Дворянство. Том 1

Глава 12

Часть II

Авансцена

Глава 12

- Барон, я разрываю вассальную клятву! Вы больше не служите мне! – провозгласил граф, и незримые оковы распались, освобождая Железного Рыцаря. Не связанный более узами честного слова, Рыцарь вытащил меч и шагнул к растерянному барону. Искупители и Грималь дружно завопили, изображая массовку, хотя в данном случае можно было обойтись и без дополнительных эффектов – заведенная толпа зрителей сама по себе отлично справлялась. Впрочем, говаривал Кимуц, криков мало не бывает.

Раньян взмахнул мечом с ювелирной точностью, кровь хлынула, как из ведра. Тотальная стирка одежды злобного барона после каждого представления стала главной статьей расходов театра, но это того стоило, от натуралистического убийства предателя-дворянина публика захлебывалась экстатическим восторгом, который, в свою очередь, оборачивался вполне материальным профитом. Пока Марьядек, бессменный злодей всех постановок, натурально корчился в страшных мучениях, Грималь щербато скалился в искренней и самодовольной улыбке. Надо сказать, у него имелись на то основания. Молчаливый слуга открыл в себе талант природного мастера спецэффектов, в числе прочего он изобрел и довел до ума скрытую под одеждой систему из веревочек и кишок, наполненных свежей кровью. Краска, увы, не годилась, каждый зритель либо хоть раз собственноручно резал скотину, либо просто хорошо представлял, как выглядит настоящая кровь.

Елена вздохнула и отерла пот со лба, на сегодня она закончила. Дальше оставалась трогательная сцена воссоединения благородной семьи, красивая закрывающая композиция на флейте в исполнении Гаваля, после обязательное чтение морали произведения и, наконец, традиционный запуск шляпы в ряды благодарных зрителей, но все это уже шло без лекарки. Елена играла в основном юношей, субтильных мужчин, а также злодеев, с которыми бился Железный Рыцарь.

Женщина посмотрела в щелочку меж двух досок и тоже улыбнулась, хотя более скупо, нежели Грималь. Представление снова прошло годно. Аншлагов театр уже не собирал – вся округа давно уж была охвачена культурной программой - но двое мимоезжих купцов с охраной - всего около полутора десятков человек - более чем оправдали день и стирку окровавленной одежды «барона».

На сегодня главная программа закончилась, новая репетиция «Корабля благочестивых» планировалась лишь завтра, так что Елена оказалась полностью свободна. Условно, конечно, учитывая плотный график на вторую половину дня. В сарае, который группа сняла под организацию долговременной сцены, было холодно, так что женщина старалась переодеться побыстрее, оборачиваясь из злодейского арбалетчика снова в лекаря-актера-сценариста.

Мимо прошел Раньян со шлемом под мышкой, шлем был хороший, пусть из папье-маше, но с подвижным забралом и подбородником-бувигером. За бретером поспевала Жоакина, щебетавшая, как певчая птичка, благо у нее и в самом деле был приятный голос. Акробатка сердито зыркнула на Елену, словно та денег заняла и не отдает, затем снова полностью сосредоточилась на Раньяне. Бретер отвечал односложно, хотя, в общем, старался быть приветливым. Мечник все еще не восстановился целиком, для несведущих он двигался с грацией леопарда, но Елена уже более-менее наметанным взглядом замечала, как бретер избегает высоко поднимать правую руку и бережет левый бок. Жоакина с самого начала взяла на себя заботы по уходу за выздоравливающим и, кажется, малость ревновала. Или не малость… С акробаткой все было чертовски сложно.

