прошли, так что платежеспособный спрос на зрелища себя исчерпал.

Впрочем, циркачи не представляли для беглецов ни интереса, ни опасности. Вторая группа оказалась куда неприятнее, это был неполный десяток вооруженных людей под хоругвью, где на красном фоне желтела восьмиконечная звезда. Эту комбинацию Елена знала, звезда символизировала Империю в целом, точнее единство власти Императора на восемь сторон света, и означала, что ее носители выполняют государево дело. Судя по отсутствию личных прапоров, благородных людей в отряде не имелось, но бойцы казались хорошо вооруженными, чуть ли не на уровне сержантов. Видимо наемники на императорской службе. К сожалению, хоругвь странники заметили слишком поздно, так что отворачивать и обходить городок оказалось уже запоздало.

Раньян скомандовал остановиться и подал Грималю незаметный со стороны знак. Слуга тут же ссадил Артиго с коня и замотал ребенка в самый поношенный и нечищеный плед. Искупители, как обычно, незаметно и слаженно переместились ближе к Елене, страхуя от превратностей жизни, Елена, в свою очередь, приняла уже отработанный вид сутулой и невзрачной дылды, которая тупо смотрит себе под ноги, безразличная к окружающему миру.

Раньян, внешне безоружный и доброжелательный, направился к вооруженным людям, которые в данный момент полностью заняли единственный постоялый двор с конюшней и прибивали прямо к стене церкви какую-то грамоту. Елена сначала подумала, что он дурак, затем подумала еще и решила, что в этом есть смысл. Довольно большое сборище, которое при виде государевых людей спешит побыстрее свалить, вызывает подозрение и логичный вопрос: чего же они так опасаются?

Бретер затеял беседу с главарем, который держался настороженно, во всяком случае поначалу. Слово за слово и, хотя разговор был не слышен, стало ясно, что обойдется миром. На прощание командир и бретер едва ли не руки друг другу пожали, обменявшись учтивыми поклонами. Раньян изо всех сил стараясь идти небрежно, с нарочитой неспешностью, вернулся к своим, взял под уздцы лошадь и тихо, почти не шевеля губами, скомандовал:

- Идем.

Гаваль, разумеется, не понимающий важность момента, открыл было рот, намереваясь противиться, однако посмотрел в глаза бретера и мгновенно замолк. Гамилла положила руку ему на плечо и направила по новому курсу, молча, без эмоций, принимая новую вводную как само собой разумеющееся. Определенно, татуированная арбалетчица все больше нравилась Елене. Чувствовалась в госпоже стрел спокойная уверенность человека, что не ищет приключений, но ежели разминуться с ним не удалось, действует хладнокровно и разумно. Захотелось узнать про Гамиллу больше, ведь такая выдержка куется лишь в кузнице богатого опыта.

Марьядек тоже все понял правильно, кажется даже с облегчением, вероятно ему встреча с имперскими слугами была так же не с руки, как и Раньяну. В общем, небольшой караван двинулся через городскую площадь (слишком громкое название для утоптанного до состояния асфальта пятачка земли). Государевы люди окончательно утратили интерес к бродячей компании, а самый голосистый взял деревянную доску, похожую на штамп для пряников, и, взобравшись на седло с ногами, начал зачитывать с деревяшки объявление. Все происходящее носило печать унылой казенщины, которая опостылела самим исполнителям, как пресные лепешки в дальнем походе.

Елена услышала первые слова и ощутила, что в желудке поселилась холодная и живая лягушка. Голосистый боец обещал награду за Артиго «Годуа-Пильвае».

Это не было новостью или чем-то невероятным, таких глашатаев путники уже встречали, но сейчас чувствовалась куда более тщательная организация процесса. Короткая речь, явно составленная по какой-то методичке, простым и понятным языком разъясняла суть проблемы: коварные негодяи похитили возлюбленного троюродного брата Его Императорского Величества с целью злодейски умучить по свойству аморальных и порочных натур. Так что нашедшего ждет королевская награда. К речи прилагалось довольно точное описание Артиго и Раньяна, но - слава Пантократору - другие спутники противнику были неведомы. Все сказанное дублировалось в прибитой грамоте, отпечатанной на манер гравюры с деревянного шаблона, текст сопровождался рисунками возлюбленного брата и злодейского похитителя, изображенных опять же довольно близко к реальности. Резчик постарался.

