Карета остановилась на набережной, и хмурый кучер помог Эмили спуститься. Мэри выбралась сама и, оглядевшись, вздохнула: определенно, с хозяйкой сегодня творилось неладное.
— Мисс… мисс… нам лучше домой пойти, мисс. Ваша тетушка…
Словно и не услышала. Она шла вдоль торговых рядов, изредка останавливаясь, но глядела не на товары — на витрины.
Эмили искала свое отражение и, находя, удивлялась, потому как отражение это было немного неправильным. Почему? Она не знала. Как не знала и того, куда идет.
Слегка кружилась голова, и звуки внешнего мира лишь усугубляли общую растерянность.
Сзади сопела Мэри. Она недовольна и сверлит затылок злым взглядом. Сказать, чтобы домой шла? Пожалуй. Эмили нужно остаться одной.
А еще нельзя возвращаться.
Ее ждут в другом месте.
В совсем-совсем другом.
— Я вас не оставлю, — сказала Мэри и, решившись, схватила за руку. — Вы опять заболели! Вот тетушка расстроится-то! Но домой надо. Слышите? До-мой!
Зачем так кричать? От крика у Эмили голова кружится-кружится и тренькает, как карусель. Когда-то у нее была карусель с крохотными лошадками и кусками разноцветного стекла на крыше. Карусель заводили латунным ключиком, и она крутилась-крутилась, звенела…
А еще бабочка была.
Идти надо в другую сторону.
— Мисс, пожалуйста! Я не хочу звать полицию!
Полицию нельзя. И Эмили решительно направилась к черной дыре переулка. Если повезет, там не будет фонарей.
— Сейчас, — сказала она Мэри. — Дойдем и сразу назад.
Та закивала, но в глазах ее виднелось недоверие. И еще одно отражение Эмили, но тоже неправильное.
Запястье кольнуло, в перчатку потекло что-то горячее, но это было неважно. Одной рукой придерживая юбки, Эмили развернулась и воткнула острый штырек в точку на шее Мэри. Та дернулась, а потом стала оседать. Подхватив тело, Эмили прислонила его к стене, вытерла штырек и задумалась. Как убрать его обратно в запястье, она не помнила.
Но наверное, это тоже не имело значения.
Короб стоял в малой гостевой зале, и сбившийся набок бант обвис алой тряпочкой. Короб был выполнен из полированного дерева и украшен затейливой росписью, в которой кое-где проблескивали серебряные пластинки.
Леди Фэйр закрыла глаза, надеясь, что короб исчезнет. И открыла глаза. Короб остался на месте.
Она чувствовала тонкий аромат сандала, почти перебивший масляную вонь, и слышала доносившееся изнутри жужжание.
— И что это значит?
Лакей протянул поднос с конвертом и ножом для бумаг. Но лорд Фэйр перехватил послание. Разорвав конверт, он вытряхнул тонкий листок и пробежал взглядом по тексту, после чего молча передал Джорджианне.
"Умоляю простить меня за назойливость, однако же предвижу, что иного шанса написать Вам у меня не будет. Вы, верно, знаете, что в этой жизни все порой складывается совершенно не так, как оно виделось прежде. И что мечту разбить проще, чем фарфоровое блюдо.
Я благодарна Господу за встречу с Вами, каковая подарила мне передышку и надежду. И даже теперь, когда стало понятно, что надежда сия — обман, я с величайшей признательностью вспоминаю Ваши мудрые советы и Вашу заботу.
И с тем смею потревожить Вас напоминанием о просьбе и данном Вами обещании, которое Вы, полагаю, сдержите или постараетесь сдержать.
В коробке находится одна из кукол, сделанных Дорианом фон Хоцвальдом. Нужен лишь взгляд, чтобы убедиться, сколь совершенно это творение…"
— Занятно. Весьма занятно, — сказал лорд Фэйр, разглядывая короб.
Прижавшись ухом, он постучал в стенку, затем повторил маневр с другой стороны и, присев на корточки, поскреб лак.
— Более чем занятно.
Джорджианна пожала плечами и вернулась к письму.
"…и потому мне так важно исполнить последнее желание Дориана. Пусть оно станет и моим, ибо отныне мне нечего больше желать и не к чему стремиться.
