Дверь № 3

21

Три педели пролетели как один счастливый сон. Даже мартовский Детройт со своим свинцовым смогом, пронизывающей ледяной сыростью и закопченными сугробами не сумел испортить нам настроения. Мы с Лорой купались в счастье. От разговоров, полных нежного воркования и взаимных восторгов, в памяти остались одни обрывки, но я вижу как сейчас наше дыхание, застывающее в морозном воздухе, и Лорины разрумянившиеся щеки, похожие на красные шары жонглера. Мы ходили рука об руку за покупками, обедали в ресторане, любили друг друга, рассматривали всякие диковинные вещи в антикварных лавках, потом снова занимались любовью. Вечерами мы молча бродили под тяжелым пасмурным небом, наслаждаясь белоснежным свежевыпавшим снегом и тишиной, как будто все самое важное между нами уже было высказано. Я полностью выкинул из головы своих любимых «Детройт Пистоне», немало удивляя друзей отсутствием привычных комментариев. Вся моя жизнь вращалась вокруг Лоры, а жалкий обыденный мир обиженно скрипел в углу, словно старые дедовские часы, забытые и ненужные.

О чувствах, владевших мной в тот краткий период блаженства, трудно говорить, да и не стоит. Счастье не переводится на обычный язык, его нельзя взять в руки, рассмотреть и проанализировать подобно нейтрино, о существовании которых свидетельствуют лишь оставленные ими следы. Избитые клише лишь усугубляют тайну, и любые объяснения понятны не более, чем анекдот, в котором пропущена вся соль. Вот почему со стороны любовь кажется такой скучной. «И что они нашли друг в друге?» – дивятся окружающие, и это их утешает. Чтобы понять, надо оказаться там, внутри.

Я уже рассказывал о той ночи, когда мы в последний раз были вместе. Гроза, молнии, страх в глазах Лоры, внезапное чувство отстраненности. Мы лежали обмявшись и считали секунды между вспышками и ударами грома.

– Я лгала тебе, – прошептана вдруг Лора.

– Знаю, – кивнул я.

– Много раз.

Меня тронула ее внезапная искренность. Все, что случалось в те благословенные дни, казалось, лишь усиливало и углубляло нашу любовь.

– Не важно, – ответил я.

– У меня будет ребенок.

– Мальчик или девочка?

– Ш-ш… – прошептала она, гладя мой живот. Снова вспышка. Раскаты грома. Гроза все ближе.

– Я хотел спросить у тебя одну вещь… – улыбнулся я, открывая дверь, ведущую к новой приятной теме.

Очертания наших тел смутно вырисовывались в темноте.

– Ох уж эти твои вопросы, – вздохнула Лора.

– Когда ты поняла, что любишь меня?

– О, Джон… – Она отвернулась.

– Скажи правду! – настаивал я, чувствуя ее нерешительность.

– Правда в том, что мне… нужен был ребенок.

Я долго переворачивал ее слова так и эдак, пробуя как больной зуб, пока не пришел к самому неблагоприятному их толкованию. Это было чудовищно и совершенно безосновательно, но рассеять мои сомнения могла только сама Лора.

– Значит, намоем месте мог оказаться Стюарт? – хмыкнул я.

Она кивнула.

– Сначала мы вообще думали на него. Профессия, внешность, группа крови – все совпадало. Но людей так много… Бывают совпадения.

«Мы»? Прежде она всегда говорила «они». Я инстинктивно отодвинулся. Та к удал я юте я друг от друга половинки делящейся амебы. Каждый из нас снова становился собой.

– Проблемы был» с фамилией, – продолжала Лора. – Дело в том, что девочку удочерили.

То есть удочерят, сообразил я.

– Что вы сделаете с ребенком?

– Вырастим. Если будет мальчик, они попробуют нас спарить. Когда он созреет, конечно.

– А если девочка?

– Тогда мы победили, разве непонятно? То есть они.

– Значит, ты не собиралась оставаться? – спросил я с упавшим сердцем.

– Здесь не мой мир, – спокойно ответила Лора. Я с ужасом ждал продолжения. – Меня ждут. Какими бы они ни были, я им нужна.

В моей душе разверзлась бездна, но голос звучал ровно:

– Скажи правду, Лора. – Я положил руку ей на грудь.

– Не надо! – отмахнулась она.

– Когда ты меня полюбила?

Лора порывисто поднялась и села, скрестив ноги и отвернувшись. Вспышка молнии на мгновение осветила ее бледную спину со скользящими татуировками теней.

– Ты хороший, добрый, я ценю твой ум и твои чувства. Мы провели вместе чудесные пятьсот часов…

Я вздрогнул от удивления. Зачем считать? Ну да, правильно, пятьсот – примерно три недели. За все эти долгие месяцы. С любой из своих подружек я, наверное, провел больше.

– Это не ответ, – шепнул я, нежно проводя рукой по атласной коже.

– Пойми, я никогда не собиралась причинять тебе боль.

– Я знаю.

Лора помолчала, собираясь с духом. Потом сказала:

– Я никогда не любила тебя. Меня не научили.

И только тогда я понял: она просто не была человеком.