* * *

Путникам, как говорится, свезло. Кавалькада преследователей вообще не остановилась, проскакав мимо. То ли сказалось в целом отношение к разным циркачам и театралам как людям суетным, перекати-поле, не способным к серьезной работе. То ли сбродная команда вымотанных, серых от усталости людей никак не походила на кровавых убийц, готовых положить семь профессиональных бойцов, причем не самого последнего толка. То ли в силу ночных обстоятельств горожане вымучили какой-то собирательный образ злодеев, крайне далекий от реальности. Возможно, кавалеристы вообще никого не преследовали, двигаясь по своим делам и не имея отношения к погоне. А может и все сразу, но, так или иначе – пронесло. А дальше пришлось выполнять взятые обязательства. Фургоны, отягощенные новой поклажей, двинулись на юго-запад, а Елена села поближе к печке, достала церу и начала задумчиво грызть палочку для письма…

* * *

Артиго, как обычно, сидел в своем углу, рядом с переносной печкой, и рисовал. Когда Елена смогла позволить себе настоящую бумагу (понятно, в малых количествах, но все же), она отдала мальчишке свою церу и стило, показала, как пользоваться, ведь Артиго никогда не брал в руки дощечку с воском, будучи привычным к дорогому папирусу и лучшим чернилам. Юный аристократ неожиданно пристрастился к рисованию и заполнял им каждую свободную минуту. Изображал он в основном замки, рыцарей, а также мужчину и женщину в герцогских коронах. Очевидно, ребенок сублимировал тоску по родителям и прежней жизни. Елена все порывалась, наконец, заняться нормальным воспитанием императора, но каждый раз накатывал очередной вал неотложных забот, и она обещала - вот завтра непременно! Но «завтра» уезжало на послезавтра и так далее, разумеется в силу объективных обстоятельств. Елена дала себе зарок, что сегодня она, наконец, что-нибудь придумает и сделает. Осталось придумать, что именно. Сверстников Артиго попросту боялся, и Елена отлично его понимала, она и сама не решилась бы играть с чумазыми обезьянами, у которых нормальным времяпровождением считалось закидать палками до смерти лисичку-мышелова. Спортивных игр мальчишка избегал, будучи неловким. Читать было нечего из-за наличия в пределах досягаемости лишь гроссбухов, молитвословов, а также церковных записей о рождениях и смертях.

Впрочем, одна идея у Елены имелась, оставалось только выкроить время, чтобы ее попробовать реализовать. Но это потом…

* * *

Постановка «Терминатора» в целом удалась (еще бы ей не удаться!), однако не получила того успеха, на который рассчитывала сценаристка и режиссер-постановщик. Труппа лишь притиралась друг к другу, большинство вообще не представляло, что такое актерская игра. Мозги, не приученные запоминать большой объем печатного текста, категорически отказывались вмещать авторские реплики. Кроме того религиозные мотивы решили все же смягчить, на всякий случай. Еще постановке не принесла бонусов «народная», вульгарная манера повествования, когда персонажи не декламировали рифмованной прозой «быть или не быть», а говорили обычным языком. Но Елена здраво оценивала свои поэтические таланты.

В общем, получилась достаточно оригинальная пьеса, которая прошла неплохо, позволила группе решить продовольственный кризис, но не более того. Впрочем, надо отметить, история невероятно понравилась Насильнику, казалось, искупитель готов смотреть представление сколько угодно и заучил наизусть все оригинальные тексты Елены. Кажется, божьего человека всерьез зацепила идея жертвенности, неизвестной и в общем бесславной гибели ради всех людей. Наверное, думала Елена, это по-своему логично, люди могут и не знать, но бог то видит все.

Зато второй подход к снаряду оказался не в пример более удачным. Группа набила руку, обновила немудрящий реквизит, правильно распределила роли, а изначальная концепция «Робота-полицейского» позволила адаптировать ее с минимальными потерями, без поправок на религиозные мотивы. Мерфи стал ужасно обгоревшим рыцарем, который дал обет хранить городской порядок, никому не показывая изувеченное лицо, скрытое забралом шлема. Это, заодно, позволило использовать в постановке Раньяна с его фактурной и запоминающейся физиономией. Корпорация стала графской семьей, что владеет среди прочего уважаемым городом, а неверный администратор – зловещим бароном-градоправителем, которому Железный Рыцарь мешал барыжить на презренной контрабанде и расхищении податей. Марьядек оказался создан для ролей демонических злодеев – играть он не умел в принципе, но этого и не требовалось, мрачное лицо и дьявольский хохот бывшего браконьера заставляли кричать от ужаса детей и вздрагивать женщин.

