Дворянство. Том 1

Глава 13

Глава 13

По мере того как Елена шла к столу, ей казалось, что вместо твердого пола из деревянных досок под ногами болото, и с каждым шагом на ботинки липнет не меньше котелка грязи. Идти становилось все тяжелее, сомнения множились, а рядовой шум вокруг стихал, как шорох травы в наступившем безветрии.

Компактное и сословное общество провоцирует крайне внимательное отношение к людям вокруг, потому что любая хрень может приключиться в любую минуту. Можно неправильно посмотреть на неправильного человека – или наоборот, не посмотреть – и вот уже застолье превращается в экзекуцию или поножовщину. Так что лишь самые пьяные или занятые не увидели, как молодая высокая женщина в штанах и странной плоской шляпе невиданного фасона идет прямиком к столу, занятому благородными господами. По мере того как Елена отмеряла шаги, опускались ниже головы, сдвигались глиняные кружки с мисками – просто так, согласно заведенным привычкам, ради сохранности. А то мало ли что…

Двое телохранителей преградили Елене дорогу. На опытных наемников или боевых спутников не похожи, скорее просто вооруженные слуги, однако неплохие, довольно спорые и резкие на подъем. Один вытянул «пустую» руку, останавливая неизвестную, второй мачистски сунул большие пальцы за отделанный бронзовыми пластинками пояс, выставляя напоказ впечатляющий набор вооружения. Елена удержалась от улыбки – боевые парни демонстрировали классические ошибки телохранителей, которые привыкли работать на публику и патрона. Но все равно их было двое, и атмосфера деятельной угрозы ощутимо сгустилась.

Кто-то из посетителей еще говорил, в основном те, кому довелось сидеть к мизансцене спиной и пропустить завязку событий. Но в целом народ умолк и внимательно прислушался. На селе и в небольших городках жизнь однообразна и удивительно бедна яркими событиями, все сколь-нибудь оригинальное привлекает внимание и запоминается надолго. Так что история о том как женщина просто взяла и подошла к столу благородных, словно к собственной двери, будет пересказываться неделями. На трактирной кухне истошно орала курица, бедную птицу все пытался дорезать нерадивый поваренок. В тишине отчетливо слышалась ругань месильщицы, проклинавшей грошовое жалованье, «тяжелую» муку, а также скверный уксус, который не размягчает мясо, а развозит его к хренам в жижу. Когда невидимая тетка перешла к обсуждению собственно мяса, в котором от мясного были только жилы, ее оборвала звучная оплеуха. Кто-то уронил и разбил глиняную кружку, ее треск прозвучал оглушительно, как удар молотка.

Елена подняла руки, демонстрируя отсутствие оружия, бросила косой взгляд на беременную даму, которая остановилась на вершине лестницы и в свою очередь глядела сверху вниз. Слуги, поддерживающие даму под руки, переминались и нервничали, но явно остерегались толкать ее дальше. Лекарка сглотнула, пытаясь сымпровизировать что-нибудь вежливое и в то же время информативное. Дворянин с вялым интересом приподнял бровь, серьга на его ухе тяжело качнулась, ловя и разбивая на кристально чистые цвета радуги неяркий отблеск сальных свеч.

Сначала требовалось понять, как следует к нему обратиться. Герцогом безымянный дворянин явно не был, но и к рядовым кавалерам тоже не относился, слишком дорого выглядел для фрельса. Значит барон или граф. Возвеличить дворянина, подняв его на ступеньку выше действительно – это нормально, тем более для простолюдина, который подл, не образован и сражен великолепием высшего создания. А вот принизить – наоборот. Поэтому будем целиться выше - не попадешь, так хоть себе ничего не отстрелишь.

- Ваше сиятельство, - сказала Елена, воспроизводя формулу, выученную назубок еще в Мильвессе.

Дворянин скривил губы то ли в презрительном небрежении, то ли гримасе легкой досады. Один из вооруженных слуг повернулся к господину, ожидая приказаний. Другой тихо поправил, едва разжимая губы:

- Его милость.

Ага, все-таки барон. Что ж, началось неплохо. И пока сохраняется возможность отступить. Баронская морда выглядит не слишком злобной, скорее уставшей и нервной – есть от чего, прямо скажем. Еще можно все откатить назад, дескать, попутала, нижайше извиняюсь, извольте кушать далее, прекрасный господин…

Елена снова глянула на женщину, которая уже отвернулась и шагнула на предпоследнюю ступеньку.

«Мать! Мать!! Мать!!! Чтоб тебя…»

Она упрямо склонила голову, набычившись, отлично понимая, что выглядит это невежливо и без малого угрожающе, однако ничего не могла с собой поделать – ей было страшно.

