Дворянство. Том 1

Глава 19

Глава 19

Вечернее солнце метнуло последние лучи сквозь облака, так что маяк и волнорез окрасились в желто-оранжевый цвет, прочая же округа сохранила все оттенки серого. Зимнее море тяжко поднимало свинцовые волны, раскачивая далекие шхуны рыболовов. Уже почти неделю не было штормов, и Курцио решил, что это добрый знак. Конечно, дом надежно защитил бы хозяина и гостью от буйства стихий, но… красота момента могла поблекнуть, пусть в неощутимой малости, но все же.

Благородная дама прибыла с очень маленькой свитой, не более десятка телохранителей и пара самых доверенных слуг. Курцио привык, что все члены этой фамилии прекрасно управляются с лошадьми, поэтому на мгновение растерялся, увидев карету, причем неброскую, лишенную даже герба, в такой вполне могла бы путешествовать богатая мещанка. Впрочем, поразмыслив, мужчина решил, что это говорит о предусмотрительности хозяйки – инкогнито прежде всего. Или о других, куда менее лицеприятных соображениях, например о потаенном стыде и нежелании афишировать визит к не слишком родовитому и славному дворянину. Впрочем, об этом островитянин предпочел не думать.

- Согласно нашей традиции вкушать зимой яства полагается на открытой веранде, в теплых шубах, чувствуя соленый ветер, наслаждаясь силой моря. Или на палубе корабля.

Курцио в галантном полупоклоне подал одну руку маркизе Вартенслебен, заложив за спину другую. В иных обстоятельствах жест мог бы показаться без малого подобострастным, однако здесь важную роль играла разница в происхождении, а также куртуазность мероприятия. Оставалось лишь надеяться, что Биэль достаточно образована и оценит многогранность действа. Судя по легчайшей улыбке, тронувшей губы маркизы, она поняла и оценила.

- Но я рассудил, что наши обычаи слишком далеки от принятых на континенте. Поэтому решил придерживаться скорее материкового устава.

Курцио выпрямился, держа Биэль за самые кончики пальцев, обтянутых паутинной перчаткой, столь тонкой, что ткань повторяла даже морщинки на коже. Во взгляде островитянина явственно читалось неприкрытое восхищение. Да, маркизу нельзя было назвать красоткой в обычном понимании, начиная с того, что женщина была брюнеткой, а подлинно «красивыми» при дворе считались лишь природные блондинки. Но при одном взгляде на старшую дочь Вартенслебена вся эта шелуха надуманных канонов забывалась. И Курцио порадовался, что приказал обувных дел мастеру поставить на туфли утолщенную подошву с высоким каблуком. Иначе пришлось бы глядеть на женщину глаза в глаза, вровень, а этого эмиссар терпеть не мог со времен бедной юности.

- Вы забываете, любезный друг, что я родилась и выросла в Малэрсиде, - ответила маркиза, склонив подбородок в легком поклоне. – Соленый ветер мне привычен с детства.

Курцио, разумеется, отметил, как Биэль поставила ударение на слове «друг», оставалось лишь правильным образом его истолковать. С другой стороны мужчина мог позволить себе роскошь вообще этого не делать, поскольку изначально собирался насладиться лишь обществом благородной дамы и приятной беседой. А когда не строишь далеко идущих планов, не в чем разочароваться. И…

И тем более приятен какой-нибудь интересный поворот событий, ежели он, в конце концов, происходит. Как говаривал отец: рассчитывай на малое, тогда неудача не принесет большого разочарования, а успех приятно удивит. И это, пожалуй, было единственное хорошее, что Курцио мог вспомнить о родителе.

- Дочь своего отца, - скрылся он за дежурным оборотом, ведя гостью через ярко освещенную анфиладу комнат. Обычно дом Курцио ночами стоял темный, как склеп, потому что временный хозяин или пропадал по делам, или работал, а шумные гуляния островитянин не любил и не устраивал, считая бессмысленной тратой денег. В этом Курцио расходился с герцогом, который точно так же презирал обжорство и празднества, но считал их недорогими вложениями в репутацию.

Ливрейный слуга ударил серебряным молоточком в серебряный же гонг, возвещая о начале скромного ужина, вернее, согласно этикету, позднего обеда. Сразу возникла небольшая заминка, выяснилось, что маркиза не пьет вина, вообще никакого. Однако в обширной кладовой нашлась бутыль сгущенного ежевичного сока, которая спасла положение.

- Я взял на себя смелость организовать перемены по собственному разумению, - предупредил Курцио, заправляя салфетку за ворот простого, но изящно пошитого кафтана.

Теперь мужчина был одет по усреднено-континентальной моде, без столичных изысков, в его платье отсутствовали даже намеки на что-либо островное. Вычурная прическа тоже пропала, и, чтобы не выглядеть по-дурацки с обритым на треть черепом, Курцио постригся, оставив короткий ежик волос под маленькой шапочкой. Ныне лишь тонкие ниточки выщипанных бровей напоминали о его происхождении.