Пусть не пугают Вас сии строки, ибо я не мыслю лишить себя жизни, но чаю лишь покинуть Королевство и найти тихое укрытие в…"
— Глупая девчонка! — не сдержалась Джорджианна. — Ей замуж надо, а не в укрытие. В укрытие — всегда успеется.
Лорд Фэйр рассеянно кивнул и, взявшись за шелковую петлю, что выступала из центра коробки, потянул. Раздался легкий щелчок, и узорчатая панель отошла в сторону.
— Анна, тебе лучше выйти.
Ну уж нет! В конце концов, это послано ей, а не Фэйру, и потому Джорджианна имеет полное право хотя бы взглянуть на это чудо механики.
Жужжание усилилось, к нему добавился неприятный, щелкающий звук, а из коробки, изнутри обитой белым бархатом и оттого неприятно напоминающей гроб, вышла кукла.
И Джорджианна не сдержала вздох восхищения.
— По-моему…
— Она чудесна! — перебила леди Фэйр и, вытянув руки, сказала: — Иди сюда, дорогая.
И кукла шагнула навстречу.
На фарфоровом личике ее застыла улыбка, щеки сияли рисованным румянцем, кудряшки подпрыгивали в такт неловким шагам. Кукла опустила руки, захватывая пальчиками подол платья, и присела в реверансе.
— Я — Суок, — пропела она дискантом.
— Я — Джорджианна, — ответила Джорджианна, глядя в незабудковые глаза куклы. В уголках сияли капельки алмазных слез.
— Анна! Выйди!
— Я умею танцевать. Я очень хорошо умею танцевать.
Фарфоровые губы неподвижны, и голос исходит откуда-то изнутри, отчего к восхищению примешивается толика жути.
— Хотите посмотреть, как я танцую?
Джорджианна кивнула.
— Анна, немедленно…
Кукла сделала крохотный шажок. И еще один, и третий, выплетая сложный узор венского вальса. И постепенно движения ее обретали уверенность.
Прелестна! Почти как настоящее дитя, только немного более неуклюжа, но и сей недостаток лишь придает прелести.
Нельзя верить куклам!
У нее глаза живые.
Нельзя.
Два зеркала из незабудок. Но что прячется за стеклом?
Верить.
Руки приподняты, кончики средних пальцев касаются друг друга, а большие прижаты к ладони.
Куклам.
Нельзя! Господи, она ведь предупреждала!
Танец ускорялся, и жужжание внутри куклы усилилось. Оно почти как настоящая музыка!
— Джордж! — леди Фэйр схватила супруга за руку. — Идем, Джордж, скорее.
Кукла повернулась спиной. Застыла.
До выхода из комнаты пять шагов. Юбки мешают! И Джордж упирается. Ну неужели хотя бы раз в жизни он не может просто взять и послушать.
Четыре. Три.
На пороге Джорджианна обернулась. Кукла стояла, воздев руки к потолку, и улыбалась. Незабудковые глаза смотрели спокойно и обреченно.
— Я рада была познакомиться с вами, ваше высочество.
Внутри куклы что-то оглушительно хрустнуло, и лорд Фэйр, вдруг споткнувшись, упал, потянув за собой Джорджианну. А спину лизнуло жаром.
Определенно, куклам доверять не стоило.
Огонь смачно хрустел деревом, срыгивая жаром и искрами. Суетились пожарные, подливая воды. Причитала, заламывая руки, хозяйка. Докторишка в черном склонился над Перси и что-то спрашивал. Перси слышал его, но вот понять, как ни пытался, не мог.
Голова гудела.
Наконец, доктор протянул руку и выразительно потер пальцами. Денег? Перси вытащил кошель. Раскрыл. Протянул.
Надо сказать чего-то. Чего? Кому? Вокруг толпень. Пялятся-пялятся. И глаза у них мутные, намозоленные бедами.
С кем беда? Где? Перси не помнил. Он встал, держа бумажник в горсти, и побрел прочь от догорающего дома. Люди расступались, тыкали пальцами в спину и разевали рты. Какого хрена им всем нужно?
И как Перси вообще очутился тут.
Пришел. Точно пришел. Искал карлика циркового и нашел. Еще ворон был, издевался, скотина. А потом рвануло. Хорошо так рвануло. И видать взрывом-то вынесло.