Кроме того, Елене удалось, наконец, втолковать Жоакине и Кимуцу, что нет нужды тратить драгоценное серебро, покупая дорогие декорации, которые все равно выглядят убого на типичных площадках в типичном освещении. Надо проще, лаконичнее, позволяя зрительской фантазии дорисовать остальное. Один холст с несколькими прямоугольниками, нарисованными дешевой черной краской, стоит не слишком дорого, удобно скатывается в рулон, прекрасно изображает городскую улицу.

И дело пошло. Более того, проблема народного языка внезапно обернулась выгодой оттуда, где не ждали. Суть в том, что бродячий цирк по стародавней традиции поставлял народу низменные зрелища, пригодные для подлой черни, что-то в стиле скоморошничания Ролана Быкова из «Андрея Рублева». А сложные драматические сюжеты, да еще из жизни привилегированных сословий оставались уделом трупп, что обретались при аристократических дворах, формируя специфический язык повествования. Так повелось издавна и так продолжалось по заведенной традиции, без учета того, что уровень грамотности потихоньку рос, и даже в малых городках появлялись настоящие книги. Сложилась типичная ситуация, когда неосознанный спрос уже сформировался, а удовлетворить его пока никому не пришло в голову.

И внезапно - без всякого хитрого умысла, в силу безысходности, а также особого культурного багажа сценаристки - театр Жоакины-Елены заговорил о сложных вещах простым, человеческим языком, без вкраплений местной латыни, то есть старого до-имперского диалекта, без витиеватой поэзии, а также – о, ужас! - даже с обычной руганью. Зритель попроще увидел нечто такое, что ему никогда не показывали, причем он еще и мог это понять. А более искушенные покидали представление с ощущением, что их обманули, но как-то странно, показав за монетку больше чем полагалось. Кажется, Елена, сама того не ожидая, организовала революцию в театральном искусстве Ойкумены с непонятными, но долгосрочными последствиями.

В общем, с поправкой на то, что зима считалась мертвым сезоном, постановка разорвала прокат в пределах трех графств и еще нескольких образований поменьше. Удаче способствовала непривычная и необычная активность торгового сословия, которое вместо того, чтобы расписывать планы на теплый сезон, моталось как в седалище уязвленное. Словно каждому купчине по секрету объявили, что весной товары и деньги закончатся совсем. А когда люди рискованно путешествуют в неблагоприятный сезон, возят при себе разные ценности и много нервничают, они хотят как-то развлекаться.

* * *

Елена топала по улице, привычно обходя лужи, которым никак не давали замерзнуть прохожие и проезжие, разбивая тонкую ледяную корочку. Антураж поразительно напоминал Пустошь и Врата с поправкой на меньшее число злобных рож и бОльшую зажиточность. Такие же в общем люди, тот же стук деревянной обуви или деревянных же «копыт», надетых состоятельными горожанами на кожаную обувь для ее лучшей сохранности. Те же краткие приветствия – цирк завис в городе надолго, уже, считай два здешних месяца, и всех участников местные выучили в лицо, сильно уважая за прибыль. Труппа городские налоги не платила, но по старому обычаю «заносила» куда следует, не говоря о питании, ремонте и прочих расходах. Кроме того в последнее время разный люд повадился приезжать специально для отправления культурного досуга, опять же оставляя денежку в кабаках, ночлежке и лавках.

Смеркалось, пошел легкий снежок, который долго не таял, покрывая одежду красивыми звездочками. Елена шагала, сжав кулаки в шерстяных варежках-митенках без пальцев и думала, получится у Жоакины, наконец, затащить в постель Раньяна или нет. Казалось бы, какое лекарке до этого дело? Но мысль кружилась и возвращалась опять, как назойливый и хитрый комар, успешно избегающий ладони.