- Ваша милость, - сказала Елена, чувствуя себя как человек, уже прыгнувший в прорубь, но еще не коснувшийся ледяной воды – сдавать назад поздно, зато уже можно вовсю представлять грядущие ужасы.

- Меня зовут… - она сделала секундную паузу, перебирая в памяти уже изрядно накопившиеся имена, вспоминая, как назвалась тут, в городке. И обмерла, только сейчас поняв, какую оплошность совершила.

- Мое имя вам ничего не скажет, - Елена быстро свернула монолог в другую сторону и сочла за лучшее согнуться в поклоне, без подобострастия, но с крайним уважением. – И я лекарь.

Она еще раз глянула в спину беременной баронессы под свободным платьем.

- Я могу помочь.

Медик, что все это время с молчаливым любопытством взирал на неожиданную гостью, скривил губы и фыркнул. Кое-кто из трактирной массовки последовал его примеру, но в основном люди молчали, старательно ловя каждое слово. Посмеяться можно будет потом, а нынче главное – не пропустить что-нибудь интересное.

- Знахарки и повитухи тут не надобны, - с откровенным презрением произнес медик, еще раз взбалтывая смертоносный пузырек. – Прочь отсюда.

Он опять сердито фыркнул и, кажется, с трудом удержался от плевка под ноги внезапной конкурентке. Во всяком случае, губы скривил очень характерно. Задрал нос и прошел как мимо пустого места, отодвинув плечом одного из телохранителей. Барон, судя по безразличному взгляду, утратил интерес к происходящему и отвернулся. Кажется, он уже отвлекся мыслями на что-то другое и не собирался развивать ситуацию дальше, скажем, плетьми. Если здраво рассудить, все повернулось неплохо… будто судьба подкинула женщине второй шанс отступить без потерь.

- Шагай отсюда, пока везет, - все так же тихо напутствовал охранник.

Тишина в трактире закончилась, шумя голосами, как накатывающая волна – все громче и громче. В атмосфере повисло неявное, однако и не злобное разочарование от ушедшей в пар интриги без шума и тем более кровопролитий. Есть, что обсудить, о чем рассказать дома, и то хорошо.

Елена стиснула зубы, наклонила голову еще ниже, глядя исподлобья. Наверное, она и в самом деле отступила бы. Наверное… Обладай чуть менее острым слухом и говори медик чуть потише. Но слух у женщины был отменный, и Елена отчетливо расслышала, как дипломированный коновал в черном балахоне важно бубнит себе под нос:

- Хамское отродье.

Елена выпрямилась, как боец перед схваткой – спина в идеально ровной «струне» - заложила руки за пояс, совсем как телохранитель барона, и сказала, будто забивая каждое слово молоточком:

- Ваша милость, эту микстуру ей давать нельзя.

По сравнению с наступившей тишиной предыдущий акт всеобщего молчания показался бы воплем толпы на гладиаторском представлении. Мухи давно перевелись, не сезон им, но если бы какая-то припозднилась и пролетела под высоким потолком, жужжание прозвучало бы оглушительно, как скрежет пилы. Барон вздернул опущенную, было, голову, так, что бриллиант закачался на золотой петле. Елена ни к селу, ни к городу подумала, что надо бы ввести в оборот не только карманы, но и настоящие серьги вместо этих дурацких пародий. Только у нее самой уши давно заросли…

Медленно, с демонстративной безопасностью, Елена открыла подвешенный к ремню тубус из провощенной кожи, с которым никогда не расставалась. Достала пергаментный свиток, исписанный красными чернилами, с печатью редкого зеленого сургуча, который дозволялся лишь привилегированным цехам и гильдиям. Сжала челюсти еще крепче – прикосновение к дорогой вещице подняло из памяти воспоминания, которые хотелось бы наоборот, загнать как можно глубже.

Я купила тебе место в гильдии лекарей, травников и аптекарей. С уплатой всех податей и взносов на семь лет вперед.

Хорошая грамота, настоящая. Только была она именной и выписана для Люнны, а в этом городке Елену знали как Сириоль, причем знали многие. Никто не поверит, что настоящий мастер с грамотой выдает себя за кого-то другого. Следовательно, документ краденый, никто даже следствия проводить не станет, и так все очевидно. То есть технически женщина буквально подняла с пола законченный состав тяжелейшего преступления. Опыт тюремного медика с готовностью подсказал меру наказания.

Достаточно лишь кому-нибудь назвать ее имя вслух и…

Да к чертовой матери!

Елена молча протянула грамоту боевому слуге, тот взял и покрутил с недоумением, видимо читать не умел. Пожал плечами и передал свиток барону, очевидно решив, что господину виднее. Медик фыркнул в очередной раз и поспешил наверх, держа пузырек с видом алхимического гранатометчика на штурме крепости.

