Дорога войны

16

Они дошли. Обошли засады и посты радарного контроля, укрылись от хищных глаз дронов-разведчиков, растворились среди камней, кустарников и лесов Кавказа. «Хамелеоны» показали себя с наилучшей стороны, пролетающие вертолеты спартаковцы быстро привыкли проводить равнодушными взглядами. С неба их не обнаружить, по горам не догнать! И теперь бойцы аккуратно копошились на безлесном склоне, рассредотачивались, устраивались на отдых пятерками среди камней и кустов, доставали сухпай, которого почти не осталось. Хорошо, хоть вода имелась в достатке — переходили речушку, мелкую, но страшно быструю и шумливую, запаслись по максимуму.

Руководящая группа «Спартака» скромно удалилась в сторонку для связи с бригадой. Вообще-то в «Спартаке» не принято было утаивать от бойцов оперативную информацию, ориентироваться в боевой обстановке полезно каждому, но то «Спартак», а вот начальник разведки бригады вряд ли понял бы, если б по жутко защищенной секретной линии связи прорвался, например, смех Ангелинки, санинструктора и снайпера от бога, но великой хохотушки. Так что — в стороне. Зиту не позвали. Димитриади вообще старался с ней не встречаться взглядами, как и подружка детства Катя Короткевич. Так что она просто лежала в траве, отдыхала, ловила на себе изредка озадаченные взгляды штурмовиков и лениво соображала, по какой причине именно это место выбрано точкой эвакуации. На душе было непривычно легко и спокойно. Глубокие тылы противника на проверку оказались не настолько опасными, задачу выполнили, к точке эвакуации вышли, ночью скользнет вдоль распадка огромная туша «калоши», бортмеханик сердито крикнет, чтоб поторапливались с погрузкой… Да, скорее всего, место эвакуации выбрано именно из-за распадков. Над которыми на предельно малой высоте можно скрытно от радаров достичь хребта. Если не увидят со спутника, если… много чего «если», но можно.

— Зита, кажется, тебя кто-то вызывает! — растерянно сказал рядом дежурный радист.

— Так кажется, или вызывают? — не поняла она.

— Кажется, вызывают! — сердито сказал парень. — А как еще назвать, если на нашей боевой частоте открытым текстом шпарят вызов? По имени, представляешь? Сама послушай! Я вообще случайно поймал, на всякий случай эфир прослушивал…

Она озадаченно нахмурилась и потянулась к наушникам. Такого в планах операции не было. Впрочем, и участия руководства «Мхедриони» тоже не было, так что…

— Калоша ша-эс-же Зита, калоша ща-эс-же Зита… — монотонно повторял усталый голос.

— Здесь «Спартак», — ответила она не задумываясь.

Радист изменился в лице. Понятно, парень испугался, что это провокация и сейчас по лучу прилетит подарок от южного противника. Так-то оно так, только она узнала голос. Не раз и не два обсуждала с обладателем баритона систему защиты аэродрома, запомнила.

— Подключай Димитриади! — прошипела она радисту.

С топотом прибежало руководство. Могло б не бегать, радист включил передачу в общую сеть, но — юность, силы брызжут.

— Лапонька, если б ты знала, как я рад тебя услышать, — пробормотал далекий голос. — Мы на земле, такие вот дела. И у меня раненый с открытым переломом. Сможете вытащить?

— Смотря где вы, господин полковник, — честно сказала она. — Мы на точке эвакуации.

— Да мы там же, почти дошли. Бери координаты. Я бы сам, но капитан тяжелый…

Она вопросительно посмотрела на Димитриади. Губы нового командира «Спартака» беззвучно шевельнулись. Матерится, поняла она и внутренне согласилась с оценкой ситуации. Тяжелый раненый — страшный сон любого командира диверсантов. Куда такого? Нести? Там, где ходит «Спартак», не всякий здоровый мужчина пройдет, горные диверсанты все же, тем более не протащить носилки. Скрытно и быстро — не протащить. Тяжелый раненый — потеря мобильности, изматывающие нагрузки во время рейда и верная смерть отряда в случае преследования егерями. Поэтому у «Спартака» было право не откликаться на призывы о помощи, жестокое право войны, не раз подтвержденное кровью. Димитриади вполне мог — и обязан! — просто прервать связь. И если все труды майора Каллистратова и Зиты по «Спартаку» неэффективны, сейчас так и сделает.

Димитриади в настороженной тишине коротко отдал распоряжения. Пятерка Калемина ушла за раненым, бесшумно растворилась на пятнистом склоне горы. Сам же новый командир «Спартака» устало опустился на землю и включился в общую сеть.

— Кабздец, ребята, если коротко по новостям. Всему — кабздец. Если желаете подробностей, они есть у меня, слушайте и не жалуйтесь. Операция по деблокированию окруженных частей накрылась по полной. Как-то наших перехитрили, не всё увидели наши стратеги. Мы посадили на землю дивизию беспилотников, зато две других ровняют сейчас нашу ДШБ с грунтом. Аэродром вертолетчиков снесли в ноль, эвакуировать нас нечем. И вообще воздух мы потеряли. Десантура пока держится, но… есть сведения, что турки пошли в наступление по земле тоже. И вот это — полный кабздец. К перевалу идут «Рабаты».

Зита представила «Рабаты» на просторах степей возле Медногорки, и ей стало неуютно. Танки прорыва с хорошим зенитным прикрытием, с четкой управляемостью — гарантированная смерть наземным войскам. «Спартак» остановил одного только за счет хитрости, горного рельефа и ценой жизни двух групп ракетчиков. И еще им сильно повезло. А в масштабной войне везению нет места.

— В общем, нам приказали закрыть трассу «Кавказ-Западный» на двое суток, — хмуро сказал Димитриади в полной тишине. — Любой ценой.

— Саша… чем? — робко подала голос Короткевич. — Снайперками?!

— Не знаю! Чем — не знаю! Я знаю, что кроме нас, у трассы никого из наших нет, и перебросить не дадут! Я знаю, что если не заткнем трассу, десантуре кабздец, и западному узлу обороны тоже! И пойдут «Рабаты» на Краснодар! Вот это я знаю, а больше ничего!