* * *

Жоакина, как верно поняла Елена, была девицей прошаренной и закаленной тяготами жизни. Как только Раньян немного отошел от ран и начал вставать, циркачка сразу положила глаз на высокого и статного бретера, определив его в фаворита и заступника. Что, в общем, было здраво – художника может обидеть (и ограбить) каждый, а женщину тем более. Очевидно, если бы Раньян захотел, он быстро стал бы любовником, защитником, а также совладельцем цирка, перепрофилировавшегося в театр. Проблема Жоакины заключалась в том, что бретер не собирался становиться ни фаворитом, ни заступником, кажется, он вообще не понимал, чего ждет акробатка. Все думы мечника были обращены к мальчишке и его безопасности, так что все более откровенные намеки Жоакины скользили как вода по сальной сковородке. Девушка не унималась, и Елена временами думала, что надо бы как-то подтолкнуть процесс, дабы в группе не росло напряжение, чреватое конфликтом, но, как и с воспитанием Артиго, все время что-нибудь да мешало.

* * *

А вот и трактир, он же мини-«отель», один из трех в городе. Городок был побольше того, где случилось кровопролитие и специализировался не на столярах, а на горшечниках. Еще сюда начали совать нос кирпичных дел мастера, так что скорее всего город ждало хорошее будущее. Елена отступила к стенке ближайшего дома, пропуская вереницу пряничных артельщиков, которые шли на заработки. Опять же - не по сезону рано, по крайней мере за пару месяцев до того как вереницы отхожих промысловиков начинали обычно стягиваться к большим городам. Пряникоделы выглядели умеренно бодро и, по-видимому, на ночлег останавливаться не собирались. Шли налегке, без телег, как принято у крестьян в походе за городской денежкой или бродячих артельщиков. Были бы топоры да ножи, а все остальное - те же печати для пряников - сделают на месте или арендуют за недорого. Поняги у странников были хорошие, Елена опять вспомнила, что новой так и не обзавелась, а надо бы, первейший инструмент в долгом пути.

Ее уже поджидали, у входа выстроилась небольшая очередь из пяти-шести человек с одинаково просительными лицами, на которых заранее укрепилось выражение сирых и убогих. Елена жестом поприветствовала будущих клиентов, те вразнобой поздоровались, некоторые даже сняли шапки. Весьма кстати тяжелая дверь на очень тугой петле открылась, выпуская наружу основательно побитого мужичка, который пребывал в свободном падении, едва касаясь ногами досок. Спикировав, как подбитый самолет, с низенького крыльца без перил, мужичок звучно плюхнулся в лужу и, кажется, немедленно заснул. Трактирный вышибала как обычно смерил Елену строгим взглядом, она как обычно же сунула ему неровно обрубленную четверть грошика и прошла внутрь, шагнув под вывеску с грубо намалеванным топором.

Постоялый двор изнутри казался больше чем снаружи, притом существенно. Двухэтажный, с двумя «залами» и несколькими «кабинетами» для азартных игр и прочего кулуарного времяпровождения. В одном зале, то есть большой комнате, преимущественно ели и пили, в другом наоборот, пили, закусывая. Елена все так же привычно кивнула прислуге, махнула рукой держателю двора, крупному, пузатому дядьке, который гордился военным прошлым и даже прозвал заведение «Под алебардой». Денег, правда, хватило только на рисунок топора, но посетителей это не смущало.

Елена устала, хотелось есть, но денежки в кошеле требовали сбережения, кроме того, целых пять или шесть клиентов означали, что полный желудок сегодня гарантирован. Поэтому жареные свиные кишки и томленая в горшках брюква достались другим, да и блюдом дня – кашей с тушеными зародышами из выдержанных яиц - женщина не соблазнилась.

Елена прошла в дальний угол, думая по пути, что хлеба подают все меньше, а стоит он все дороже и печется уже не по-зимнему, с четвертью примесей, а как ранней весной – чуть ли не с половинными добавками трав, гороховой муки и прочих эрзацев. Кое-где ржаной хлеб вообще исчез из обихода, его полностью заменил овсяный, самый плохой и дешевый. А ведь зима еще не кончилась…

Как положено, ходили самые дикие и апокалиптические слухи о том, что происходит и кто является тому причиной. Основных версий было две. Первая – во всем виноваты языческие шаманы Столпов. Они в горах поворожили на крови младенцев, принятых в веру Единого, так что ни пшеницы, ни ржи не будет вообще, чтобы все голодали. Вторая – во всем виноваты городские, не местные, разумеется, а из больших городищ, где настоящие стены и даже церкви каменные. Горожане, вестимо, хотят извести всех селян, чтобы их землю забрать себе. Как ни странно, очень умеренно, чисто символически ругали традиционных виновников любых несчастий – двоебожников. Елена списывала это на то, что верующие в Двоих были привычным громоотводом, на который традиционно валили все. А теперь в холодном зимнем воздухе повисло ощущение неизбежной, настоящей беды, которую не рассеивала даже радость от уходящей кометы. И объяснение требовалось соответствующее моменту, то есть особенное.

