Драконова Академия. Книга 4

Глава 23

Сезар! Что он делает здесь, в Академии?!

На его лице непривычное, хмурое выражение. Да, когда они разговаривали о том, почему все его подарки оказываются за окном, или о том, что она не хочет с ним ехать на пикник, взгляд Сезара тоже был далек от веселого, но вот лицо, лицо становилось непроницаемым. Сейчас же он именно хмурый. Еще и злится, судя по искрам золота в темной радужке.

Хотя какое ей дело до его злости!

— Что ты здесь делаешь? — как можно равнодушнее спросила Соня. Тут уж впору благодарить Тамею, что он явился до того, как она разрыдалась.

— Пришел тебя забрать.

— Мы, кажется, договаривались, что ты не появляешься в Академии.

— Мы договаривались, что я не появляюсь на балу, и я выполнил твою просьбу. Но это не значит, что я буду избегать свою жену постоянно.

Жену. С губ сорвался невольный смешок, и Сезар помрачнел еще сильнее. После чего схватил ее за локоть, вздернул на ноги и буквально увлек за собой в портал. Вопреки обычному переходу, они оказались не в холле, а в ее спальне, и Соня резко отняла руку. Отступила на несколько шагов:

— Тебя не смущает, что у меня могли остаться дела в Академии?

— Меня смущает то, как ты себя ведешь!

— Что?!

— Что ты проводишь время с Люцианом, вместо того, чтобы поговорить со мной!

На мгновение Соня просто замерла. Это был первый раз за все время после той ночи, когда Сезар позволил себе по отношению к ней такую резкость. Это был первый раз, когда к золотым искрам в его глазах снова добавились серебряные и знакомая, пугающая тьма.

Тем не менее она сложила руки на груди и ударила его холодным взглядом:

— Ты за мной следишь?!

— Нет! А следовало бы. Потому что когда твой брат сообщает тебе, что твоя жена нуждается в поддержке — это, знаешь ли, чересчур!

Так это Люциан ему рассказал?! Потрясающе. Вот и верь после этого мужчинам!

— Я не нуждаюсь в поддержке, — сухо отрезала Соня.

— Поэтому ты рыдала у него на плече?

— Я не рыда… ррррр! Люциан! — прорычала она. — А знаешь, что? Теперь точно не буду, сообщать обо мне будет некому!

Да она после такого на километр к нему не подойдет! Она же ему доверилась, доверилась как лучшему другу, а он пошел и все растрепал Сезару! Да что ж за драконство такое-то, а?! Ну просто… просто слов нет!

— София, что происходит? — Сезар шагнул к ней внезапно, перехватил за локти. Настолько внезапно, что не отшатнуться, не закрыться она не успела, и в Соню просто ударило его близостью. Такой знакомой, такой желанной когда-то и такой пугающей сейчас. От его прикосновений повело, а следом словно высоким напряжением ошпарило воспоминаниями.

Соню затрясло, она забилась в его руках, готовая просто отбиваться, руками, ногами, и Сезар немедленно ее отпустил. Немедленно, но достаточно для того, чтобы увидеть, во что она превратилась рядом с ним. В запуганную истеричку, которой белый свет не мил.

— Уходи, — сдерживаясь из последних сил, произнесла она.

— София, я правда могу помочь. — Он поднял руки вверх, словно показывая, что больше ее не коснется. — Я правда хочу помочь. Я хочу, чтобы между нами было доверие…

— Доверие?! — выплюнула Соня ему в лицо. — Нет уж, Сезар, чего между нами никогда не будет, так это доверия! Не после того, что было!

— Я не прошу о большем, — на скулах Сезара заиграли желваки, было видно, что он сдерживается из последних сил. — И никогда не попрошу, пока ты не будешь готова, но мы с тобой муж и жена, и я прошу о нормальном, доверительном отношении. О том, чтобы мы разговаривали. О том, чтобы ты не выставляла себя на посмешище, обнимаясь с моим братом…

— Так вот в чем дело! — Соня ядовито рассмеялась. — Тебя беспокоит твоя репутация! То, что подумают обо мне и Люциане. Так бы сразу и сказал, Сезар, я понятливая! На этот счет можешь больше не волноваться, я же тебе сказала. Ни на шаг больше не подойду к твоему брату, мне не нужен в друзьях тот, кто не умеет хранить тайны!