Елена механически передвигала ноги, чувствуя холодок в затылке, как ученик, знающий от силы половину экзаменационных вопросов и вынужденный полагаться только на удачу вытянутого билета. Пронесет - не пронесет. Лишь сейчас лекарка поняла, как не вовремя и глупо они пришли в городок. Положим, Артиго в коконе грязных одежек не узнать, а вот Раньян слишком приметен. Достаточно одного лишь внимательного взгляда… Но, видимо, общая халатность имперских слуг и бородатость Раньяна уберегли от несчастья. Военным было глубоко наплевать на город, его жителей, встречных путников и, похоже, на свою работу в целом, а бретер с впалыми щеками и не стриженой щетиной крепко переменился со дня бегства из Мильвесса. Их не узнавали.

Когда городок остался за спиной, Елена шумно выдохнула. Что любопытно, за ней ощутимо выдохнул и Марьядек, заставив думать, что не только лишь браконьерством отметился сей муж в этих краях. Гаваль стал ныть и жаловаться на каменносердых попутчиков, которые не дали заработать все деньги этого города. Гамилла коротко рявкнула, простыми словами разъяснив менестрелю, что там, где появляется любой флаг и люди с оружием, легко спеть даром, а то и приплатить аудитории за проявленное внимание. Гаваль задумался и умолк. Елена преисполнилась к арбалетчице еще большим уважением, а заодно прикинула - а этой женщине какой интерес блюсти инкогнито? Положительно, компания организовалась как на подбор, все темные личности с очень подозрительным прошлым и сомнительным настоящим.

Слишком далеко от города все же уходить не стали, уже подкрадывался вечер с по-зимнему ранним закатом и поднимался скверный ветер. Остановились на ближайшей развилке, привычно организуя лагерь, пока светло. С топливом сразу возникли проблемы - местность была обжита, жиденький лес рубить наверняка запрещено, торговцев горючим сланцем поблизости не наблюдалось. Путники далеко разбрелись в поисках валежника, а Елена, взяв нож, подступилась к Раньяну со словами:

- Садись.

На молчаливый вопрос она ответила, негромко, лишь для его ушей:

- Мы дурни. Надо было раньше сообразить, ты слишком приметный. Давно следовало подстричь. Обрежу волосы, потом тюрбан сделаю. Никто не узнает. Только смотри вниз.

- Раньян немного подумал и возразил, но слабенько, скорее, для порядка, явно осознавая степень действительной глупости:

- Буду похож на бандита. С такой то щетиной…

- Главное, чтобы не на бретера, - исчерпывающе закрыла вопрос цирюльница, и процесс начался.

Пока собирались ветки, и шла стрижка, мимо проследовали два скрипучих фургона бродячих циркачей - обычные телеги с рогожными крышами на полукруглых дугах. Над замыкающей повозкой торчала жестяная труба дорожной печки. Кажется, микро-труппа сама намеревалась здесь остановиться - наверное им тоже было неуютно в обществе солдат - но, завидев конкурентов, решила не связываться и фургоны поскрипели дальше. Елена поймала себя на том, что лишь проводила случайных встречных безразличным взглядом. В прежней жизни ей стало бы очень - до слез - жаль циркачей, которые наверняка крепко нуждались, не имея шансов хоть чуть-чуть поправить бедственное положение в холодный сезон. Однако в настоящем времени было чем заняться помимо сожаления о чужой судьбе, поскольку на кону не иллюзорно стояла ее собственная. Елена поджала губы и заработала ножом быстрее.

Остриженные волосы сожгли ради какого-то старого поверья. Освобожденный от длинных - до плеч - прядей без единого седого волоска, мечник действительно показался совершенно иным человеком. Менее суровым и куда более молодым. Длинная шевелюра прибавляла ему лет пять-семь, а то и все десять, а короткая, соответственно, убавляла.

