Дворянство. Том 1

Глава 15

Глава 15

Новый день открылся чередой удач.

Для начала бароны Лекюйе-Аргрефф покинули городок еще до рассвета и без каких бы то ни было последствий для лекарки, предложившей плюнуть на освященные веками лечебные традиции. Елене все равно было чуточку жаль несчастную Дессоль, но скорее символически, можно сказать – абстрактно. Гораздо больше эмоций женщине доставляло шкурное понимание того, каких неприятностей она избежала, совсем как байдарочник, проскочивший по реке с низкой водой и обилием порогов. Да, на этом лекарка ничего не заработала, но и не потеряла, а ведь сложись все чуть по-иному… В общем Елена категорично зареклась когда бы то ни было пропускать чувства и жалость вперед здравого смысла и трезвого расчета. Как сказала однажды Флесса, к чему жалеть того, кто тебя не пожалеет?

Затем состоялась репетиция, и все шло по должному порядку, без форс-мажоров и сбоев. Происходящее чем-то напоминало «Влюбленного Шекспира», но Елена смотрела этот фильм давно, почти не помнила содержание и не смогла бы внятно разъяснить аналогию. Просто напоминало и все. Возможно атмосферой упорядоченного хаоса, энтузиазма любительщины, когда устоявшиеся традиции идут на слом, их меняет нечто новое, изобретаемое на ходу.

Кимуц, даром, что накануне ухрюкался вусмерть, играл так, словно живой водой окатился, все у всех более-менее получилось, и даже хозяйка бродячего цирко-театра казалась умеренно довольной. Хотя нет... правильнее было бы сказать, что Жоакина источала самодовольство и успешность, как хорек в гнезде с птенцами. Судя по всему, акробатка все же добилась своего касательно Раньяна и теперь взирала на Елену с видом Цезаря, поправшего галльских вождей на триумфальном шествии. Сценаристка не имела ничего против, рассудив, что пока Жоакина чувствует себя победителем в одностороннем состязании за комиссарское тело Раньяна, у труппы в целом и Елены в частности будет существенно меньше проблем.

Пока суд да дело, пока шлифовали реплики Марьядека, которому никак не удавалось поймать образ коварного мага, миновал полдень. Елена перевела дух и отправилась умываться холодной водой, прислушиваясь к громкому сопению Артиго. Кажется, мальчишка все таки простудился, и женщина сделала зарубку на память – надо бы вечером все-таки его осмотреть. И вообще устроить хорошую баню, прогрев императорское тельце, так сказать профилактически. А заодно…

- Пора, - сказал Пантин из-за плеча, и Елена быстро вытерла мокрое лицо драным полотенцем с бахромой лезущих нитей по краям.

* * *

В общении с магическим воином лучше всего действовал принцип «не спрашивай – сэкономишь время». Если он считал что-либо достойным внимания, то разъяснял сам, если нет, отмалчивался, будто не слышал. Поэтому Елена даже не пыталась выспросить, как наставник организовывал тренировочный зал. Они – учитель и ученица – просто шли куда-нибудь, в любое место, где не имелось посторонних глаз, и была хоть какая-то дверь. Сарай, комната, что угодно, один раз даже старый и заброшенный нужник. Дверь всегда была разной, однако, будучи открытой рукой Пантина, неизменно пропускала в одно и то же место.

Может быть, Пантин скрывал в кошеле какое-нибудь свернутое пространство, может, создавал магический портал (хотя вряд ли, если то, что Елена слышала о переходах, было истиной), а возможно все было иллюзией.. так или иначе, два человека оказывались в большом зале, который напоминал огромный стробоскопический цилиндр высотой метров десять, а то и больше. Снаружи был ярчайший свет, проникавший через вертикальные прорези и ряды мелких – как сито - отверстий, однако никаких деталей «зацилиндрового» окружения рассмотреть не удавалось. Только свет и ничего более. Нет запахов, нет стороннего шума, только лишь многоугольная площадка и гладкий пол, сделанный как будто из полированного малахита. Прекрасный тренировочный зал, впрочем, лишенный реквизита, никакого сравнения с полутемной комнатой в доме Чертежника заполненной болванами, щитами и оружием. Да и сам процесс обучения тоже радикально отличался от упражнений Фигуэредо.

Покойный фехтмейстер с первого же занятия делал упор на практику, а вот за несколько месяцев учебы Пантина Елена ни разу не бралась за оружие. Мастер и ученица почти ежедневно занимались тем, что можно было бы назвать общефизической подготовкой, которая включала специальную атлетику, культуру движений и профилактику опорно-двигательного аппарата.