— Не ори, — сказал Брюханов. — Не на базе.

Димитриади сверкнул глазами — и успокоился. Правило не шуметь в рейде в свое время крепко вбили в каждого, на уровне рефлекса. Даже Ангелинка смеялась вполголоса.

— У нас по полтора десятка зарядов на «реактивку», Саша, — рассудительно сказала Короткевич. — Я на прошлом привале считала. Еды — ноль, сегодня последнее подберем. И к снайперкам боезапаса на пятнадцать минут хорошего боя. Нам нечем закрывать трассу, разве в штабе не понимают? «Рабаты» из «реактивки» не взять!

— Их убивают сейчас там, в штабе, — заметил Димитриади. — За любой шанс хватаются. Мы — тот самый шанс. Ну, нет здесь никого, кроме нас! Разведка десантуры за хребтом займется тем же, но их прессуют с воздуха так, что головы не поднять, а здесь как бы тыл…

— Ага, и колонны без противодиверсионного сопровождения пойдут, что ли? — недоверчиво подал голос Кунгурцев.

— С сопровождением, — буркнул Димитриади. — Но — только с сопровождением. Уже можно работать. Воевать против разведмашин нас учили.

— А боеприпасы, а еда?

— Возьмем боем. Думаете, нас за просто так вооружили трофейными «Птичками»? Как раз для такого вот случая.

Штурмовики мрачно переглядывались. Каждый хорошо представлял, что такое — взять боем. Сколько ребят останется после штурма колонны в живых? Может, и никого, тут как повезет.

— Ребята, других вариантов нет, — сказал Димитриади.

— Ну, нет так нет, — буркнул Брюханов. — Командуй… командир.

Зита снова ощутила на себе озадаченные взгляды штурмовиков. Похоже, ее отказ от руководства не вышел за пределы совета командиров. Почему-то. Надеются, что передумает? Тогда ребята плохо ее знают. Но они ее знают хорошо, особенно Катька…

— Несут, — сказал кто-то.

По склону, двигаясь зигзагами, штурмовики осторожно несли тело. Полковник тяжело шагал рядом. Плоский, словно игрушечный, десантный автомат болтался на груди, аварийная разгрузка топорщилась, и сам вертолетчик выделялся на склоне чужеродным пятном, хотя вроде и был одет в камуфляж. Штурмовики рядом с ним практически сливались с кустами.

Рука раненого пилота соскользнула с носилок и бессильно закачалась в воздухе. Штурмовик вернул ее в носилки. Через пару шагов она снова соскользнула.

— Что-то как-то он… — пробормотал Димитриади озадаченно, потер слезящиеся глаза и скомандовал:

— Медицина… Зита! Посмотри с девочками, что с пилотом! Что-то он как неживой! И вообще оцени состояние и транспортабельность!

Зита снова перехватила на себе множество недоумевающих взглядов, кивнула и полезла в укладку за медицинским набором. Подумала, извлекла тюбик из неприкосновенного запаса и сунула на ходу Димитриади.

— По две капли в глаз, трижды в сутки, — пояснила она в ответ на вопросительный взгляд. — И со снайперами поделись, насколько хватит. У вас глаза непривычные к южному солнцу. Дети подземелья.

Про детей подземелья штурмовик не понял, но кивнул благодарно. О лекарстве для всего состава благоразумно не спросил, и так понятно, что нету. Антидота против змеиного яда — завались, это при том, что ни одного укуса не было — а о протекторах глаз кто бы подумал? И этот-то тюбик не сама Зита взяла, сообразили врачи, собиравшие ей меднабор в госпитале, опытные военные медики.

Она опустилась рядом с носилками на колени. Лицо капитана ей не понравилось, сильно не понравилось. Видела она такие, когда человек уже не здесь, а где-то там, на пути… Осторожно убрала фиксаторы, повязку и чуть не охнула в голос. Могучий у капитана иммунитет! Столько грязи в ране, и еще жив!

— Девочки, готовим операционку! — свистящим шепотом распорядилась над ее плечом Катя. — Быстренько!

Она согласно кивнула. Минимальный набор для полевой хирургии в отряде имелся, но как-то… как-то состояние вертолетчика не объяснялось переломом.

— Сотрясение, травма позвоночника, что ли? — в тон ее мыслям пробормотала озадаченно Катька.

— Да не, он сначала сам шел, — подал голос полковник. — На стимуляторе, но сам.

— А потом?

— А потом потерял сознание, — хмуро сказал полковник. — Не видно, что ли?

— Какой именно стимулятор? — резко спросила Зита. — Летный реактивный, в вашей классификации «Двойка», или что-то другое?

— Ваш стимулятор, — криво улыбнулся полковник. — Для диверсантов. Мы его на всякий случай держали… на такой вот случай. Если выбираться ногами.

— Дебилы! — не сдержалась Катька. И пробормотала что-то еще, малоразличимое, но злое.

— Ну, ты! — мгновенно озверел полковник и начал подниматься.

Зита недовольно качнула головой. После гибели Орлова Катька как будто сама искала себе неприятности. Полковник — он ведь и застрелить может. И будет прав по военным законам. Правда, потом его убьют штурмовики — уже в соответствии с законами штурмовых отрядов, о чем полковник наверняка наслышан, как и все в стране.

— Простите несдержанность моей подруги, — спокойно сказала Зита. — Дело в том, что вы чуть не убили своего капитана. А может, и убили, еще неизвестно. Полетные стимуляторы с нашими несовместимы, разве вам не объясняли?

— Кто бы? — рыкнул полковник, бросил на санинструктора тяжелый взгляд, убедился, что крохотная девушка сама готова его пристрелить, и опустился на землю. — А вам, значит, объясняли?!

— И нам не объясняли, — пробормотала Зита и склонилась над раненым. — Более того, боевая фармакология закрыта грифом секретности даже от армейского медперсонала. Но к нам в госпиталь попадали раненые, кое-что удалось установить опытным путем. Знаете, когда пятый пациент подряд умирает сразу после введения безобидного лекарства, выводы напрашиваются. Наш анестезиолог их оглашать не стеснялся, громко и матерно… Я запомнила, соответственно, необходимый минимум «Спартаку» известен тоже… и еще анестезиолог говорил, что на тюбик-шприцах боевых стимуляторов нанесена специальная маркировка, напоминающая, с чем нельзя совмещать. Для неграмотных — картинками. Ведь нанесена?