Глаза Сезара сверкнули самой настоящей тьмой, и она шарахнулась в сторону. Настолько явно, что не увидеть этого мог только слепой. Тем более что Соня врезалась в комод, и Сезар едва успел подхватить магией вазу, которая готовилась закончить свой жизненный путь на полу. Бытовое заклинание вернуло вазу на место, а он рвано, глубоко вздохнул несколько раз.

Тьма в глазах погасла, золото тоже. Лицо его снова превратилось в непроницаемую маску.

— Я так больше не могу, София, — спокойно произнес он. Настолько противоестественно спокойно, что сразу становилось понятно, какую черную мощь он прячет внутри. — Я люблю тебя, но видеть твое равнодушие и пренебрежение — настоящая пытка. Может быть, я сам это заслужил, не спорю. Но я не готов с этим жить. Когда все только начиналось, когда ты призналась мне в нашу брачную ночь, мне казалось, я с этим справлюсь. Справлюсь с тем, что ты смотришь на меня как на чудовище и отворачиваешься всякий раз, когда никто не видит. Увы, я значительно слабее, чем думал.

Соня, ожидавшая дальнейших расспросов, высоко вскинула голову.

— И что ты предлагаешь? — спросила она.

— Я оставлю тебе это поместье. Ты можешь жить здесь одна. Можешь приглашать кого угодно. Можешь звать новых фрейлин, можешь упиваться своим одиночеством — все, как решишь ты. Если я буду тебе нужен, просто позови. Если тебе понадобится хоть какая-то помощь — ты в любую минуту можешь обратиться ко мне. Но терпеть такое отношение, твое пренебрежение и отчужденность я больше не могу. И не стану.

— Хорошо, — быстро кивнула она, чувствуя странный горьковатый привкус разочарования.

Непонятно с чего.

Вот вроде же радоваться должна, но почему-то не радуется. Напротив, после слов Сезара стало еще более тоскливо. Тоскливо и одиноко. Он не уходил, словно ждал чего-то, какого-то продолжения после ее «хорошо», но она молчала. Молчала достаточно долго, и тогда Сезар кивнул.

— Хорошо, — подтвердил он.

Развернулся, чтобы уйти.

В этот момент низ живота пронзило странной тянущей болью. Словно на каждом шаге Сезара в нее ввинчивался арбалетный болт, все глубже, глубже и глубже. Соня вцепилась в край комода побелевшими пальцами, скользнувшими по светлому дереву и сорвавшимися вниз. Она пошатнулась, начала заваливаться, ваза все-таки рухнула, разбросав осколки, брызги и пестроцветы по мебели и по полу.

Следующая вспышка боли была такой острой, что потемнело перед глазами, а потом Сезар ее подхватил. То ли она на мгновение потеряла сознание, то ли просто потерялась, потому что осознала себя уже на кровати, его ладонь — на щеке, в его глазах плескалось такое море тревоги, что ей стало еще страшнее.

— София, — обеспокоенно произнес он, — София, что случилось? Что у тебя болит?

Его ноздри едва уловимо шевельнулись, Сезар дернулся, посмотрел куда-то. И она, проследив его взгляд, приподнялась на локтях, чтобы увидеть расползающееся по синей форменной юбке кровавое пятно.

Сезар Драгон

Их с Софией отношения с самого начала катились дракону под хвост. Все пошло не так, еще когда он с первого взгляда влюбился в ее улыбку — в абсолютно обезоруживающую улыбку, такую искреннюю и светлую, какой она никогда не была до той злополучной дуэли. По большому счету, Сезар вообще плохо представлял, какой она была, может быть, просто мало ее знал, но образ Софии Драконовой, ей же и созданный, рушился с каждым днем на глазах. С каждым днем он все отчетливее понимал, что влюбляется и падает в эту девушку, в эту невероятную молодую женщину, как в бездну, но ничего не предпринимал. Лгал себе. Лгал ей. Лгал Женевьев. Уверял себя в том, что долг наследного принца важнее, а в итоге… в итоге он сам, своими руками разрушил все, что только можно.