- Что это за блюдо? – спросила маркиза, с интересом рассматривая нечто, похожее на вытянутую грушу розовато-телесного цвета в обвязке.

- Оригинальный деликатес Сальтолучарда. Такой вы не отведаете ни в Малэрсиде, ни здесь, в столице. В переводе он звучит как «морская свинья». Задний мускул со свиной ляжки засаливают на десять дней, затем промывают в особом вине, снова солят, теперь с редкими травами. Упаковывают в мочевой пузырь и обвязывают вручную. Дальше мясо должно выдерживаться не менее чем полгода в месте сухом, тенистом и хорошо проветриваемом. Только тогда свинина раскрывает свой подлинный вкус. Я обучил моего повара этому искусству, и он добился неплохих результатов.

- Любопытно.

Повар, явившийся специально ради этого момента, самолично отрезал несколько ломтиков. Он действовал ножом, который больше смахивал на бритву и резал столь же остро, пластинки пропускали свет, как просмоленная бумага.

- Большая часть нашей кухни, так или иначе, вышла из провианта, который запасали моряки, - пояснил гостеприимный хозяин. - Воду, зерно и другие плоды земли можно купить в разных местах, но мясо дорого и не хранится долго. Десятки поколений солили мясо и сало всевозможными ингредиентами и способами, добиваясь наилучших результатов. Некоторые рецепты со временем…

Курцио запнулся, подбирая слово, и Биэль с улыбкой подсказала:

- Стали золотыми?

- Именно.

- Тонкий вкус, - отметила маркиза, отведав мясо. Не глядя на повара, обозначила поклон в его сторону, сказав. – Мой комплимент достойному творцу сего деликатеса.

Что ж, по крайней мере, один человек в этот вечер оказался полностью, абсолютно счастлив. Повар возвратился к себе, в царство огня и сковородок, обогащенный лучшим воспоминанием в своей жизни.

- В Малэрсиде тоже любят и ценят улиток, - сказала Биэль, пробуя новую перемену. – Наши негоцианты даже продают их в бочках с мокрой травой.

- Следовательно, вы знаток и ценитель, - предположил Курцио.

- Увы, не нужно быть знатоком, чтобы сказать: ваши лучше. Качественные улитки растут на свободном выгоне и только на хорошей глинистой почве, им нужны съедобные сорняки, в основном одуванчики, и обилие росы для питья. А земля нашего владения слишком богата песком и солью, улитки, что взрастают на ней, годятся лишь купцам, которые хотят сервировать столы как дворяне.

- Поистине, ваша образованность уступает только вашей красоте, - изящно польстил гостье хлебосольный господин дома.

- Я ждала от вас большего, - с убийственной прямотой сообщила Биэль, так что Курцио едва не прикусил язык.

- Простите? – нейтрально осведомился он, с легким звоном отложив на фарфоровую подставку однозубую вилку для улиток.

- Я ждала большего, - столь же прямо сказала женщина. – Мой отец отзывался о вас нечасто, весьма красноречиво и разнообразно. Если отбросить лишнее, из его слов представал образ человека целеустремленного, оригинального, чуждающегося жеманных манер… а также скучных тривиальностей.

Дочь своего отца, повторил про себя Курцио. Немилосердная жестокость в дистиллированном виде, как «мертвая вода» тройной перегонки. Только у герцога это качество все же маскируется лисьими повадками, а дочь рубит наотмашь, словно палач. Ответить можно было разнообразно и много, но эмиссар после мгновенной паузы, решил, что если уж вечеру должно стать по-настоящему оригинальным и незабываемым, пусть так и будет.

- И вы хотели видеть именно такого человека? – столь же прямо уточнил он. – Считаю своим долгом предупредить, он может быть весьма неприятен.

- Так покажите мне настоящего Курцио Алеинсэ-Мальт-Монвузена. Какого не видела еще ни одна женщина. И тогда я сочту, что ваше уважение ко мне действительно велико.

- Непростое пожелание, но... я постараюсь.

- Буду признательна.

Курцио чуть двинул пальцем, и молчаливый слуга налил вишнево-синюю жидкость в бокал собеседницы. Да, не стекло Вартенслебенов, но более чем соответствует моменту. Повинуясь следующему жесту, вся прислуга молча покинула зал. С едва слышимым стуком затворились створки высоких дверей из тяжелой лиственницы, лишенной смолы. Биэль перестала улыбаться, ее правая рука в, казалось бы, случайном движении коснулась шва на левом рукаве.

Восхитительная женщина, подумал Курцио. Никаких тебе заколок, гибких клинков на поясе и прочей мишуры. Нормальный и хорошо скрытый стилет. Настоящая Вартенслебен.

