Дворянство. Том 1

Глава 21

Глава 21

Елена до последнего надеялась, что Гаваль напутал, и глаза ее обманывают, но, увы, все оказалось в точности как было увидено и описано. К городку кирпичников и горшечников приближалась настоящая армия, и передовой дозор уже расположился внутри, перекрывая возможные пути бегства. Женщина редко видела рыцарей-жандармов так близко и никогда не видела в таком количестве. Это впечатляло и, наверное, должно было пугать, но страха Елена пока не ощущала. Мысль «это за нами» еще не прочувствовалась в полной мере.

Вся труппа уже собралась в сарае… нет, не вся. Елена оглянулась в поисках Жоакины и Кимуца, не увидела и все поняла. Не то, чтобы женщина удивилась, скорее, отметила с мрачным спокойствием, что продали их все-таки близкие люди.

Актеры выглядели совершенно по-разному, демонстрируя весь спектр эмоций, от мрачного ожидания (Гамилла и Марьядек) до еле-еле сдерживаемой паники (Гаваль, который хрен пойми зачем притащился следом вместо рекомендованного бегства). Насильник стоял прямо за спиной Артиго, положив одну руку на плечо императора, другой же взявшись за верное копье. Елена отметила, что искупитель надел не привычные тапки из соломы, а добротные ботинки, похожие на берцы с пуговицами. Мальчик снова перешел в режим невыразительной статуи с каменным лицом, отстраненного свидетеля базара житейской суеты.

А еще женщина заметила то, что случалось редко, а злило бесконечно. Все, так или иначе, глядели на нее, кто-то прямо, как Насильник, похожий в своей невозмутимости на киборга-убийцу, кто-то искоса, нехотя, как Марьядек или Грималь. Но, так или иначе, именно от Елены ждали неких решений и указаний. Кроме, пожалуй, Пантина, который, в соответствии с традицией, опять занял позицию стороннего наблюдателя.

- Его надо увести, - отрывисто сказал Раньян.

- Нет, - ни с того, ни с сего Пантин счел необходимым вступить в беседу. – Их слишком много. И верховые. Выследят. Догонят.

- Тогда… - бретер осекся, не закончив очевидную, однако весьма неприятную мысль.

Город как-то сразу наполнился шумом, топотом и лязгом железа. Отрывистые голоса передавали короткие команды, снова что-то гремело. Быстро и угодливо подвизгивал градоначальник, демонстрируя верноподданичество и готовность к сотрудничеству. Хрюкали свиньи, но хрюк звучал непривычно, слишком низко, глухо, будто в городе завелись дикие, злобные кабаны. Видимо это и были знаменитые боевые свиньи, заменявшие собак, натасканные на вынюхивание и драку.

Судя по звукам, сарай быстро, профессионально окружили. Чем больше Елена думала над происходящим, тем хуже понимала суть. Все это было… неправильно. В таком важном деле как убийство императора – по ее разумению – следовало поступать совершенно иначе. По крайней мере, сама Еленаорганизовала бы процесс по-иному. Несколько тихих незаметных убийц, в крайнем случае, стремительный налет кавалерии со столь же быстрым отходом. Здесь же все делалось напоказ, для красивой демонстрации граду и миру. И совсем не походило на окончательное решение вопросов престолонаследия.

А тем временем на нее продолжали смотреть в ожидании указаний. Елена тоже глянула на коллег и честно пыталась придумать какой-нибудь особенный план, но думалось главным образом о том, что если бы она смазала пятки салом еще в лесу, то сейчас была бы уже далеко отсюда, в начале новой интересной жизни. Женщина чувствовала себя полной дурой, которая выбрала пафосное деяние, а вместо пафоса и благородства получилась какая-то порнография и вообще космическая глупость. Снаружи, тем временем, заиграла громкая и неприятная дудка. Трубач выдувал быстрый сигнал, будто в фильме про индейцев и кавалерию из-за холмов. Заржало сразу несколько лошадей.

- Спешиться и быть готовыми к бою, - перевел Насильник, явно знакомый с дудкой не понаслышке.

Сигнал изменился, искупитель прокомментировал:

- Бой только по приказу.

- Не успеем, - глухо отозвался Грималь, глядя на мальчика. – Никак не спрятать.

- Это точно, - без всякого энтузиазма согласилась арбалетчица. Она держала в руках баллестр, однако не спешила его взводить. Довольно разумно, учитывая, что свинцовый шарик сталь доспеха не пробьет никоим образом.

- К сожалению, бежать нам некуда, - подытожил Раньян, положив руку на плечо Артиго. - Долго вилась бечевка, но конец все же нашелся. Господа, вы ничем не обязаны мне, так что если решите устраниться, это будет понятно и не предосудительно.

- Да кто он такой?! – буквально возопил Марьядек.

За все время совместных «гастролей» тема побоища, которое учинил Раньян в городке бортников, не то, чтобы оставалась под запретом… скорее путешественники ее старательно избегали. Поначалу не желая обострять, затем уже в силу естественного хода вещей и сложившегося положения дел. Лишние вопросы и знания могли сломать хрупкое равновесие, театральная жизнь по большому счету всех относительно устраивала. До сего часа…

- Он император Артиго, - Елена больше не видела оснований хранить тайну, в любом случае эта «сюжетная арка» на всех парах летела к однозначному финалу.

- Но император… - Марьядек запнулся, начал загибать пальцы, словно что-то высчитывая. – Император же… - горец окончательно запутался, растерянно переводя взгляд с бретера на мальчишку, затем на Елену и в обратном порядке. Вытащил из кошеля серебряную монетку, посмотрел на аверс, ища в чеканном облике какое-то сходство.

- Он император, - негромко повторила Гамилла. – Надо же… Я думала, вы прячете сына кого-то из столичных дворян… тех, что не угадали с правильной стороной в перевороте.

- Ну, как-то вроде того и получилось, - отметила Елена. – Он сын своих родителей и так далее.

- Да, - согласилась арбалетчица. – Но что дальше?

- Что дальше… - повторила Елена. – Дальше за ним все-таки пришли.

- И отвесят нам пряников цельную корзинку, - горец затравленно мотал головой, словно примерялся, не удастся ли, как сказочной нечисти, спрятаться в щелях и тенях.

Гамилла, будто решившись на что-то, опустила так и не взведенный арбалет. Отступила сама и дернула за шиворот менестреля. Гаваль суетливо мотнул головой, посмотрел на спутницу, тоже сделал шаг назад. В руках песенник сжимал кривую флейту, словно музыкой хотел остановить беду.

- Извини, - тихо, но решительно вымолвила «госпожа стрел». – Не наша война. Не наш бой.

Елена хмыкнула, оценив, как Гамилла, не зная того, процитировала саму же лекарку.

- Не-не-не! – заторопился Марьядек, буквально скача на одной ноге к арбалетчице и менестрелю. Хотя рану Елена подлечила и сделала это хорошо, горец снова захромал, видимо от расстройства и опасений.

- Это все без меня! Я честный бра… короче, я тут не при чем! Я характерный злодей!

- Да, ты не государственный преступник, а честный разбойник, - рассеянно согласилась Елена, посмотрев на искупителя. Насильник замер, как вырезанная из прочного дуба статуя, немного рассохшаяся от времени, но крепкая. Лекарка не сомневалась, что копейщик исполнит любое указание, а если понадобится – умрет, защищая мальчика, причем сделает это добровольно, скорее всего, в религиозном экстазе, оценивая смерть как желанный конец, как искупление неких ужасных грехов. Еще лекарке подумалось, что ей так и не довелось - пока не довелось - увидеть Насильника в бою. Поэтому, если подходить к вопросу со строгой объективностью, о боевых качествах копьеносца можно лишь гадать.

