20

Мы прошли мимо пруда, сквозь еще несколько восточных садиков.

С нами шел Шон.

— Я немного пройдусь вместе с вами, — сказал он, — если вы не возражаете. А потом пойду своей дорогой.

— Конечно, — ответила Сьюзен, — пошли вместе, Шон.

Сады перешли в лес, и мы выбрались из долины. Потом мы подошли к горному лесу, вышли на альпийский луг. Воздух стал резко холодать, но я не замерз. Луг постепенно поднимался вверх, потом он закончился там, где участки снега лежали на серо-коричневых уступах скал. Мы боком прошли вдоль склона, под ногами у нас были дикорастущие горные цветы, их стебли гнулись под сильным ветром. Холодный воздух с вершины горы над нами дул вокруг, по небу плыли серебристо-серые легкие облачка. Трава волнами ходила под ветром на склонах горы. На луг упал луч солнечного света, потом исчез. Облака то сливались, то разрывались и отдалялись друг от друга снова. В воздухе, таком свежем и пьянящем, плыл запах вереска и диких цветов.

Сьюзен и я шли, держась за руки, Шон шел справа от меня и немного сзади. Казалось, Сьюзен вроде и не вела меня никуда, но в ее шаге чувствовалась целеустремленность.

— Какое прекрасное место, — сказал я. — Где оно? Это где-то в реальном пространстве и времени или это только Субстрат?

— Это Субстрат, — ответила Сьюзен. — И большая часть того, что сейчас находится вокруг нас, обязана своим происхождением тебе.

— Что-что?

— Это теперь твои владения, Джейк. Мое царство кончилось чуть раньше.

— Да-а-а?

Я сам не знал, как к этому отнестись. Я совсем не чувствовал, что управляю ситуацией. Это место было таким же реальным, как и все остальное, что я когда-либо видел, и оно настолько же реагировало на мои капризы и желания, как и остальная часть вселенной — то есть вовсе не реагировало.

Мы прошли по наветренной стороне огромной горы, чья вершина была скрыта в облаках, поэтому не видна. Теперь мы подошли к переходу между этой горой и еще одной вершиной. Мы взобрались по большому склону, очень крутому, который постепенно превратился в тропинку на гребне между двумя склонами. Ветер дул нам в спину, но, когда мы стали карабкаться по еще более крутому склону горы, которая показалась мне еще выше, ветерок превратился в пронизывающий ветер, дувший нам в лицо. Идти было трудно. Огромные массы камней возникали все время на нашем пути, и нам приходилось время от времени огибать глубокие провалы.

Мне это все переставало нравиться. Я был не в самой лучшей форме и начинал уставать — хотя, что странно, — не так уставать, как должен был бы. Мне стало совсем уж зябко и неуютно, подумал я.

— Куда, черт возьми, мы идем? — спросил я.

— Как я уже сказала, Джейк, это твой театр, — ответила Сьюзен. — Если тебе не нравится метафора, измени ее.

— Это, значит, метафора?

— Обычная метафора. Преодоление высот, вперед и вверх, все выше, и выше, и выше… все такое. Измени ее. Найди новый способ, чтобы попасть туда, куда ты хочешь попасть.

— Куда… — начал я, потом остановился и оглянулся кругом. Казалось, везде земля встала дыбом непреодолимой стеной, затерявшись в тумане. Что мне делать? Спуститься вниз?

Поэтому я пошел вверх, ведя Сьюзен за руку. Шон шел сзади. Мы поплелись вверх по склону и вошли в почти непроницаемый туман. Влажные облака окутали нас, скалы мокро блестели под ногами. Мне было даже уютно, если не считать того, что я немного замерз. Казалось, Сьюзен не обращает внимания на холод. Мы вырвались из тумана, и земля неожиданно перешла в ровную поверхность под ногами. Мы вышли на широкое ровное плато, на котором только кое-где были разбросаны темные скальные монолиты. Я посмотрел в небо и увидел светлеющее небо, на котором были потеки серого и серебристого, солнце начинало просвечивать сквозь облака. Падал тоненький, слабый ледяной дождь, он освежал мне лицо. Облака кружились и переливались, словно в воду вливали молоко.