- Вот и славно, - подытожила Елена, отступая на шаг и любуясь на дело рук своих.

Всеобщее мнение выразила Гамилла, дипломатично сказав:

- Что ж… и такие люди тоже бывают.

Раньян оценить качество работы не мог в силу отсутствия зеркала, а для того, чтобы смотреться в миску с водой было уже слишком пасмурно. Поэтому бретер ощупал голову, проводя тактильное обследование, тяжело вздохнул и промолчал, смирившись с неизбежным.

- Пойдем, - вымолвил Пантин, оказавшийся, как обычно, совсем рядом, тихо и незаметно.

Багровая комета хоть и живописно подсвечивала небо, смотрелась все же не так впечатляюще, как в горах, где кровавые отсветы играли на снежных пиках. Красноватая луна поднималась все выше, и Елена, хоть не верила ни в одного из местных божеств, поежилась. Больно уж зловеще все это выглядело, тут хочешь, не хочешь, а чуточку поверишь в дурные знамения, рождение безголовых телят, конец света и прочие страшилки. Впрочем, концепции Страшного суда в церкви Пантократора вроде бы нет… Надо узнать. Любая религия, так или иначе, обещает какой-нибудь финал для всего.

Женщина и предполагаемый маг прошлись дальше по дороге, больше похожей на тропинку, оставив за спиной негромкий шум лагеря. Кадфаль и Марьядек энергично, хотя и беззлобно спорили, как расходовать скудное топливо. Вечер был уже поздний, но в Ойкумене благодаря огромной луне редко случалась кромешная тьма, а свет кометы вообще сделал подступающую ночь белой, как в Питере, только темнее и мрачнее.

- Ты знаешь, кто я, - Елена решила, что не к лицу ей изображать скромную и благонравную девицу, которая не может заговорить первой. Кроме того женщину переполняли вопросы.

- Да, - лаконично сказал Пантин.

- А кто ты?

- Воин-маг, - последовал столь же краткий ответ. - Но ты это уже знаешь.

Елена вздохнула, пытаясь понять, что бы такого спросить дальше. Она предполагала, что Раньян подыщет какого-нибудь особенного наставника, но это… Женщина открыла рот, немо закрыла, словно выброшенная на берег рыба. Ей было нечем дышать, вязкий комок подступил к горлу, перекрывая дыхание. Она споткнулась, пошатываясь. Боль в животе стала нестерпимой, распространяясь ниже и шире, как струйки жидкого свинца. Елена скривила губы и сжала челюсти, пережидая спазм, но Пантин, скупо улыбнувшись, коснулся ее плеча двумя пальцами.

И боли не стало.

- Ого! - сказала женщина, просто, чтобы как-то выразить эмоции. Только что ей казалось - еще чуть-чуть и проще будет сдохнуть, чем так жить. Только что… а сейчас мучительного недомогания как не бывало. Слабость осталась, а боль ушла. Очевидно, так и выглядело настоящее колдовство.

- Это чудо?

- Нет, - очень серьезно ответил Пантин. - Это фокус. К сожалению не долгий. Но, по крайней мере, сегодня поспишь мирно.

- А его повторить можно… будет? - голос Елены дрогнул, выдав отчаянную надежду.

- Да. Однако не скоро, - казалось, Пантину по-настоящему грустно из-за этого.

- Ты можешь научить меня волшебству?

- Нет. Тебя нельзя обучить магическим практикам.

- Но почему?

- Не дано, - сказал, как отрезал Пантин, однако затем смилостивился и уточнил. - Магии в мире осталось очень мало. Обучиться волшбе могут лишь люди одаренные по рождению, предрасположенные к сему искусству. Ты к ним не относишься. Все равно, что учить живописи слепца.

Ох, знал бы ты… подумала Елена, однако решила пока не делиться кое-какими подробностями своей жизни в Ойкумене. Успеется.