Повезло.
Тогда повезло и теперь тоже. Перси вообще везучий. Корсет помог, сберег и ребра, и нутро. Только голова гудит и из носу кровь хлещет. Проходивший мимо вампир вздрогнул, остановился и, жадно втянув ноздрями воздух, покачал головой. После поднял руку, подзывая кэбмена, а Персиваля подхватил за локоток, точно Перси — девица немощная.
Вампир чего-то втолковывал, разевая рот, а Перси глядел на клыки и думал, что если этот решит кинуться, то будет конец. Не решил. Помог забраться в экипаж и платок дал, чтоб, значит, было чем нос заткнуть.
Спасибо.
— Эннисмор-Гарден-Мьюс, — сказал Перси то ли вслух, то ли про себя, но кэб тронулся. Значит, все-таки вслух. Если бы Перси обернулся, а лучше посмотрел вверх, то увидел бы черного ворона. Птица тяжело перелетала с крыши на крышу и по всему старалась не выпускать из виду экипаж.
Только вот смотреть никуда не хотелось. С половины дороги Персиваль поняв, что сидеть не может, сполз на пол и лежал, скрутившись улиткой и желая одного: сдохнуть.
Довезли живым.
Вытряхнули, и кэбмэн, выцепив из бумажника банкноту, посоветовал по-дружески:
— Вы б аккуратнее были, мистер.
Типа Перси нарочно так.
Домой пробирался крадучись и через мастерскую: тетушкам долго объяснять придется, что да почему, а вот Дорри, глядишь, быстро сообразит. Дорри — головастый.
Дверь была открыта, а внутри, на ящике восседал джентльмен в желтом сюртуке и коричневых брюках. В одной руке он держал котелок, в другой — трубу, ощетинившуюся разноцветными стеклышками.
— Прошу простить меня за вторжение, — сказал джентльмен, спрыгивая с ящика. — Но здесь было открыто. И позвольте представиться, Уолтер Баксли к вашим услугам.
А Дорри где?
У типа круглая хомячья харя и золоченые окуляры добавляют ей мерзковатости. Зализанные волосы сияют бриллиантином, а в галстуке просверкивает алмазная булавка.
Богач.
Незнакомый.
Какого хрена он тут делает? И все-таки где Дорри?
— Знаете, вы выглядите несколько… помятым, — сказал тип, поправляя окуляры. — Смею предположить, что не так давно вы побывали в некой переделке. Не бойтесь, выспрашивать подробности не буду.
Можно подумать, Перси ему бы сказал.
— Дорри где? — эхо собственного голоса мозжит голову. Каждое слово — как удар молота.
— Дорри?
— Дориан. Дррроу. Х-хоцвальд.
Вышло как "хцвльд". Джентльмен отложил трубу и котелок, куда-то исчез — шея не поворачивалась, и поглядеть, куда исчез, не вышло — но вернулся с фарфоровой кружкой, которую сунул в руки.
— Выпейте. И присядьте. Знаете, сказанное вами интересно. Хотя я заглянул сюда совершенно по другому вопросу и, может статься, вы мне поможете? Я ищу девушку.
Вода холодная. Вкусная. Она провалилась в Перси, прочистив глотку, и аж дышать стало легче.
— Минди Беккет.
— Зачем?
— Ну… пожалуй, затем, что чувствую себя несколько виноватым, ибо имею все основания полагать, что побег ее был спровоцирован моим поведением. Порой я бываю невыносим. И следовало предположить, что девушка с ее характером…
— Короче.
— Короче, она исчезла. А поскольку Летиция Фаренхорт категорически не желает обращаться в полицию, я взялся за дело сам. Одну минуту.
Хоть бы он совсем сгинул со своими словесами. Зудит и зудит. С мыслей сбивает, а они и без того тугие, точно новые сапоги. Правда натирают не ноги — голову.
Вернулся. Сунул под нос газету и пальчиком ткнул, точно сомневался, что Перси разглядит объявленьице. Хотя разглядеть-то разглядел, а вот читать не выходило. Перси сдавил голову, опасаясь, что черепушка вот-вот разломится изнутри. Ох и крепко ж его приложило-то!
— Признаться, я решил, что если объявление выделено, то Минди здесь была.