Грималь стал рядом с господином и так, по большому счету, определились все участники театра.

- Надо выйти с поднятыми руками, - предложил Марьядек. – И кричать, что мы тут посторонние.

- Даже не думай, - посоветовала Гамилла. – Слушать не станут. Рубанут сразу в дверях, просто так, на всякий случай. Надо ждать и ловить момент, вдруг им нужен только... – арбалетчица запнулась, видимо не очень понимая, как теперь следует именовать Артиго.

Тем временем армия приступила к делу. Стукнула распахиваемая дверь, загремели рыцарские сабатоны. Один за другим жандармы входили в сарай, пригибаясь под низкой притолокой. Они казались представителями иной расы – заметно выше и шире в плечах, нежели типичный горожанин или работник сельского труда. Все в доспехах, но большинство без шлемов, будто каждый хотел отметиться, быть замеченным для последующего отличия и награды. Разные и в то же время похожие, с бритыми лицами, а также характерными прическами людей, которым волосы не должны закрывать обзор. Среди воинов не было двух одинаковых, сразу видно, что каждый снаряжался сугубо индивидуально.

Елена впервые увидела столько «бронелобов» сразу и так близко. С каким-то философским спокойствием женщина оценила их как противников и поняла, что это, в общем-то, все, конец. Даже один-на-один каждый из них был бы смертельно опасным врагом – доспехи предоставляли слишком серьезный бонус. А против целой банды шансов не имелось вообще.

Предводитель рыцарства сиял во всех отношениях. Все в нем было подобрано и сделано так, чтобы кричать в голос: вот кто самый главный. Сияли - несмотря на довольно тусклый свет - полированные доспехи, закрывавшие тело от пяток до ушей, так, что даже подбородок скрывался за бувигером. Сияли медь, серебро и немного золота, украшавшие сталь, полированную до зеркального блеска. Сияла физиономия, преисполненная важности, ответственности, а также плохо сдерживаемого счастья, как у человека, который наконец-то затащил сложное дело, рассчитывая на значимую награду. Впрочем, зеркальный предводитель боевого дворянства был тут не единственной шишкой.

Из-за сверкающего плеча выдвинулся… мужик, назвать его по-иному не получалось. Мужик был своеобразен, в какой-то мере он являлся антитезой блестящему во всех отношениях предводителю, а также прочим воинам. Не молод и не красив, лицо малость одутловатое, нос переломан. Снаряжен скромно, шпор нет, кирасы нет, под кожаной курткой без рукавов лишь обычная кольчуга, которую благородному человеку носить как-то даже неловко. И шлем тоже отсутствует, вместо него голову пришельца накрывала вполне обычная шляпа с одним заломленным полем, совсем как у мушкетера-левши. На шляпе тускло светилась желтая – возможно золотая – довольно грубо сделанная бляха с изображением то ли звезды, то ли солнца. Зато, будто в искупление дефицита аксессуаров и брони, на плече мужик держал по-настоящему громадный меч в ножнах, очень близкий к привычной Елене форме классического двуручника. Без малого в рост человека, с развитой гардой и клыкообразными выступами у основания клинка.

Рыцари посматривали на мужчину как-то… странно. Правильнее сказать, косились, будто не уважали его ни на грош, однако были вынуждены - причем очень значимой волей – оказывать некие знаки внимания и почтения. А еще любой жандарм из прибывшей армии без всяких затруднений определялся как член какой-либо фамилии, но мужик с мечом единственный, кто не был отмечен явной символикой. Только золотая бляха со звездой или солнцем.

Также среди воинов затесались уже знакомые лица – Жоакина и Кимуц явно чувствовали себя неуютно, находились тут против собственной воли, однако были жертвами предложения, от которого нельзя отказаться.

Жандармы внимательно, без особого дружелюбия, но с явным любопытством рассматривали театральных. После недолгой паузы сверкающий рыцарь спросил, даже не глядя в сторону Жоакины:

- Они?

Акробатка рассыпалась в уверениях, что да, они, они, кто же еще. Рыцарь досадливо поморщился, обрывая поток словоизлияний, затем столь же лаконично приказал в пустоту:

- Приведите.

Из-за спин жандармов появился еще один странный человек, выглядящий поразительно неуместно в убогом антураже маленького городка и вооруженных бронелобов. Елене тут же вспомнился пожилой слуга, тот, что провожал мать Артиго, а после дал аристократке яд. Этот казался моложе и пузатее, но было в нем что-то сходное, неуловимое и в то же время очень говорящее – вот потомственный слуга, который не мыслит себя в отрыве от господской фамилии. Мужчина был одет в очень дорого пошитый костюм, выглядевший как совокупность надутых баллонов из-за многочисленных лент, буфов и прочего декора. Платье разделено строго по серединной линии – черная и белая половины, причем на белой искусно вышиты черные символы и наоборот. Присмотревшись, Елена поняла, что символика одна и та же – стилизованное изображение крыла и паломническая клюка с загнутым навершием для подвешивания фонаря. Знакомый рисунок, однако, не более того. Впрочем, Насильник будто чувствовал затруднения женщины и пробормотал, очень тихо, лишь для ее ушей:

- Крыло Благочестия. Герб тетрархов Закатного Юга.

Какая прелесть, подумала Елена, вот и короли появились в этой истории.

Черно-белый слуга, переваливаясь на каждом шагу, словно утка, подошел к Артиго. Мальчишка, не произнося ни звука, глядел на прибывшего, как маленькая статуя. Елене показалось, что она слышит, как заскрипела кожа на перчатке Раньяна, с такой силой бретер сжал кулак на рукояти мессера. Черно-белый томительно долго смотрел в лицо Артиго, щурясь и хлопая тяжелыми веками, будто разбуженная сова днем, а затем бухнулся на колени с такой силой, что коленные чашечки фарфорово хрустнули.

- Господин! - даже не проговорил, а провыл слуга, биясь лбом о не струганные доски пола. – О, прекрасный господин!

- Наконец-то, - с удовлетворением произнес блестящий рыцарь.

Раньян потянул мессер из ножен, Елене показалось, что это был длинный, очень длинный процесс. То ли у женщины так изменилось восприятие, то ли бретер неосознанно тянул время, раздвигал коротенькую паузу между жизнью и смертью, момент, когда все еще живы и кровавым побоищем с – увы! – предсказуемым итогом.

Елена посмотрела на блестящего рыцаря, на простого мужика в шляпе с имперской бляхой, на слугу, обшитого символикой одного из четырех королей-губернаторов Ойкумены. На бронелобов, раздувавшихся от пафоса, так, будто все, что происходило в этот момент, записывалось на скрижалях истории, отзываясь в вечности. Снова на тяжеловесного мечника, выглядевшего так, словно его неделю кормили незрелыми лимонами.

Комит, неожиданно и очень к месту вспомнила Елена, вот как это называется. Бляха с восьмиконечной звездой – имперский символ. Тот, кто ее носит, представляет императора, защищает его интересы. Можно сказать, спецпредставитель Ставки, комиссар. И явившиеся бронелобы носителя бляхиочень сильно не любят…

Мозаика в ее голове сложилась, точнее, в ослепительной вспышке понимания женщина увидела общий контур, основную схему рисунка. Без деталей, разумеется, но достаточно, чтобы совершить стремительное действие, продиктованное скорее наитием, а не сознанием.