- Хорошо… А сколько вас таких? - продолжила она.

- Очень мало. Когда-то было больше.

- Что случилось?

Пантин вздохнул, посмотрел в мутное небо с редкими облачками, которые темнели как чернильные кляксы. То ли он ждал от лекарки большего, то ли просто впал в меланхолию.

- Насколько я понимаю, ты уже познакомилась… с ней?

- Она пыталась меня убить. Один раз точно. Насчет второго не уверена, но думаю, тоже была она. Со мной не справилась, но убила… близких мне людей. Они умерли плохо.

- И ты хочешь отомстить?

- Я хочу выжить. Боюсь, третьей встречи мне не пережить. И да, отомстить. А еще узнать, кто за всем прячется. Ее кто-то направляет, она обмолвилась насчет того, что ей, в конце концов, позволят сделать со мной что-то особенное.

Беседа развивалась как-то сумбурно, но и обстановка располагала. Мысли путались и перескакивали с одного на другое.

- Если вы можете… такое, зачем вам клинки? - спросила она. - Зачем колдуну драться мечом?

- Многие задавались этим вопросом, - Пантин пригладил бородку. - Многие… Ответ на самом деле непрост. Для этого надо понимать, что такое магия и как она действует… точнее действовала. Это долгий рассказ, поэтому я скажу так. Волшебник способен на многое… был. Однако не всегда, не везде. Случалось так, что нужно поработать и клинком. Поэтому находились те, кто стремился овладеть обоими искусствами.

- Черте… мой наставник говорил, что это тяжело, и адептов поражало безумие.

- Он был прав. Овладеть в равной степени мастерством клинка и волшебством невероятно сложно. Для этого требовалась умственная дисциплина, как у святого подвижника. Десятилетия истязающих упражнений. И, как бы это сказать…договор с силами, что неизмеримо выше человека.

«Продать душу сатане» - крутилось в голове у Елены, но женщина промолчала, обратившись в слух.

- Если этим пренебречь, душа человека… искажается. Его поражает безумие, однако не такое, как у обычных несчастных, которых сажают на цепи в лечебницах. Оно больше похоже на тьму, которая травит рассудок по капле. Пробуждает самое темное, самое ничтожное и нелюдское, что скрыто на дне разума. И если помрачение коснулось человека, обратить его вспять невозможно.

- Та… женщина… - Елена дернула головой, зябко поежилась, вспоминая дьявольский огонь в глазах черной ведьмы. - Она казалось безумной, но действовала здраво.

- Развитие этой беды можно задержать. Можно даже обратить его на пользу себе. Но средства… скажу так, лекарство под стать недугу, а может и похуже.

- А…

Пантин жестом остановил ее.

- Этого достаточно. Если ты имеешь хоть каплю разума, то поймешь, о чем я. Если нет, то слова тем более лишены смысла. Ты будешь слушать дальше?

- Да!

- Когда прежний мир закончился, искусство соединения несовместимого было утеряно. Всех, кто с той поры старался идти двумя путями сразу, ждал один конец. И очень быстрый. Кроме нее.

- Она сумела… найти то лекарство, что страшнее хвори?

- Именно так. Со временем тьма поглотит без остатка и ее душу. Но это случится не сегодня. не завтра и не через год. Так что идея подготовиться к встрече, я бы сказал, довольно разумна.

Тут Елене в голову пришла мысль, от которой она вздрогнула, уже не первый раз в этот день.

- Но это значит, что ты… вы…

Она осеклась.

- Да. Я видел гибель прежнего мира, - спокойно и без всякой рисовки подтвердил Пантин.

- Сколько же тебе лет, - пробормотала женщина, пытаясь высчитать в уме. Катаклизм случился то ли четыре, то ли пять столетий назад, да и к его началу воин-маг вряд ли был юнцом. То есть этому приятному в общении, умному и благообразному дядьке, что идет по левую руку, исполнилось не меньше полутысячи лет… Десять обычных жизней, скорее больше. Охренеть и не встать, как сказал бы Дед.