- Остановите его, - так же звучно и жестко сказала Елена, обращаясь напрямую к барону, и повторила. – Это лекарство не для вашей жены.

Дворянин быстро пробежался глазами по пергаменту, видимо он был не только грамотен, но и привык разбирать витиеватые строчки цеховых формулировок. Положил листок на стол, позволив свернуться естественным образом, и холодно, как змея перед броском, поглядел на Елену.

А затем произошло чудо.

Мужчина показал на место против себя (которое мгновенно освободил один из слуг) со словами:

- Садитесь.

- Ваша милость! – трагически воззвал с лестницы медик. – Вы же не…

- Помолчите, мэтр, - раздраженно оборвал его барон, казалось, он продолжал некий спор, это вселяло слабую надежду. – Садитесь, - повторил он уже Елене, куда более раздраженно и нетерпеливо.

Лекарка поспешила воспользоваться щедрым предложением. Она чувствовала себя центром внимания, сейчас на высокую женщину в кожаной шляпе смотрели без преувеличения десятки глаз, включая лисичку-мышелова, что выглядывала из-под стола. Елена, проклиная про себя собственную глупость и забывчивость, торопливо сняла кепку. Села. Теперь оставалось молиться, чтобы в кабаке ни в коем случае не прозвучало имя, любое, хоть «Сириоль», хоть «Люнна».

- У меня нет университетского образования, - быстро заговорила Елена. – Но я имела обширную практику…

Пауза. Что ж, коли ввязалась в мутное дело по собственной глупости, вдевай ногу в стремя до конца.

- … На Пустошах.

Теперь у барона поползла вверх и вторая бровь, похоже, лекарка с грамотой целиком захватила его внимание. На лестнице шипел и ругался медик, вкладывая всю душу человека, чья компетенция публично оспорена каким-то гастролером.

- Извольте замолчать, - холодно и резко вымолвил барон, слабо шевельнув пальцами. Елена осеклась, не сообразив поначалу, что адресовано это не ей. Медик с пузырьком мгновенно заткнулся, будто ему прикрутили кран словоизлияния. Почти незаметно, только лишь скрипнув дверью, с улицы вошел Раньян, прислонился у косяка, сложив руки на груди. Сразу за бретером появилась и Жоакина, злющая, но молчаливая. Мечник был, как обычно, непроницаемо сдержан, зато красивое лицо акробатки пылало едва сдерживаемой яростью, словно их с бретером оторвали от чего-то важного.

- Извольте продолжать, - качнул головой барон, теперь точно Елене. – Я слушаю.

- Там я получила хороший опыт. Научилась составлять разные эликсиры и микстуры.

Елена сделала коротенькую паузу, чтобы мужчина осмыслил услышанное.

- То, что намешал ваш… «мэтр», - она не удержалась от презрительной порции яда. – Это рвотное. Очень сильное. На основе ртути, с вытяжкой «серебряного камня». И, насколько я понимаю, Ее светлость принимает его не первый день.

- Наш лекарь дает лекарство моей супруге каждый день в течение двух недель, - барон подумал немного и уточнил. – Дважды. Утром и вечером.

- О, господи… - прошептала Елена с нескрываемым ужасом.

Что ж, теперь было, по крайней мере, ясно, отчего юная дворянка имеет бледно-синий цвет. Удивительно, что у нее не лезут волосы… хотя может и лезут, под капюшоном не видно.

- Что там бормочет эта убогая мещанка!? – не выдержав, завопил едва ли не в голос дипломированный медик. – Мое лечение безукоризненно! И я не собираюсь обсуждать его с… - он сплюнул, таки не удержавшись.

Елене тоже хотелось орать в голос, но по другой причине – она ясно понимала, что очень плохо представляет себе перинатальную медицину. И как может сказаться на состоянии явно не самой здоровой женщины хроническое отравление ртутью и минералом, который даже среди бесшабашных «смоляных» считался дико ядовитым. Что с этим делать и можно ли купировать последствия?

- Ваша милость! – разорялся меж тем дипломный врач. – Гоните прочь эту знахарку и самозванку! У нее же поддельная грамота! Нельзя получить такую без университета!

Барон оперся локтями на стол и сложил пальцы домиком, взглянул на Елену с интересом и недоверием. Женщине показалось, что в глубине темных глаз колотится отчаянная, слепая надежда, но ее, как ледок на морозе, затягивала естественная подозрительность.

- Это так, - лекарка решила идти ва-банк. Ей было просто жаль несчастную женщину, которую методично убивали вместо лечения. И барона, который наверняка был, как положено члену сословия, мудаком и сволочью, но явно беспокоился о жене.