Под ее строгим взглядом полковник заметно увял.

— Мало ли что там нарисовано! — пробурчал он. — Алкоголь там тоже под запретом, а идет, между прочим, за милую душу без всяких побочных…

Димитриади, молча слушавший разговор и готовый в любое мгновение вмешаться, деликатно кашлянул.

— Перелом грязный, но хороший, — сообщила Зита результат осмотра. — Капитан у нас настоящий богатырь, иммунитет зверский. Почистим, сложим, зафиксируем. Но сильнейшее отравление боевой химией. Возможно, пойдет каскадная реакция, состояние будет меняться разнонаправленно. Его все время придется держать, иначе не доживет до госпиталя. Если вообще доживет. Я не знаю, что у него поражено внутри, и у нас минимум средств. И никакой диагностики, только на опыте и интуиции.

— Вы сделайте все, что в ваших силах! — подал голос полковник. — А уж капитан выкарабкается! Мы с ним всю войну вместе, друзья…

Штурмовик выслушал с непроницаемым лицом. Бросил короткий взгляд на раненого, на полковника, что-то прикинул.

— И которые сутки он вот так? Сбили сразу после нашего десанта?

— Нет, это мы уже вторым заходом десантуру на трассу бросали. Меньше суток без сознания, так получается.

Зита бросила мгновенный взгляд на штурмовика. Понял ли Димитриади, что именно только что услышал, оценил ли? Судя по каменной роже Александра, и понял, и оценил. Вот и она поняла, что безумный десант на Душети — всего лишь малая частичка огромной и сложной операции. В которой был предусмотрены и маловероятный ответ турок, и совсем уж невероятная потеря воздушного пространства тоже. Потому бросали на операторов спецназ, вместо того чтоб снести гостиницы ракетными ударами. Работа диверсантов — более надежная, более чистая, это важно, но важнее то, что рядом с трассой «Кавказ-Западный» в случае катастрофического развития ситуации оказались хорошо подготовленные группы спецназа — на крайний, самый крайний случай. А хорошо подготовленный спецназ может много чего натворить даже снайперками, даже с ограниченным боезапасом. «Рабатов» из реактивки не взять, верно, но колонны не из одних танков состоят, там и заправщики, и ремонтные мастерские, и прорва машин с боеприпасами… Конечно, глубоко в тылу диверсантов быстро вычистят, но трассу вполне возможно остановить. Особенно — горную трассу. Другой вопрос, насколько. Видимо, чтоб перекрыть на пару суток, и пытались забросить десантников. Не получилось, и теперь вся тяжесть задачи ложится на «Спартак». Тот самый крайний случай.

Димитриади пришел к какому-то решению, кивнул своим мыслям и положил рядом с полковником коробочку маяка Центроспаса.

— Все, чем можем помочь, — вежливо сказал штурмовик.

Полковник дернулся и потемнел лицом.

— Мы не этим сюда шли! — зло сказал он. — Что дарено, не забирается!

— Тем не менее возьмите. Потому что нам не потребуется, «Спартаку» поставлена другая задача, а вам эвакуация крайне необходима. Да и… в штурмовых отрядах не принято спасать командование раньше рядовых. Центроспас не занимается эвакуацией больших групп, он для командного состава, я правильно понял?

— Само собой разумеется! — буркнул полковник и неловко пододвинул к себе маячок. — Экипажи как бы не из рядовых состоят! Если выделишь из запасов штурмовую винтовку вместо этой трещотки и пару комплектов сухпая, вообще будет здорово. И… спасибо, лейтенант. Сочтемся, вертолетчики добро помнят.

Димитриади кивнул и отошел. Полковник озадаченно проводил его взглядом, покосился на Зиту. Она сделала вид, что не заметила молчаливого вопроса.

Зита заканчивала обработку перелома, когда раздался четкий, громкий голос Александра:

— «Спартаку» — внимание! Властью, данной мне здесь и сейчас, приказываю!..

Лица штурмовиков посветлели. Вот и объяснилась странная ситуация с Зитой. Формула «властью, данной мне» обозначала всего лишь привычную для «Спартака» ротацию командиров. Каждый штурмовик по решению совета командиров не раз вот так вставал уже и принимал командование на себя. Чаще всего — пятеркой, но постоянная подготовка командного состава касалась и более серьезных должностей и обязанностей. Так что Димитриади просто объявил, что в учебных целях становится временным командиром «Спартака» — для боевого рейда дело не совсем обычное, но тем не менее понятное.

— Брюхан, с четырьмя пятерками — обеспечить отряд боеприпасами! Кунгур — на тебе питание! Всему «Спартаку» — разделиться на боевые тройки, быть готовыми к свободной охоте! Выдвигаемся на исходную к Старому храму немедленно! Катя…

Димитриади скользнул взглядом по Кате Короткевич, замершей с кислородным баллончиком в руке возле носилок, и мгновенно передумал:

— … отставить… Зита Лебедь! Медицинское сопровождение раненого вплоть до эвакуации! Всем — находиться в общей связи! Работаем!

Спартаковцы деловито задвигались, Брюханов и Кунгурцев жестами подзывали командиров нужных им пятерок. Пробежала Катя Короткевич, бросила рядом с полковником рюкзак погибшего Лялина и штурмовую винтовку, подарила офицеру дерзкий взгляд… и через пять минут на горном склоне о штурмовиках уже ничего не напоминало. Разве что трава кое-где осталась чуть примятой.

— Х-хэ! — озадаченно сказал полковник, поискал взглядом штурмовиков и не нашел.

— А я думал, ротой командуешь ты! — сказал он в результате вовсе не то, что просилось на язык. — Что у вас вообще творится? Анархия и партизанщина, а не боевое пдразделение!

— Учебно-боевая рота у нас творится, — спокойно объяснила Зита. — Лейтенант Димитриади сдает экзамен на командира роты.