Когда он начал терять надежду? Сезар и сам толком не знал. Каждый день, просыпаясь рядом с ней в поместье — рядом и невыносимо далеко — в соседней спальне, он надеялся, что сегодня что-то изменится. Но ничего не менялось. Подарки она выбрасывала, на свидания не соглашалась. Для всех она была его женой, как и обещала, но стоило им остаться наедине, как все рушилось. Стена между ними вырастала до небес, и преодолеть ее не могла помочь никакая магия. Все его усилия оборачивались прахом. Все их разговоры за столом сводились к обсуждению светских тем: таким в самом деле мог бы быть династический брак. Единственным связующим их звеном оставались эти простенькие цветы, пестроцветы.

Их София никогда не выбрасывала. Каким-то десятым чувством, с помощью какого-то глубинного знания Сезар догадался подарить ей их. И цветы в самом деле остались в ее комнате, а не отправились за окно или куда похуже. Однажды к нему прибежала горничная, которая обнаружила драгоценности в мусорном ведре. Надо было видеть ее глаза.

Впрочем, до слуг и их пересудов Сезару дела не было. А той, до кого ему было дело, не было дела до него.

Он украдкой ловил ее образы: в легком персиковом летнем платье, когда она сама сияла в том поле, как цветок, будто в один миг преобразившись. Увидев ее такой, Сезар на мгновение подумал, что все переменится, но потом София обернулась, заметила его и погасла. Словно это проклятое пустое поле с цветами давало ей силы, а он отнял!

Он хотел подарить ей поездку на Эллейские острова, но и этот подарок оказался отвергнут. София отвергала все, что было связано с ним, любую мелочь. Или любую роскошь. Кроме этих несчастных цветов! Или счастливых цветов. Которые дарили ему надежду, что таяла в его сердце с каждым днем.

Возможно, именно поэтому когда с ним связался Люциан, он уже заранее был на взводе. Стоило злиться на себя, а он злился на него. За то, что может быть с Софией, за то, что она нормально с ним разговаривает, на нее — за то, что окатывает холодом всякий раз, когда он пытается поговорить, на весь мир. Возможно, именно поэтому получив от Люциана запрос, он сухо поинтересовался:

— Что?

Связь по виритте могла быть в виде сообщений, которые запечатлевались в памяти артефакта, а могла быть голосовой в режиме реального времени. Голос передавался на артефакт Люциана, Люциан отвечал, и его ответ приходил к нему. Эту разработку Эвиль Ларо уже не увидела, она только начинала над ней работать, когда их с мужем несправедливо обвинили. Доделывали технологию уже лучшие артефакторы Даррании после ее смерти, они же добавили возможность видеть того, с кем говоришь по схемам матери Ленор.

Сегодня Люциан говорил из какой-то ниши, что на него было вообще не похоже: он никогда ничего не скрывал в принципе. Свои проколы и ошибки его брат называл «выбором тэрн-ара», да и в принципе с самооценкой у него проблем не было.

— Я тоже рад тебя слышать, Сезар.

— Учитывая, что ты вернулся несколько дней назад, а нашел время связаться со мной только сейчас, я делаю вывод, что братские чувства тут ни при чем.

— Ты что, обиделся, что ли?

— Ты скажешь, что тебе от меня надо?

— Не мне, а твоей жене. Твоей жене нужно от тебя внимание, Сезар! Она ходит по краю, а ты этого не замечаешь.

«Почему никто не замечает, никогда не замечал, что по краю хожу я?»

Ярость внутри полыхнула черной, тягучей тьмой, и тут же погасла, приглушенная привычным контролем.

— Тебе не кажется, что это не твое дело? — Уж точно не Люциану его учить, как ему строить отношения с Софией!

— Не кажется. Потому что сегодня твоя жена чуть не плакала в моих объятиях, забив на то, что на нас смотрят все.

Нет. Про контроль говорить было рано. Скручивающаяся в груди узлом тьма снова раскрыла когтистые крылья.

— Она поругалась с лучшей подругой. Ей плохо. Ей настолько плохо, Сезар, что ты даже представить себе не можешь. Какого у вас там вообще происходит?!

— А вот это совершенно точно не твое дело, — почти прорычал он. — Если тебе больше нечего мне сказать, на этом закончим.

Люциан даже ответить не успел, когда он прервал связь. А спустя несколько мгновений уже был в Академии, разыскал Софию. Умом он прекрасно понимал, что между ней и Люцианом ничего нет, нет и быть не может, но разум — это одно, а черная страсть — другое. Теперь он понимал, о чем говорит Валентайн. Понимал и едва сдерживался, помня о том, что произошло, когда он не сдержался.