— А теперь что? — спросил я, останавливаясь.

— Мне кажется, что ты хотел бы сделать тут погоду потеплее, — предложила Сьюзен.

— Точно.

Облака раскололись, и золотое солнце полилось на землю, словно сквозь церковный витраж.

— Религиозный символизм? — прокомментировал я.

— Может быть.

— Красиво, — ответил Шон.

Действительно, потеплело, и даже очень быстро, но перед нами по-прежнему простиралось высокое, овеянное всеми ветрами плато, и я поднял воротник от ветра, который нес на нас песок из разрушенного города далеко на равнине, разрушенные башни, искрошившиеся стены, песок заносит упавший шар с купола. Справа от нас еще одни руины спрятались в каньоне, там были каменные жилища, сжавшиеся под навесом скалы.

— Это место наверняка где-то существует, — сказал я.

— Так и есть, — ответила Сьюзен. — Все на свете где-то находится.

— Потрясающее философское озарение.

— Спасибо.

Вдалеке были холмы, и мы добрались до них в поразительно короткое время. Иссохшие, бесплодные земли оставались за нашей спиной, когда мы шли по извилистой тропинке вверх, через кусты и порыжелую траву.

— Калифорния, — сказал я.

— А?

— Мне это напомнило Южную Калифорнию.

— Я там никогда не была. Когда-нибудь поеду.

— Около 1960 года это было прелестное место. Если не считать смога. Я слышал, что это было самое чистое и красивое место между 1919 и 1940 годами.

— Тогда обязательно поеду, — сказала Сьюзен.

Мы дошли до края холма. Тропинка спускается по склону и оказывается в совсем других местах. Небо меняется и переходит в ночь, присыпанную звездами, справа от нас низко висит полумесяц, еще одно лунообразное тело с крохотный диск мчится по своей орбите. В зените — река звезд… странные силуэты на небе, какие-то тени, причудливые формы… Во мне совсем нет страха, просто решимость. Я ищу конкретное, особенное место. Я не знаю, как оно выглядит, не знаю, где оно. Метеоритный дождь, в ночь падают яркие стрелы зеленого огня, они исчезают почти тотчас же, как появляются. С неба спускаются огненные нити, над головой кружатся галактики справа, на горизонте, зодиакальный свет. Поднимается ночной ветер, текут звездные реки.

— Очень красиво, — комментирует Сьюзен.

— Спасибо, — говорю я, понимая, что она хочет просто сказать мне комплимент. Сам не знаю, почему я его принимаю.

Фиолетовое солнце встает и прогоняет прочь ночное великолепие. Справа от нас еще один город, группа хрустальных куполов на огромной пустой равнине. Этот мир еще на миг остается с нами, потом превращается в закат у моря, белые барашки волн ударяются о фарфорово-белый пляж. Под ногами у нас хрустят ракушки, пока мы идем по пляжу. Небо переливается серо-черными облаками. В этом мире нет цвета — если это действительно мир, а не какая-нибудь иллюзия, придуманная Примом или еще каким-нибудь обманщиком. Тут нет жизни. Небо мутно-серое, а местами переходит в угольно-черный цвет, а ракушки под ногами серые, белые, угольно-черные. Песчаные дюны справа усеяны стеблями засохшей травы. Низкие холмы на горизонте.

— Отличное место для курорта, — говорю я.

Сьюзен кивает.

— Еще бы! — иронически соглашается она.

Шон говорит:

— Что-то мне это место не нравится, Джейк.

Я отвечаю:

— И мне тоже.

Что делать? Мы переходим из этого места в какое-то другое за один шаг. Мне даже не приходит в голову спросить, как это мы сделали такую штуку.

Тут опять ночь. Освещенный луной некрополь, разрушенный храм, гора строительного мусора и щебенки, расколотые колонны, полузасыпанная площадь. Мы идем под лунным светом чужой планеты. Снова звезды, над головой газовое облако. Где мы? Вопрос не высказывается вслух.

Я останавливаюсь и смотрю на пожранный временем город вокруг нас.

— Снова мотив разрушенного города, — замечаю я.

— Время, — говорит Сьюзен.