- Как обстоят дела у нашего протеже? – спросил Курцио.

- Вы уверены, что хотите сейчас обсуждать именно его? Надо сказать, в общении с дамой оная, как правило, ждет, что все мысли благородного господина будут посвящены ей, - улыбнулась Биэль, как обычно, скорее обозначив эмоцию легким движением губ. Маркизе это крайне шло, выглядело загадочно и многообещающе-коварно. Что-то было в этой улыбке от куртизанки и в то же время… убийцы.

- Вы хотели увидеть истинного Курцио Алеинсэ-Мальт-Монвузена, - мужчина едва удержался от плебейского пожимания плечами. – Поэтому мне приходится выбирать между прямо высказанным пожеланием, и… - он сделал паузу, рассеянно перебирая в пальцах золотую вилочку для маринованных фруктов. – Куртуазными правилами. Ожиданиями дамы, которые можно отрицать, однако нельзя не принимать во внимание.

- Действительно, - согласилась маркиза. – Нелегкий выбор.

- Я выбрал первое. И в настоящий момент меня крайне волнует все, связанное с воспитанием Оттовио. Так что я решил спросить об этом напрямую у репетитора.

- Хорошо.

Биэль дала краткое, но исчерпывающее описание прогресса императора, закончив словами:

- На днях мы будем смотреть портреты. Выставка уже обставляется должным образом.

- О, так эта традиция все еще жива, - почти не удивился Курцио. – Хотя, казалось бы, невеста для Оттовио уже назначена. Причем давно.

- Что поделать. В эти непростые времена каждый ловит даже крупицу надежды и выжимает ее досуха. В конце концов, чудеса иногда случаются.

- И даже если не удастся оттолкнуть будущую супругу, всегда можно подсунуть дочь благородного рода в качестве любовницы Его Императорского Величества, - подхватил Курцио. – Честно говоря, в последнее время решительно перестаю понимать резоны Совета. Как вообще регенты допустили выставку портретов?

- Скорее мне следует спросить об этом вас. Общеизвестно, что Курцио Алеинсэ-Мальт-Монвузен знает все, что происходит под солнцем и луной. Говорят, вы можете подменить чужое ухо своим так ловко, что заговорщик, шепчущий в него секреты, ничего не заметит. Неужели это бессовестная ложь?

- О, нет, разумеется, - покачал головой носитель трехсложной фамилии. – Просто суетных забот у меня больше чем ушей.

- Что ж, скорее регенты проявили полное безразличие к этому. Их можно понять, вопрос вероисповедания Оттовио и его невесты весьма… острый. Император двоебожник не может править империей, где четыре пятых молятся Пантократору, единому в шестидесяти шести атрибутах. Точнее может, но трон под ним обретет удивительную шаткость. И до сих пор не решено, как быть с визитом в Пайт-Сокхайлхей для помазания в Храме Атрибутов. На фоне таких проблем какие-то портреты…

- Да, всего лишь дочери приматоров, - пробормотал Курцио. – Сущая малость… Впрочем это нам пока не вредит.

- Хорошее начало, - сказала маркиза.

- О чем вы?

- Об истинном лице Курцио Алеинсэ, разумеется. Мне нравится ваш выбор. Вы подумали, приняли решение, и сразу перешли к вопросам дела. Интересно, что ждет нас дальше, куда приведет сей путь?

- Полагаю, к хорошей беседе и приятном воспоминании о нашей встрече. Это самое меньшее, на что я рассчитываю.

- Тогда какова же наивысшая ставка? – глаза маркизы загадочно блестели под тонкой золотой нитью, проходящей чуть выше линии лба. Будучи искушенным во всевозможных премудростях, Курцио, в общем, представлял, каких денег и трудов стоила прислуге кажущаяся простота убранных волос Биэль. На памяти мужчины маркиза впервые полностью соответствовала образу настоящей дамы высшего общества, роскошно одетой и богато украшенной. Судя по всему, женщина предпочитала красное золото и туманный александрит. Это могло говорить о желании произвести впечатление. А могло быть наживкой в древнейшей игре, которая не предполагала выигрыша и тем более награды, по крайней мере, для одной из сторон. Или не говорило не о чем. Тем интереснее было разгадывать загадку.

- Так далеко я не загадываю.

Мужчина отметил, как слегка опустились уголки губ женщины, маркиза, похоже, и не пыталась скрыть разочарование.

- Вы хотели откровенности, я откровенен. Вы нравитесь мне, сиятельная госпожа, это глупо скрывать. Но в общении с вами нельзя на что-либо рассчитывать, вы словно фея далеких островов, вы обещание, которое не дано прямо; тайна, которая не имеет разгадки; мечта, которая всегда ускользает из рук.