Наверное, этот момент и стал последней каплей. Тем самым переломным жалящим в самое сердце поражением, когда Сезар решил сдаться. Потому что он смотрел на нее — и сходил с ума. От безумного желания обладать ей, сделать ее своей по-настоящему, а не только велением магического ритуала, от которого толку ноль. Глядя на свою жену, он вдруг в отчаянии понял: сколько бы он ни сдерживался, сколько бы ни душил в себе эти сводящие с ума чувства, рано или поздно он может сорваться снова.

Именно поэтому он принял решение уйти.

Поэтому и потому, что София смотрела на него, как на чудовище — и была права.

Понимая, что он может вообще больше ее не увидеть, что она станет еще гораздо дальше от него, Сезар все-таки шел к двери, чувствуя, что тащит на своих плечах скалы или с десяток раненых драконов. А потом София потеряла сознание. Упала бы, если бы он в один миг не успел ее подхватить.

Он едва устроил ее на кровати, когда почувствовал запах крови. Она это тоже увидела и побелела еще сильнее, вцепившись в простыни и покрывала. Сезар же на миг утратил способность мыслить здраво: ему показалось, что он снова тот бессильный мальчишка — бессильный перед своим чудовищем, тьма которого убивает мачеху. Мать его младшего брата. Потому что его темная сила вытравила из него целительские свойства светлой магии. Потому что там, где любой светлый, даже достаточно слабый, мог попытаться это кровотечение остановить, он ровным счетом ничего не мог сделать.

Только бросить вызов на виритту и подхватить стремительно белеющую Софию на руки. Впервые за долгое время она вцепилась в его плечи, а он укачивал ее как ребенка, считая удары сердца до того мгновения, как в комнату влетел их семейный целитель и его помощники.

Только тогда Сезар позволил себе отойти к окну, по-прежнему не сводя взгляда с жены, рядом с которой Глатхэн выстраивал контуры для остановки кровотечения. Его пальцы шевелились так быстро, что, казалось, они не двигаются, а мельтешат в пространстве. Помощники восстанавливали силы Софии, ускоряя восполнение потерянной крови, и, когда ее щеки порозовели, Сезар, кажется, впервые за все это время вздохнул. Судорожно, хрипло и рвано.

Легкие занавеси взлетали и опадали под пока еще теплыми порывами ветра, и так же спокойно сейчас вздымалась и опадала грудь Софии, которую целитель отца, их семьи, погрузил в сон. Мужчина еще продолжал что-то делать, но его ладони уже двигались мягко, в медленном ритме, а помощники даже отступили. Дождавшись кивка целителя, они поклонились Сезару и покинули спальню.

— Глатхэн, — он все-таки не выдержал. — Что с ней?

— Жизни вашей супруги больше ничего не угрожает. — Мужчина продолжал выстраивать какие-то контуры, видные только ему одному. Сейчас — буквально, потому что его ладони светились, а вся остальная работа происходила у Софии внутри. — Чего не скажешь о вашем ребенке, тэрн-ар.

— Ребенок? — переспросил Сезар с таким ощущением, словно впервые слышал это слово и сейчас пытался понять, что это значит.

Вместо ответа ладони целителя засветились еще сильнее, магия потекла по выстроенным контурам с утроенной силой: настолько, что Сезар ощутил ее присутствие физически. Почувствовал — и тут же о ней забыл, потому что в этих контурах начали вырисовываться очертания. Маленькие ручки и ножки, крохотный, еще не до конца оформившийся полудраконенок, чья жизнь рвано и дергано пульсировала в ладонях пытавшегося ее удержать Глатхэна.

— Я сумел остановить кровотечение, — прокомментировал мужчина, — и, как я уже сказал, тэрн-ари ничего не угрожает. Сейчас важно сохранить жизнь внутри нее, и для этого я тоже делаю все от меня зависящее. Мне понадобится время, я не представляю, сколько. Возможно, несколько часов, возможно, весь вечер и ночь. Вас я попрошу выйти, потому что ваше присутствие будет меня отвлекать и может повлиять на энергетический фон, который я буду выстраивать.