- Вся жизнь человека есть борьба, - наставлял Пантин. – Борьба в первую очередь с собой, с другими людьми, с бесчисленными испытаниями, которые посылает нам жизнь. И, в конце концов, борьба с главным врагом – Временем. Эту схватку человек рано или поздно проигрывает, но уйти можно с достоинством, оставив заметную борозду на вспаханном поле истории. А можно и наоборот. Какой практический вывод из вышесказанного?

Задав вопрос, Пантин самолично и ответил на него:

- Тело бойца испытывает сильнейшие нагрузки, оно терпит ущерб и в конце концов изнашивается. Это неизбежно, как смерть. Боль в спине. Боль в ногах. Боль в коленях. Больные суставы. Все это ждет тебя, как любого, кто идет путем оружия достаточно долго. Но кто-то в двадцать лет становится развалиной и вынужден каждый день прогревать спину горячим кирпичом. А кто-то и в сорок может взгреть наглую шпану. В чем разница между ними? Сейчас я покажу тебе.

И весь первый урок Пантин истратил на то, чтобы «выставить» Елене поясничный отдел позвоночника, а также шею. На втором женщина училась правильно крутить головой. На третьем – правильной заминке, то есть растягиванию тела после тренировки, когда самую бесполезную мышцу, самую мелкую связочку следует разогреть и промыть свежей кровью.

- Плавно скручивай хребет! – командовал Пантин. – «Прокатывай» спину мягко, разглаживай ее так, чтобы вправить все неровности. И делать это нужно не через усилие, а через расслабление.

- Не понимаю, - пропыхтела Елена, крутясь, будто сумасшедший йог на довольно-таки прохладном полу.

- Поймешь, - обнадежил Пантин. – Сделаешь тысячу раз неправильно, а на тысячу первый все получится. Или на десять тысяч первый. Главное, что получится. А теперь ноги в руки.

И Елена, глотая ругательства, брала «ноги в руки», то есть садилась, ухватившись за пальцы ног, и начинала кататься с левого бедра через спину на правое бедро и обратно, как неваляшка.

- Правильность выполнения оценить легко, - поучал фехтмейстер, расхаживая вокруг. – Ты в любое мгновение можешь остановить движение и обратить его назад. Достаточно. Теперь «морж» и не вздумай касаться руками пола. Двигайся только побуждениями тела.

Может, ввести как-то в оборот понятие «инерции», думала Елена, скрипя зубами. Растягивать тело по вертикали от макушки до пят было мучительно больно… и в то же время приятно. Ощущения как у тяжелобольного, которому помогло, наконец, сильнодействующее лекарство, и он знает, что боль предвещает уже не страдания и гибель, а излечение.

Временами ученице казалось, что наставник буквально перебирает ее как механизм, заставляя крутиться мельчайшие колесики, смазывая приржавевшие шестеренки. Елена не без основания считала себя отменно здоровой и развитой, тем более по меркам Ойкумены, где для абсолютного большинства населения наедаться досыта хотя бы неделю подряд было памятным событием, а забыть про голод – несбыточной мечтой. Но только сейчас Елена стала понимать, каких чудес можно достичь, если приложить к молодости специальную практику. Боль учила, боль укрепляла. Боль делала молодую женщину сильнее и быстрее.

Шли дни, складываясь в недели, из недель выстраивались месяцы, Елена подозревала, что наставник незаметно использует магию, дабы восстанавливать тело ученицы, во всяком случае, тренировки шли непрерывной чередой, без скидок на боль, без перерывов на восстановление. При этом фехтовальщица ни разу не травмировалась, даже не растянула связки, что было бы невозможно в обычном режиме. Но Елена не спрашивала, рассудив - если «это» работает, то пусть работает и дальше.

Упражнения были разные – «пальцевая борьба», хитрые отжимания на доске и еще многое иное, но больше всего внимания Пантин уделял коленям. Он, в общем, повторял слова Чертежника относительно того, что в бою Елену спасет лишь безукоризненное маневрирование, идеальная работа с дистанцией, когда у противника изначально нет шансов прорваться в ближний бой и навязать борцунство. Но Фигуэредо учил Шагам, а Пантин шел дальше, работая непосредственно с биомеханикой.