— А если не сдаст?!

— Отряд уничтожат, — пожала она плечами. — Господин полковник, нам тоже пора уходить. Здесь не лучшее место для ожидания помощи.

— А где лучшее? — буркнул офицер. — В этих чертовых горах все места худшие, век бы их не видеть… То туман, то ливни, то ветер ледяной, зимой лавины… А вы тогда почему здесь остановились?

— Потому что здесь меньше будут искать. Но у нас раненый, нужны тень и вода. Беритесь за носилки, господин полковник. Вы выше, значит, идете первым.

Вдвоем они кое-как дотащили раненого до леса. Капитан действительно оказался очень тяжелым мужчиной. Полковник посмотрел, как она устраивает раненого, потоптался, ушел к ручью, с шумом вернулся… Она озабоченно посматривала на него. Не диверсант. С его летной формой — засекут с первого же пролета «Саранчи»!

— Присядьте! — не выдержала наконец она. — Лучше — к стволу дерева. И поменьше двигайтесь. Пожалуйста.

К ее удивлению, полковник сразу понял, не стал вопить, что старше по званию, или что никого же нет, сел к дереву и затих. Вот что значит — попросила девушка. Димитриади с подобной просьбой наверняка послал бы матом.

Она поглядывала на раненого, следила за пульсом и слушала сеть. Штурмовики пока что шли на исходную, тихонько переговаривались, прикидывали, на кого и как устраивать засаду.

— Блок-пост! — донесся резкий голос Кати. — Блок-пост у Старого храма! Уж там гарантированно боеприпасов на весь «Спартак»!

— Ага, а как подойти?

— Скрытно, вот как!

— Ну да, вокруг война, а они по сторонам не смотрят?

— А когда конвой идет, куда смотрят, как думаешь?

— Думаю, нам из конвоя так дадут, и блок-поста не потребуется…

Зита беспокойно слушала. Идея, очень опасная идея постепенно овладевала бойцами. Блок-пост! Предназначенный как раз для противодействия таким вот наглецам. Если заметят — положат всю группу, без вариантов! А ведь заметят, вокруг любого блок-поста положено расчищать подходы! И снайперами пулеметчиков не нейтрализовать, там наверняка удаленное управление огнем… Она бы точно не решилась. Но Димитриади, не вмешиваясь в само обсуждение, четко принял решение:

— Блок-пост. Наблюдаем. Если есть возможность — берем.

И у нее сжалось от нехороших предчувствий сердце.

Отделилась от отряда и ушла вниз группа Кунгурцева. Им — добывать для «Спартака» еду, это только на трассе… либо в селении, но там опасней вдвойне. Там из любого дома на заходе можно получить очередь, а на отходе атаку вызванной жителями «Саранчи».

Полковник поерзал. Достал сухпай и стал жевать, запивая из фляжки. Потом спохватился и предложил Зите. Она вежливо отказалась. Послушала раненого и решилась поставить кардиопротектор. Поставила, послушала… вроде пронесло, реакция положительная. Но пальцы от волнения немножко подрожали, видела она в госпитале, как после таких вот безобидных уколов хрипят в пене и выгибаются в жутких судорогах.

— Это вы принципиально отказываетесь со мной есть или как? — полюбопытствовал полковник.

У него уже явно появилось вокзальное настроение. Вот-вот прилетят волшебники из Центроспаса, почему б не поболтать с хорошенькой девушкой в целях борьбы со скукой?

— Это вы сейчас доедаете мой двухсуточный рацион, — суховато заметила она. — Или не в курсе, что в «Спартаке» еды ноль?

— Откуда бы в курсе? — зло сказал полковник и отложил плитку сухпая. — Вы ж политические войска, главнее всех, для вас полковник авиации еще не офицер, сопливые девчонки хамят в лицо, не боятся, командир доложиться старшему по званию не соизволил! Были б на вашем месте разведчики из ДШБ, их командир ко мне с докладом на коленях подбежал бы! Вот там я был бы в курсе! А здесь СС, особая каста!

— Отвлекаются на конвой, — пробормотал в клипсе голос Брюханова. — Отвлекаются… работаем!

Она замерла в тревоге. Сейчас ее ребята стремительно бегут к блок-посту, на бегу ловят в прицелы стрелков конвоя и смену блок-поста…

— Скажете, я не прав? — с вызовом спросил полковник.

— И что, даже не догадывались, что у диверсантов жестко ограниченные ресурсы? — спросила она, с трудом переключив внимание.

В клипсе ударил дикий рев, резкие щелчки выстрелов… скоротечный огневой контакт!

— Тихон, мля, фиксируй конвой! — прорвался яростный голос Брюханова.

Она сжала в бессилии кулаки. Олег Тихонов. Ее гвардеец. Надежный, самоотверженный боец, но да, в желании помочь товарищам излишне старательный, увлекающийся не в пользу дела. Наверняка бросился прикрывать кого-то в ущерб своей непосредственной задаче…

— … что? — переспросила она.

— Я сказал, неужели для командира не нашлось заначки? — раздраженно повторил полковник.

— В «Спартаке» за заначки выгоняют, — сказала она, всей душой прислушиваясь к происходящему на трассе. — Приравниваются к воровству у своих…

— Есть, командир! — выдохнул Брюханов. — Есть боеприпасы! Два ротных миномета, десяток «тубусов», станковый граник! Патроны под стандарт! Держите повороты, нам нужно двадцать минут, чтобы унести! Двадцать минут, командир!

— Будут вам двадцать, — отозвался далекий Димитриади. — Потери?

— Тихона зарезали. Прыгнули из блиндера втроем, не успел…

Она прикусила губу и судорожно вздохнула. Олежка… всё он успевал! Наверняка снова прикрыл чью-то спину, на себя времени не хватило…

— Можно нескромный вопрос? — снова подал голос полковник. — Что такая экзотическая девочка ищет в политических войсках? Неужели привлекает палачество?

Она опустила голову, чтоб скрыть блеск в глазах. Олежка…

— Нижний пост, — спокойно сообщили в сети. — Идет броня. Повторяю: броня. Наблюдаю машины сопровождения типа «Алсу», разведборт, трал-разминер.

