Оказывается, что такое больно, я уже успела за это время забыть. Больно, когда ты в теле, в смысле. Потому что на том самом уровне, в сознании, все ощущается несколько иначе, а вот сейчас меня просто скручивает от взгляда Валентайна. Потому что в нем тоже боль, а мне сейчас не хватает силы, чтобы справиться и со своей, и с его.
— Уйди, пожалуйста, — прошу я.
— Лена, я никуда не уйду.
— Я тоже никуда не уйду, — сообщает Дракуленок, и впервые за все время голос Валентайна от него не кажется мне забавным.
— Да, прости. Забыла, что мы в твоей спальне. Уйду я, — я хочу его обойти, но он перехватывает меня за руки. От прикосновения — первого за долгое время настоящего прикосновения, внутри все взрывается, и память, зараза такая, подбрасывает абсолютно все прикосновения, которые доставались Ленор.
— Отпусти! — ору я. Как мне казалось, я могу справиться со всем, но с этим не могу, мне так больно, что хочется выть, кричать, царапаться и кусаться, как маленькому ребенку, которого обидели незаслуженно. А Валентайн еще и подливает масла в огонь, когда обнимает меня и прижимает к себе, и вот тут уже я начинаю вырываться и драться по-настоящему.
— Отпусти! Пусти! Пусти же! — дергаюсь, изворачиваюсь, бью его кулаками по груди до тех пор, пока он все-таки не отпускает, а я налетаю на Дракуленка и наступаю ему на лапу.
— Уй! — раздается за спиной, но мне все равно.
— Я вижу только тебя, Лена, да?! — кричу я Валентайну в лицо. — Я тебя люблю?! Я заметила, как ты ее любил, довольно часто, надо сказать! Или черная страсть распространяется на тела, а не на личности?
Его лицо становится каменным, а я, наконец-то получив долгожданное преимущество, вылетаю из комнаты и бегу в свою. В ту самую, где Ленор обрела надо мной власть, которую никто не заметил. Мне хочется орать, бить все подряд, все ломать, но вместо этого я просто падаю на кровать и реву в голос. И правда, как маленькая девочка, но мне все равно. Я сейчас и есть маленькая девочка, я хочу домой, я хочу к маме! Мама — моя настоящая мама, уж точно меня бы ни с кем не перепутала, но она мертва. Она умерла так давно, что я почти не помню ее лицо, запах и голос. А здесь, в этом мире, у меня даже ее фотографий не осталось.
Это вызывает новый всплеск слез, которые текут просто безостановочно, я их даже не вытираю, захлебываюсь, обнимаю руками подушку и ору в нее. Она достаточно приглушает звуки, чтобы не перепугать горничных и прислугу до икоты. Мне настолько больно, что на миг приходит даже дикая мысль — вернуться в сознание, и пусть Ленор подавится своим телом, но в этот момент за спиной кто-то осторожно вздыхает.
— Пуф-ф-ф, — раздается сзади, и надо мной проносятся струйки дыма. Потом кровать скрипит, потому что на нее взбирается огромная туша, переступает через меня, а морда размером с хорошенький стул приближается к моему лицу: — Ленка. Лен. Ну не плачь, а? Хочешь, я его сожру?
— Он сам кого хочешь сожрет, — всхлипываю я, вспоминая, что произошло в спальне.
Нет, я конечно догадываюсь, что произошло, Валентайн понял, что Дракуленок говорит правду, а потом решил спровоцировать меня, зная, что желание защитить того, кого я люблю, во мне сильнее всего, и что если это не вышибет Ленор, не вышибет уже ничто. Вышибло. На пару с темной магией, магией тьмы, которую я сейчас, кстати, в себе совсем не ощущала. Видимо, все силы ушли на построение того щита высшего порядка. Хорошо хоть он получился. А то я не знаю, что было бы. Наверное, Дракуленок прыгнул бы в Загранье, успел бы? Но это сейчас я могу мыслить здраво, а тогда…
Я судорожно вздыхаю, и он вздыхает со мной. Призрачно-обжигающий дым жаром окутывает лицо, как будто я оказалась в сауне или в кедровой бочке.