Сезар слушал его, даже, кажется, улавливал смысл слов, но смотрел только на магическую проекцию крохотного существа. В свете магии Глатхэна он казался совершенно потусторонним, а еще, да так и было на самом деле, бесконечно, невыносимо хрупким.

— Каковы шансы? — спросил он. Голос неожиданно дрогнул.

— Сделаю все, что смогу, — ответил Глатхэн, продолжая раскручивать энергию исцеления, — но ребенок еще слишком мал и очень слаб, поэтому никаких гарантий. А теперь прошу вас, тэрн-ар. Здесь любое присутствие будет лишним.

Сезар позволил себе посмотреть на крошечного, даже не до конца обретшего черты малыша еще несколько мгновений, а после вышел. Он знал, что в случае, когда речь идет о последней грани жизни и смерти, целителю лучше работать один на один с исцеляемым. Любое постороннее присутствие нарушает энергетический фон, вторгается в потоки, и вся работа может пойти насмарку. Особенно это связано с близкими родственниками, которые своими переживаниями запускают колебания, способные своими вибрациями повлиять на выстроенные контуры.

Особенно когда речь идет о том, кто даже еще не понял, что такое жизнь, а уже оказался на грани смерти.

Ребенок.

Оглушенный этой мыслью, он дошел до гостиной, не замечая никого и ничего, опустился в кресло. Дыхание казалось чужим, биение сердца тоже. Он слышал их как бы со стороны, а комната двигалась перед глазами, то теряя резкость, то снова ее обретая.

Отец был прав, когда отказал ему в наследовании престола. Он слишком слаб, слишком уязвим, а еще слишком опасен. Его темная сторона разрушает даже просто своим существованием: возможно, если бы он обладал, как и все драконы его рода, магией исцеления, сейчас Глатхэну не приходилось бы бороться за жизнь его сына. Или дочери?

Сезар на мгновение прикрыл глаза, а когда открыл — ничего не изменилось. Все так же равнодушно застыли на стенах живые пейзажи, на одном из которых плескались воды Золотого океана в дымке рассветного марева. Бесконечная гладь, затягивающая, манящая, небо в нежных оттенках, вот-вот готовящееся стать золотым, одного цвета с песком и океанскими волнами, а ближе к полудню раскалиться добела.

Возможно, если бы ему удалось уговорить Софию поехать с ним на Эллейские острова, все было бы по-другому. Возможно, если бы он не отвернулся сегодня, не сказал, что уйдет, не тащил бы ее за собой так резко в портал… Все драховы страхи снова обрушились на него, окатывая давящим, изматывающим, бесконечным чувством вины.

Лишь усилием воли Сезару удалось сосредоточиться, вытащить себя на поверхность, потому что он уже начинал задыхаться.

Сколько он себя помнил — он никогда и ни к кому не обращался за помощью: наследник должен уметь решать любую проблему сам. Будь то военное положение, совет по гражданским вопросам или собственные чувства. Сезар всегда считал, что может справиться со всем, но сейчас не справлялся. Все тщательно возведенные стены рушились, броня с хрустом крошилась и впивалась металлическими осколками в самое сердце.

— Люциан, — коснувшись виритта, позвал он, — как появится возможность, приходи.

Сколько времени прошло, Сезар понятия не имел. Казалось, целая вечность. В гостиную уже заглядывала горничная, интересовалась, не принести ли чего, но, наткнувшись на его взгляд, пробормотала извинения и быстро ретировалась. Время шло: тянулось и растягивалось, сжималось и раскрывалось, замедлялось и летело со скоростью набравшего высоту дракона.

До той минуты, пока в гостиную без стука не ввалился раскрасневшийся, потный брат, отросшие волосы которого были наскоро стянуты в небрежный хвост. Вопреки строгим правилам военного факультета, Люциан даже форму не успел застегнуть — сразу было видно, что торопился. И это было совсем на него не похоже. Вообще. Никак.

— Ты же знаешь, на боевой магии виритта нужно отключать и снимать, — прокомментировал запыхавшийся брат. — Что у вас тут произошло?

Объяснения тоже были не в его стиле, но Сезару сейчас было не до изменений в характере Люциана. Он сжал подлокотники кресел так, что резной узор до боли впился в ладони. Но именно эта боль отрезвила и дала возможность сказать:

— Мой ребенок сейчас умирает. Из-за меня.