— Остановишь, Калемин? — спросил Димитриади напряженно. — Брюхан просит двадцать минут!

— Принимаю бой, — так же спокойно отозвался командир пятерки.

Зита подняла голову и напряженно прислушалась. Далеко-далеко внизу заметалось грохочущее эхо. Машины сопровождения колонн… специально предназначенные для уничтожения диверсионных групп…

Раненый капитан захрипел. Она вскинулась. Спазм горла, отказ дыхательных центров? Кислородный баллончик привычно скользнул в ладонь… нет, кажется, ложная тревога…

На всякий случай она прослушала, как могла, дыхание. Остро почувствовала собственную беспомощность. Как вытащить раненого, если она только догадывается, что с ним происходит? Она же не военный токсиколог!

— Ты можешь, конечно, не отвечать, — благожелательно сказал полковник. — Но молчание — тоже ответ, и очень красноречивый!

Она огромным усилием воли вернулась в действительность, внимательно посмотрела на полковника. При совместной работе на аэродроме он показался ей одним из самых человечных офицеров бригады. И вдруг язвительность на ровном месте, нападки… почему? Ее взгляд случайно зацепился за коробочку маяка. Понятно. Чувствует старший офицер нравственную ущербность ситуации, когда он сматывается в тыл, а молоденькие девчонки остаются на верную смерть. Чувствует и защищается тем, что старается принизить их, запачкать, опустить до своего уровня. Знакомо. Грязненько, но понятно. А она-то планировала рекомендовать его кандидатуру на должность командира бригады.

— Я пришла в штурмовой отряд в двенадцать лет, — спокойно сказала она. — Пришла за помощью, чтобы бороться с детским бандитизмом и бытовой преступностью. Помощь я получила, поэтому осталась. «Спартак» предназначен для борьбы со звериной сущностью людей, как и все штурмовые отряды. Как, собственно, и политические войска в целом. Мы строим социализм, государство для всех, люди по своей жлобской сути сопротивляются, политические войска это сопротивление призваны давить, где вы увидели палачество, господин полковник? Или вам политотдел указывает, как управлять вертолетом, как планировать и проводить боевые операции? Воюйте, кто вам мешает? А политотдел искореняет феодальные порядки в армии, защищает людей от самих себя, это его работа…

В клипсе внезапно взорвался дикий женский крик.

— Брюхан, кто у вас?! — прорвался сквозь крик голос Димитриади.

— Короткевич ушла на снайперскую позицию! — отозвался далекий Брюханов.

— Проверь!

— Уже бегут!

Зита в отчаянии прикусила губу. Крик оборвался так же внезапно, сменился тяжелыми хрипами, потом затихли и они. «Катя!» — беззвучно взмолилась Зита.

Полковник снова что-то говорил, она четко видела его губы — и не слышала.

— «Морфей», сладкие сны навей! — хрипло сказала в клипсе Катя. — Зита, слышишь меня?

— Кети…

У Зиты перехватило горло. «Морфей», ампулу которого каждый хранит лично для себя, чтоб избавиться от сводящей с ума боли перед смертью…

— Я люблю тебя, Зита, — ясно сказала Катя. — И всегда любила. Ты для меня была мамой.

— Кети…

— Помнишь, ты говорила, что выведешь нас к лучшей жизни? — шепнула Катя. — Помнишь? Я только сейчас поняла — ты и вела нас, все детство вела. Сама маленькая, надрывалась — а вела. А мы, дурачки, сопротивлялись… Прости меня, дурочку, ладно?

— Кети, не сдавайся! — отчаянно сказала Зита. — Ты же сама медсестра, знаешь, что нельзя сдаваться! Ребята вытащат тебя, уже бегут!

— Зита, как? Я на мину наступила, не убереглась… У меня весь низ разорван. «Морфей» кончится, умру от болевого шока. Но я ждать не стану. Я боли боюсь, Зита, я не выдержу! А ребята — они же меня потащат, а надо патроны нести… Зита, слышишь меня?

— Слышу, — шепнула она.

— Спой обо мне, Зита! Потом… спой, ладно? Пусть на своем, на грузинском — я пойму! Я тебя ждать стану… там. Хорошо?

— Кети… — сказала Зита и не смогла продолжить.

— Папа! — жалобно сказала Катя. — Папа, больно…

Щелчок выстрела.

— Что это было? — глухо спросил полковник.

Он наконец-то сообразил включиться в общую сеть и теперь слушал, черный от гнева.

— У Кати не было мамы, — сказала Зита тихо. — Ее отец воспитывал. Она одна в «Спартаке» звала папу, когда больно…

Фигура полковника под деревом дрожала и расплывалась, и дерево дрожало тоже.

— Брюхан, не спешите! — приказал далекий Димитриади. — Слышал, там мины? Заберете средства связи, планшет и оружие — и уходите. Калемин! Уходим, Брюхан закончил!

— Принято, командир! — отозвался кто-то из штурмовиков. — Уходим!

— Где Калемин?!

— Сожгли Калемина. «Алсучка» накрыла. Он смену позиции прикрывал…

Зита в бессилии заплакала в голос.

— Ты слушала сеть и не могла меня предупредить? — рявкнул полковник. — А я с тобой, как дурак, разговоры вел!

Она дрожащими руками вытерла слезы. Успокоилась.

— Вы же слышали приказ находиться в общей сети. У диверсантов уход со связи без уважительных причин приравнивается к дезертирству. У летчиков не так?

Полковник осекся. Понятно, у вертолетчиков так же, но для старших офицеров приказ ничего не значит, приказы — это для нижестоящих…

Общая сеть тихо шелестела голосами. Вернулась группа Кунгурцева — без потерь. Повезло, удачно взяли именно машину с продовольствием. Удачно взяли и удачно ушли. На точке общего сбора распределяли боеприпасы и пайки, Димитриади нарезал тройкам участки для вольной охоты, она внимательно слушала и не вмешивалась, все у Александра получалось хорошо, даже лучше, чем у нее…

Грозный рокот накатился внезапно. Она машинально дернулась к «реактивке», потом спохватилась и сделала единственное, что могла — наклонилась и прикрыла собой раненого капитана. Не для защиты от пуль, конечно, вертолетный крупняк рвет тела в клочья, а чтоб замаскировать своим «хамелеоном». Вот что за форма у вертолетчиков? Вроде защитного цвета, а выделяется на фоне травы, как посадочный прожектор, мол, вот он я, тут, стреляйте. Краем глаза она отметила, что полковник вжался в ствол дерева, и одобрила.