- Я лишена университетского образования. Но грамота настоящая. Это подарок моего покровителя, которого я лечила, и который счел себя обязанным.

Что ж, в конце концов, она искренне хотела следить за здоровьем Флессы, так что это почти не ложь. Ну, разве что самую малость. Во благо вообще не считается.

- И его имя?..

- Я назову имя лично вам и под честное слово никогда не предавать огласке услышанное, - твердо сказала Елена.

- Продолжайте, - холодом в голосе барона можно было промораживать свиные туши до звонкого стука, но все-таки он слушал.

Елена приготовилась продолжить, но барон внезапно передумал.

- Хотя нет… Ступайте за мной.

Не оглядываясь и, похоже, ни секунды не сомневаясь, что женщина пойдет следом, мужчина встал из-за стола и шагнул к лестнице. Медик еще что-то доказывал, но барон сдвинул его плечом к низеньким перилам и лишь недоуменно покосился с немым вопросом на лице – что это за случайная помеха, которая не поторопилась освободить дорогу? Елена зашагала следом, не забыв прибрать грамоту, Раньян проводил женщину все тем же непроницаемым взглядом, от которого на душе стало чуть теплее. Да, конечно бретер вряд ли устроит ради нее такую же бойню, как для спасения Артиго. Но… немного спокойнее, когда тебя ждет один из лучших бойцов мира, пусть и не долеченный. Жоакина дергала мечника за рукав, что-то энергично шептала ему на ухо, но, кажется, слова ее пропадали втуне. Трактирный народ все так же глазел на бесплатное и яркое представление, было ясно, что короткую историю станут пересказывать неделями, украшая все новыми и новыми подробностями.

Самая роскошная гостевая комната на втором этаже стала естественным пристанищем баронской семьи. По меркам небольшого, хоть и процветающего города она была богато убрана и велика, да еще и протоплена. Перина казалась новой, пол чисто выметен и покрыт свежей соломой, в одном из окон даже имелось настоящее стекло. Медные подсвечники, стеклянная посуда на отдельной полке. Роскошь! Но все равно баронесса казалась здесь жемчужиной в куче перегноя. Без капюшона и маски женщина до невероятия походила на Лив Тайлер времен «Армагеддона», очень светлокожая брюнетка, только не с голубыми, а черными глазами, блестящими как обсидиан.

В нескольких коротких словах барон описал диспозицию: вот лекарка, она говорит о своем опыте и возносит хулу на мэтра с его методами. Ее стоит послушать, а если что, девка отведает щедрых плетей. Сказано это было монотонно, почти без выражения и как само собой разумеющееся. Елена даже хотела обидеться, но посмотрела в глаза женщины, которая сидела на краю резной скамьи, обхватив дрожащими, немного распухшими пальцами округлившийся животик. Облик дворянки вопиял о безысходном отчаянии, смешанном с робкой надеждой. Елена тяжело вздохнула, думая, что доброта и сострадание когда-нибудь доведут ее до беды. Может быть даже сегодня. Затем подошла ближе и опустилась на колени перед баронессой, осторожно взяла в ладони нервные и ледяные пальцы беременной. Ощущение было почти таким же, как во время встречи с фрельсом, когда Елена пыталась успокоить Артиго. Да… хотелось бы, чтобы сейчас вышло удачнее, чем в то утро.

- Я не ищу награды и почестей, - сказала лекарка со всей искренностью, поскольку действительно посчитала бы за большую удачу просто мирный расход без последствий. – Я хочу помочь по заветам Отца нашего Параклета, создателя здоровья и покровителя лекарского искусства. Расскажите, как вас лечат и от чего. Возможно, я сумею подсказать что-нибудь верное.

- Лекари не работают без награды, - кажется, подозрительность вернулась к барону с удвоенной силой.

- Мой спутник был не так давно тяжело ранен, - сымпровизировала Елена. – Я молилась о его выздоровлении и дала обет, что если Господь оставит страждущего в мире живых, каждую неделю я буду совершать доброе лекарское дело бесплатно, ради милосердия божьего.

Ложь проскочила меж зубов как намыленная, гладко и без малейшей заминки. Апелляция к высшей силе сразу помогла, доброта бесплатно, просто так – странно, подозрительно, а вот обет, фактически договор с Создателем в одном из Атрибутов – это нормально. И диалог кое-как пошел, разгоняясь, будто тяжелая телега, толкаемая под горку.