Раньян вздрогнул, когда Елена в одно слитное движение шагнула к бретеру и накрыла собственной ладонью его руку на мессере, помешав достать оружие. Мужчина двинул плечом, стремясь избавиться от помехи, но Елена придавила сильнее, сжав пальцы так, что суставы побелели. Бретер повернул голову, взгляды соприкоснулись, и произошел мгновенный обмен… не мыслями, а скорее безмолвными намерениями.

Я убью их, буквально кричал темный взор мечника. Всех, кого смогу. Я не спасу мальчика, но к нему они прикоснутся, лишь переступив через мой труп и своих мертвецов. А их будет много. Не вмешивайся.

Верь мне, ответили карие глаза Елены. Хотя бы на этот раз. Пусть даже сейчас ты не понимаешь, что происходит, просто доверься.

Преодолевая сопротивление бретера, буквально воспевая в душе тренировки Пантина, давшие женщине по-мужски сильные руки, Елена задвинула обратно в ножны вытащенный уже на два пальца клинок мессера. Повернулась к неровной линии рыцарей и, как могла, изобразила поклон. Сбоку от нее склонил голову (и копье) Насильник. Раньян со свистом втянул воздух сквозь зубы, как раскаленный чайник.

- Господин.

С этими словами блестящий рыцарь сделал шаг вперед, позвякивая ботинками из металлических пластинок, похожих на чешуйки панциря сколопендры. Постоял мгновение, а затем преклонил колено – правое. Правое!

Можешь опуститься на колено. Если не знаешь как, подскажу, на левое, я не королевского рода...

Елена выдохнула, понимая, что выиграла, во всяком случае, этот раунд и еще сколько-то жизни для всей компании. Возможно…

- Господин, - повторил коленопреклоненный, и за его спиной загремела сталь, один за другим бронелобы склонялись, по примеру начальства. В числе последних опустился на колено мужик с мечом, с явной неохотой и полным отсутствием уважения во взгляде умных, очень внимательных глаз.

- Достойный сын своего рода, - произнес командир. – Я с почтением передаю Вам приветствие от Его Высочества короля-тетрарха из благородной семьи Сибуайенн; губернатора в пятом поколении Закатного Юга и многих иных земель. Покровителя славного града Пайт-Сокхайлхейя, поручителя негоциантов, милостью Императора чеканщика доброй монеты и справедливого судьи в делах простых и сложных. Защитника Церкви Единого, а также носителя многих достославных и добродетельных титулов, кои будут названы полностью в нужное время и правильным образом.

Артиго, маленький и сжавшийся, вытягивался буквально с каждым словом, расправляя хилые плечи. Елена не видела его лица, но была уверена, что физиономия ребенка светится, как намазанный маслом блин. Рыцарь меж тем продолжил:

- Его Высочество король-тетрарх, преисполненный любви и почтения к особе императорской крови, принимает ответственность и облекается в решимость, дабы прервать досадную цепь недоразумений, кои вынудили Вас предпринять сие путешествие по неподобающим местам в неподобающей компании.

Козлина, подумала Елена, но проглотила ругательство. Было уже очевидно, что мальчишку убивать не станут, во всяком случае, сейчас и открыто. А вот насчет его спутников – тут возможно разное… Но как старательно рыцарь избегает прямого титулования Артиго! Стараясь притом быть безукоризненно вежливым.

- И почтет за великую честь принять Вас в качестве гостя. Я Марцель аусф Блохт, гастальд и знаменосный фо-ишпан, готов сопровождать, хранить душу и тело, заботиться о всевозможных удобствах и предупреждать желания.

Фо-ишпан, кажется это вроде графа в запутанной системе дворянства Ойкумены, перевела про себя Елена. Сэров и пэров на квадратный метр уже с избытком. Хотя логично, да, представлять короля какому-нибудь барону невместно.

Ее взгляд то и дело возвращался к мужику с двуручником. Скромно одетый – даже бедно, если сравнивать с военными аристократами из свиты Марцеля – лишенный гербов и родовых знаков (уж не простолюдин ли?) дядька со сломанным носом… напрягал. А привитый Чертежником и отточенный Пантином навык оценки противников буквально вопил на ухо: бойся! Инстинкт подсказывал, что среди прибывшего воинства именно тяжеловесный, неловкий на вид мечник в шляпе был самым страшным. Как по заказу «ломаный нос» сделал шаг вперед и чуть глуховато, будто намеренно приглушал голос, вынуждая прислушиваться к словам, вымолвил:

- Его Императорское Величество Оттовио Готдуа, родственный детям морской волны, благородной семье Алеинсэ, выражает надежду, что пребывание Его Высочества Артиго Готдуа-Пиэвиелльэ в гостях у достойной семьи Сибуайенн не затянется сверх меры. Мой повелитель с нетерпением ждет сына, чтобы заключить его в любящие отцовские объятия и обсудить неотложные дела. А также предоставить Его Высочеству Артиго Готдуа-Пиэвиелльэ все, что причитается ему по праву наследника безвременно и трагически усопших родителей.

Несмотря на выдержку юного аристократа, мальчишка вздрогнул, плечи его снова поникли.

Да, она угадала! Чудом, интуицией, промыслом божьим, но все же угадала. Между императорской и королевской властями явно жесткая контра, и, если повезет, странникам удастся протиснуться в зазоры между ними. Хотя бы сейчас, а завтра потому и называется так – «завтра», не «сегодня».

- Безусловно, - Марцель из Блохов… или Блохтов, как там правильно… церемонно опустил подбородок, определенно уважая не «шляпу», а власть, которая стояла за его спиной. – Господин Дан-Шиен, так и будет, моя честь, мое слово, также как честь и слово всех моих спутников из благородных семей, тому порукой.

К чему был этот пассаж, Елена не поняла, но видимо шляпоносец «Дан-Шиен» понял и принял услышанное, потому что склонил голову в ответ и сделал шаг назад с видом, дескать, не верю ни на грош, но пока сохраним шаткое равновесие.

Теперь, когда вопрос непосредственно с Артиго был урегулирован, повисла коротенькая, однако неловкая пауза. Взгляды присутствовавших обратились на участников бродячего цирка, надо полагать, ту самую «неподходящую компанию». Похоже, никто толком не представлял, что делать со спутниками беглого претендента, которые никуда не побежали. Как ни странно, затруднение разрешил сам Артиго.

- Это мои… - на мгновение женщине показалось, что мальчишка все-таки скажет «друзья», но это было бы слишком. – Защитники. Малые люди, они принадлежат к незнатному дворянству и низкому сословию, но в трудные дни исполняли свой долг, как умели. Возьмите их в свиту, пусть им окажут прием, достойный усилий.

Ах, ты ж, паскудник малолетний, почти с умилением подумала Елена. Нет, дворянскую спесь и дурь, видимо, ничем не выбить, безнадежный случай. Но какое-то понятие о благодарности у мелкого имеется, этого не отнять.

Очевидно, внезапное пожелание (просьбой это назвать было трудновато) «брата» оказалось неожиданным для Блохта, надо полагать,бывшим спутникам предназначалось разве что строгое конвоирование. Но знаменосный рыцарь быстро сориентировался и коротко сказал:

- Как будет угодно любезному господину. Ваши спутники – наши спутники. Им будет оказан прием, достойный их положения.