Двойка ударных вертолетов прошла совсем близко, показалось даже, что кроны деревьев закачало и земля затряслась. Рокот удалился так же быстро. Она прикинула направление и помрачнела. Нехорошо летели вертолеты, слишком направленно. Прямо на точку общего сбора, если она не ошиблась. Засекли? Перехватили внутреннюю отрядную сеть? Или просто обрабатывают подозрительные места, как сделала бы она лично?

— Александр, «саранча» идет прямо на вас! — торопливо сообщила она. — Двойка у меня над головой прошла!

— Разбегаемся! — мгновенно среагировал Димитриади. — М-мать, не успеваем, ящики засветятся! Дальний пост… Бережной! Оттяни «саранчу» на себя, не успеваем свернуться! Только аккуратно! Один выстрел, и уходи!

Томительно потянулись секунды… потом вдалеке загрохотало. Зите показалось, что перед грохотом она расслышала одинокий рявк «реактивки».

— Молодцы! — гаркнул Димитриади. — С одного выстрела ссадили! Уходи, еще звено идет!

— Дашу накрыли, — неестественно спокойным голосом отозвался далекий Бережной. — Она с компенсатором стреляла, чтоб наверняка, засветилась. Я остаюсь с ней, командир.

— Бережной, приказываю уходить! — заорал Димитриади. — Воинский долг забыл?!

— Мы с Дашей свои долги родине отдали, — так же спокойно сказал Бережной. — С лихвой.

Сжав кулаки в бессильной злобе, она слушала далекие разрывы. Рядом матерился полковник, поминая сопливых пацанов, военную дисциплину и почему-то детсад. Его тоже корежила бессильная злоба.

— Господин полковник, мы воюем вместе с детства, — тихо сказала она. — Не думайте, что в подкупольниках у нас была безопасная жизнь. В результате в «Спартаке» сложилось особое отношение к девушкам. Не только личное, но и… это не закреплено отдельным приказом, но командир пятерки, допустивший смерть санинструктора по собственной оплошности, обычно не выходит из боя. Сам принимает такое решение. Можете считать это глупостью, но на самом деле это совесть.

Полковник сгоряча приложил матом и совесть, но потом осекся и замолчал. Видимо, сравнил поведение штурмовиков и офицеров. С точки зрения человечности.

— А Даша для Данила была всем, — тоскливо сказала Зита и отвернулась. — Подругой, любовью, напарницей. Жизнью. Она вытащила его, когда Данил разбился на скальных учениях.

— А кто из ваших дураков полезет на смерть, если убьют тебя? — язвительно поинтересовался полковник.

Она устало пожала плечами. Кто… да все, но полковнику не объяснить. Сколько уже погибло, закрывая ее от пуль, оттягивая огонь на себя, сколько еще погибнет? Ребята считают ее принцессой и берегут, как могут.

— Извини, — неловко буркнул полковник.

— Меня защищает весь отряд.

— Я же сказал — извини! — проворчал мужчина. — Это я от беспокойства что-то не то говорю.

— Просто напоминаю, — пояснила она. — На будущее. У ваших полетных стимуляторов имеется спорадический побочный эффект — иногда тянет на женщин. Просто помните, что если обидите кого-то из девушек отряда, вас убьют, это поможет вам удержаться.

— Вертолетчиков смертью не испугать! — усмехнулся полковник.

— Все же постарайтесь испугаться, — мягко посоветовала она.

Далеко-далеко Димитриади объявил общий уход, боевые тройки двинулись к своим участкам трассы, и сеть притихла. Сам Александр сообщил Зите, где для нее оставлены боеприпасы и пайки, и тоже замолчал. Время от времени доносились отзвуки далеких взрывов, но это было не опасно, это противник на всякий случай обстреливал подходы к трассе. Пока не опасно. «Спартак» начнет работу утром.

Зато у раненого резко ухудшилось состояние. Она лихорадочно перебирала препараты, вспоминала все, что услышала когда-то в госпитале, и делала мучительный выбор. Применить поддерживающие средства и, возможно, этим убить пациента — или просто дождаться эвакуации?

— Ты красиво рассказывала о задачах штурмовых отрядов, не спорю, — сказал ей под руку полковник. — Такие вы получились… ну просто ангелы. Хотя на самом деле штурмовики — те же политические войска. А уж за политическими войсками столько мерзостей тянется! Одни чистки армии чего стоят! Командиру нашего вертолетного училища впаяли шпионаж на пять разведок и загнали на путоранские рудники, уж это никак не объяснить и не оправдать! Пять разведок! Настоящий дебилизм! И таких примеров масса!

Она решилась и выдернула из набора щприц-тюбик. Комплексный препарат, что очень плохо, велика опасность атипичной реакции, но в его основе — мощнейшее противовоспалительное средство…

— А сколько крови мелких частников на руках штурмовиков, а? — с удовольствием сказал полковник. — Как вспомню национальные погромы, так вздрогну! Озверевшие молодчики носятся по столице, громят, грабят, насилуют, избивают всех с неславянской внешностью — ах какая сладкая борьба против звериной сущности людей!

Она машинально убрала пустой тюбик в медицинскую укладку. Можно бы прикопать, но — диверсионные навыки. Сама возможность обнаружения лежки противником вызывала сильное неприятие. Взгляд непроизвольно скользнул по тюбикам. Вкатить бы господину полковнику успокаивающего, да нету. Офицер все больше беспокоил ее своими нападками. У него перед глазами умирает боевой товарищ, сам сбит, неизвестно, спасется ли, а у него все помыслы о том, как бы побольнее уязвить девушку…

Спорадическая реакция, поняла она вдруг. Все же зацепил вертолетчика боевой стимулятор. Печально. Крутит здоровенного мужчину любовное томление, вот и привлекает ее внимание, как умеет. А умеют в армии только так — грубо, нахраписто, хамски. Настоящие мужчины, блин, самцы. Плохо-то как. Полезет в «тесный контакт», оно вроде не смертельно, но без чувств — противно. И убивать человека за химию нехорошо, полковник вообще молодец, вон как сопротивляется, и купировать любовный приступ неизвестно чем. А ведь полезет, обстановка располагает. Лес, романтика, свидетелей нет, юная девушка рядом. И война все спишет. Увести разговор на серьезную тему, отвлечь? Ох, вряд ли…

— На пять разведок, говорите? Значит, так оно и было.