В непроницаемых глазах Биэль не отражалось ни единой мысли, что бы ни думала женщина о похвале, которую легко можно было счесть противоположностью комплиментам, ее соображения оставались при ней.

- Отношения с вами это корабль для путешествия за край мира, его нужно строить долго и с пониманием, что никто не обещает успешное плавание. Поэтому… - Курцио развел руками без колец и перстней, лишь странный, грубовато сделанный браслет из обычной меди охватывал запястье. – Я решил наслаждаться тем, что принадлежит мне сейчас. Вашим обществом, нашей беседой и… - он вернул женщине скупую улыбку. – Моей надеждой.

- Надо сказать, - Биэль не делала длинных пауз для обдумывания. – Отец был прав. Вы можете быть удивительно прямолинейным, хотя и заворачиваете это качество в мягкий шелк. Кажется, у мужчин это называется «прямой словно меч»?

- Да. Так говорят у нас на Сальтолучарде. Имеется в виду властелин оружия, «галерный меч» на две руки.

- Было бы интересно взглянуть.

- Хотите? – поднял тонкую бровь Курцио.

- Вы можете приказать доставить такое оружие? – Биэль не то, чтобы удивилась, скорее, отметила готовность собеседника удовлетворить ее прихоть.

- Мне нет нужды что-то приказывать и доставлять, - в голосе мужчины едва заметно зазвенели тончайшие льдинки. – У меня есть свой.

Он вытер губы салфеткой, больше для ритуала, потому что Курцио всегда был крайне аккуратен в еде, встал и обошел стол, чтобы отодвинуть стул собеседнице. Биэль изящным жестом оперлась на его руку, поднимаясь. Маркиза была явно заинтересована и даже не считала нужным скрывать это. Курцио подавил усмешку при мысли, что выглядит все более чем... двусмысленно. С другой стороны, отчего бы мужчине и не показать красивой, породистой женщине свой длинный меч?

- Ступайте за мной.

Под высокими потолками стук липовых каблуков на сапожках Биэль отдавался с удивительной, почти музыкальной четкостью. Слуги молча открывали двери по мере продвижения пары, однако не сопровождали господ, явно желавших уединения. Курцио привел гостью в зал-башню, где он имел первую беседу с князем Гайотом. Достал с полки у винтовой лестницы непримечательный на вид, очень длинный футляр из плотной кожи без тиснения и даже бисерных украшений. С видимым усилием – футляр явно был не легким – отнес к столу. Наблюдая за ним, Биэль чуть пристукнула носком сапога по мозаике на полу, словно проверяя, действительно ли это камень или все же древесный спил.

- Прекрасный дом, истинный господин, - заметила она. – Отличный выбор.

Маркиза будто намекала, что дом не принадлежит нынешнему хозяину и по сути является трофеем, даже не взятым с меча или судебной тяжбой. С другой стороны она использовала старую форму обращения, будто сглаживая «баронство» собеседника, поднимая его ближе к своему уровню. Курцио чувствовал себя очень… своеобразно. Ему редко, очень редко приходилось встречать полностью «нечитаемую» женщину, как правило, самая загадочная аристократка после четверти часа общения становилась понятна, словно букварь. Ну а про мещанок и говорить не стоило. Курцио без затруднения угадывал скрытые намерения, пути, которыми дама станет добиваться желаемого и, соответственно, самый короткий путь через лабиринт обмана и взаимной лжи. А в общении с Биэль Вартенслебен островной хитрец не видел ничего, точнее все, что казалось истиной, с легкостью оказывалось лишь маской. И это было по-своему интересно. Во всяком случае, ново, необычно.

Курцио не стал тратить время на распутывание жестких от времени кожаных завязок, футляр не открывали много лет. Мужчина просто достал кинжал из скрытых за поясом ножен и разрезал преграду, откинул крышку. Внутри, на бархатной подкладке, лежал длинный меч. По-настоящему длинный, будучи поставленным вертикально, он достал бы хозяину до подмышки. Клинок с двойным долом неярко и зловеще сверкал под светом волшебной лампы, как язык речного льда.

- По традиции его нельзя передавать из рук в руки, это предвещает беду и неудачу в битве, - сказал Курцио. – Но вы можете взять его сами.

Он едва не посоветовал «будьте осторожны», однако сдержался, коря себя за глупость. Для полного конфуза еще можно было бы добавить «не порежьтесь».

Биэль взяла меч неумело, как человек не знакомый с воинскими умениями, но правильно. Сначала достала платок и символически обтерла пальцы с золотой пылью на ногтях, затем обмахнула меч и лишь потом взялась за него. Рукоять она опять-таки держала правильно, положив левую руку на оголовье рукояти, три пальца поверх, безымянный словно подпирает торец. Биэль качнула оружие, оценив, как едва заметно вибрирует клинок.