- Самый сложный сустав это плечо, - наставлял он. – Ну, если не считать хребет. Но колени – самый уязвимый. Рука движется во всем пространстве, в любом направлении, однако развиваемое усилие для нее ограничено. А ноги всегда несут груз твоего тела, принимая его попеременно и целиком. В бою нагрузка умножается кратно. Можно быть воином без глаза, без руки, даже с больной спиной, если у тебя есть хороший корсет. Но с ущербными коленями лучше сразу купить арбалет. Поэтому делай так…

И Елена делала, сначала не понимая, в чем смысл диковинных упражнений, лишь затем – шаг за шагом - постепенно соображая, что Пантин учит ее работать с «векторами» движений, сводить к минимуму паразитные нагрузки на суставы и распределять усилия по как можно более обширной группе мышц.

- Сейчас распространилась мода опускаться как можно ниже, - говорил Пантин. – Приседать, далеко выставлять «слабую» ногу, сгибать торс под большим углом к бедру. В этом есть смысл, так легче финтить и бить снизу вверх, по «слабым», неудобным для вражеской защиты направлениям. Из такой «раскоряки» проще уколоть в живот или подсечь ноги, при этом твоя линия парирования как бы отодвигается дальше, будто стена укрепленного замка. Ты же подставляешь врагу верхнюю часть тела, где много костей, хороший мускульный корсет, а уязвимость головы зачастую ложная. Тот, кто учится новому городскому бою, достигает мастерства быстрее, его навыки изощреннее и опаснее чем у поклонника старой школы. Во всяком случае, так представляется вначале.

Все это мастер говорил, кружа вокруг подмастерья, словно акула, впечатление усиливалось благодаря свету, который отражался от малахитового пола и наполнял тренировочный зал призрачным сумраком. Наставник и ученица сражались, будто в огромном аквариуме. Пантин отвешивал Елене унизительные пощечины, одну за другой, вынуждая уходить от столкновения, рвать дистанцию и «ломать прикосновение», то есть занимать такое положение, чтобы – если контакт неизбежен – противник наносил удары из как можно более неловкой, слабой позиции. Горячий пот стекал по лицу женщины, пропитывал одежду, а наставник будто совсем не дышал, его монотонный ровный голос не сбивался даже когда фехтмейстер буквально прыгал вокруг жертвы.

- Но у всякой медали есть реверс. И цена, которую платят ученики новых школ – вынос коленей в сторону, из-под торса. Год за годом, если не убьют прежде, бретеры нагружают колени больше чем необходимо. И, в конце концов, хрящи становятся жесткими, хрупкими, стираются как передержанный сыр. Тебя тоже когда-нибудь постигнет эта напасть…

Резким ударом ладони меж ключиц Пантин сшиб Елену с ног, выбил из груди воздух и заставил больно ушибиться задом, проехав по гладкому камню. Женщина задохнулась, шевеля челюстью, как выброшенная на берег рыба, не в силах глотнуть воздух.

- Но позже чем других, - как ни в чем не бывало, пообещал наставник и безмятежно закончил мысль. – Если проживешь достаточно долго.

* * *

- Возьми клинок, - приказал Пантин.

Елена оглянулась с недоумением и в поисках оружия, а наставник уже протягивал ей меч. Эта его особенность тоже нервировала – Пантин доставал необходимый инструментарий даже не из воздуха, а вообще неясно откуда. Как Елена ни пыталась, у нее ни разу не вышло заметить непосредственно момент появления, просто оказывалось, что нужная вещь в ее руках или в руках мастера, причем как будто находилась там уже какое-то время.

- О, - только и сказала ученица, махнув для пробы мечом. Первый раз за месяцы обучения Пантин дал ей что-то, похожее на оружие, пусть даже имитацию с клинком из прочного дерева.

Фигуэредо учил молодую женщину преимущественно работе с тесаком и мессером, объясняя, что это базовое клинковое оружие, и если освоить азы работы с ним, считай, научился действовать чем угодно. Но меч Пантина имел существенные отличия, больше смахивая на простую шпагу, вернее дедушку шпаги. Строго одноручный, с длинным перекрестием, чьи усы изгибались S-образно в плоскости, перпендикулярной клинку. Гарда была дополнена несколькими кольцами для защиты пальцев и неприятно напомнила оружие красноглазой ведьмы. Меч имитировал обоюдоострую заточку, лежал в руке удобно, с точностью воспроизводя правильный вес и баланс настоящего оружия. Судя по состоянию деревянного - граб? похоже на то - клинка, он верно и надежно служил долгие годы. Интересно, кому… Были у Пантина другие ученики помимо Раньяна?

Елена машинально приняла стойку глухой защиты, Пантин кивнул, хоть и без особого одобрения, скорее фиксируя приемлемое и соответствующее моменту действие ученицы.