— Давай так. Я тут посижу немного, пока ты успокоишься, а потом извиняться буду…
— Ты-то за что? — я даже перестаю всхлипывать.
— За то, что так долго не приходил, — сообщает зверь, окончательно переступает через меня и слезает с кровати. На ней он все равно не поместится, поэтому только кладет голову поверх покрывала и моргает. Умильно. В сочетании с его диковатой внешностью это смотрится ну очень забавно. Точнее, смотрелось бы очень забавно, если бы мое чувство юмора не помахало мне ручкой.
Так мы и сидим-лежим рядом в тишине. Дракуленок сопит в две дырки, грустно меня рассматривая, а я рвано дышу, после такого слезопотока иначе просто не получается. Он моргает, я моргаю. Я не моргаю, он не моргает. В какой-то момент у меня затекает рука, а залитое слезами лицо начинает пощипывать, поэтому я поднимаюсь и иду в ванную. Когда возвращаюсь, Дракуль все так же сидит у моей постели и вздыхает.
Я же понимаю, что во мне опять та странная пустота, которая накатывала внутри Ленор достаточно часто, но лучше уж так, чем то что было недавно. Усаживаюсь в кресло, и он цокает ко мне. Садится напротив, за счет своих размеров оказываясь со мной лицом к лицу.
— Ну и почему ты так долго не приходил? — спрашиваю я, потому что Дракуленок не виноват во всем, что произошло. Он вообще не виноват ни в чем. Ни в том, что его Хитар использовал, ни в том, что его Валентайн использовал, чтобы «активировать» меня.
— Стыдно было, — сообщает зверюга и опускает голову.
— Почему?!
— Потому что я на тебя напал… не смог его приказу противиться. Точнее, тогда я напал на нее. Я это уже потом понял, когда меня в Загранье вынесло. Ты по-другому воспринимаешься, Лена. Но не суть… Я не должен был на тебя нападать, даже если это она. Я же и тебе навредить мог. Вот.
Он скребет лапкой по полу, а я наклоняюсь к нему: так, чтобы увидеть его глаза.
— Ты же знаешь законы магии. Ты им подчиняешься.
— В том-то и дело, сначала не подчинялся. Я же не убил тебя тогда, когда только-только появился, а в том подвале мог. Но он усилился хорошо, этот приказ был напитан такой тьмой…
— Погоди. — Разговоры обо всем отвлекают, но даже помимо этого весьма интересно то, что он только что сказал. — Ты говоришь, что Хитар как-то усилил свой призыв?
— Да. Неимоверно. Понятие не имею за счет чего и откуда у него такие ресурсы, у-у-у-у… Сам бы его разорвал, если бы не похоронили уже! — Дракуленок рычит, а потом, мигом растеряв свою грозность, сообщает: — Лен, ну прости меня, а?
— Мне не за что тебя прощать.
— Не за что?
— Законы магии никто не отменял. Ты меня спас, уже второй раз. Сегодня, — я протянула сложенные лодочками ладони, и Дракуленок плюхнул в них уже совершенно не призрачную, тяжелую лапу. — Никто не почувствовал, что я — это не я, а ты почувствовал.
Он глубоко вздохнул.
— Ты правда не злишься?
— Правда.
— Мир?
— Мир.
На этот раз мы вздыхаем вместе. Я сползаю с кресла, усаживаюсь рядом с ним, а он обвивает меня своим жутковатым, но для меня совершенно не страшным хвостом. Я ему рассказываю обо всем, что произошло, как Ленор меня обманула, как воспользовалась тем, что я хотела ее защитить, а он — как путешествовал по Даррании в Загранье. И не только по Даррании.
— В Мертвых землях тоже побывал. Там такое… у-у-у-у…
— Что там такое?
— Тьмы все больше и больше становится. Она как бы сгущается, концентрируется, набирает силу, а что происходит, я толком понять не могу. Собственно, поэтому к вам и пришел. Хотел твоему… Валентайну все рассказать, авось и сообразит что-то. Но теперь думаю, что зря. Соображалка у него плохо работает.