Хорошо, что, по крайней мере, докторов не обвиняют… Впрочем Елена медицинские навыки не афишировала, найдя куда более спокойный и безопасный способ заработка. Она прошла за свой столик и обеднела еще на четверть самой мелкой монетки, кинув ее половому мальчишке, который «грел место». Хорошо, что это была не ежедневная трата, а аванс на неделю. Интересно, при явно наметившемся дефиците наличных денег, как скоро в обиход войдут осьмушки?.. Это тоже, кстати, было постоянным слухом – купцы все больше переходили на долговые записи, а также натуральный обмен. Свежевытканные холсты – главная деревенская валюта – становились эрзацем денег и в купеческих сделках. Люди начинали шептаться, что Пантократор гневается за смерть предыдущего Императора, а нынешний этот гнев лишь раздувает, потому что до сих пор не короновался, как положено, в Пайт Сокхайлхейе. К тому же не принял истинную веру, будучи выходцем с нечестивого Острова, где молятся Ювелиру, да и не женился, хотя лет ему вроде как пятнадцать уж минуло. А вдруг и этот помрет, как тогда жить будем?..

Маленький столик и скамеечка. Елена села, выставила на гладкие доски необходимые принадлежности: пузырек с чернилами, несколько гусиных перьев, скальпель для их очинки, пару клочков бумаги. Закрыла глаза и с четверть минуты посидела молча. На сторонний взгляд она молилась, как положено перед работой, в действительности же прикидывала, потрудиться ли вечером еще над набросками третьей постановки или можно считать себя слишком уставшей.

* * *

После того как стало ясно, что затея себя оправдывает, пришло время задуматься над третьим ударом по зрительской мошне. Елена хотела использовать беспроигрышный вариант – «Ромео и Джульетту». Любовь, смерть, интрига, трагический и трогательный финал, причем все происходит в антураже, который ложится на любой город Ойкумены как приклеенный. Однако выяснилось, что именно классика здесь и сейчас не подходит. Дело в том, что столица одного из четырех королевств уже не первый год являлась ареной бескомпромиссного конфликта двух благородных семейств. Елена так и не поняла, в чем суть противоборства, а главное, почему король-тетрарх попустительствует бардаку, но кромсали друг друга аристократы по-взрослому, превратив духовную столицу Империи в поле боя и рай для наемников любых мастей. Учитывая, что Пайт Сокхайлхей (в дословном переводе «Прекраснейший», не как прилагательное, а скорее форма превозношения) находился в паре недель пути, а весной театр собирался туда на весь теплый сезон - делать аллюзии на реальную и болезненную ситуацию было бы неразумно. Требовалось что-то иное, коммерчески беспроигрышное, привлекательное для самой широкой аудитории, от крестьян до благородных.

И Елена решила, что время использовать тяжелую артиллерию.

Адаптация «Титаника» прошла на ура. Джек стал молодым и безземельным кавалером, Кимуц вообще предлагал сделать его оруженосцем, чей господин трагически погиб, но по здравому размышлению решили не загромождать повествование. Роуз осталась без изменений – наследница благородной, но впавшей в бедность фамилии. Далее следовала нехитрая интрига с продажей невесты купчине толстопузому, путешествие на корабле паломников и все по каноничному сюжету. В финале Роуз посвящала себя господу и становилась праведной отшельницей. Немного подумав, купчину, впрочем, изменили на колдуна, чтобы не отваживать денежки солидной части платежеспособной аудитории. Магов все равно никто не любил, а прибыли от них ждать не приходилось.