- Достань меня, - приказал он, вытягивая собственный деревянный клинок, очень похожий на еленин, только длиннее и шире.

Женщина шагнула по кругу, без особой надежды пытаясь затянуть мастера «в спираль». Ученица ожидала каких-то контрходов, но Пантин лишь развернулся на шестую часть окружности, сохраняя положение лицом к лицу. Никаких финтов, мастер даже клинок опустил в обманчивом безразличии. Решившись, ученица атаковала.

Схождение больше всего напомнило спарринг, открывший боевую историю Елены в здешней вселенной, когда Кай наглядно преподал ей ущербность приемов спортивного фехтования применительно к настоящему поединку. Действия были другими, а суть происходящего такая же – внезапный поворот событий и неожиданный результат. Фехтмейстер не пытался ни парировать, ни уклониться, он просто шагнул прямо на удар и нанес встречный укол, разумеется попав. Елена заученно отступила, снова закрываясь, на случай контратаки, но мастер опустил меч. Ученица, памятуя уроки Чертежника, не купилась, будучи готовой к продолжению.

- Пока хватит, - сказал Пантин. – Итак, что произошло?

- Ушли в размен ударами, - прокомментировала Елена, тоже опустив «шпагу». – Взаимное убийство.

- Нет, - покачал головой Пантин. – Мы обменялись уколами в торс, но ты не полностью довернула клинок в нужную плоскость. Будь это настоящий поединок, твой меч застрял бы у меня в ребрах, ушел в плоть от силы на три пальца. Хорошие шансы выжить.

Он сделал паузу, словно предлагая ученице продолжить мысль.

- А я получила укол в сердце, - тяжело выдохнула женщина.

- Да, - согласился мастер. – Конечно, бывает разное. Я видел, как человеку всадили кинжал прямо в сердце, а он убил противника, своими ногами пришел к лекарю и затем лишь упал бездыханным. Но сейчас не тот случай.

- Да, - лаконично согласилась Елена, понимая, что урок не завершен.

- Еще раз.

И… повторилось все то же самое.

- Правильный разворот клинка, вонзила бы, по крайней мере, на ладонь, но мимо сердца, - хладнокровно и монотонно проинформировал Пантин. – Рана тяжелая, мои шансы выжить один к одному. А твои?

- Укол в печень, - Елена была бы рада говорить столь же сухо и профессионально, если бы могла толком разогнуться. Казалось, желчь плещется где-то у основания языка, от боли хотелось упасть на колени, заливаясь слезами.

- Смерть… - она сглотнула, перевела дух. – Неизбежна.

- Сколько бы ты отмерила себе жизни при таком ранении? – уточнил Пантин, поднимая меч вертикально, острием к высокому и темному потолку.

- Четверть часа, - выдавила Елена и сразу поправилась. – Меньше. Если не повезет.

- А если повезет? – безжалостно продолжал наставник.

- Тогда добьют.

- Да, - согласился мастер. – Ранения в печень отличаются ужасающей болью. Еще раз.

Третий обмен. Четвертый… Восьмой. Елена сбилась на втором десятке, когда тело превратилось в сплошной комок боли. Мастер не пытался финтить, он вообще избегал любых приемов. Простой шаг, прямой укол без оглядки на защиту – и все. Только ученица готова была упасть на карачки от боли, а наставник поглощал вред как подушка удары палкой.

- Достаточно.

Пантин взял меч под мышку, покрутил кистью, разминая связки.

- Что ты можешь сказать по этому поводу?

Елена глянула на мастера исподлобья, на всякий случай сменила хват, перекладывая меч в другую руку. Вряд ли Чертежник этого хотел, но, сломав женщине конечность, он сделал Елену амбидекстром.

- Я скажу, что это… неправильно.

- Почему?

Елена вдохнула прохладный чистый воздух, кажущийся стерильным. По контрасту запах ее собственного пота казался особенно тяжелым.

- Потому что не бывает так. Никто не обменивает жизнь на жизнь… вот так.

- Тем не менее, я это сделал. И что же ты противопоставишь?

Елена решила, что вопрос риторический в силу очевидности ответа. Пантин криво улыбнулся и приказал:

- Семнадцать раз я сразил тебя, хоть и ценой самоубийства. Теперь придумай мне два мотива для подобного действия.

- Э-э-э…

Елена хотела было возмутиться таким издевательством, но школа Чертежника сказалась, ученица проглотила возмущение и постаралась напрячь мозги.