- Очень маленькая гарда, - отметила маркиза, поворачиваясь к владельцу. – Я думала, у «галерных мечей» она шире.

- Да, уже лет десять как монтируют перекрестия не менее чем в локоть, добавляют кольца, а пяту клинка ограничивают «клыками». Но мой меч старше, он сделан по давней традиции. Тогда корабли были меньше, палубы теснее.

- Интересно… - Биэль поднесла оружие к глазам, рассматривая едва заметную вязь литир, выгравированных на полированной стали. – Здесь ваше имя. Это не фамильная ценность, а награда. Отличительный знак.

- Да.

- Кажется, я припоминаю, за что награждали таким образом, - задумчиво проговорила Биэль.

Курцио изменился, теперь островитянин казался отстраненным и холодноватым, будто в нем пробудились некие мысли и, от которых душа покинула тело, отдалившись по реке воспоминаний.

- Я благодарю вас, - с убийственной серьезностью вымолвила женщина. – Это славное оружие. Увидеть его и тем более держать в руках - большая честь.

Она с осторожностью поместила клинок обратно, Курцио так же молча закрыл футляр.

- Теперь я знаю о вас несколько больше, - с прежней улыбкой суккуба сообщила Биэль.

- Я надеюсь, вы сохраните это знание в тайне, - не то попросил, не то выразил благое пожелание островитянин, чьи мысли все еще были далеко отсюда.

- Вернитесь ко мне, - попросила Биэль, и Курцио вздрогнул, кинув на женщину недоуменный взгляд.

- Простите?

- Вы далеко отсюда, - улыбка маркизы стала чуть явственнее, заиграла новыми оттенками загадки. – Столь откровенно размышлять о чем-то ином в моем присутствии, по меньшей мере, невежливо.

- Прошу прощения, - Курцио с достоинством поклонился. – Я исправлю свою промашку и несовершенство.

Пока он убирал футляр на прежнее место, Биэль прошла вдоль стеллажей, скользя пальцами по старым полкам, совершенно не заботясь о пыли, что оседала на шелковых перчатках, стоивших дороже латных. Она заинтересовалась дубинкой, которая в свое время привлекла внимание князя, но тут взор женщины задел иную диковинку.

- Что это?

В руках маркизы покоилась очень старая игрушка, вернее часть некогда сломанной игрушки. Голова лошадки, вырезанная из тонкой доски, с отверстием от выпавшего сучка и стертыми от времени следами красок. Судя по всему, давным-давно это была недорогая «качалка», сделанная из отходов лесопилок. Курцио промолчал.

- Я вижу в вашей коллекции памятное оружие, диковины с далеких земель, - на этих словах мужчина не удержался от гримасы изумления. – Старые карты… Другие вещи, чье предназначение известно, а наличие здесь понятно, - Биэль подняла сломанную игрушку чуть выше, держа ее обеими руками, словно кубок. – Но это?

- Память, - кратко отозвался эмиссар, которому явно хотелось забрать лошадку и положить обратно, подальше в пыль и забвение, но такт не позволял.

- Расскажите.

- Нет.

- Вы перечите пожеланию прекрасной дамы?

- Да.

Биэль оценивающе посмотрела на мужчину, отметив почти незаметную, однако для опытного взгляда очевидную перемену. Курцио был разным, словно капля ртути, он всегда подстраивался под собеседника, не имея собственной формы, всегда неуловим, всегда непознаваем. А сейчас мужчина замкнулся, отстранился, как будто замерз и тем обрел жесткие контуры, о которые можно было при неосторожности даже порезаться.

- Неприятные воспоминания… - задумчиво вымолвила Биэль, глянула прямо в лицо хозяину дома. – Давайте сыграем.

- Боюсь, я скверный игрок… в любые игры, - от Курцио все еще веяло холодком. – Никогда не чувствовал в себе азарта победы в открытом противостоянии один на один, а без этого выигрывать сложно.

- Я предлагаю вам другую игру.

- Вот как… Любопытно. Какую же?

Биэль поистине королевской походкой прошла за стол, грациозно села, опершись локтем на драгоценное дерево.

- Я попробую разгадать вас.

- Любопытно… - повторил Курцио. – Такое намерение само по себе говорит обо мне плохо. Ведь оно подразумевает, что я открыт, словно книга.

- Или я чрезмерно самоуверенна.

- Для вас это не порок.

- Согласна. Итак, суть проста. Я попробую угадать что-нибудь… о вас. И если угадаю, вы исполните мое пожелание.

- А если нет? – Курцио машинально скрестил руки на груди.

- Правильным было бы уравнять ставки, но вы понимаете, что это… сомнительно.

