Дверь № 3

28

Здесь стояла такая жара, что руль обжигал руки. О кондиционере можно было лишь мечтать. Старенький пикап, казалось, вбирал в себя все тепло и все солнечные лучи из окружающей пустыни. Пропотевшая рубашка приклеилась к спинке сиденья. Я чувствовал себя преотвратно и думал уже, что так никогда и не увижу своего набожного приятеля. Проезжая через Нью-Мексико, я решил сделать крюк, чтобы посетить Аламогордо, место первых ядерных испытаний, символ начала новой эры, когда человек окончательно доказал свою способность самостоятельно, без божественной помощи уничтожить мир. Я много слышал о национальном парке Уайт-Сэндз, расположенном в центре бывшего ядерного полигона, однако огромное белесое пятно, лежащее на горизонте, как выброшенный на берег Моби Дик, произвело на меня неизгладимое впечатление. Мне даже вспомнился серебристый купол стадиона в Детройте, где проходили матчи «Лайонз». Пятно становилось все больше и больше, пока не разлилось белоснежным морем – двадцать квадратных миль гипса посреди бескрайних красных песков. Я въехал в парк в полдень и долго кружил по белой дороге, извивавшейся между таких же белых дюн, высоких, как многоэтажные дома. Красиво необычайно, но ни единого клочка тени, так что все поры моего тела работали на износ и пот лил с меня градом. Как ни странно, остальных туристов жара, по-видимому, мало беспокоила. Ребятишки карабкались по дюнам, вытаптывая на ровной поверхности свои имена, потом, весело хохоча, скатывались вниз словно со снежных гор, покрытые гипсовой пылью с головы до ног. Наверное, так выглядят дети холоков.

На термометр страшно было смотреть. Присев на бампер, я тут же вскочил, едва не опалив себе задницу. Внезапно раздался ужасающий рев, и низко над нашими головами пронеслись один за другим два реактивных истребителя. Не успел я прищуриться, чтобы лучше их разглядеть, как они уже исчезли за горизонтом, оставив за собой лишь эхо, перекатывавшееся между дюнами еще с полминуты. Машины смерти… Все вокруг задрали головы, но продолжения так и не последовало.

Я медленно продвигался на юго-запад по направлению к Таксону. Ехал больше по ночам, а днем спал где-нибудь в тени, мучимый жуткими повторяющимися кошмарами, в которых незнакомец в белом хватал и насиловал женщину, похожую на Сьюзи. Будь это ночные кошмары, я бы, наверное, не выдержал и позвонил ей, чтобы предупредить о холоках. Тем не менее я был достаточно напуган, чтобы заехать где-то в Аризоне в церковную лавку и купить прозрачную пластиковую статуэтку Богоматери, наполненную святой водой. Не знаю, на что я рассчитывал. Во всяком случае, Сола уже не ждал. Просто ехал и ехал, выжимая из пикапа все, что он мог дать. В Лос-Анджелес – туда, где была волшебная машина, которая доставит меня к холокам и к той, которая должна получить свое.

По пути я часто разговаривал сам с собой, и водители соседних машин, особенно женщины, бросали на меня удивленные взгляды. Впрочем, разговоры мои неизменно сводились к одному и тому же вопросу: «Зачем?» Зачем Лоре понадобилась смерть моей матери? К вопросу, который я задам ей перед тем, как убить. Задам, подожду ответа, войду в ее сон и проснусь. Все. Конец.

Я знал, что со стороны выгляжу психом, но мне было все равно.

Увидев придорожную надпись «Добро пожаловать в Аризону», я вдруг вспомнил, что здесь у меня хорошие друзья. Семейная пара, которая постоянно обслуживала лыжный курорт на горе Лемон к северу от Таксона. Такой жизни можно позавидовать: три тысячи метров над уровнем моря, чистейший воздух, божественные виды и не слишком много работы, что позволяло моим приятелям посвящать достаточно времени своему главному увлечению – следовать по всей стране за любимыми рок-группами, иногда целыми месяцами, пока курорт закрыт. Одни из последних хиппи, они мало интересовались насущными проблемами окружающего мира. Это были люди честные, открытые и щедрые. Свен профессионально плотничал и готовил, Джун прежде занималась геологией, а теперь прилично зарабатывала, продавая по почте диски, плакаты, памятные футболки и прочие музыкальные аксессуары.

Остановив машину на подъездной аллее возле здания, смутно напоминавшего уменьшенную копию отеля в «Сияющем» с Джеком Николсоном, я испустил пронзительный приветственный клич.

– Доннелли? – откликнулся мужской голос откуда-то сверху.

Прикрыв глаза от солнца и прищурившись, я разглядел Свена. Бронзовокожий блондин сидел верхом на коньке крыши. Белые обрезанные джинсы, кожаный пояс, увешанный плотницкими инструментами, в руке молоток. Я помахал ему и крикнул:

– Тор! Бог грома!

Могучий скандинав самодовольно расхохотался.

– Сфони ф сфонок! Джун в офисе!

Маленькая, загорелая дочерна женщина в сарафане отворила дверь и с радостным визгом бросилась мне на шею, обвила ногами талию и принялась осыпать меня поцелуями.

– Джонни!

Только сейчас я понял, как не хватало мне все последние годы этих чарующих голубых глаз.

– Привет, Джун! – с трудом выдавил я, растрогавшись.

Я знал, что меня здесь любят, но такого горячего приема не ожидал. Разжав наконец руки, Джун отступила на шаг и оглядела меня с головы до ног.

– Боже! – произнесла она, поморщившись. – Что у тебя с волосами?

– Вот… приходится путешествовать инкогнито, – вздохнул я. – Бегу от федералов.