И все снова пришло в движение. Появились слуги, как один в черно-белых ливреях, Артиго неожиданно оказался в центре круговорота почтительной суеты и внимания. Его прямо здесь переобували, в шесть рук избавляя от поношенных ботинок и натягивая сафьяновые туфли. На плечи мальчику лег плащ, обшитый каким-то мехом, безумно дорогим по виду.

- Соблаговолите пройти за мной, - поклонился Блохт, указывая рукой на дверь. – Сейчас будут готовы покои для Вас. Конечно, сие пристанище заведомо убого и недостойно особы столь благородной крови, но уверяю, в столице Вы увидите, как выглядят подлинное уважение и гостеприимство.

Рыцарь по-прежнему красиво и настойчиво избегал титулов. Артиго с важностью кивнул и позволил прислуге увлечь себя к выходу. Раньян стиснул зубы и остался на месте, даже сумел оторвать руку от мессера.

Будто вспомнив о чем-то, рыцарь Блохт махнул рукой, один из его соратников подошел к Жоакине и высокомерно бросил к ее ногам увесистый кошель, наполненный под завязку, опечатанный красной печатью и прошитый нитью. Если кошель был заполнен серебром, награду следовало считать не то, чтобы королевской… скорее графской, то есть очень и очень щедро, хотя за императора могли бы дать и больше. А если золотом, цирк мог надолго забыть о том, что такое нужда, работая исключительно «в охотку». Как ни странно, Кимуц отступил на шаг с потерянным выражением на испитом лице, будто сам вид мешочка с деньгами обжигал клоуну глаза. Акробатка наоборот, торопливо схватила кошель, взвесила на сомкнутых ладонях.

Лекарка посмотрела на Жоакину долгим, очень внимательным взглядом. Акробатка, судя по ее потерянному виду, никак не ожидала такого поворота событий. От самодовольства и удовлетворения содеянным не осталось и следа, теперь девушка, не выпуская деньги, переводила взгляд с лекарки на бретера и обратно, а на красивом и злом лице явственно читалась растерянность – «как же так?!». Бретер этого, кажется, не заметил, а Елена сделала в памяти глубокую зарубку на будущее. Очень глубокую. Лекарка ответила акробатке долгим и внимательным взглядом, а после одними губами проговорила короткую фразу. Жоакина даже не побледнела, нет, девушка в мгновение ока стала белой, как мел. Подхватила Кимуца за руку и потащила вслед за мальчиком и слугами, как баржу на буксире. Клоун еще успел виновато глянуть через плечо, старого актера-пьяницу определенно мучила совесть. Однако не настолько, чтобы отказаться от шальных и больших денег.

- Что это значит? - растерянно вопросил Гаваль, когда театральная команда снова осталась одна одинешенька, кажется всеми забытая… Хотя вряд ли. Елена предполагала, что за сараем хорошо и плотно следят. И снаружи, если верить звуковому фону, разворачивался эпический содом. Несколько десятков жандармов с прислугой требовали комфорта и пожрать, городку светило много денег и еще больше забот, а также серьезная убыль в скотине, хлебе и других припасах. Кому-то уже били морду, указывая, что хамское мужичье должно знать свое место.

- Это значит, ждет нас дорога дальняя, - сказала Гамилла, откладывая так и не взведенный арбалет. Теперь было видно, что пальцы «госпожи стрел» побелели и едва заметно подрагивают.

- О-о-ой… - выдохнул Марьядек, присаживаясь прямо на доски пола. - Охо-хо-хо.

Раньян подошел к Елене, посмотрел ей в глаза долгим непроницаемым взглядом. Затем опустился на колено и взял ее руку жестом настолько изящным, что позавидовал бы и какой-нибудь барон.

- Спасибо, - произнес бретер. - Определенно, меч твой не так быстр, как мой. А вот мысли наоборот, куда стремительнее.

Он встал и закончил комбинацию искренним поклоном.

- А я ничего не понимаю! - возопил Гаваль. - Объясните, кто-нибудь!

Все опять посмотрели на Елену, но дал ответ Насильник:

- Жоакина продала нас тому, кто был ближе и богаче. И, по-видимому, не вчера, ведь отсюда до Пайта неделя пути.

- Вот чего паскуда крутилась вокруг видного парня, - криво, одной половиной рта, улыбнулась Гамилла, покосившись на Раньяна. - Давала последний шанс выйти из-под стрелы. А остальных она списала в убыток. Что ж, все получилось.

Елена снова поймала на себе долгий и внимательный взгляд Пантина, однако мастер ничего не сказал, женщина тоже сочла за лучшее промолчать. Про себя лекарка-фехтовальщица уже решила, что если останется в живых, деньги Жоакине впрок не пойдут. В конце концов, пора, как приличному человеку, заводить собственных кровных врагов и долги чести.

- А зачем комит называл мальчика сыном императора? – спросила Елена. – Они же не родственники.

- Конечно, родственники, - едва заметно улыбнулся искупитель. - Все приматоры, так или иначе, в родстве между собой. Но здесь другое. «Сыном» принято называть того, кто является следующим в череде наследования. А император, соответственно, «отец». Когда у Оттовио родится собственный наследник, Артиго станут называть «братом».

- То есть комит подчеркивает, что в Мильвессе Артиго считают не соперником нынешнего правителя, а лишь наследником? И ждут того же от местного короля?

- Да. Именно так. Комит назвал его «высочество» и «сын», то есть принц, дитя царской крови, преемник в цепи наследования, однако императору не ровня.

- Попали как в силок, - пробормотал горец, потирая вылеченную ногу. – Вот ведь попали…

- А тетрарх, судя по всему, решил сыграть своими костями, - продолжил Насильник. - Он мог передать мальчика комиту и заслужить признательность Двора. Но вместо этого пригласил в свою столицу особу императорской крови, при многочисленных свидетелях. Теперь Артиго - дорогой и уважаемый гость, о котором все знают. Король - достойный и гостеприимный дворянин, чье поведение лишено нареканий. А императорский комит…

Искупитель перевел дух, пользуясь этим, в разговор опять вклинился Марьядек с предположением:

- В заднице?

- В трудном положении. У него явно приказ убить мальчишку или передать своему господину. Но сделать это после такой демонстрации - значит навлекать на императора лишние неприятности. Открыто убивать или похищать приматора… нет, на это он пойти не может. Во всяком случае, сейчас, при стольких свидетелях.

- Да и не факт, что получилось бы, - прикинула Гамилла. - Королевских рыцарей то побольше.

Будто вспомнив, с кем говорит, она обожгла искупителя злобным взглядом. Впрочем, тот, кажется, этого даже не заметил.

А еще, подумала Елена, «шляпный» откровенно и четко противопоставлял себя остальным, дескать, в отличие от других, он служит не королю, а высшей инстанции. И высказанная надежда, что мальчишка не задержится в гостях у короля, очень смахивала на требование. Но требование такого рода, которое нельзя проговорить со всей откровенностью, чтобы не нарваться на столь же откровенный отказ, после которого все потеряют лицо и будут вынуждены давить педаль до упора. Или стремя, если пользоваться терминологией окружающего мира.

- В общем, сейчас и какое-то время юному Артиго ничто не угрожает, - подытожил Насильник. Впервые на памяти Елены он говорил так долго и такими длинными фразами. - Тетрарх будет держать его в коробке с ватой, сдувая пылинки, и торговаться с Двором.