— Угу. Большими кусками.

Из тьмы несутся слабые голоса: призраки. Тень падает на дорожку, отразившись от луны-облатки, от сожженного молнией дерева. Тенью похожа на сумасшедшего танцора. Храм стоит на холме впереди, его разрушенные купола больше не хранят статую высокого инопланетного божества. В подземелье где-то падает пылинка, а небеса содрогаются.

— Мне страшновато, — говорю я. — Пошли отсюда.

Вот сюда, говорит Сьюзен, и я иду за ней туда, куда она скажет. Это на самом деле даже не направление, не земное место, а просто состояние души. Это успокоительная тень чувства, комбинация умиротворенного созерцания и ностальгии. Это даже больше, чем состояние души — это почти запах. Я говорю Сьюзен, что я хотел бы что-нибудь увидеть или почувствовать на запах… если она может для меня это сделать, то пусть поможет мне. Конечно, помогу, говорит она… и мы оказываемся в ином мире, тут болотисто и влажно, поэтому я отмахиваюсь от него и попадаю в другой, и третий, и четвертый, потом в пятый. Мы задерживаемся в этом очередном мире, потому что он немного похож на то место, которое я ищу, немного, несильно, потому что тут слишком тепло, поэтому я снижаю температуру примерно градусов на пять, меняю цвет неба на голубой — мне нравятся голубые небеса — и траву делаю чуть тусклее, не такого сумасшедшего, лихорадочного зеленого цвета, и деревья пусть будут чуть выше, а листьев у них — побольше, а кора пусть будет живее, не похожей на разъеденную раком кожу. Теперь я смотрю на очень приятную планету, под добрым солнцем, это очень хорошее место для старинного, почвенного разведения растительности, которое мне нравится больше всего. Люблю пахать и сеять. Поверхность плавно то расстилается равниной, то становится чуть холмистой — она не похожа на плоское блюдце, и торнадо тут не разгуляется. Вдалеке горы. Очень хорошо, если хотите время от времени поменять климат, и не придется далеко ехать. А вот под буками небольшой прекрасный деревенский домик, а тут амбар, и сараи, и курятник, и рига, и сусеки, и хлев, и прочие постройки и причиндалы. Все, что может понадобиться.

— Тебе нравится это место? — спрашивает Сьюзен.

— Да, — отвечаю я. — Да, очень.

И так оно и есть на самом деле, хотя оно не совсем похоже на нашу ферму на Вишну (потому что та планета совсем не такая благостная, как эта), но в ней соединились все составляющие, которые нужны мне для ощущения полноты жизни, мира и покоя: пространство, зелень, такая спокойная и мирная, и много, много пространства. Облака белые и пушистые, а тот, кто нарисовал их на небе, сперва сделал под них подкладку из настоящего, голубого, земного неба. Это было очень просто, очень похоже на Землю. Может быть, нам, людям, именно там и надо жить.

— Прелестная маленькая фермочка, — сказала одобрительно Сьюзен.

Шон схватил горсть черной земли и понюхал:

— Плодородная, да еще какая!

— Отлично, вот я и нашел то, что мне надо, — сказал я. — Что я нашел? Что я должен делать?

Но я знал ответ. Однако Сьюзен мне его подсказала.

— Твое тело может оставаться здесь, пока остальные части тебя могут блуждать, где тебе захочется. Неважно, что ты делаешь и где ты находишься, у тебя всегда будет ощущение того, что ты дома. Вот как сейчас: я все еще сижу в своем саду возле коттеджа у пруда, даже пусть я вместе с тобой тут.

— В этом есть смысл.

— Нет, нету, — рассмеялась Сьюзен, — вот почему это так ловко устроено. В этом вообще нет смысла. Но это очень здорово.

— Значит, вот что это такое?

— Конечно, нет. Это только начало.

Я тоже это знал. Я знал и понял в тот момент множество вещей. Это была новая форма существования. Какого именно существования, я в тот момент не знал. Ответ был частью того, что лежало на долгом пути, открывшемся мне в тот миг.

Я думал-думал над этим, и потом, когда стряхнул с себя оцепенение, я снова был на ферме. Сьюзен по-прежнему была рядом, но Шон исчез.