Постановка обещала стать дорогой из-за реквизита, здесь требовались хорошие костюмы в ассортименте, но в остальном все было идеально. Пьеса казалась обреченной на успех, что неожиданно привело сценаристку к простой мысли – а не копает ли она могилу Раньяну, Артиго и отчасти себе? Изначальная задумка была в том, чтобы схорониться как можно дальше и незаметнее, а бродячий театр, наоборот, быстро шагал к славе.

* * *

Отбросив неприятные мысли, Елена хлопнула в ладоши и положила руки на столик. Это было уже привычным сигналом, и первый клиент робко присел на шаткий стульчик по другую сторону квадратной столешницы. В руках он стискивал маленькую корзинку с пятком яиц. Елена оценила размер своего ужина и улыбнулась.

Итак, номер первый - зажиточный крестьянин, приехал в город, хорошо расторговался, теперь захотел отправить весточку домой, чтобы ждали попозже, не волновались и молились господу за благополучное возвращение отца семейства. Елена быстро накидала текст на восковой табличке, зачитала вслух, внесла по просьбе заказчика пару мелких дополнений и стала переписывать набело. Мужичок явно хотел пустить пыль в глаза родичам, так что не поскупился на клочок почти новой бумаги, с которой лишь единожды стерли предыдущий текст.

Затем последовали две кабальные записки, прошение господину продлить подорожную для отхожего промысла (при том, что формально крепостничество на материке было давно запрещено); деловое письмо с указанием, какие долги выплатить, а какие придержать и так далее… Последним оказалось любовное письмо, написанное строго под диктовку. Елене пришлось использовать всю выдержку, чтобы не улыбаться, выводя «а ежели вы, душа моя, не придете нынче к сеновалу, огорчение мое безмерным будет до полного разлития желчи в брюхе». Учитывая габариты сердечного страдальца, она поставила бы на апоплексический удар.

* * *

Оказалось, что грамотность сама по себе неплохой капитал. К стыду своему Елена до писчей работы не додумалась, эту идею подкинул Кадфаль. Искупитель здраво заметил, что если есть городок, да еще близ оживленных дорог, значит, все время кто-нибудь ездит туда-сюда. А если проезжают купчишки, следовательно, и деловая переписка имеет место быть. Составить хорошее письмецо – талант не частый, он чего-то да стоит. Так и вышло. В результате Елена обрела неплохую вечернюю подработку без особых усилий и вложений. Платили, правда, в основном натурой, чем-нибудь съестным, но и это было приемлемо, учитывая, как понеслись вверх цены на провизию. Все довольны – постоялый двор имел свой процент за предоставляемое место, а Елена опять стала наедаться досыта и даже вносить кое-что в общий котел.

* * *

- А в день воскресный за бумагу и пергамент, купленный для скарбницы сообщества, отложено было восемь грошей, о чем сделана пометка в счетной книге, - диктовал очередной клиент, судя по виду и тексту, представитель какого-то цеха. Он поминутно сверялся с собственными записями на цере и клочках настоящего папируса, сопел и явно боялся что-либо напутать. Впрочем, Елена смотрела на него почти с умилением – за половину жареного гуся цеховой мог сопеть и мычать хоть до полуночи.

Народу тем временем прибывало, как обычно в зимний вечер. Заглянул Марьядек, его сразу окружил персональный фанатский клуб, преимущественно из молодых вдов, которых в городке наблюдался определенный избыток. Злодейский актер, как ни удивительно, пользовался большой популярностью среди дам, однако, к чести браконьера стоит заметить, что был он аккуратен и осторожен, повода бить себя не давал, незамужних девиц избегал всемерно.

Пришел Кимуц, снова сел в углу и заказал самый большой кувшин самого дешевого вина. Вот кого Елене временами было искренне жалко, так это спивающегося толстяка. Клоун с обвисшими щеками и желтушными белками глаз оказался актером от бога, он мог сыграть кого угодно, пробирая до слез самую враждебную аудиторию. Трагедия заключалась в том, что уникальный талант был обречен скитаться по градам и весям до самой смерти, без просвета и надежды прибиться ко двору какого-нибудь мецената. Кимуц когда-то и в чем-то сильно, очень сильно рассорился с гильдией циркового искусства, поэтому не мог рассчитывать на грамоту и, соответственно, хорошее место при щедром патроне.