- Деньги? - спросил Марьядек. Судя по виду, браконьер и характерный злодей сам бы с удовольствием продал мальчика и очень жалел, что не знал о его сущности.

Насильник поморщился, будто сама лишь мысль о столь дешевой сделке оскорбляла его, и сказал:

- У Сибуайеннов дочь на выданье. Говорят, злобная и капризная тварь, хуже Фийамонов, к тому же посватанная. Но красивая. А любое сватовство можно оборвать.

- А-а-а… - протянул Гаваль, наконец-то сообразивший. - Да, супружество, это, пожалуй, дороже золота и привилегий.

- Значит, тетрарх будет охранять Артиго как собственного сына, и выбивать из императора достойную плату за его голову, - предположила Елена, проговаривая часть прежней догадки, а также мысли, навеянные объяснением Насильника. - Регенты будут занижать цену и пытаться убить конкурента. Рано или поздно что-то из двух получится…

- Да, - согласился искупитель. - Артиго не жить в любом случае. Но теперь у него есть несколько месяцев. Если охрана проявит бдительность, и мальчишка по недосмотру повара не съест опасных грибов, например.

- Месяцев? - удивилась Елена.

- Конечно, - в свою очередь удивился (чуть-чуть, самую малость) Насильник. - Магическим переходам такие переговоры никто не доверит. Гонцы будут скакать неделями, торговля окажется жесточайшей. А вопрос… сложный. Сибуайенны постараются не продешевить. Алеинсэ будут сбивать цену. Так что месяцы. Может полгода. Но не дольше четырнадцати месяцев.

- Четырнадцати? Но почему… - Елена осеклась. – Ну да, конечно… Этот, как его… Товио будет стараться завести собственного ребенка, чтобы отодвинуть Артиго дальше от престола.

Насильник молча кивнул. У Елены голова шла кругом от хитросплетений династических вопросов, здесь требовалось чертить схему, чтобы понять, кто кем и кому приходится.

- Что ж, так или иначе, пора выбирать снова, куда направиться, - подвела итог Гамилла. Глянула на искупителя и пробормотала. – Я так уж точно свою дорогу знаю.

- Боюсь, что нет, - печально склонил голову Насильник. – Если я верно понимаю, никто нас не отпустит. Разве что с боем. Король захочет узнать все подробности этого… путешествия. Потом – возможно, если мы станем не нужны и неинтересны. Но не сейчас.

- Дорога дальняя, - мрачно повторил браконьер.

- Увы.

Насильник посмотрел на Гамиллу едва не извиняющееся, та снова от всей души плюнула под ноги искупителю и вышла, чеканя шаг. Гаваль потерянно оглянулся, пошел за спутницей, не в пример более тяжело и медленно, без всякой уверенности. Елена сглотнула, только сейчас почувствовал иссушающую жажду. Дуэль с Раньяном, затем чудесное явление королевских бронелобов – и ни капли воды.

- Что ж, - сказала она. – Столицу мира мы уже видели. Теперь, видно, пора глянуть на столицу королевства.

- Хорошее место, - вдруг произнес доселе молчавший, словно камень, Грималь. – Сердце веры в Единого. Только сейчас там резня идет без перерыва. Две благородных семьи делят город. Но все равно красиво. И чудесный храм. Зайдешь, душа сама собой очищается от грехов, кажется, что летишь к небу. И к Нему.

Казалось, что Раньян сейчас взорвется, сорвавшись на слуге, но Елена снова опередила Чуму, накрыв его ладонь своей.

- Месяцы, - негромко напомнила она, одним лишь словом заменяя долгий монолог с перечислением шансов и возможностей.

Бретер вздрогнул, порывисто двинул плечом, накрывая, в свою очередь, еленины пальцы собственной ладонью. Как обычный человек, потерявшийся в необычных обстоятельствах и обретший точку опоры под ногами.

Мы его спасем – вот, что хотела сказать Елена, однако промолчала. Она очень сомневалась, что теперь им удастся хотя бы увидеть Артиго, тем более спасти ребенка от печального удела разменной монеты в игре королей. Но свой долг женщина, в общем, считала выполненным. Они живы, а впереди ждет новое интересное место где, быть может, все станет лучше, чем прежде, потому что хуже точно некуда.

- Идем, - сказала она, глядя на дверь сарая, за которой гремел металл, стучали топоры, резво колющие дрова на готовку и баню, ржали настоящие боевые кони.

- Идем…

«Так мы и отправились в одну из столиц мира, славный и удивительный Пайт-Сокхайлхей, сердце единой Церкви, место императорских коронаций и свадеб. Да не просто так, но в окружении подлинно королевской свиты. Скажу честно, в те дни я испытал облегчение. Когда стало очевидно, что нас – во всяком случае, пока – не намерены убивать, мне, да и не только мне, показалось, что злоключения позади. Впереди ждал огромный, богатый город, королевское гостеприимство и – о, наконец то! – возможность продемонстрировать мое искусство перед по-настоящему взыскательными и в то же время благодарными (а также щедрыми, не забудем этот важный нюанс) слушателями. В мечтах я уже видел себя фаворитом какой-нибудь скучающей (и, разумеется, прекрасной) аристократки, способной оценить все мои достоинства, в том числе и те, что раскрываются лишь в продолжительном и весьма личном общении. Каждый из нас (или, по крайней мере, большинство) кем-нибудь себя видел, пока лошади королевских рыцарей топтали камень большого тракта, а мечтательные ожидания, разумеется, были прекраснее прошлого и настоящего.

Но как же мы ошибались…

Счастье бытия уклончиво, как истинная любовь, как упоение беззаботного детства. Пока дитя избавлено от тягот жестокого мира, оно еще не в силах осознать этого. Когда же развивается понимание, заканчивается и детство. Таков жестокий парадокс, установленный Божьей волей. И мы отведали его полной мерою, хоть давно вышли из надлежащего возраста.

Пора нашего совместного бегства - то были трудные месяцы, уместившие в себя конец осени, а также большую часть зимы. Бесконечно тянулись дни, с лихвой заполненные делами, суетными и одновременно пустыми, как овощной суп без единой косточки. Мы вели жизнь бродячих лицедеев и фокусников, полной опасливых тревог, каждодневного ожидания неминуемой беды. Неправильно было бы сказать, что мы опасались невзгод, скорее мы в точности знали – беда придет с неизбежностью зимнего хлада, вопрос лишь – с какой стороны нанесет разящий удар судьба. Однако…

В действительности то была тихая гавань, пристанище между «до» и «после», когда заботы казались понятными и разрешались как у всех прочих людей, упорством, терпением, также смиренной верой в Бога. Как дети, счастливые в своей беззаботности, однако не ведающие своего счастья, мы также не ценили удачу и даже не подозревали о ней. Увы, никому не дано знать свое будущее, и лишь Господь мог сказать, что покой, отмеренный им для Маленькой Смешной Армии – необратимо истекает. Для всех нас… для нашего мира, каким он был. И никогда более не станет»

Гаваль Сентрай-Потон-Батлео

«Семнадцатое письмо сыну, о том, как истекало время безмятежности»

* * *

- Прежде ты обходился без этого, - Юло взглядом указала на трость.

- Прежде я был моложе, - усмехнулся половиной рта Курцио, сжимая выполненное из драгоценного моржового зуба оголовье трости. – И старые хвори не догоняли спустя годы.