Баронская чета носила двойную фамилию Лекюйе-Аргрефф, что говорило о слиянии двух семей, примерно равных по значению и родовитости. А приставка «аусф», не редкая, но и не типичная для баронов, свидетельствовала о нешуточном богатстве. Теобальд и Дессоль были молоды, состоятельны… и доведены до отчаяния, поэтому, когда словно чертик на пружинке неведомо откуда выскочила странная женщина с безумными претензиями, ее не погнали сразу, а наоборот, стали очень внимательно слушать. Причем не просто слушать, но и рассказывать вещи сугубо интимные, абсолютно и категорически не подлежащие огласке.

Семья Аргрефф оказалась благословлена и одновременно проклята, не иначе как за тяжкие грехи предков. Женщины сего благородного рода часто носили двойни, но разрешались от бремени очень тяжело, так что род не единожды оказывался на краю исчезновения.

Немудрено, подумала Елена, исподтишка оценивая субтильную фигуру Дессоль. Для любой женщины в Ойкумене беременность становилась игрой в орлянку. Роды и послеродовая горячка с одинаковой непредсказуемостью и эффективностью убивали хоть крестьянку, хоть императрицу (например, супругу покойного Готдуа). Доходило до того, что Церковь Пантократора вынуждена была метать громы и молнии в адрес горожанок, которые вполне целенаправленно отказывались от брака и любого сожительства с мужчинами, не желая регулярно кидать монетку «повезет – не повезет». И если среди Аргреффов женщины все с такими узкими бедрами, да еще наверняка с плохим тонусом мышц… Никакого проклятия, чистая анатомия и физиология, но поди объясни это жертвам генетики.

Лекюйе-Аргреффам очень нужен был ребенок, любого пола, чтобы скрепить единение фамилий. И – доброе знамение! – Дессоль понесла, судя по верным приметам, двойню, в точности по традиции. Семья отправилась в Пайт-Сокхайлхей, чтобы там принять благословение святых отцов, совершить должные пожертвования и неустанно молиться в легендарно прекрасном и священном Храме Шестидесяти Шести. Однако по пути у баронессы начались типичные симптомы токсикоза с регулярной тошнотой. Медик – обвешанный грамотами по уши, спесивый как сам дьявол, бешено дорогой (только золото, никакого быдлячьего серебра) – поставил научно обоснованный, единственно верный диагноз: нарушение баланса пяти жидкостей в организме. И начал указанный баланс восстанавливать. Чем хуже чувствовала себя пациентка, тем, вестимо, больше становились дозы «лекарства». Очевидно, что проклятие нашло еще одну жертву.

До того момента когда вдруг некая женщина встала, как настоящий вестник судьбы, и дерзко заявила, что лечение неправильно…

- Какой ужас, - искренне выдохнула Елена, уяснив общую картину.

Дессоль сжала пальцы лекарки с такой силой, что Елена подумала – останутся синяки. Баронесса неистово жаждала чуда. Теобальд воззрился на рыжеволосую с немым вопросом на породистой физиономии.

- Женское тело во время беременности становится хрупким, - Елена старательно подбирала слова, так, чтобы ее хорошо понимали. – Это сосуд, который хранит сразу две жизни. Причем одна подобна огню свечи и может погаснуть в любой момент.

Дессоль охнула и закусила посиневшую губу. Елена подумала, что, наверное, переборщила, но все равно сказанное уже сказано, поэтому едем дальше.

- Рвотное само по себе не полезно. Ведь оно суть яд, только в малой дозе. Помимо этого тошнота есть процесс спазматического, острого сокращения мышц.

«Слава богу, что я свободно владею языком! И кажется на уровне ученого…»

- Поэтому микстура, которую вы пьете дважды в день, не облегчает страдания. А наоборот, усугубляет и вредит.

- Но такое лекарство много кто пьет, - недоверчиво вымолвил барон. Елена его отлично понимала, все равно, что сказать: парацетамол не сбивает температуру, это лишь иллюзия, а еще от него выпадают волосы и приключается рак.

- Оно полезно в одном случае, - решительно сообщила женщина. – Когда пациент отравлен. Тогда один яд помогает быстро избавиться от другого, полностью очищая желудок. Для этого микстуру и берут «смоляные» на Пустошах. Если пища негодна и охотник за профитом чувствует, что занемог животом, он принимает рвотное. Ну и молится, чтобы успеть вовремя, ведь если яд ушел в кишки, это уже бесполезно. А для вас, - она красноречиво поглядела на баронессу. – Такое лечение смерти подобно. И самое главное – опасно для не рожденного ребенка… ребенков то есть.

- Странно все это, - нахмурился Теобальд. – У нашего лекаря все звучало разумно. Если организм извергает желудочные жидкости, значит, они в не полезном избытке и следует помочь телу избавиться от них. Так все делают.