- Много, - усмехнулся в усы Пантин. - Больше, чем хотелось бы.

- Так, - Елена потерла виски, приводя в порядок мысли. - С чего мы начали… Ага! Так ты знаешь, кто я?

- Я уже сказал, знаю, - терпеливо повторил Пантин.

- И… кто? Я… избранная?

Елена осеклась, осознав, насколько глупо это прозвучало. Штамп из штампов, клише из клише, голливуд в своих наихудших проявлениях.

- Быть может, - пожал плечами Пантин.

Они остановились и теперь говорили, стоя лицом друг к другу. Огонек лагерного костра плясал желтым чертиком, вокруг двигались тени спутников, казавшиеся привидениями.

- Не понимаю.

- Я знаю, кем ты была. Но я не знаю, кем станешь. Точнее я вижу разные пути, ни один из них не предопределен. Парадокс Штайна… хотя ты все равно не знаешь, что это значит.

- А ты можешь говорить яснее?

- И я бы на твоем месте молился, умоляя всех богов избавить от удела избранной, если ему все-таки суждено тебя настигнуть - сказал Пантин, игнорируя просьбу.

- Почему?

- Елена, Хель, Люнна, Тейна…

Женщина вздрогнула - Пантин знал второе имя, которое в Ойкумене было неизвестно. Откуда?! На мгновение лекарке показалось, что собеседник едва не назвал пятое, но пятисотлетний человек сдержался и продолжил, как ни в чем не бывало:

- Тот, кто имеет столько личин, должен быть в достаточной степени умен, чтобы знать ответ. И ты его знаешь, но боишься назвать самой себе. Что ж, если ты настолько слаба, я могу сказать за тебя…

- Нет! - вырвалось у Елены.

- Правда? - изогнул белесую бровь Пантин и неспешно двинулся обратно, в сторону лагеря, Елена поневоле шагнула за ним.

- Правда, - опустила голову молодая женщина.

- Так скажи мне.

Елена молчала.

- Скажи, - Пантин не повысил голос, но как хлыстом ударил. Резко, требовательно, больно.

- Потому что избранность, это не приключения и не пироги с яблоками, - глухо вымолвила Елена, не поднимая голову. - Это моя… подруга, которая была убита, когда защищала меня. Это женщина и девочка…

Она всхлипнула, чувствуя себя на приеме у психиатра, который выворачивал душу наизнанку, поднимая к поверхности воспоминания, ранившие, как зазубренные стрелы.

- Это моя сломанная рука, тряпки вместо прокладок… хотя ты все равно не знаешь, что это значит. Это страх. Ежедневный страх, что она найдет, настигнет меня.

Елена хлюпнула носом, быстро вытерла рукавом глаза в тщетной надежде, что, может быть, старик не видел ее слез. Выпрямилась в жалкой попытке сохранить достоинство, по крайней мере самой женщине казалось. что выглядит это жалко.

- Я не знаю, что меня пугает больше. То, что в следующий раз никто не защитит или, что снова кто-то встанет между нами. Опять…

- Понимаю.

Елена искоса глянула на воина, ожидая насмешку, но Пантин по-прежнему сохранял абсолютную серьезность.

- Что ж, сумбурный разговор у нас получился, - подвел он итог. - Но интересный, этого не отнять.

- Ты не скажешь, кто я на самом деле? - без особой надежды уточнила Елена.

- Нет. Это преждевременно.

- А может быть, самое время?

- Нет… Хель. Пожалуй, я буду называть тебя, как и остальные. Звучит, конечно, претенциозно, однако не хуже любого другого имени, - Пантин снова взглянул на небо. - Этого тебе знать не нужно.

Елена ощутила приступ ярости. Сколько дней и ночей, сколько… да уже не месяцев, а настоящих лет она гадала, почему здесь. Была это космическая случайность или некая предопределенность, что вообще все значит, какой в происходящем смысл!? И вот старый хрен шагает рядом, явно знает, что к чему, но молчит! И нет никакой силы, чтобы хоть как-то заставить его раскрыть тайну. Елена стиснула кулаки и зубы, понимая, что сейчас не тот момент для демонстрации норова. Обычного мужчину лекарка могла бы даже побить, воспользовавшись наукой Чертежника, но если этот мутноглазый черт выучил Раньяна и хоть немного равен красноглазой твари, то в его сторону лучше и мизинец не обращать. Чувство бессилия обжигало, словно крутой кипяток.