- Такая формулировка звучит как завуалированное оскорбление, - без особого дружелюбия и очень прямо сказал мужчина. – Оно подразумевает, что, выиграв, я мог бы потребовать исполнить нечто, противное вашему желанию и чести. Меня огорчает, что я произвел столь неприятное, даже отталкивающее впечатление.

Курцио поджал губы и сделал коротенькую паузу, видимо, подбирая правильную, соответствующую этикету формулу, чтобы попросить гостью удалиться. В этот секундный перерыв Биэль вставила одну короткую фразу, которая щелкнула, как струна арбалета со спущенным рычагом.

- Вы были бедны.

Курцио вдохнул воздух, едва ли не сквозь зубы, крепче сжал руки, так что теперь не столько скрещивал их, сколько обхватывал себя, будто защищаясь от мира.

- Ваш почтенный отец позволяет себе слишком большую откровенность, - глухо вымолвил он.

- Нет. Собственно говоря, он вас не переносит… надо полагать, как и вы его, так что упоминает весьма редко, хотя с неизменной энергичностью. Это моя собственная догадка. Здесь, - маркиза подняла руку, описывая круг. – Собраны памятные для вас вещи. Среди них очень дешевая и сломанная игрушка.

- Она может значить, что угодно, - так же глухо парировал Курцио.

- Верно. Но… почему то мне кажется, это призрак из вашего детства. В котором вы могли позволить себе лишь такую игрушку. Я права?

Воцарилось молчание, тяжелое и густое, как студень из свиных костей. Наконец мужчина разорвал его одним лишь словом:

- Да.

- Она была целой, когда стала вашей? Или досталась уже поломанной?

Биэль как будто забыла собственные правила, требовавшие от нее угадывать, но Курцио все же ответил:

- Целой. Но в плачевном состоянии. Мать купила ее на долговой распродаже. Качалка стоила четверть серебряной монетки, ничего дороже мы себе позволить не могли. Все, что зарабатывала семья, откладывалось для того, чтобы купить мне выгодное место на флоте. Поэтому вы угадали наполовину. Мы не бедствовали, но жили как нищие.

- Ее сломал кто-то из родичей?

Поймав косой взгляд собеседника, Биэль улыбнулась, но в этот раз улыбка была почти человеческой, с отчетливыми нотками обычной грусти. Женщина пояснила:

- У меня две сестры. И хоть я старшая, натерпелась от них, как младшая. До тех пор, пока они не подросли настолько, чтобы их можно было попросту бить, не рискуя покалечить. Пару лет у меня вообще не было ни единой целой игрушки.

Торговля поступками, подумал Курцио. Обмен откровенностью, вот, что она делает. Истинная уроженка Малэрсида, крупнейшего порта западной части материка. Уязви, а затем поцелуй укус. Добавь соли, а когда вкушающий поморщится, уравновесь неприятный вкус сладостью. Уколи проницательностью, вытащи на свет божий то, что никому не следует знать, но взамен приоткрой собственные подвалы, где скрыты мистерии. Или сделай вид, что приоткрыла, ведь правдивее всего кажется хорошо подготовленная ложь.

Другое дело, что на одну ложь всегда может найтись другая, столь же безупречно правдоподобная. Вопрос в том, что в этой игре теней и слов неправда. Каждое слово? Некая часть? Или все говорят правду, повинуясь удивительному стечению обстоятельств и душевному порыву?..

- Соседские мальчишки, - произнес он с каменно-невыразительным лицом. – Злобные ублюдки, которым доставляло удовольствие травить последнего из Мальтов, одного из презираемых Монвузенов. Им было недостаточно того, что отпрыск благородной ветви Алеинсэ живет как портовый грузчик. Недостаточно, того, что играет старой лошадкой, за которую отдали четверть обрезанного багатина.

- И они ее сломали.

- Да, - отозвался эхом Курцио. – Они ее сломали.

- А вы сохранили. Думаю, как память и путеводный знак.

- Да. Каждый раз, когда жизнь казалась мне слишком тяжкой или опасной, когда хотелось опустить руки и отступить, я брал в руки этот обломок прошлого и вспоминал. Игрушку, тот день. Лица моих обидчиков, их имена. Можно сказать, обломок стал моим талисманом памяти и ненависти.

- Кто-то из них остался жив?

- Большая часть, - все-таки пожал плечами Курцио. – К тому моменту, когда положение дало возможность свести счеты, я уже перерос это желание. Лучшей местью было не вредить им, а оборачиваться и смотреть через плечо, сверху вниз.

- Что ж… Игра не задалась, - честно признала Биэль. - Но мне было интересно.

- Рад, что способствовал вашему развлечению, - церемонно поклонился Курцио.

- Кажется, наше общение… односторонне, - задумчиво произнесла маркиза. – Вы развлекаете меня, я же лишь беру, ничего не отдавая взамен. Надо бы это исправить. Здесь найдется что-нибудь музыкальное?