- А кровопускание он прописывал? – скорее для порядка уточнила Елена и опять вздрогнула от ужаса, получив утвердительный ответ.

То есть худенькую, явно не слишком здоровую женщину, которая вынашивала либо очень большого ребенка, либо двойню, дважды в день травили ртутью и «серебряным камнем», а также регулярно пускали кровь. Неудивительно, что у Дессоль ни кровинки на лице, и она ходит, поддерживаемая слугами. Кажется, «не слишком здоровую» это заблуждение, здесь, наоборот, железная стать, которая пока выдерживала изуверское «лечение». Но вот как это сказалось на ребенке…

Елена вздохнула, пытаясь сообразить, как правильно сказать баронам, что дипломированный медик – идиот и шарлатан, пусть даже из лучших побуждений. А уличная приблуда с левой грамотой – знает истину. Не поверят ведь… Потащат бить плетьми, она естественно не позволит, вмешается Раньян. Ох, как все будет нехорошо…

- Скажите, вам стало лучше после такого лечения? – прямо спросила Елена, глядя в черные глаза дворянки. Баронесса относилась к тем людям, которых телесный недуг поначалу даже чуть-чуть красит – болезненно, извращенно, как ранняя стадия туберкулеза. Бледность еще не стала мертвенной, волосы пока не выпадали, а глаза не успели ввалиться. Поэтому исхудавшая, призрачная Дессоль казалась настоящим эльфом. Глядя на нее, рыжая лекарка вдруг почувствовала, как румянец заливает щеки, а в животе становится тепло. Бисеринки пота выступили на лбу, и Елена быстро отерла их рукавом.

Слишком натоплено… слишком. Не пожалел трактирный хозяин горючего камня.

- Нет, - сдавленно прошептала Дессоль, оглядываясь на супруга. – Только хуже…

Елена красноречиво развела руками, дескать, что и требовалось доказать.

- У меня нет диплома, только грамота. И опыт, - честно сказала она. – Этот опыт указывает мне, что такое лечение вредно. Для матери, но в первую очередь для ребенка.

Бароны вздрогнули, как по команде, очевидно вопрос потомства стоял остро и болезненно. Елена не преминула воспользоваться этим и провернула клинок сомнения в ране опасений:

- Ведь нерожденное дитя питается в утробе матери ее соками. И потому делит яд пополам.

Да, пожалуй, о плацентарном барьере тут рассказывать не нужно.

Дессоль прикусила губу с другой стороны, так, что выступила капелька темной, почти черной крови. Теобальд сжал кулаки, это стало первым настоящим, серьезным признаком обуревающих его чувств.

- Я советую бесплатно, как слуга Параклета, откажитесь от рвотного, ни в коем случае не делайте кровопусканий. Покой, спокойствие, прогулки. Можно пить отвар ромашки.

В очередной раз Елена испытала приступ злости на саму себя. Да, понятно, что когда ее выдернуло «оттуда» «сюда» - девчонке было просто не по возрасту и не по интересам кропотливо изучать ход беременности, противопоказания и прочее. Но… ведь могла бы! А сейчас гадай, например чабрец и мята беременным полезны или наоборот?

- Но лучше всего чистую кипяченую воду, - решительно сказала она. – Брать обязательно из хорошего колодца или родника, и обязательно же кипятить.

- А как же с… - баронесса жалко посмотрела на Елену, сделала характерное движение, проведя ладонью от груди к подбородку.

- Ничего, - пожала плечами рыжеволосая. – Ваше тело вмещает теперь сразу две жизни… а может и три. Такое не проходит даром. Будет непросто. Но травить себя ядами, да еще и выпускать жизненную силу с кровью, вот этого вам совсем не нужно.

Елена поднялась, отшагнула, чтобы не нависать над баронессой, чуть переминаясь с ноги на ногу, разминая колени.

- Эти советы крайне сомнительны, - прямо заявил барон, машинально поглаживая бриллиант на ухе. – Крайне!

- Тогда не слушайте их, - сказала Елена, глядя на себя как будто со стороны и удивляясь, что за чертенята двигают ее губами, выговаривая дурные, рисковые слова.

- Не слушайте, поите дальше супругу этой дрянью и лейте из нее кровь чаще, не меньше стакана за раз. Если бы я была дурным человеком, то сделала бы ставку, кого свезут на погост раньше, мать или скинутых детей. Но я не дурной человек, я лишь служу Параклету в меру скромных сил. Вы вольны в своих решениях, а я буду молиться за вас.