— Он говорит, что когда-нибудь навестит тебя, — сказала она мне. — Он велел попрощаться с тобой от его имени. Зато тут кое-кто еще.

Я уже пожимал руку Приму.

— Нам надо поговорить, — сказал он.

— Я пойду, — сказала Сьюзен.

Сьюзен и я снова обнялись. Мы разжали объятия, я посмотрел в ее вечно карие глаза и увидел, что больше мы никогда не увидимся.

— Это было замечательно, Джейк. То, что я знала тебя. Любила тебя.

— Я тебя тоже люблю.

Нам больше нечего было сказать.

— Ты не присоединишься к нам, Джейк?

Я направил все свое сознание на Прима и сказал:

— Нет.

Углы его рта приподнялись в мудрой улыбке.

— Вы поразительный индивид.

— Спасибо. Я должен вернуться.

— Конечно.

— Но все-таки вы должны мне сказать насчет кубика. Я не уверен, что все понял. Вы взяли первый кубик, тот, который я принес с Космострады?

— Да.

— Почему?

— Мы его открыли.

— И?

— Результаты неоднозначны. Неудивительно, потому что эксперимент пытался ответить на самые глубокие вопросы. А такие вещи редко получаются с однозначными решениями.

— Какой же глобальный вопрос поставил этот эксперимент?

— Может быть, это самый глобальный вопрос: вопрос вопросов. Почему вопреки НИЧЕМУ есть НЕЧТО?

Я нашел поблизости пенек — кто-то расчищал эти земли — и уселся. Я с минуту глядел на облака, потом сказал:

— Это, действительно, чертовски важно.

Прим расхаживал передо мной.

— О, сформулировать этот вопрос можно по-разному, и у него есть миллион побочных аспектов. Появилась ли вселенная спонтанно, или кто-то или что-то заставило ее возникнуть? И если так, то во что это превращает вселенную? И так далее, и тому подобное.

— Итак, — сказал я, — результаты были неоднозначны.

— Давайте скажем так, что данные еще долгое время будут порождать результаты этого эксперимента. Пока очень трудно сказать, к чему он привел.

— Ладно. Скажите мне вот что: во всем пространстве и времени неужели никто раньше не додумался провести этот эксперимент?

— Давным-давно известно, что теоретически это возможно. По каким-то причинам его никогда не проводили. По крайней мере, нет указаний на то, что это делалось. Мы же не знаем всего, что происходило.

— Вы не всезнающи?

— Не совсем.

— Ясно. Вы не божество — в том смысле, в каком это понимают люди моего места и времени.

— Нет. Это, кстати, весьма интересное понятие. Интригующее.

— Как вы думаете, где-нибудь такое божество есть?

— Может оказаться, что есть, — ответил он.

— Значит, окончательный приговор этому вопросу еще пока не вынесен.

— Да, я понял вашу метафору. Пока не вынесен.

— Порядок, — я набрал в грудь побольше воздуха. — Хорошо. Кубик создал сам себя, так?

— Похоже, так оно и произошло. Примечательно. Возможно, он передает историю той вселенной, которую смоделировал.

— Возможно?

— Весьма возможно.

— А почему Кульминация не могла создать этот эксперимент?

— Мы не создаем. Мы не занимаемся наукой. Наука — это знание. Мы же ищем мудрость. В конце концов, если подумать, то наука дает такие ответы, которые ведут всего лишь к новым вопросам.

— Но к чему ведет мудрость?

— В конце концов? Может быть, просто к состоянию духа… или к такому состоянию, когда вопрос сам по себе является ответом.

Я встал.

— Ну ладно, — сказал я. — Большое спасибо. У меня в трейлере куча товарного груза, и мне надо его доставить. Я и так выбился из графика.

— Я понимаю.

— Большое спасибо за всю вашу помощь.

— На доброе здоровье.

Я повернулся, чтобы взглянуть на ферму в последний раз. Милое и славное место. Я мог бы прожить тут миллион лет или около того.

Но время от времени мне надо поездить по Космостраде.

И мне на самом деле надо доставить груз по назначению.

Загрузка...