— Это как? — не понял полковник.

— А так, что ваш генерал плевал на прямые запреты! — зло сказала она. — Отправил любовницу на учебу в Англию, золото в двух иностранных банках держал, племянник его подставной фирмой в Голландии владел, дядюшкины деньги крутил, жена — ах, какая приятная неожиданность! — огромные гранты от иностранного издателя получила… и он считал, что никак не связан с иностранными разведками! Да одна его любовница столько секретов наболтала, что на два Путорана хватило бы. Вы же перед красивыми женщинами языки не придерживаете и вообще себя не контролируете.

— При чем тут жена? — мрачно возразил полковник. — Даже если это правда — ну и судили б ее, а не генерала. За получение гранта, то есть за признание таланта, х-ха! Наш генерал был кристально честен! Кристально!

— Это правда, — усмехнулась она. — Нам в «Спартаке» по вашему генералу лекцию читали, приводили как пример непредумышленного предательства. Запрет для высшего руководства на любые контакты с зарубежьем не просто так появился. А вы его нарушаете любыми правдами и неправдами, манит вас сладкая жизнь, и путоранские рудники не страшат. При чем тут жена… Дурачком не прикидывайтесь, господин полковник. Жена с этих грантов стала вхожа в столичную богему, а там и дипломаты иностранные крутятся, всякие посольские работники. Жене нужный взгляд на жизнь было кому создать, уж поверьте. И когда ваш генерал ночью жаловался ей на служебные проблемы — а вы все жалуетесь, есть такая странная особенность у сильных мужчин! — она давала ему вполне определенные советы. Опасные вдвойне оттого, что говорила верная спутница жизни, любящая жена, а вовсе не поганый шпион.

— Столько грязи вывалила на армию, что я даже не знаю, что делать с тобой, — признался полковник. — То ли обматерить, то ли зацеловать.

И уставился в ожидании ее реакции. Отвлечь не удалось, поняла она обреченно. И сейчас он полезет. Плевать полковнику сейчас и на генерала своего, и на путоранские рудники, и на ясное предупреждение Зиты, у него кровь кипит и в одном месте чешется. Врезать с левой в глаз? Так еще хуже будет, выброс адреналина только усиливает влечение…

— И национальным погромам имеется такое же красивое объяснение? — с любопытством спросил полковник. — Ведь избивали всех нерусских подряд, не разбирались, кто виноват, кто нет!

Ей не понравилось слово «красивое», но она решила ответить. Мужчина явно сопротивляется своей животной тяге, ищет более человечный повод снять с нее одежду, стоит потянуть время, вдруг справится с инстинктами сам, вроде бы действие стимулятора строго ограничено по времени…

— Есть объяснение, и его может найти любой интересующийся прошлым России, — спокойно сказала она. — Объяснение кроется в так называемом «еврейском вопросе». Был в истории Советского Союза момент, когда вдруг обнаружилось, что всей культурой в стране распоряжаются евреи. В книгоиздании — они, и в музыкальном исполнительстве тоже, а уж в эстраде — исключительно они. Вроде ничего криминального, просто ребята помогали по жизни друг дружке. Бедного одесского инженера Жванецкого пригрел Райкин, безвестного донецкого боксера Кобзона взяла к себе на подпевки великая Брзжевская, те поднялись и облагодетельствовали в свою очередь тоже кого-то из своих… и миленько и со вкусом оттеснили всех остальных. И закрутились в тесном еврейском кругу немаленькие деньги, из-за родственных и дружеских связей не вполне по государственным схемам, а больше по своим, по семейным. А это уже криминал, и еще какой. Тогда государство среагировало, появился Лапин, и полетели известные и талантливые — кто за границу, кто в безвестность. Обиженные подняли вселенский плач в литературе и средствах массовой информации, благодаря ему история стала широко известна. Когда ребята лезли наверх, пользуясь в конкурентной борьбе нечестными приемами, их все устраивало, но почему-то не понравилось, когда так же нечестно ответило государство. Вот, собственно, это и есть «красивое» объяснение. А если говорить простым языком — в национальных общинах нет непричастных. Невинные мальчики и девочки, которых гоняли и унижали штурмовые отряды, поднимались по жизненным ступенькам не сами по себе, не своим талантом и силами. За ними была могучая поддержка общин. А за ребятами из подкупольников, к примеру — никого. Вот эту социальную несправедливость штурмовики и уничтожали, если совсем просто. Грубыми, нечестными, грязными способами, совсем как когда-то в еврейском вопросе. И точно так же раздавался вселенский плач по невинным жертвам кровавого режима.

— А погромы частных магазинов и фирм? — поддел ее полковник.

— А владельцам частных фирм и магазинов напоминали, что в погоне за прибылями не следует забывать о кодексе законов о труде! — в тон ему ответила она и тут же пожалела о недопустимо мягком тоне голоса, потому что мужчина непроизвольно потянулся к ней.

Она так же непроизвольно отодвинулась и положила руку на кобуру бесшумного пистолета. Полковник отследил движение и замер.

— Даже так? — спросил он задумчиво. — Ну, так даже интересней…

И вернулся в прежнее положение. Не отступит, поняла она с досадой. Выберет момент, навалится вроде бы в шутливой борьбе…

И тут в небе тихо-тихо застрекотало. Полковник вскинулся, она схватилась за «реактивку» — и опустила оружие. Эвакуация все же пришла им на помощь.