Если бы Елена пообещала выпустить Аргреффам кишки и станцевать на их могилах, эффект и то был бы слабее. Дессоль, кажется, впала в полуобморочное состояние, Теобальд выпучил глаза, как страдающий запором кот, и потерял дар речи. Вероятно, с ними первый раз говорил в таком тоне человек, стоящий куда ниже на ступеньках общественной лестницы. А еще Елена поняла, что наболтала себе и на обвинение в злом ведьмовстве. Если теперь с Дессоль что-нибудь случится, сразу понятно, кто ее сглазил. В общем, доброе дело само собой обернулось каким-то парадом неосторожной и непредусмотрительной глупости.

Что ж главное было сказано, теперь следовало уносить ноги. Елена попятилась к двери, чтобы не поворачиваться задом к сиятельным господам. Некстати вспомнилась крылатая цитата из «Бойцовского клуба» насчет зада и мошонки, вообще за последнее время память часто подкидывала аналогии из прошлой жизни. Баронская семья молчала, то ли пришибленная непрошеными советами, то ли еще что, но в любом случае лекарку не остановили. Прикрыв дверь снаружи, Елена с облегчением выдохнула, снова отирая лицо рукавом от горячего пота.

Кажется, пронесло… Хотя может еще и не пронесло, будущее покажет. Елена чувствовала себя странно – страх и ожидание беды причудливо мешались со спокойной, чистой совестью. Подумалось, что вот интересный момент, который надо запомнить и как-нибудь развить в «Корабле благочестивых», наверное так чувствует себя праведник – страх тела, но спокойствие души.

Дипломированный знахарь по-прежнему застрял на лестнице, мучительно переживая неопределенность. К господам его не звали, ждать было унизительно, а ломиться самому - невежливо и даже оскорбительно. Шарлатан от науки намеревался излить ярость на Елену, но женщина глянула на него так, что хулительные слова застряли в недоброжелательной глотке. Все-таки удивительно, какую уверенность и достоинство придает осознание того, что ты можешь без особых усилий накостылять оппоненту…

Кажется, внизу собрался весь театр, даже Насильник пришел, хотя искупитель не одобрял питейные заведения в любой форме. При возвращении рыжей шум возобновился, посетителям стало ясно, что представление закончено. Оставалось лишь гадать, какие странные, причудливые формы примет история в ходе многочисленных пересказов, каждый из которых что-нибудь непременно исказит, а что-то столь же непременно добавит. Заиграла флейта Гаваля, предвещая немного музыки и задушевных песен, а также звон монет в кошельке менестреля. Платили за культуру примерно так же как и за услуги писца, то есть преимущественно натурой, но случалось и серебро.

- Все хорошо? – негромко спросил Раньян, когда Елена проходила мимо. Она лишь молча кивнула. Жоакина обожгла лекарку яростным взглядом, но в свою очередь тоже промолчала. Что ж, имела на то все мотивы, случись беда, претензия господ могла в порядке коллективной ответственности обратиться и на бродячий театр.

На улице было холодно и безветренно. Комета почти растаяла, так что серебряный диск огромной луны лишь чуть-чуть подкрашивался розовой акварелью. По этому поводу – уход грозного знамения – народ уже третий день устраивал локальные гуляния в пределах нескольких домов и улиц. Но пока Церковь не сказала веского слова, праздновать всерьез как-то опасались. Вот и сейчас кучка людей обоих полов, человек десять, собрались у вдовьего дома, превращенного в питейную избу. По рукам уже ходил пивной бочонок, пахло скверно прожаренным мясом. В сумеречном воздухе повисло настроение торопливого, суетного праздника. Отчаянной гульбы, порожденной не счастьем, но страхом.

На днях Кадфаль не выдержал и попробовал разогнать сходное сборище, используя силу пастырского убеждения. Он со знанием дела толкнул короткую, но яркую, образную речь, которая сводилась к простой морали: каждое зерно, которое вы нынче сожрете, каждый мосол, который слопали вместо того, чтобы засолить - это крошка еды, которую вы не съедите весной, а она, то есть весна, в отличие от кометы придет скоро и неизбежно. Кто-то даже одумался, но таковых оказались единицы, а оратора не освистали только из уважения к его репутации божьего человека. Люди устали бояться, искали утешения в чем угодно, стараясь не думать о будущем. А еще, как однажды подумала Елена, в этом наверняка был и религиозно-мистический мотив, отголосок языческих обрядов и аналогового колдовства. Демонстративно пожертвуй что-нибудь ценное, живи так, словно у тебя его много – и мир даст еще.

Интересно, как выглядел здешний мир до того как пришла Церковь Единого?..

Елена подумала, что удивительно мало знает о вере в Пантократора. Надо восполнить этот пробел, вдруг когда-нибудь да понадобится? Тем более, что сразу два грешника-искупителя в пределах досягаемости. Но это завтра… все завтра.