- Первый… хм… ну-у-у… Э…

- Я не спешу, - поощрительно, с легкой издевкой улыбнулся мастер.

- Тебе заплатили, - Елена больше спрашивала, чем утверждала.

- Уточни, - безжалостно потребовал Пантин. – Как можно оплатить заведомое самоубийство?

- Ну… скажем…

Ученица нахмурилась, склонила голову.

Думай как местная, строго приказала она себе. Думай как человек, убивший двух врагов собственными руками. Думай как бретер, чья жизнь посвящена Высокому Искусству.

- Тебя вынудили, - сказала она, поднимая голову и глядя прямо в серые пятна глаз наставника.

- Ага… - протянул тот. – Уже лучше. Но как это могли бы сделать?

- Долг чести. Угроза семье. Любой мотив, который для тебя дороже жизни. Убей, умри сам и считай, что погашены обязательства. Или родные в безопасности.

- Да, - очень серьезно кивнул, соглашаясь, Пантин. – Так бывает на юге. Еще?

- Ненависть, - Елена стиснула на мгновение зубы до хруста в челюстях. – Месть. Желание убить того, кто заведомо сильнее тебя. Настолько сильное, что ради него можно принести в жертву самого себя.

- А в чем разница?

- В первом случае тебя заставляют. Во втором это личный выбор.

- Согласен, - снова качнул подбородком Пантин. – Что ж, я доволен. На самом деле сейчас ты получила наглядный урок, который пребудет с тобой до конца жизни. А в чем его смысл, это я предоставлю тебе решить самой.

Все-таки в некоторых моментах Пантин удивительно походил на Чертежника. Мастер же тем временем сделал несколько шагов, отдающихся звучным эхом под сводами тренировочного зала.

- Фигуэредо учил тебя хорошо, - сказал Пантин с легкой задумчивостью, будто и не обращался к женщине, а скорее рассуждал вслух. – Однако не так хорошо, как мог бы. Высшая сила ему судья, мы же будем благодарны покойнику за его старание и науку.

Судя по редким обмолвкам, Пантин знал Фигуэредо лично, уважал мастерство фехтмейстера, но был настроен весьма критически к школе в целом и педагогическим приемам персонально мастера. Елена молча наклонила голову, согласившись с необычной эпитафией. Про себя же подумала: интересно, в какого бога (или богов) верит человек, проживший пять веков, а то и больше? И верит ли вообще…

- К сожалению, он был слишком привержен традиционному оружию и приемам. Я научу тебя лучше. Увы, отчасти придется переучивать, а оно всегда сложнее. Но, думаю, мы справимся. Начнем с гвардий. Напомни мне, что это?

- Гвардия в простом значении суть положение бойца, готового исполнить удар или парирование, - сразу и заученно вымолвила ученица. – Гвардия в полном значении суть положение бойца в любое мгновение времени, пока длится поединок.

- Сколько гвардий ты знаешь?

- Мастер Фигуэредо научил меня семи. Еще пять он показал, но без практики. Чертеж… Фигуэредо считал, что для настоящего боя они лишние.

- Итого двенадцать, - подытожил Пантин. – Что ж, этого действительно хватит для бретера. Но мы стремимся к подлинному, рафинированному искусству. Поэтому тебе предстоит освоить двадцать одну гвардию.

Елена обозначила поклон, как бы вынося благодарность авансом.

- Теперь возьми оружие правильно.

Мастер не уточнял, что имеется в виду, надо полагать, это был тест на сообразительность. Елена решила, что если меч похож на шпагу, его следует держать как шпагу. И перекинула указательный палец через передний «ус» гарды.

- Два пальца, - поправил мастер.

Елена молча исполнила, прибавив средний палец к указательному, и неожиданно такая манера оказалась по-своему удобна. Пантин кивнул, одобряя, и дал следующее задание:

- А сейчас покажи мне первую гвардию.

- Hir rat gynffon, - Елена позволила себе легкую, едва заметную улыбку, в которой, однако, читалась уверенность. Фехтовальщица приняла нужное положение, острие меча сверкнуло, будучи направленным в переносицу мастера. Женщина перевела со старого стиля. – «Длинный крысиный хвост».

- Неплохо, - согласился фехтмейстер. – Но это положение больше подходит для боевого ножа. Мой клинок следует держать чуть по-иному.

Пантин зашел с правого бока ученицы, критически обозрел ее сверху вниз. Елена замерла в статике, скосив глаза в сторону фехтмейстера.