С каменным лицом полковник смотрел, как на крохотную полянку перед ними опускается диковинная, словно воздушная, конструкция. Пилот летательного аппарата, затянутый в полетный комбинезон, словно висел в воздухе. «Стрекоза», вспомнила Зита. Прославленный мини-вертолет горноспасателей, им в Копейку обещали поставить эскадрилью, но так и не успели из-за войны…

— Господин полковник, давайте побыстрее! — невежливо сказал пилот. — Здесь «саранчи» летает больше, чем хотелось бы, а моей «Стрекозе» одной пули хватит, чтоб рассыпаться!

— Почему прибыла одна машина?! — с черным от гнева лицом рявкнул полковник. — Почему не звено?

— Что осталось в строю, то и отправили, — буркнул пилот и наконец поднялся с сиденья. — Вам хватит. Или напомнить, что силы Центроспаса предназначены исключительно для эвакуации старших офицеров и генералов? Мне за нарушение инструкции ленская каторга раем покажется! Занимайте спасательный кокон, господин полковник, время уходит!

— Как обращаешься, рядовой? — прошипел полковник. — Какой я тебе «господин»? «Товарищ полковник», понял?!

— Гусь свинье не товарищ, — без всякого страха заметил пилот. — Залезайте.

И выдвинул в погрузочное положение полупрозрачную капсулу.

А в голове у Зиты словно щелкнуло что-то. Сложились вместе слова пилота, его крепкая фигура, уверенные движения… Гусь свинье не товарищ! Он же от нее когда-то перенял эту малопонятную фразу!

— Алеша! — завизжала она и с разбегу бросилась пилоту на шею.

Пилот поймал ее, аккуратно поставил на землю. Потом поднял руки и снял летный шлем. На Зиту уставились такие знакомые, такие восхитительно спокойные, бесстрастные глаза Алексея, бывшего командира штурмовиков Копейки, ее крестного, ее друга. Все же уцелел, выжил в бойне Сувалкинского прохода!

— Ну что ты творишь, дурочка? — укоризненно сказал парень. — Я же говорил: встретишь — не узнавай! Мне же тебя теперь по инструкции пристрелить надо!

— Стреляй! — всхлипнула она счастливо и залилась слезами.

Штурмовик вздохнул и осторожно прижал ее к себе. Она принялась осыпать его бестолковыми поцелуями.

— Обслюнявишь забрало — сама будешь протирать, — предупредил Алексей. — Спиртом.

И поцеловал ее сам. И еще раз. Со стороны за их жаркой встречей ревниво наблюдал полковник.

— Что со «Спартаком»? — тихо спросил Алексей. — Живы? Или одна осталась?

Она вздрогнула и пришла в себя.

— Из старшего набора я один, — хмуро сказал парень. — Повезло. Остальные… кто где. В основном — там… Как у вас?

— Сто тридцать в строю, — так же тихо сообщила она. — Пока что. Нам приказано закрыть трассу «Кавказ-Западный».

— Кто погиб?

Закрыв глаза, она перечислила убитых. Каждое имя отзывалось в сердце болью и виной.

— Молодец, — сказал Алексей. — Сохранила отряд. Тебе удалось невозможное. Я вот… потерял почти всех.

— А отряд сейчас на Димитриади, — призналась она.

— Это ничего не значит, — ровным голосом заметил Алексей. — «Спартак» — это ты. Не я, не Димитриади. Ты. Береги себя и ребят. Вы можете потребоваться майору Каллистратову. Он сейчас… высоко.

— Пилот! — внезапно подал голос забытый ими полковник. — Забери капитана. Как человека прошу.

— Кокон — одноместный.

— Плевать. Я здесь останусь. Так и запиши — отказался от эвакуации.

— Есть забрать капитана, — спокойно сказал Алексей. — Помогите загрузить тело, товарищ полковник.

— То-то же. А то выеживался перед российским офицером, центроспас сраный…

— Алеша, передай медикам, у капитана острое отравление боевой химией! — торопливо предупредила она. — Стимулятор для диверсантов наложился на летный. Обязательно передай!

— И он еще жив? Я передам капитану, чтоб молился на тебя до конца жизни.

Призрачная «Стрекоза» растаяла в темном небе, унося в захватах ценный груз.

— Вроде бы бесполезная игрушка, гражданская, а как пригодилась в войне! — завистливо сказал полковник. — Малозаметная, радарами не ловится, меж деревьев да по оврагам потихоньку в любой тыл проберется и обратно! Раз — и мы свободны в передвижениях! Ладно, принимай в диверс-группу нового бойца! Надеюсь, целый полковник авиации окажется не хуже твоих девчонок?

Полковник улыбался лихо, бодрился, а у нее перед глазами резко встало конопатое лицо Кати Короткевич, родное и знакомое с детства.

— Иа Кети, вардо Кети, — прошептала она онемевшими губами. — Не подруга, не сестричка… лишь — души моей частичка… Вот и нет тебя на свете. Чеми гого, чеми гули, крошка Кети, сикварули…

Слова словно сами приходили к ней, в причудливой смеси языков. Иа Кети… что значит — фиалка Кети. Давным-давно они спорили с Ариадной Давидовной в школе, какому цветку соответствует шустрая, деловитая Катюшка Короткевич. Она считала, что холодной фиалке. Мудрая Ариадна Давидовна, наоборот, разглядела в невзрачной девочке страсть и огонь южной розы. Роза по-грузински — варди. Так и осталось в памяти — иа Кети, вардо Кети…

В небесах громыхнуло. В венке черных туч на горы наступал страшный ливень. Резко ударил холодный ветер. Она зябко, совсем как Ариадна Давидовна когда-то, обхватила руками плечи. Оказывается, стихи отнимают все силы. Вот почему мерзла удивительная поэтесса и художница Ариа Кахиани, вовсе не из-за ленской каторги…

Ветер ударил со страшной силой.

— Что-то сейчас будет! — озабоченно сказал полковник. — небо аж черное! Ненавижу горы! Здесь такие ливни — ни под каким деревом не укроешься, пробьет в момент!

Зита подняла воспаленные глаза к черному небу. Катя просила спеть о ней. И сейчас в небесах грохотала самая лучшая песня о крохотной бесстрашной девочке, сгоревшей в пламене войны.