Она побрела по улице, натягивая беспалые варежки, чувствуя себя бесконечно усталой. Слава богу, Пантин куда-то исчез, видимо сегодняшняя тренировка отменяется... Словно в ответ мыслям о вопросах культа, бродячий поп начал гневную проповедь о людской неправде. Такое случалось часто, несчастья и тяготы требовали объяснений, а явная последовательность «грех – гнев божий – воздаяние» выстраивалась сама собой. На этот раз предметом обличения стали новомодные верхние платья-безрукавки, которые и в самом деле были весьма далеки от чопорной сдержанности. Вырезы для рук открывались все больше и уходили все ниже, так что платья становились похожи на фартук с юбкой. Судя по энергичной речи попа, эти вырезы - «адские окна», через которые буквально просачивался грех (и соответственно вольность нравов) - были причиной всех бед.

Вопли бродячего проповедника приятно разнообразили обжорство с питьем, так что люди слушали внимательно, одобрительно кивали, время от времени подогревали накал кусочками мяса и кружкой пива. Елена думала остановиться и послушать, но решила, что незачем. От вольных платьев слишком легко перейти к женщинам в штанах, которые наверняка еще более греховны. Все-таки хорошо, что Церковь Пантократора – не христиане, хотя внешняя схожесть являлась очевидной. При поголовной религиозности нравы единобожников были все-таки помягче. Точнее божьим слугам не давали как следует разгуляться мирские владыки. И это хорошо, не хватало еще, чтобы тут начали убивать сельских ведьм, повитух и двоебожников. Церкви даже с колдовством приходилось мириться, хотя и не без скрежета зубовного.

К сараю женщина подошла уже в темноте. Технически он был двойной – непосредственно складское помещение под двускатной крышей, а сбоку пристройка для хранения всяческого инвентаря. В пристройке имелась настоящая печка, так что здесь и обитали циркачи-театралы, а представления давали в большом сарае, где могло поместиться любое число зрителей, да и акустика хорошая. Постройка, будто составленная из двух косых прямоугольников, казалась могильно-темной, лишь светились за щелочками ставен окна с промасленной бумагой вместо стекол или сланцевых пластин. Внутри было тепло и темно – свет давала только ночная лампа, пахло краской от свеженарисованных декораций «Корабля» и неизменной капустой. Помещение разделялось перегородками из тонких досок, а также просто ширмами на манер японского домика, так что уединение оказывалось в какой-то мере символическим, но все-таки можно было спокойно раздеться и умыться в относительной приватности.

Невероятно храпел Кимуц, успевший, пока Елена вела беседу с дворянами, и напиться, и приползти домой. Пантин так и не появился, от чего Елена вздохнула с потаенным облегчением. Прочие либо ушли в кабак, либо заснули. Закашлялся во сне Артиго, кашель этот лекарке не понравился, но женщина решила, что болеть юному принцу особо не с чего. А если подхватил какую-нибудь простуду, что ж, с рассветом будет виднее.

Не утруждая себя одеванием, Елена делала комплекс ежевечерней растяжки, а после самомассаж, уделяя больше всего внимания запястьям, которые у бойцов традиционно являлись наиболее уязвимой для травм частью тела. Субъективно женщина чувствовала себя здоровой и сильной, как никогда раньше, но хотелось посмотреться в ростовое зеркало, оценить изменения не наощупь. А последнее нормальное зеркало Елена видела у Флессы и вряд ли увидит в ближайшие … пожалуй месяцы, возможно годы.

Печка здесь топилась не в пример хуже, чем в комнате баронов, так что Елена во время физкультуры продрогла и поспешила натянуть ночную рубашку и чепец. Последний она терпеть не могла, но в отсутствие водопровода с горячей водой шапочка оказалась полезной. Стирать небольшую тряпочку с тесемками было проще, чем наволочку подушки, да и сами волосы засаливались медленнее.

Несмотря на усталость, засыпала женщина долго. Сказывалось напряжение от, прости господи, «консультации», а еще мысли от зеркала перескочили на Флессу и затем на другую брюнетку, Дессоль Аргрефф. Несчастную, испуганную, больную. Красивую, несмотря на явный недуг. Затем Елена подумала, что Раньян так и не вернулся, да и Жоакина тоже. И что ей, то есть Елене, это все должно быть совершенно безразлично. Да… наверное должно быть. Так, под эпизодический кашель Артиго за тонкой ширмой из старого одеяла, она все-таки заснула.

_________________________

«Серебряный камень» - Елена, разумеется, не знает, что это сурьма, но про вредоносность «лекарства» осведомлена.

Что касается воздержания женщин от брака из страха перед беременностью и родами – исторический факт, по крайней мере, в Англии.