- Кисть вот так, - поправил мастер, самолично двигая рукой ученицы, как у марионетки. – Чуть левее. И ниже. Это будет правильным, укол пойдет по более короткой линии. А теперь…

* * *

В сарай Елена заползла едва ли не на четвереньках, держась за стенку. Занятия Пантина традиционно выматывали до полного изнеможения, но сегодня мера усталости превзошла все ожидания. Мышцы болели, казались отекшими и каменными одновременно, так что не помогала никакая заминка. Елена выполняла типичные, давно заученные, тысячи раз повторенные движения, но теперь, под руководством Пантина, чуть по-иному, самую малость, но по-другому. И это оказалось многократно сложнее и тяжелее, чем учить с нуля. Новый стиль требовал постоянного самоконтроля, чтобы не сбиться на привычную технику, а привыкшие к определенным движениям и траекториям члены отзывались на смену режима болезненным протестом. В общем, Елена мечтала лишь о том, чтобы добраться до кровати, глотнуть подогретой воды из чашки, а затем упасть на желтую от частых стирок простыню и далее сразу в сон. Не раздеваясь. Не умываясь. Все это подождет до завтра. А сейчас просто лечь, закрыть глаза, пока суставы не развинтились окончательно, как у сломанной куклы.

Закрыть глаза…

Женщина выругалась, понимая, что случилась беда, пока не очевидной тяжести, но явственная. Больно уж мрачно посмотрел Грималь, нагруженный одеялами, больно уж скверно закашлялся через тонкую стену Артиго. И Кимуц был совершенно трезв, помешивая ложечкой варево, что готовилось в котелке на разогретой печи. Судя по запаху – молоко с медом и каплей какого-то алкоголя.

Ненавижу вас всех, привычно уже подумала Елена, осознав, что сон откладывается на неопределенный срок. Ненавижу… А теперь поглядим, что с барчуком.

Как и следовало ожидать, диагноз был поставлен быстро – «poeth bronnau», то есть, в буквальном переводе, «жаркая грудь». Увы, Елена и дома то не знала разницу между пневмонией, воспалением легких или, скажем, бронхитом. А местная «вульгарная» медицина таких различий тем более не ведала. Высокая температура, воспаленное горло и так далее. Может быть, сквозняк шею и бронхи продул, может энтеровирус, а может и грипп с осложнениями. Хотя последнее вряд ли, Елена помнила, что вроде бы от гриппа воспаляются и опухают лимфоузлы на шее, но тут все было в порядке. И кровью Артиго не кашлял, а лекарка еще по Пустошам запомнила, что это дурной признак, после которого можно собирать погребальный костер.

Оставалось сбивать симптомы, да так, чтобы не перегрузить пациента лечением, и надеяться на то, что хилый аристократический организм превозможет хворь.

- Уберите! - приказала Елена, сопроводив указание властным жестом.

- Ты рехнулась? - осведомился Раньян, крепко сжимая охапку одеял, и лекарка машинально отметила, что время идет, все течет и меняется. Еще совсем недавно лишь мысль о том, чтобы встать лицом к лицу с бретером наполняла душу паническим ужасом. А сейчас женщина с легкостью повышает на убийцу голос и ждет безукоризненного повиновения.

«Девочка-Леночка, ты определенно растешь над собой!»

- У него лихорадка, - отчеканила Елена, выкрутив на максимум лекарскую жесткость.

- И что? - огрызнулся бретер, не выпуская охапку одеял.

- Не перебивай меня! - сказала, как топориком лязгнула, женщина и повторила. - У него лихорадка. Она имеет коварную природу, внутренний жар изнуряет плоть, но телу кажется, что его наоборот, сковывает холод.

«Как легко и ловко у меня получается…»

- Если закутать больного, он может перегреться. Особенно если такой… - Елена запнулась на мгновение, прикидывая, не смягчить ли, но безжалостно продолжила. - Маленький и слабенький. Тогда не выдержит сердце.

Раньян стиснул зубы, а заодно и одеяла так, что побелели костяшки пальцев.

- Если ты не веришь мне, занимайся им сам, - холодно выкатила ультиматум Елена. - Или отойди, не мешай мне спасать твоего… господина.

Она в последний момент удержалась от запретного слова, подумала, что это, конечно, тривиально звучит, но и у стен бывают уши. Особенно когда стены тонкие. Раньян посмотрел на Елену как рептилия, немигающим взглядом темных глаз, а после шагнул в сторону, молча, по-прежнему не разжимая бледных губ.