Служанки засновали, лепя дополнительные свечи на крестообразно сбитые доски, подвешенные на веревках к потолку. Судя по шуму снаружи, который доносился даже сквозь гомон основательно выпивающей и вдумчиво жрущей толпы, приехал какой-то дорогой гость. Видимо и больше света организовали для него же.

- За соломенную шляпу и тростниковый плащ от сырости водяной выплачено было три гроша. Цена хоть и высока, зато работа весьма хороша, а переплачено было от того, что…

Елена поощрительно улыбнулась, прикидывая, что если дальше так пойдет, полугусем клиент не отделается, больно уж много уходило бумаги на его изъявления. Похоже, цеховой задумался о том же и умолк, судорожно тасуя свои мусорные заметки. Но судьба и намерение дать предельно дотошный отчет неумолимо вели его к новым тратам.

Точно, благородные гости, кажется, супружеская пара, а может быть сестра и брат… нет, все-таки супруги. Мест в кабаке уже не оставалось, но ради гостей хозяин быстро повыкидывал народ из-за самого козырного стола да еще втиснул пару лавок со двора, чтобы разместить и слуг. Общественность попритихла, оценивая категорию новых постояльцев и возможные неприятности.

Мужчина был одет по-пуритански в черное и коричневое, с непривычно малым числом украшений, но платье выглядело богато, не роскошно, а именно богато. Чернявый, подстрижен коротко и носит бородку с выбритыми щеками. Необычно для дворянина, у них со времен Бедствия принято было полировать физиономию, а волосы, наоборот, отпускать чуть ли не до плеч, чтобы показать здоровье, отсутствие язв и соответственно хорошую кровь. Что ж, все меняется, даже мода. Крепкую шею дворянина обрамлял широкий, объемный воротник из невесомого кружева, на ушной раковине висела золотая петелька с огромным бриллиантом. Судя по всему, какой-то обет или религиозное обязательство принуждали мужчину к показной скромности, которую он уравновешивал дорогой отделкой и украшением, чтобы, упаси господь, не приняли за торговца или сына обедневшего рода.

Женщина, судя по фигуре и полоске неприкрытой кожи на шее, была явно моложе супруга, быть может, одних лет с Еленой или чуть старше. Одета, как и муж, строго, дорого, только совсем без украшений, в серое шерстяное платье, трехцветную пелерину, расшитую мелкими полосками и красивый, изящный капюшончик, заменяющий традиционную дамскую шляпу. Лицо гостьи закрывала решетчатая маска из речного жемчуга, мелкого, но блестящего. Елена оценила, как осторожно передвигается женщина, опираясь на руку слуги, а также характерное округление живота под платьем, свободный крой одежды и отсутствие пояса, опять же маску - такие носили от сглаза.

Ну, точно, паломники, видимо собираются в духовную столицу, чтобы молиться о благополучном разрешении от бремени. Интересно, какой месяц… Спохватившись, она вернулась к работе.

- А еще нитей красочных, именуемых «пятицветными», было куплено шесть средних мотков на двадцать семь грошей. Дороже всего же обошелся сундук для хранения серебряных кубков, из коих испивает мастерское сообщество во время праздников и других увеселений. Сундук сделан из дубленой кожи, укреплен железными обручами. Обошелся же он в две копы за сундук и отдельно цельная копа дадена за железо, но все была добрая работа без изъяна. А вдобавок железных дел мастер починил три ложки…

Цеховой становился все печальнее, Елена сдерживала злорадную ухмылку. Дворяне расположились за «парадным» столом в окружении слуг и пары охранников. Судя по забегавшим половым, обслуга двора встала на уши, стремясь достойно принять благородных и наверняка богатых постояльцев. Женщине принесли молока и воды, она отомкнула нижнюю часть маски и отпивала мелкими глотками попеременно из двух бокалов грубого стекла. Сама не зная почему, Елена то и дело возвращалась глазами к жемчужной решетке. Что-то царапало мысли, как застрявший к одежде кошачий коготь. Для такого небольшого живота дворянка вела себя слишком осторожно, ее губы казались бледноваты, а лицо (вернее нее нижнюю часть) словно покрыли голубоватой пудрой.