- Не злись, - покачал головой Пантин, кажется, он читал спутницу как открытую книгу. - Это тебе же во благо.

- Ну да, - буркнула Елена сквозь зубы, опять сдерживая слезы, теперь уже злости.

Хотя они шагали неспешно, огонь костра стал куда ближе, запахло курицей, прихваченной у фрельса.

- Именно так. Видишь ли, знание меняет человека. Любое знание. Оно сподвигает на мысли и действия, которые в противном случае не были бы задуманы и совершены. А у действий наступают последствия. То есть знание всегда отягощает человека некой ответственностью. Сейчас это для тебя лишнее. Нам будет, чем заняться, тебе представится возможность думать и делать нужные вещи, которые по силам. А прочему - свое время и место.

Елена вздохнула, потерла озябшие пальцы. Слова Пантина, как и положено мастеру тайных знаний, с одной стороны казались туманными, загадывали больше, чем открывали. С другой же в них был вполне определенный смысл. Как у речей Пифии в «Матрице», вроде бред, а вроде и нет, как посмотреть.

- Ложки не существует, - пробормотала женщина в иррациональной надежде, что мир вокруг сейчас рассеется, исчезнет, а она вернется домой. Повзрослев на два с лишним года по календарю и намного, намного старше в душе своей.

Но, разумеется, ничего не произошло, а мир остался там, где пребывал до того.

- Ты будешь меня учить? - спросила, наконец, Елена.

- Да.

- Этого хватит, чтобы отбиться?

- Скорее всего, нет.

Тогда какой в этом смысл, хотела спросить женщина и промолчала, зная ответ.

- Когда мы начнем?

- Сейчас.

Не то, чтобы Елена ждала чего-то другого, но… впрочем, действительно, почему бы и не сейчас, под кровавой луной, на холодном ветру? Она так хотела обрести наставника - вот он. И, надо сказать, при всей заумности, путаности речей, Пантин намного приятнее в общении чем покойный Фигуэредо.

- Я схожу за мечом.

- Не нужно. Меч тебе не понадобится.

- ?

Пантин остановился и посмотрел на Елену долгим взглядом, будто измеряя ее лазерным сканером от макушки до пят и обратно. Странно, красные глаза ведьмы светились в темноте, а серые бельма старого мага наоборот, словно забирали падающий на них свет без остатка.

- Чертежник, Чертежник, - пробормотал он. - Типичная беда мастера, он учил не тому, что тебе по-настоящему нужно, а тому, что лучше всего знал сам. То есть бретерскому оружию. Кинжал, это правильно, это хорошо. Но к нему надо было добавить не облегченный городской клинок, а шест. С твоим ростом и силой овладеть им за умеренный срок вполне возможно. А кто умеет бить и колоть шестом, тому подвластны посох, копье, галерный меч, даже с полэксом управится, если доведется взять в руки. Хорошего копейщика нелегко уязвить и мечнику. Впрочем…

Пантин повторил процедуру оценки, Елена чувствовала себя раздетой донага и на приеме у эндоскописта, который просвечивает фонариком изнутри всю утробу.

- Но возможно… - загадочно продолжил Пантин. - Возможно, да. Так даже лучше. Однако начнем мы не с меча и даже не с палки. Начнем…

Но в это мгновение воина прервал громкий возглас, доносящийся из уже близкого лагеря.

- Так… - внезапно спросил Раньян, лихорадочно оглядываясь. - А где мальчик?

Он старательно избегал называть Артиго по имени и от остальных требовал того же. Учитывая, сколько в отряде оказалось посторонних, это было разумной предосторожностью.