Как ни странно, она не приняла мои слова за шутку, а понимающе кивнула. Я совсем забыл, что у моих друзей особое отношение к политике. Над такими вещами здесь не смеялись.

Войдя за Джун в дом, я едва не упал, сбитый с ног, и тут же оказался в медвежьих объятиях Свена.

– Потшему так поздно, прат? Ты гофорил, что приетешь вчера…

– Говорил? – изумился я.

– Ну да, – подтвердила Джун. – По телефону, правда, плохо слышно было.

Похоже, подумай я, мой спаситель-двойник решил опекать меня и дальше.

– Веши твои доставать? – спросила Джун, кивая на пикап.

– Все свое ношу с собой, – усмехнулся я. – Как Будда.

– По запаху слышно, – хихикнула она.

Приняв ванну впервые за несколько дней, я накинул одно из Свеновых кимоно и устроился пировать с друзьями при свете свечей. Старое вино из погребов отеля, свежеиспеченный хлеб с хрустящей корочкой, а в качестве основного блюда какая-то тестообразная разноцветная масса из овошей с сыром. Это оказалось так вкусно, что за все время еды никто не проронил ни слова, и лишь наевшись до отвала, мы откинулись на спинки стульев и обменялись удовлетворенными улыбками. Квартира, фактически чердак, казалось, не имела границ, занимая все свободное пространство под широкой крышей отеля. Повсюду стояли или висели резные деревянные работы Свена: периодически он отправлял их на выставки в какую-то нью-йоркскую галерею, где их охотно покупали, причем за такие суммы, что Джун плевалась, называла эти деньги «грязными» и жертвовала на разные экологические проекты. На музыкальных плакатах, которых тоже было немало, преобладали изображения черепов и скелетов, однако по большей части не зловещие, а скорее мистико-философские.

– Итак, кто она? – спросила Джун, когда наши челюсти устали пережевывать кулинарные творения Свена.

– Э-э… – растерялся я.

– Ты кого-то встретил.

– Да вообще-то… – смутился я.

– Отшень хорошо! – обрадовался Свен, поглаживая набитый живот. – Просто кфасс!

Что, разумеется, означало «просто класс».

– Ну, не знаю, – задумчиво протянула Джун, почему-то принюхиваясь. – У меня какие-то смешанные ощущения.

– Наверное, потому, что их две…

Я поведал им о последних событиях, по возможности избегая подробностей относительно Лоры. Подвергать друзей лишней опасности мне совсем не хотелось. Зато о Сьюзи рассказал все.

Джун все поняла правильно и вопросы про Лору задавать не стала.

– Мне нравится, что она индианка, – кивнула она. – Только, похоже, не в твоем вкусе.

– Почему?

– Слишком прафильная, – усмехнулся Свен.

– Нет, – возразила Джун, – я хочу сказать, она слишком простая.

– В каком смысле? – удивился я.

– Все твои девицы, Джонни, как на подбор крепкие орешки. С характером, в общем. А Сьюзи, она такая… покладистая.

– Ты знаешь… я все-таки не понимаю, о чем ты.

– Знаю, – вздохнула она, грустно качая головой. Ночью я долго не мог уснуть, слушая, как Джун со Свеном занимаются любовью в дальнем конце чердака, и чувствовал себя очень одиноким. Я вспоминал, как Сьюзи сидела на мне, прикрыв глаза и откинув голову, и мы мерно раскачивались в бледном лунном свете. Уже в полудреме я вдруг различил вдали жалобный вой койота, отражавшийся эхом от скал подобно океанскому прибою, и мне показалось, что это она тоскует, напоминает о себе и зовет меня вернуться в тесный трейлер в Личфилде, штат Иллинойс.

Утром после сытного завтрака из яиц, помидоров, бобов и хрустящих тостов с домашним сливовым джемом я вышел на веранду. Джун сидела за компьютером и редактировала список рассылки. Я подошел и обнял ее сзади. Она с улыбкой оглянулась.

– Ну как, хорошо тут у нас?

– Нет слов.

– Свен сказал, что тебе звонили.

– Да, сфонили! – крикнул Свен с крыши. Он снова сидел верхом, на этот раз начищая песком одну из своих деревянных скульптур, что-то абстрактное. – Какой миленький у тебя розофый телефончик, Джонни! – добавил он иронически.

Мне, однако, было не до шуток.

– Кто звонил?

– Какой-то Сол. Гофорил, что его сапрали!

– Как?

– Ф тюрьму, – пояснил Свен.

– О боже!

– Он будет шдать тебя у Лоус на океан.

– Лоус? – переспросил я. Свен кивнул. – Он сказал, что выйдет под залог?

– Нет. Сказал, что будет там. Сказал, забудь о мелотшах, думай о глафном.

Это был Сол, никаких сомнений.

Джун обеспокоенно посмотрела на меня.

– Неприятности, Джонни?

Свен прекратил работать и тоже нахмурился.

– Вам лучше не знать, – ответил я.

Наступило молчание. Мои друзья были слишком деликатны, чтобы совать нос в чужие дела.

Мне очень не хотелось расставаться с этим домом, приятной компанией, вкусной едой. Напихав мне в рюкзак разной одежды, Джун и Свен со слезами на глазах проводили меня до пикапа. Объятия и прощальные слова, казалось, будут длиться бесконечно. Напоследок Джун шутливо шлепнула меня по заднице.

– Не потеряй свою индианку!

– Но не забывай про Аламо, – подмигнул Свен.

Он имел в виду неудачное сражение, причем, как всегда, ошибся, но я подумал совсем о другом. Аламогордо. Выбеленные солнцем безжизненные дюны, начало Конца, иг-рушки взрослых людей, пребывающих в первобытной уверенности, что враги находятся где-то вне их самих. И еще я подумал о мести, которая ждет впереди. Убить. Я должен ее убить.