- Найдите уксус, - властно приказала женщина. - И побольше чистых тряпиц из мягкой ткани. Будем делать компрессы. Ступайте к травнику, возьмите у него шиповник и сушеные ветки малины. Отвар поможет сбить жар.

- Сделаем, - пообещала Гамилла из-за спины Раньяна. Положив руку на плечо меченосца она сказала негромко, но с властностью женщины, которая спасает дитя, пусть чужое. - Пойдем, господин клинка. У нас есть занятие.

К полуночи энергичные меры стали приносить результат, мальчику стало полегче, жар спал, однако не полностью, крепко вцепившись в худенькое тело. Ребенок не мог заснуть, то впадая в тревожное забытье, то просыпаясь. Елена мечтала хоть об одной «зеленой таблетке», держала Артиго за руку и молча страдала, перебирая в памяти все моменты, когда была нетерпима, сурова, наконец попросту безразлична к мальчишке. Постфактум таких эпизодов набиралось прискорбно много, куда больше чем она могла вспомнить.

Скрипнул табурет по другую сторону кровати, это молча сел Раньян, отряхивая капли воды с чисто вымытых рук. Елена учитывала, что болезнь может быть вирусной, поэтому заставила носить всех подобие медицинских масок и мыть руки с мылом. Лекарка смочила в миске с уксусом очередной компресс, бретер помог сменить тряпицу. Сарай пропах запахом болезни и лечения, знакомым с детства - Дед, будучи медиком, собственные простуды и температуру лечил строго народными способами.

Банки! - подумала Елена. Ну конечно! Завтра надо пройтись по лавкам и зайти в кабак, набрать стеклянных горшочков. Они дорогие, потому что в округе нет даже речного песка и тем более хорошего, «белого», соответственно нет и стекольных мастерских, товар привозят издалека. Но хоть пяток найти удастся и можно поставить хворобушке нормальные банки. Ближе к вечеру, чтобы не переусердствовать. Как говорили греки, что чересчур, то не во благо.

Очень кстати заглянул Кадфаль, коротко прогудел сквозь «намордник» - не надо ли чего. Елена прикинула, что после утомительной тренировки, да еще бессонной ночи может проспать и забыть, поэтому кратко расписала нужное, попросив заняться. Кадфаль задал пару вопросов для уточнения и серьезно пообещал начать с рассветом.

Артиго снова пришел в себя, попил отвар малины. Мальчик выглядел получше, надрывный кашель поутих, лоб уже не обжигал пальцы, как раскаленная печка. Но обольщаться не стоило, ребенок заболел тяжело и надолго.

- Не спится, - наполовину вздохнул, наполовину всхлипнул Артиго.

- Все в порядке, - успокоила Елена, стараясь говорить как можно увереннее. - Самое страшное позади. Выздоровление будет долгим, но теперь оно неизбежно.

От взгляда мальчика захотелось плакать. Ойкумена не баловала женщину доверием и людской благодарностью, но в глазах Артиго читались отчаянный страх и столь же отчаянная надежда. Ни следа обычной для него заторможенности и невыразительной апатии.

- Расскажи… что-нибудь, - внезапно попросил маленький хозяин мира. Подумал, хмурясь, и добавил слово, которое женщина ожидала услышать от юного барчука в последнюю очередь.

- Пожалуйста…

Лекарка и мечник переглянулись, скрестив взгляды над кроватью пациента. В темных зрачках поверх маски бретера Елена прочитала явственное замешательство. Кажется, с развлекательными историями у Раньяна было плохо. Можно кого-нибудь позвать, например Гаваля, но…

Елена очень хорошо помнила сборник русских сказок Афанасьева, академическое, не цензурированное издание, одну из любимых книг детства. Однако сомневалась, что «рассказы о мертвецах» и «рассказы о призраках» это правильные сказки для больного ребенка с неустойчивой, впечатлительной душевной организацией. Требовалось другое. Может рассказать ему «Красавицу и чудовище» или еще что-то диснеевское? Нет, все-таки мальчишка, тут надо не принцесс, а что-нибудь про подвиги. Елена приопустила тряпку, закрывающую рот.

- Давным-давно… - начала сказительница, обстоятельно, негромко и очень внушительно. - В далеком-далеком королевстве… на отшибе, где земля камениста и бесплодна, жила скромная и небогатая семья.

- Фрельсов? – тихонько спросил Артиго, наверное, вспомнив не столь уж давние приключения на краю равнины у гор.

- Нет, - улыбнулась Елена и пригладила взмокшие волосы пациента. – Простых земледельцев-арендаторов.