- Нога?

- Да. Суставы начали болеть.

- Что ж, никто из нас не молодеет, - с мужской прямотой согласилась Юло.

Эмиссар подумал, что вот, они снова собрались здесь, в зале Синего дворца, где ничего не изменилось. Даже искусно выполненная доска для игры в «Галеры» покоится на том же месте, рядом с графином, полном чистой воды. Многое изменилось за прошедшие месяцы… Пожалуй, слишком многое.

- Все возвращается к истокам, - усмехнулся Курцио. – Здесь мы говорили о том, что надо превратить Оттовио в настоящего Императора. Кажется, здесь и закончим этот… проект.

Юло поджала и без того тонкие, бескровные губы, качнула головой. Женщина казалась искренне опечаленной и, хорошо зная ее, Курцио готов был даже поверить в искренность этого чувства. Одновременно мужчина не сомневался ни единой секунды, что любая печаль не остановит и не задержит Юло в исполнении планов.

Эмиссар пригладил манжет рукава, думая о том, как забавно поменялись ролями собеседники. В прошлый раз он был одет как истинный сын Острова, а Юло щеголяла платьем по континентальной моде. Теперь все было наоборот, мужчина казался неотличим от обычного дворянина с материка, лишь короткий ежик отраставших волос немного выбивался из образа. А женщина приняла подчеркнуто островной вид, консервативный даже по строгой мерке Сальтолучарда. Фигуру, словно капустный кочан, скрывали несколько бесформенных покрывал, нарочито лишенных вышивки и украшений, здесь имела значение дороговизна ткани, а не внешняя красота. Сложная обмотка из белоснежных бинтов охватывала голову, закрывала подбородок и лоб, будто человек смотрел на мир через крошечное оконце. Словно этого казалось недостаточно, по самые уши была нахлобучена широченная шляпа с «корабельным» силуэтом, а шляпу, в свою очередь, закрывал капюшон в виде положенного на ребро конуса. Ткани недоставало собственной жесткости, поэтому, чтобы не приминать шляпу, капюшон имел проволочный каркас.

Еще год назад Курцио, глядя на все это, увидел бы в первую очередь невероятное богатство и власть, которую воплощало платье, скроенное по фасону тысячелетней давности. Увидел и соответственно испытал бы почтительную оторопь. Сейчас же дворянин машинально сравнил Юло с Биэль и поймал себя на том, что видит лишь жуткий крой и бессмысленную трату дорогой ткани. В нормальном платье глава Совета Золота и Серебра выглядела куда интереснее.

- Ты всегда был очень умен, - прервала затянувшуюся паузу Юло. – Я не сомневалась, что ты все поймешь.

Курцио глянул за ее монструозный капюшон, туда, где у двери томились в ожидании два телохранителя. Судя по одежде и вооружению, опытные моряки и бойцы. Что ж, по-видимому, доверие между старыми друзьями уже не столь прочно, как ранее.

- В этом не было нужды, - добродушно хмыкнул Курцио, дернув подбородком в сторону защитников. – Согласись, глупо душить тебя подушкой в сердце Империи, где наших уже чуть ли не больше, нежели аборигенов.

- Да, - кивнула женщина, осторожно и с вымученной грацией, которую требовали головные уборы с хорошей инерцией. – Но это была не моя идея. От тебя ждут… эксцессов. Хотя, разумеется, все надеются, ты примешь будущее с достоинством.

- Проговорим для точности, чтобы не вышло путаницы, - сомкнул пальцы в замок мужчина, изобразил волнистое движение, словно разминая кисти. – Не будет никакого Сената, правильно? Вы не станете договариваться с сословиями и реформировать налогообложение по проекту Вартенслебенов.

- Да. Мы не станем, - эхом отозвалась Юло.

- Почему?

В одном лишь слове Курцио дал слабину, из-за хорошо выдержанной маски прорвался человек, обуреваемый страстями – гневом, обидой, растерянным непониманием. Скорее это прозвучало как «за что?!»

Юло вздохнула, сложив ладони на животе, который, благодаря многослойному платью, выдавался вперед колоколом, так, что руки легли почти горизонтально, как на стол.

- Видишь ли, мой друг, это бесполезно.

Курцио молча налил воды из простого стеклянного графина, себе и женщине, в такие же простые стаканы из хорошего стекла. Поймав неприятный, подозрительный взгляд Юло, так же молча поменял стаканы местами. И все же она проверила питье магическим перстнем, единственным украшением на пальцах.

- Совет изначально не собирался созывать собрание? Или передумал по ходу событий? – спросил Курцио, сделав вид, что не заметил скрытую демонстрацию недоверия.

- Передумал. Мы хотели. Действительно хотели. Но после долгих раздумий наши мудрецы сочли, что это затратно и бессмысленно.

- Разве? – хотя Курцио предполагал именно такой ответ и был к нему готов, мужчина все-таки чувствовал опустошение. И грусть. А еще злость, что разгоралась в глубине души, под слоем холодного пепла из выдержки и рассудительности.

- Увы, да. Рассуди сам. Для начала сам по себе созыв займет не меньше года. При этом все сколь-нибудь родовитые особы станут затягивать, как могут, чтобы, упаси Двое, не уронить достоинство, чтобы показать - ждут их, а не они. О приматорах и говорить нечего, эти просто не явятся, потому что выше презренной толпы. Они станут вести дела через представителей, то есть с недельными задержками на обмен курьерами. При этом столица мгновенно заполнится нищими дворянчиками, которые начнут творить бесчинства и вносить смуту.

- Да, - неожиданно согласился Курцио. – К этому стоит добавить, что, в отсутствие владельца, чьи-нибудь земли обязательно разграбятся наглыми соседями. Но это лишний повод показать императорское правосудие!

- Как только начнется собрание, - Юло будто и не услышала ремарку. – Дворянство сразу поймет, куда ветер дует. И, как важнейшее сословие, немедленно выдвинет бесконечные претензии, но главное - требования новых привилегий. И взяток, разумеется. Вопрос, который нужно решать очень быстро и окончательно, потонет в бесконечных дрязгах и торговле. Прочие сословия, конечно, сообразят, кто станет оплачивать этот праздник жизни. Причем распустить Сенат, единожды созвав, просто так, одним решением, уже не выйдет. И благородное собрание превратится в бесполезную, но слишком дорогую игрушку. Кинжал, надолго воткнутый в седалище Двора.

- Но… - начал было Курцио, но женщина прервала его властным жестом.

- О, да, разумеется, вы на это и рассчитывали. Ты и склочная герцогская семейка. Чтобы как-то все разрешить, понадобились бы дипломатические таланты и политическое чутье. То есть качества, в которых вы могли бы проявить себя с лучшей стороны и завоевать недосягаемое ранее положение.

- Мы могли бы, - буркнул островитянин. – Да, риск велик, но у нас были хорошие шансы на успех. Всеобщий страх перед грядущим кошмаром выступил бы тараном. Никогда не следует пытаться уговорить всех. Всегда достаточно правильно определить главных и договориться с ними.

- Да, соглашусь. Возможность была. Но в конце концов мы сочли риск чрезмерным. Даже вероятность один к одному в данном случае неприемлема. Поэтому – смирись. Хватит радикальных реформаторских идей. Сенат созываться не будет.

- Откуда же вы намерены доставать золото и серебро? – скептически изогнул бровь Курцио. – Неужели все-таки новые налоги прямой императорской волей?