Путники начали переглядываться и озираться с характерными выражениями лиц людей, которых застали врасплох с очевидным, но безответным вопросом. К огню быстро подошли вечерние гуляки, как тихонько прозвал их Гаваль. Пантин выглядел вполне обычно, а вот Елена казалась бледной и потерянной, хотя двигалась намного ловчее прежнего и больше не кривилась при каждом шаге.

- Упустил, скотина! Спал! - Раньян пнул Грималя, который и в самом деле задремал на пару минут близ теплого костерка. Слуга подпрыгнул на месте, суматошно крутя головой и не понимая, что случилось. Елена удивилась - на ее памяти бретер впервые поднял голос и тем более ударил верного спутника.

- Украли, - прошептал Раньян с нескрываемым ужасом.

- Нет, - Пантин говорил четко и спокойно. - Не могли подкрасться. Он ушел сам, тихонько, пока собирали хворост.

- Куда?! - прорычал бретер, крутясь на месте словно пес, который окружен врагами и не может решить, кого грызть первым.

Ответ пришел в голову всем и, похоже, одновременно. Тяжкая, неприятная тишина повисла над лагерем. Раньян пошатнулся, как от внезапной слабости в ногах, закрыв глаза ладонью. Елена со стыдом ощутила укол мрачного удовлетворения - Артиго поступил в точности так, как и следовало ждать от малолетнего аристократика. Мелкая неблагодарная скотинка, что сама полезла в крысоловку. Может, туда ему и дорога?

- Г-г-господин, - пробормотал трясущимися губами Грималь, но Раньян его уже не слушал. А может быть и не слышал. Елена однажды видела у бретера такое лицо - холодное, отрешенное, как гипсовая маска. Это было в ту ночь, когда они бежали из Мильвесса, и Раньяна предали его же наемники. В ту ночь лекарка первый раз увидела, что такое высококлассное бретерство в исполнении настоящего мастера.

Пока Елена думала, Раньян молча развязал ремни на одной из переметных сум, которую прежде не распаковывал. На свет божий появилось нечто вроде анатомической кирасы из античности, однако доспех был не металлический, а коричнево-полупрозрачный, словно изготовленный из бутылочного стекла. Бретер натянул кирасу со скоростью, что достигается лишь долгими годами практики. Повесил за спину ножны с длинным мечом, быстро и уверенно накинул уздечку, а затем, не тратя времени с седлом, вспрыгнул на лошадь. Елена ожидала, что мечник скажет какую-нибудь речь, например, попросит сопровождать и помогать. Но Раньян с силой хлопнул животное по крупу, стукнул пятками в бока, и лошадь умчала бретера к городку, в подступающие сумерки.

- Кому-то поплохеет, - решил Кадфаль без тени насмешки или иронии.

- Наверняка. Но силы больно не равны, - покачал головой Насильник. - Под землей было чуть проще.

- Может, успеет догнать вашего мальца, - предположил Марьядек, впрочем, без особой веры.

Вдали затихал стук копыт.

- Ты не поможешь ему? - спросила Елена у Пантина.

- Нет.

- Почему?

- Я не могу. Не поднимаю руку на людей.

Елена ожидала любой ответ, кроме этого, самого простого, бесхитростного и нелепого. Она сглотнула и посмотрела в поступающий сумрак, куда умчался конный бретер. А затем вдруг поняла, что все глядят на нее, то есть абсолютно все. Смотрят с ожиданием, как на человека, который решает и указывает, что делать остальным.

_________________________

Гусиные ботиночки - вполне реальная практика из английской истории. Но в действительности так гоняли индеек, которые были дорогим деликатесом.

Галерный меч - аналог «нашего» двуручного меча классического вида. В Ойкумене он эволюционировал по пути абордажного оружия элитных бойцов Сальтолучарда, которое позволяло драться на тесной палубе, быстро меняя дистанцию, используя все возможности многоцелевого клинка. А затем искусство пошло в массы, хорошо показав себя и на городских улицах. И это не фантастика, если верить, например, Сеничеву, классический двуручник неоднократно и успешно применялся в морских баталиях.