Она положила руку на грудь мальчика, чувствуя, как бьется сердце под тонкими ребрами. Кажется, ритм чуть замедлился, уже не долбил как барабанная дробь, наверное, то был добрый знак. Хотя лекарка так устала, что боялась ошибиться, принять желаемое за действительное. Немного помедлив, Раньян накрыл ее ладонь своей. Бог знает, что хотел сказать этим бретер и хотел ли вообще, может просто выражал скупую благодарность. Было странно - сидеть так вот, держать в руках жизнь повелителя всего обитаемого мира и чувствовать теплую, жесткую, как доска ладонь величайшего бретера в своем поколении. Но сказки сами себя не рассказывают.

- Они были так бедны, что ели курицу раз в неделю, а говядину или свинину вовсе не ели. Однако не голодали, поскольку отличались честностью и трудолюбием. Их уважали соседи, любили друзья. И даже мытари считали за честь спешиться, чтобы испить воды в гостеприимном доме.

Едва слышно скрипнули доски. Елена, поглощенная рассказом, не сразу заметила Жоакину, которая подкралась чуть ли не на цыпочках, застыла, прячась за простыней, которую натянули как полог, защищая кровать страждущего от сквозняков. Акробатка кинула взгляд на сцепленные ладони, лекарке показалось, что взгляд блондинки буквально на мгновение полыхнул бешеной ненавистью. Но - действительно показалось, Жоакина мягко улыбнулась и тихим шепотом спросила у Раньяна, что нужно. Бретер тихонько встал, освободив пальцы Елены, вышел, ступая, как призрак, с носка на пятку.

- И у семьи был наследник, молодой человек. Ну, как… - Елена задумалась на пару мгновений, вспоминая родственные связи персонажей. - Его отец умер, едва сын родился. Погиб в бою. Ребенка воспитал дядя, но как родного, готовя в преемники себе. Молодой человек учился читать и писать, а обращению с лошадью и копьем не учился. Дядя думал, что воинов много, а тех, кто знает и умеет толковать законы, куда меньше. Поэтому надежды семьи были связаны с чернильницей и торговлей, а не военной службой. И случилось так, что однажды в их дверь постучался одинокий путник. Без лошади, свиты, даже без слуги. А звали его…

Память снова подвела и снова причудливым, оригинальным образом. Елена забыла напрочь имя персонажа, зато прекрасно помнила, кто его сыграл. Любимый актер Деда, считавшего, что нет в мире актерских школ кроме советской и британской.

«Дедушка… как давно я про тебя не вспоминала… Про тебя. И родителей. Друзей. Всю мою прежнюю жизнь»

Елена отвернулась, делая вид, что протирает глаз, в который попала соринка. Украдкой смахнула единственную крошечную слезу.

- … звали его Гиннесс. Алек Гиннесс.

- Наверное, он с далекого севера, - шепотом предположил Артиго. Мальчик старался не глотать, очевидно, это было слишком больно. – У них там странные имена.

- Кто знает? – загадочно улыбнулась рассказчица. – Но, так или иначе, то был не простой воин, а участник таинственного ордена, который служил добру. Последний участник, все остальные погибли в сражениях.

- Он как наши искупители? - прошептал Артиго, и Елена отметила, что мальчишка называл Кадфаля и Насильника «наши» словно членов семьи, без прежнего высокомерия аристократа, для которого есть лишь слуги, свои или чужие.

- Да. Только наши… друзья служат Церкви, они божьи люди. А тут объединялись рыцари, славные и благочестивые. И хоть не было у Гиннесса даже плохой кольчуги, под плащом у него скрывался удивительный меч. Оружие героев с клинком из чудесного синего пламени.

Синего?.. Или все же зеленого? Хотя какая разница, главное, что не красного, это Елена помнила точно.

- Меч Старой Империи? – спросил Артиго, сверкая широко раскрытыми глазами, завороженный историей.

Елена тяжело вздохнула, поняв, что сама себе выковала беду. Теперь уж точно прощай сон. Ну, вот она, расплата за невнимательность, за пренебрежение и, чего уж там, скажем прямо, черствость души. Как сказал бы отец, которого дочь, скорее всего, больше никогда не увидит - господи, спасибо, что взял за урок только сном и деньгами.

И как же болит живот с правой стороны, куда пришелся наиболее сильный удар Пантина.

Она выпила глоток отвара из шиповника и сказала:

- Да. Изящное и смертоносное оружие более цивилизованной эпохи. А затем …