Я дергаю уголком губ в ответ на такую неловкую попытку поддержки, но говорить о Валентайне по-прежнему не хочется.
— Так ты только поэтому пришел?
— Ну и по тебе еще соскучился, — между делом сообщает Дракуленок и отводит глаза.
Вот кокетка!
— Я тоже тебя люблю, — сообщаю я, обнимая зверя за шею с наростами и шипами, а он, такого не ожидая, замирает.
— Лен, ты чего… порежешься же! Осторожнее.
— Не порежусь. О друзей не режутся, — говорю я и притягиваю его к себе еще сильнее.
Наше уединение прерывают достаточно бесцеремонно и вполне в духе Валентайна: архимаг просто открывает дверь и шагает в комнату, жесткий и мрачный, с серебряной радужкой, в которую уже вплетаются черные щупальца тьмы.
— Брысь, — коротко произносит он, и Дракуленок раздувает ноздри.
— Это мой гость, — резко отвечаю я, поднимаясь и врезаясь взглядом в мужчину, который возвышается над нами. В такие моменты его темная суть контрастом выделяет его превосходство над окружающими еще сильнее, чем обычно, но те времена, когда это работало со мной, остались в далеком прошлом. — И мой гость останется в моей комнате, потому что я этого хочу. А вот ты уйдешь.
Валентайн знакомо прищуривается. Знакомо и недобро. Дракуленка, не успевшего опомниться, магией сносит в портал, который тут же закрывается, меня лишь окатывает потоками воздуха и холодом тьмы.
— Вздумаешь сунуться сюда сейчас — запечатаю возможность появляться в моем доме, — холодно сообщает Валентайн тому, кто, должно быть, уже пытается прорваться к нам из Загранья.
— Вот, значит как? — складываю руки на груди, в упор глядя на него.
— В моем доме никто не будет мне диктовать, когда и как мне говорить с моей женщиной.
Я приподнимаю брови:
— Так он вроде и не диктовал. Это я сказала.
— Потому что ты не в себе.
— Нет, Валентайн. Не в себе я была почти два месяца, а ты ничего не заметил. Для меня это достаточная причина, чтобы дать мне время и возможность побыть одной.
— Для меня это достаточная причина, чтобы уничтожить Ленор Ларо прямо сейчас.
Он шагает ко мне, протягивает браслеты, которые достает из кармана пиджака. Я смотрю на них, потом на него.
— Браслеты я больше не надену, — говорю я. — Это первое. А второе — мое мнение по поводу Ленор не изменилось.
Поразительно, но это правда.
Я не хочу ее смерти. Никогда не хотела, и даже после всей той боли, после всего, через что я прошла, я не готова допустить то, о чем говорит Валентайн. Наверное, стоит этому порадоваться — что во мне нет этой внутренней тьмы, желания мстить, желания избавиться от той, что намеренно посадила меня в тюрьму подсознания и манипулировала всеми моими друзьями, но с радостью у меня сейчас напряги. Поэтому остается просто принять это как факт, равно как и то, что в радужках Валентайна становится все больше черного цвета.
— Ты же понимаешь, что я не могу ее оставить, Лена?
— Ты же понимаешь, что это решать не тебе? — зеркалю его вопрос, глядя на него в упор.
— Это решать мне, если ты не можешь решиться. От повторения ситуации никто не застрахован.
Да ты что?
— Знаю. Поэтому впредь буду осторожнее. Не буду с ней разговаривать, не подготовившись.
— По-моему, ты себя переоцениваешь, Лена.
— А по-моему, ты недооцениваешь меня. Всегда недооценивал, если за все это время ровным счетом ничего не заметил.
В нашем диалоге ненадолго повисает пауза, после которой он все-таки произносит:
— Мне жаль.