- Да.

- Подушная подать, я полагаю. Привилегии откупщикам. Что еще? Подъем стоимости «ссудных должностей»? Вы ведь понимаете, результатом станут повсеместные бунты низших сословий и чудовищное казнокрадство.

- Да, разумеется. И к этому мы тоже прибегнем.

- И к этому… тоже, - повторил, хмурясь, Курцио, явно в поисках скрытого смысла, а затем посерел, будто надкусил пирог с подгнившей начинкой.

- О, господи… - прошептал он. – Я до последнего не верил слухам, но… Не может быть… слишком глупо и резко... Даже для вас.

- Хорошо, что здесь нет чужих ушей, - безрадостно улыбнулась женщина, не заметив странной оговорки насчет «господи». – Иначе это «глупо и резко» могло бы тебе дорого обойтись. Но в будущем, прошу, проявляй бОльшую осторожность.

- Церковные конфискации и проскрипции нелояльных семейств, - проговорил мужчина, будто пробуя на зуб отравленные виноградины. - Вы не боитесь, что станете заливать костер маслом?

- Боимся, - прямо сказала Юло. – Но это меньшее зло. И только так мы соберем денег в должном количестве за разумные сроки.

- Забавно, - скривил губы Курцио. – Не так уж давно ты витиевато и образно расписывала мне, как безразличны Совету континентальные дела. Теперь же…

- Все ошибаются, - пожатие плеч Юло казалось почти незаметным под многослойной мантией. – Достоинство сильных в том, что они признают ошибки, а затем исправляют их. Деятельно и, если необходимо, с должной жестокостью.

Она кашлянула, чуть повернула голову набок, опустив уголки губ.

- Я всегда говорил, - Курцио посмотрел в окно и тяжко оперся на трость, будто сила оставила его ноги. – Семья Алеинсэ замкнулась в себе, утратила понимание сути вещей. Тайный Совет не сумел изжить местечковость. Не научился видеть мир по-имперски, как державные правители. Они пришли на берег волнующегося океана без лодок, сетей и лоцманов, думая, что сейчас наловят рыбы удочками.

- Я не расслышу твои слова. В память о верной службе и многом ином. Но сделаю это в последний раз, - сумрачно пообещала женщина. – Распорядись даром с присущей тебе осмотрительностью.

- Да, я понимаю, - сказал Курцио, перекладывая трость в другую руку, глядя, как Юло пытается сдержать внезапный кашель. – Что теперь будет со мн… с нами?

- Вы сделали то, что следовало. Но цель утратила смысл, и в том нет вашей вины. Вартенслебен, кажется, плох здоровьем, он сможет удалиться в свое владение, избавившись от утомительных сует. Разумеется, старик получит новые земли, а также привилегии от семьи.

- От Алеинсэ, - уточнил Курцио. – Не императора.

- Да. Добрую службу следует вознаграждать, однако не нужно привязывать владетелей Малэрсида к трону слишком сильно.

- Шотан и князь, очевидно, получат военные назначения, - сардонически улыбнулся Курцио. – Подальше от столицы, там, где их таланты раскроются наиболее ярко. Угадал?

- Да.

- Оттовио вернется к роли цепной марионетки регентов.

- Так и будет.

- А… я? – голос Курцио все же чуть-чуть дрогнул, самую малость, но выдал разочарование и, пожалуй, обиду.

- Мы найдем тебе применение, соответствующее проявленным талантам. И для начала ты организуешь покушение на императора.

- Да вы… - чуть не задохнулся Курцио, затем осекся. – Ну да, конечно… Чтобы разграбить Церковь Пантократора, нужен повод. Неудачное покушение, нити от которого приведут к церковникам?

- К Демиургам, - поправила его глава Совета Золота и Серебра. – Эту секту должно не просто репрессировать, но истребить до последнего человека. С прочими иерархами мы договоримся, так или иначе. Но Демиургам следует исчезнуть.

- И, судя по тому, что я услышал, гетайрам тоже?

- Истинно так, - одобрительно кивнула женщина, стараясь не потревожить шляпу. – Всю защиту, что ему требуется, императору обеспечат его верные и достойные подданные Алеинсэ. А ваши игрушечные солдатики могут смутить юный, неокрепший разум. Внушить Оттовио нездоровые мысли, побудить к неосмотрительным решениям.

- Молодые герои погибают, защищая императора от коварных убийц, - Курцио постучал тростью о пол. – Что ж, красивое решение.

- Рада, что ты оценил. А теперь… - Юло чуть пошатнулась, как очень уставший человек, которого подводят ноги.

- Нездоровится? – заботливо спросил Курцио. Женщина промолчала, выпрямившись опять, что впрочем, было едва заметно под капустными слоями одежды.

- Эй, вы, - Курцио властно махнул рукой, приказывая телохранителям. – Госпожа чувствует недомогание!

Оба звероподобных бойца шагнули в сторону собеседников. Курцио же наоборот, отступил и оперся на трость, демонстрируя, что безоружен и совершенно не препятствует охране исполнять долг. Сапоги охранников мягко ступали по навощенному паркету.

- Быстрее! – властно поторопил эмиссар.

- Хватит, - прорычала женщина. – У меня нет…

Она глянула в холодные, безжизненные глаза Курцио и поняла, что происходит. Юла открыла рот, начала поднимать руку, намереваясь что-то сказать, однако не успела – ослабевшие члены отказывались повиноваться, наливались сонной тяжестью, а бойцы подошли уже вплотную, их подгоняло осознание, что с хозяйкой происходит непонятное.

Первого Курцио ударил в висок тростью, которая благодаря прочности, а также металлической отделке, служила еще и отличной дубинкой. Не убил и даже не проломил кость, но крепко оглушил, заставив упасть на колено. Второй противник успел реагировать и схватился за рукоять меча. Бойцу хватило бы мгновения, чтобы извлечь оружие, но эмиссар оказался чуть быстрее, он устремил наконечник трости в лицо противнику и нажал скрытый рычаг. Мощная пружина, усиленная дополнительно небольшим волшебством, метнула ствол вперед и попала в нос телохранителю. Хлынула кровь, боец пошатнулся, закрывая лицо рукой, а Курцио быстро шагнул вперед и одним взмахом скрытого – а теперь, соответственно, открытого – клинка пронзил оппоненту горло. Еще несколько мгновений понадобилось, чтобы прикончить первого телохранителя, классическим ударом сверху вниз, у ключицы, как раненого гладиатора.

Юло отступила на дрожащих, плохо повинующихся ногах, ее мокрые губы подрагивали, глаза расширились в гримасе неподдельного страха.

- Паршивое… отродье… Монвузенов, - прошипела женщина. – Грязная кровь… большой земли.

Убийца быстро вытер клинок о куртку мертвеца, обозначил салют единственной свидетельнице стремительного поединка.

- Все почему-то забывают, что я три года отходил на галере, которая охотилась за пиратами, - светски сообщил эмиссар. – Закончил службу старшим в абордажной команде. Полезный опыт, пригождается редко, однако по-крупному.

Юло схватилась за краешек стола, пытаясь удержаться на ногах.

- Отравил… паскуда… - просипела она.

- О, нет, - заботливо опроверг поклеп мужчина, подхватывая ее под руку. – Ни в коем случае. Хотя с другой стороны, как посмотреть. В конце концов, разница между ядом и не-ядом лишь в концентрации.