- Хм… - Курцио нахмурился, удивившись неожиданному повороту и вспоминая. – Да, один из моих слуг играет на лире. Но инструмент нашего образца, не материковый.

- Тем интереснее. Пусть его принесут.

Курцио молча хлопнул в ладоши, заинтригованный – в очередной раз за этот вечер, который отметился неожиданными поворотами.

Островная лира в целом была похожа на континентального родственника, но имела меньшие размеры, больше струн и другую форму – не рама, а доска с фигурно вырезанным отверстием на три пятых общей длины инструмента. Пучок струн шел поверх доски, а затем расходился веером над окном.

- Любопытно, - прокомментировала Биэль, весьма умело обращаясь с инструментом. – Посмотрим, годятся ли общие принципы.

Она села, примостив лиру на бедро, сняла перчатки, которые мужчина сразу предупредительно забрал. Провела длинными пальцами по струнам, извлекая атональные звуки. Биэль играла в непривычной манере, обеими руками, прижав инструмент подбородком. Поначалу хозяин дома надел маску вежливого одобрения, как и полагается, если гость пытается продемонстрировать некие таланты. Однако, едва женщина приноровилась к новому инструменту, Курцио поневоле заслушался. Благодаря обоерукой игре маркиза приглушала низкие, именуемые «гнусавыми» ноты, заставляя лиру звучать высоко и мелодично, так, что музыка будто растворялась в воздухе, насыщая эфир медовыми колебаниями. А затем Биэль тихо запела.

Я слышу шум моих лесов,

Им вторит песнь полей.

Но мне недолго слушать зов

Родной страны моей:

Уеду я ночной порой

В далекие края;

Как призрак, тающий с зарей,

К утру исчезну я.

Угаснет мой высокий род

Навек во тьме могил;

Друзья в нем видели оплот,

Врагам он страшен был.

Не будет над стеной парить

Наш гордый стяг с гербом;

Но наше дело будет жить,

И мы не зря умрем.

Пускай нам больше не дано

Одерживать побед,

С монархом нашим все равно

Мы будем в годы бед;

Пускай потомки знать о нас

Не будут ничего,

Мы ни в бою, ни в смертный час

Не предадим его.

Всегда короне верен был

Наш благородный род,

И он в награду получил

Богатство, власть, почет.

Богатство, слава, блеск венца -

Все минет, словно сон.

И только верность - дар творца -

Бессмертна, как и он.

- Все дьяволы морской бездны, - искренне выдохнул Курцио, когда песня закончилась, и последний отзвук затих под высокими сводами комнаты-башни. – Я всегда был уверен, что равнодушен к музыке. И поэзии тоже. До сего дня.

Он склонил голову, признавая совершенство исполнителя. Принял от вставшей маркизы инструмент и вернул перчатки.

- Если на то будет ваше позволение, я подарю вам такую же, - предложил Курцио. – Ее сделают по нашему уставу, который сохранился со времен Старой Империи. Серебряный корпус и струны из кишок женщины-отцеубийцы, только они дают по-настоящему совершенный звук. В качестве награды попрошу дозволения иногда слушать вашу игру.

- Я даю вам свое позволение, - мягко кивнула Биэль.

Повисла драматическая пауза. Теперь следовало или как-то возобновить трапезу, или понемногу сворачивать прием. Курцио жаждал первого, но понимал, что сообразно моменту правильнее переходить ко второму. К сожалению… И в то мгновение, когда он готов был что-то сказать, Биэль заговорила первой.

- Знаете, я не люблю слабых мужчин. Вернее безразлична к ним. Это естественно, когда растешь бок о бок с такими великолепными образчиками мужественности, как мой отец и брат. Слабые люди вызывают главным образом жалость, а я не люблю жалеть мужчин, для этого у меня есть лошади, горностаи и служанки.

Курцио стиснул зубы и машинально заложил руки за спину, чтобы скрыть побелевшие костяшки пальцев. Волшебство этого вечера, наполненное тайнами, намеками, тончайшей игрой слов – все рассыпалось вдребезги, как цветное стекло, разбитое ударом палки. Осталась лишь некрасивая рама да осколки несбывшихся ожиданий в грязи. Островитянин выпрямился, сложив руки на груди, гордо задрал подбородок, решив - он выслушает до последнего слова все, что сочтет нужным сказать маркиза. Он будет галантен и сохранит безукоризненную вежливость, глотая блестяще продуманные оскорбления как изысканный пломбир, желированный выстилкой плавательного пузыря «белых» рыб. Он запомнит каждое слово, нанижет, словно драгоценный жемчуг, на шелковую нить памяти. Обдумает каждое из них, ни в коем случае не проявляя пагубную поспешность.