Мне жаль? Это все, что ты можешь сказать? Я вот многое могу сказать, но… не стану. Потому что это многое уже бессмысленно. Все, что было до Ленор, сейчас бессмысленно, мне просто нужно понять, как с этим жить дальше, а присутствие Валентайна эту задачу совершенно не упрощает. Сколько раз я мечтала о том, как он вышвырнет ее из моего тела, обнимет меня, скажет, что меня любит? Сколько раз я представляла, что он поймет, поймет, поймет! Но он так ничего и не понял. И не понял бы, если бы Дракуленок не появился, чтобы рассказать ему о том, что творится в Мертвых землях.
— Зря ты прогнал Дракуленка, — говорю я. — Он хотел тебе рассказать кое-что важное. О том, что происходит с концентрацией Тьмы в землях твоего отца.
— В Мертвых землях?
— Именно там. — Я потираю ледяные ладони друг о друга.
Сегодня еще не осень, но очень близко к тому, большая часть лета и самых теплых дней в Хэвенсграде достались Ленор. Равно как и все мои мечты, песчаной горкой рухнувшие на берег, где их смыла волна. Что же касается меня, я… у меня впереди второй курс в Академии Драконова. Это все, что я сейчас знаю.
— Мне правда надо побыть одной, Валентайн, — говорю я. — Если ты меня правда любишь… — Я осекаюсь, потому что не верю больше в эти слова. — Если я хоть что-то для тебя значу, не удерживай меня.
Я шагаю вперед, и в первый момент мне кажется, что он меня не отпустит. Просто не позволит выйти из этой комнаты, и меня всю окутывает холодом изнутри. Потому что сейчас я в самом деле не готова с ним говорить. Потому что если он попытается давить, если не даст мне уйти, это будет конец. Не знаю, мне страшнее от этого или от того, что все продолжится, но Валентайн отступает.
Я подхватываю лежащую на кресле виритту (Ленор сегодня собиралась в этой спальне, отдельно, чтобы поразить Валентайна своей неземной красотой) и иду к двери. Прямо так, в бальном платье, да, но мне все равно. Еще все равнее, что будет дальше, потому что прямо сейчас мне кажется, что дальше уже ничего не будет. Я выхожу на Эзалийскую набережную, бреду по ночной улице. Этот район — один из самых престижных и безопасных в Хэвенсграде, и все равно на меня с удивлением косятся редкие уже за счет позднего времени прохожие.
Во мне явно узнают адептку Драконовой Академии, то есть Академии Драконова, потому что ежегодный Открывающий бал — такое же событие, как и Зимний. Только если зимние балы проходят по всей Даррании, Открывающий — один-единственный, это традиция именно главного учебного заведения страны. О нем везде пишут, о нем везде говорят, а во Флидхааре за пару недель до его начала идут бурные обсуждения, кто и в чем придет. Разумеется, это просачивается в семьи адептов, и дальше, дальше, дальше…
А вот я дальше не могу. Не могу идти.
Может, я и сидела сегодня в сознании, но Ленор-то танцевала. Может быть, дело и не в этом. Может быть, дело просто в том, что я не хочу идти дальше. Не знаю, куда мне дальше идти, хотя Эзалийская набережная не просто большая. Она огромная. Проходит через несколько районов, сменяя не только повороты реки, но и атмосферу города, и архитектуру домов, и виды.
Платье возмущенно шуршит, когда я усаживаюсь прямо на ступени. Ноги все же гудят, даже несмотря на ультраудобную обувь, которая почти не ощущается. Я смотрю на водную гладь, в которой отражаются убаюкивающе покачивающиеся огни, они двигаются, как двигались сегодня пары в танце va’orra, «парение»: спокойно, размеренно, плавно, я бы даже сказала вальяжно. Это гипнотическое зрелище заставляет меня моргать и расслабляет. По крайней мере, я хочу в это верить.
Прохлада, которой с реки тянет весьма ощутимо, бодрит, заставляя невольно поежиться. Я лишь успеваю подумать о том, что надо было взять что-то, что можно набросить на плечи, когда на эти самые плечи ложится довольно-таки жесткая, но в то же время окутывающая теплом ткань.
— Нашла, где сидеть, — комментирует Люциан Драгон, усаживаясь рядом со мной на лестницу.