Пантин нарисовался внезапно из ниоткуда, а это значило, что сегодня будет внеплановый урок. Елена удержалась от того, чтобы радостно потереть ладони, предвкушая новую порцию интересных знаний (а также синяки, ушибы и прочую атрибутику интенсивного обучения). Закончила письмо и повернула листок, чтобы заказчик мог поставить роспись с печатью. Цеховой расписывался долго, в несколько приемов, заплетая простое имя в хитрую паутину чернильных линий. Учитывая, как легко подделать печать, сложная подпись была основным гарантом подлинности. Затем писец и заказчик еще немного поторговались насчет дополнительной оплаты сверх полугуся - за бумагу, и Елена передала, наконец, запечатанное послание, в обмен на два гроша. Вечер оказался урожайным - не только провизия, но и настоящие денежки.

Елена оглянулась, проверяя, нет ли больше жаждущих составить письмо или прошение, однако на сегодня поток клиентуры иссяк. Что ж, в самый раз. Она тщательно закупорила чернильницу, спрятала ее и другие принадлежности в поясную сумку, демонстрируя, что на сегодня прием закончен. Надо было занести провиант коллегам по цирковому бизнесу, оговорив себе долю ужина после тренировки.

Тем временем дворяне за столом о чем-то негромко переговаривались. Женщину обмахивала веером дородная служанка, кажется, беременной стало нехорошо. Елена, привстав, было, снова опустилась на стульчик, сделав жест в сторону Панина, дескать, одну минуту, сейчас. Лекарка и сама не могла бы внятно сказать, что ее притормозило, то ли практический интерес медика, то ли естественное внимание и сочувствие к женщине в тягости. Так или иначе, Елена осталась сидеть и увидела, как дворянке помогли встать, поддерживая уже под обе руки, рядом нарисовался мужичок, похожий на типичного медикуса, не травника, а городского лепилу с дипломом, то есть грамотой. Видимо часть свиты.

Даму повели на второй этаж, где располагались номера, доктор начал прямо на трактирном столе мешать какую-то микстуру из заранее отмеренных ингредиентов. Елена глубоко втянула ноздрями воздух и содрогнулась. Несмотря на типичную атмосферу типичного кабака, в которой сплелись десятки миазмов и оттенков, в основном неприятных или просто гнусных, лекарка с Пустошей узнала характерный запах. Доктор меж тем закончил готовить смесь, эффектно взболтал ее в стаканчике, глядя на просвет, будто при обычных свечах мог что-то рассмотреть сквозь фиолетовое стекло. И энергично шагнул вслед за подопечной.

Твою ж мать, ясно и отчетливо подумала Елена. Твою же мать… И что делать?

Делать можно было ничего, и это, пожалуй, стало бы наилучшим решением. Какое, в конце концов, дело случайным встречным до забот благородных особ? Правильно, никакого. Елена человек презренного сословия, как сказал бы Артиго - подлого происхождения. А это – соль земли, высшая раса, и что бы ты ни сделал, все может обернуться против тебя в любой момент. Особенно если речь идет о такой сложной материи как здоровье. В особенности здоровье беременной дворянки, матери наследников, которые продолжат фамилию и род.

Внутренний голос буквально вопиял, требуя не вмешиваться. Пантин как обычно смотрел без всяких эмоций на коричневатом от непроходящего загара лице. Елена опустила глаза, вцепившись руками в края столешницы, будто желая приковать себя к месту.

Твою мать… Он ее убьет к чертовой матери…

И это совершенно не мое дело!

- В ад всех вас, - шепотом пожелала она, скорее от избытка чувств, нежели адресно. Встала и на мгновение заколебалась, выбирая меж трех целей – дама, доктор и предполагаемый муж. В конце концов, выбрала третий номер и твердо шагнула к его столу, отчетливо понимая, что сейчас, вероятнее всего, снова зарабатывает эпические приключения на подтянутый жестокой физкультурой зад.