Курцио помог ей дойти, вернее силком сопроводил к низенькой тахте с двумя валиками, набитыми мягчайшей шерстью.

- Я не рискнул обманывать твой перстень-ядолов. Кроме того надеялся до последнего, что вы не передумали, а я дую на воду. И наконец, смерть от яда – не эстетично, да и слишком заметно. Посиневшее лицо, язык распухает, красные глаза... Нет, это не годится. Поэтому я добавил лишь немного снотворного в питье. Пойди разговор в правильном направлении, ты испытала бы желание отдохнуть, вполне естественное для человека нашего возраста и твоих забот. Не более того. Но, увы… чаяниям свойственно не сбываться.

- Сволочь, - прошептала женщина, пытаясь сопротивляться, но безуспешно. Курцио с мягкой настойчивостью уложил ее на тахту, стараясь, чтобы позолоченные ногти жертвы не сломались о твердое, например пуговицу или пряжку.

- Мне жаль, подруга, - очень серьезно, вполне искренне вымолвил Курцио, нависая над женщиной. Он взял подушку, крепко сжал в руках, обманчиво кажущихся мягкими, изнеженными.

- В самом деле, жаль. Я бы предпочел другой исход.

- Тебя… накажут, - выдохнула она. – Не скрыть…

- Это да, - согласился Курцио. – Но я и не собирался все скрывать. Нужно лишь выиграть немного времени. Пусть ждут, что сейчас я начну интриговать, стараясь утопить бывших подельников и отвоевать новое место, не упав слишком низко. А мы начнем действовать. Да…

Он оглянулся на трупы

- С ними придется повозиться, убрать кровь. Но это, в конце концов, простое мясо. Его быстро не хватятся. Главное, чтобы на тебе не было следов. А их не будет. Хватил удар, случается, увы, даже с лучшими из нас.

– Двое не простят, - сделала еще одну отчаянную попытку женщина.

- Ты опоздала, - слабо улыбнулся Курцио. – Вчера я вошел в истинную веру. Пантократор велик, и нет другого бога над Ойкуменой. Он простит мне борьбу с язычниками, коварно злоумышляющими против Императора и Церкви.

Юло задохнулась от подобного святотатства, выпучила и без того выкаченные глаза. Захрипела, не в силах молвить что-то связное.

- Увы, традиционного платка у меня все равно нет. Да и вряд ли по чину его тут использовать, все-таки я не экзекутор Совета. Обойдемся чем-нибудь попроще.

Курцио замолчал, поняв, что боится. Все-таки боится и болтовней оттягивает момент, после которого пути назад не будет. Юло посмотрела на своего убийцу снизу вверх и прошептала, уже не надеясь выиграть жизнь, одно слово:

- Почему…

В голосе женщины осталась лишь тоскливая обреченность, капля достоинства на пороге неминуемой смерти. И непонимание. Курцио спешил, была дорога каждая минута, однако немного искренности – то, что он мог подарить единственному человеку, которого, пусть и с натяжкой, звал другом детства.

- Мне надоело быть игрушечным рыцарем – достают из ящика, чтобы поиграть, а затем бросают обратно, едва игра наскучила. Никто не ценит мою работу, никто не собирается дать мне награду, достойную трудов. Я долго терпел и надеялся. Но сейчас…

Лицо бывшего двоебожника, а теперь верного прихожанина Церкви Единого, исказилось злой гримасой.

- Сначала вы превратили заговор в жестокий балаган, убив Готдуа. Но я исправил ваши ошибки, я подарил семье новую Империю, которой мы могли бы править напрямую, как хозяева нового мира. А вы… снова испоганили все. Алеинсэ так и остались… лавочниками. Просто очень богатыми. Вы подожгли улицу, чтобы не платить налог на дом. И я понял, что с меня хватит. Не стану больше ловить жалко протянутой ладонью крошки с господского стола. Семья держит меня за батрака? Пусть. Но есть люди, которые считают меня ровней себе. И есть господин, который ценит мою верность и ум. Мы сохраним Империю. Но уже без вас.

- Ты…

Но Курцио больше не слушал. Закончив короткую речь, полную долго вынашиваемой, свирепой злости, он бросил последний взгляд на такое знакомое лицо главы Совета Золота и Серебра. Лицо единственной девчонки, которая дружила с юным и нищим Мальтом…

И решительно накрыл его подушкой.

- Ну, положим, тела сейчас уберут, - сказал, входя, Шотан. Лицо опытного убийцы не дрогнуло даже на волосок. – Замыть кровь будет труднее, но можно кинуть на пол ковер.

Он критически обозрел комнату.

- Конечно, выбьется из стиля и ансамбля, однако сойдет… как временная мера.

- У меня есть верные люди, - Курцио перевел дух, поправил сбившиеся манжеты и подумал, что вспотевшее лицо нужно срочно припудрить, однако, не слишком усердствуя, иначе останутся потеки.

- Гайот на месте, как договаривались, - сообщил «солдатский» граф. – Его баталии подняты в алебарды. Но все происходит стремительно. Сейчас придется искать мальчишку и быстро его наставлять.

- Я уже просил не называть его так, - огрызнулся Курцио, поднимая подушку и оценивая, как выглядит удавленница. Получилось неплохо, такой труп вполне можно выдать за жертву сердечного приступа.

- Да, вы правы, - неожиданно согласился граф, когда островитянин уже приготовился услышать энергичную отповедь. – Следует обзаводиться верными привычками. Но все равно, слишком быстро. Придется ставить Его Императорское Величество перед немедленным выбором.

- Это мы уже обсуждали. Предполагалось, что у нас в запасе по крайней мере две-три недели. Но видимо Тайный Совет припекло, и тянуть хотя бы первого тепла они уже не могли.

- Что ж, - Шотан привычным жестом поправил тонкую прядь залакированных волос. – Мои люди сейчас уберут ее сопровождение, тех, что снаружи, при карете. Боюсь, этого уже не скрыть, будет грязно и кроваво. А дальше…

Курцио отжал пружину, соединил трость, решив, что полезный инструмент еще когда-нибудь да сгодится. Посмотрел на графа, затянувшего многозначительную паузу, и сказал:

- Господь с нами. Сила Его велика, и по воле Его наш Император найдет в себе решимость сделать все, что необходимо. Если же нет…

Дворяне обменялись понимающими улыбками.

- Да, - кивнул Шотан. – Когда императоров несколько, есть в этом одна хорошая сторона. Всегда можно найти другого.

- Кстати, - вспомнил бывший эмиссар Сальтолучарда. – Давно хотел спросить, но прежде это было бы неуместно. Теперь же, учитывая степень… доверительности, которая связала нас, рискну. Правду ли рекут слухи, что именно вы окончили земной путь Готдуа?

Шотан очень красноречиво поморщился, всем видом указывая, что приличные люди не обсуждают столь тонкие и неоднозначные материи.

- Хм… Тогда попробую угадать. Не вы, но при вас?

Шотан снова красноречиво промолчал, Курцио вгляделся в холодно-красивое лицо графа, стремясь прочитать ответ в невыразительной мимике. Видимо прочитал, потому что кивнул, а затем бывший двоебожник сказал:

- Теперь за дело. Время перевернуть этот мир.

КОНЕЦ I ТОМА

Дополнительные материалы можно смотреть здесь:

https://author.today/work/148038

Как обычно, весьма благодарен за всевозможные пожертвования на борьбу с голодной смертью, это помогает в делах пейсательских и приближает неминуемое продолжение истории J