А затем…

- Но и энергичные убийцы без страха и сомнений, как граф Шотан Безземельный, мне также не импонируют, - продолжила маркиза. - Они всегда любят в первую очередь себя, а я не желаю быть второй. Кроме того, они попросту скучны. В мужчине меня привлекает комбинация силы и души. Жесткость и человечность. Твердость, на которую можно опереться, и немного мягкости для контраста. Но в меру мягкости. И, разумеется, ум. Кругозор мужчины должен простираться несколько дальше, чем знание сорока пяти основных видов перевязи для меча.

Кажется, я идиот, мрачно подумал Курцио. Да не простой, а прямо-таки эпический. Эпический идиот, у которого спесь и гнев скачут впереди здравого смысла.

- Вы были интересны мне и показались сосудом, в котором указанные качества смешаны правильным образом. Что ж, я не ошиблась. А теперь отдайте распоряжение, чтобы моим слугам было дано все, что они попросят. Я предпочитаю начинать утро с контрастной ванны и массажа, их следует готовить загодя.

- Э-э-э… - вырвалось у мужчины, Курцио хлопнул челюстью.

- Друг мой, не заставляйте разочаровываться в вас, - поморщилась Биэль. – Мне тридцать шесть лет. Когда женщина в таком возрасте отправляется вечером к мужчине, глупо утверждать что предметом интереса является коллекция лютней и старые нотные записи. Думаю, вы уже заметили, что жеманство не свойственно мне.

- О, да, - искренне признал Курцио. - Ваша светлость.

- Итак?.. – иронически приподняла бровь маркиза. - Надеюсь, вы не намерены спрашивать, получила ли я дозволение у строгого батюшки?

- Сейчас, я… - Курцио внезапно почувствовал, что охрип. Мальчишеское волнение завладело им. Мужчина лишь развел руками и широко улыбнулся, признавая, что этот раунд словесной дуэли остался за соперницей.

Из глубин дома послышался некий шум, словно кто-то бежал, стуча сапогами по драгоценной мозаике и не менее дорогим паркетам. Перекрикивались слуги, торопливый шум приближался.

Его не остановили, подумал Курцио. Значит или особенный курьер, или…

- Господин, - с этими словами открыл дверь один из охранников. – Серый ворон только что прилетел. Мы не посмели бы, но вы сами приказывали…

- Простите, - Курцио повернулся к Биэль. – Срочная депеша. Из тех, которые читают даже на смертном одре.

Он ждал недовольства, но маркиза кивнула с предельно серьезным видом и ограничилась короткой фразой, причем, кажется, совершенно искренне, без тени сарказма:

- Я понимаю. Дела, прежде всего.

Курцио отослал распорядителя клети для воронов, открыл крошечный цилиндрик, развернул тончайший лист пергамента, кажущийся полупрозрачным. Вгляделся, щурясь, в незашифрованную – против всяких правил! – короткую запись. Лишь выкованная долгими годами выдержка удержала эмиссара от витиеватой брани. Он посмотрел на маркизу и, после мгновенного колебания, молча протянул ей лоскут с посланием. Биэль отрицательно качнула головой.

- Нет.

Она сделала шаг к собеседнику и легким движением коснулась его щеки.

- Я уже давно не испытываю нужды в том, чтобы утверждаться, заставляя мужчину выбирать между мной и неотложным делом. Вы хотите меня, это очевидно. И если некая забота все же заставляет отказаться от моего общества, значит, случилось нечто экстраординарное. Я не собираюсь унижать вас и в первую очередь себя, проверяя, действительно ли причина столь важна. Займитесь делом, а когда закончите, пришлите мне весть. Думаю, в следующий раз моя очередь вернуть долг гостеприимства. Не провожайте.

Вот и гадай, как это понимать, особенно последнюю фразу, подумал Курцио, глядя в ее спину под изысканным платьем, машинально скользя взглядом ниже. То ли неудовольствие, высказанное в такой изысканной форме, что граничит с произведением искусства, то ли наоборот.

Но, так или иначе, в одном Биэль Вартенслебен права, как сам Иштен, создатель неба и света. Случилось экстраординарное.

Он все же выругался, от всей души. Еще раз перечитал срочную депешу и старательно сжег ее на пламени свечи, развеяв пепел. Затем сел, один, в окружении старых вещей и обломков прошлого, чтобы надолго задуматься.

_________________________

Если кому-то показалось, что он уже видел где-то эпизод с лошадкой, так и есть, это буквальное заимствование. Привилегия автора – иногда тырить кошерное, не маскируясь.

Песня – «Прощание» Вальтера Скотта (1813)

Пломбир – не постмодернизм, как батистовые трусики, а вполне себе ренессансная еда. Изначально это не мороженое, а желированные сливки, очень жирные.

Меч:

https://www.youtube.com/watch?v=t5gL0KuGlDU&list=PLMUtS78ZxryO0ClPACmFjkAnrbuowVHsJ