— Была, — подтвердил Персиваль.
— Замечательно! Когда?
— Давно. Дорри с ней письмецо передать хотел. Потом сам полез.
— И?
— И все.
Отрадно было видеть, как рожу перекосило, аж очки с уха съехали.
— Ты Дорри не видел?
Кажется, Перси это спрашивал, но ответа не помнил.
— Здесь никого не было, — сухо произнес Уолтер, отбирая кружку. — А вам все-таки следует привести себя в порядок.
Конечно. Всенепременнейше. Как только, так прямо и сразу, лишь бы отцепился.
— И попытаться понять, о чем я вас спрашиваю. Если с девушкой что-то случилось или случится, то вашему приятелю грозят серьезные неприятности.
— Точно, — радостно согласился Перси. — Неприятности. У него сестра — кукла. Наверное, она тоже взорвется. Джо взорвался. Голова болит.
— Почему Джо взорвался?
— Потому что кукла.
— Ну-ка, посмотрите на меня.
Уолтер вдруг оказался рядом, вцепился в разбитый подбородок и дернул вверх, запрокидывая голову. Во второй руке появился золоченый диск на цепочке.
— Смотрите. И не моргайте. Сейчас все будет…
…будет-будет-будет. Эхо окружило Персиваля, ткнулась горячим носом в ухо, протискиваясь внутрь головы. Там оно распустилось, раскинула щупальца, выбирая боль до капельки.
Это было чудесно.
А когда нажравшееся эхо полезло назад, Персиваль закрыл глаза. Вокруг сияло солнце, и сквозь теплый-теплый свет доносился чей-то голос:
— Расскажите обо всем. С самого начала и подробно…
В доме смердело дымом. Едкая вонь всенепременно впитается в обивку, обои и тяжелые шторы, уничтожив даже то немногое, что уцелело после взрыва.
Леди Фэйр стояла на лестнице и смотрела, как суетятся люди, собирая и раскладывая на полу остатки того, что некогда было куклой.
Блестящий пальчик с розовым ноготком. И золоченая ладошка. Осколки белого фарфора и синий глаз, уцелевший и теперь взиравший на закопченных купидонов.
— Дорогая, тебе лучше будет прилечь, — в который раз повторил лорд Фэйр. И сам же схватился за голову, сморщившись.
Его задело, и теперь на щеке алела царапина.
Бедняжка.
Сама леди Фэйр чувствовала себя почти нормально. Разве что была странно равнодушна и к тому, что произошло, и к тому, что происходило.
Отстраненно думалось об испорченных коврах. О треснувшем потолке и люстре, что раскачивалась и скрипела, грозя рухнуть. Вот дым — да, раздражал.
— Дорогая!
— Я в порядке, — ответила она и, наклонившись, коснулась губами щеки мужа.
— Джордж! Джордж, скажи… господи, с тобой все в порядке? — молодой Баксли влетел в дом, оттолкнув лакея. Люди в сером, заступившие было путь, разглядели, с кем имеют дело, и отошли. — Я тут наткнулся на кое-что… кое-кого. Шел к тебе и тут говорят — взрыв! Бог ты мой, это ужасно!
— Ужасно, — эхом отозвалась леди Фэйр, вымучивая улыбку. Наверное, все же стоило подняться к себе. Она не в том виде, чтобы принимать гостей, пусть это всего-навсего Баксли.
Джорджианна хотела уйти, но оказалось, что руки ее прикипели к перилам лестницы. Это хорошо. Если убрать руки, леди Фэйр упадет в обморок.
— Как вы думаете, если вместо обоев положить шпалеры розового дерева, не будет ли это слишком вызывающе?
— Полагаю, что ваш совершенный вкус, леди, подскажет вам верное решение. — Уолтер переглянулся с Джорджем и указал пальцем куда-то в сторону дверей. О нет, им не следует уходить.
Джорджианна не справится одна!
— Пойдем, милая, — сказал Джордж, разжимая пальцы. — Пойдем в…
— …малую гостиную?
— Конечно.
— Пусть подадут чай.
— Обязательно.
— И бренди.
— Да, милая.
Уолтер исчез, а появился вновь с человеком, чей вид привел Джорджианну в изумление. Разве бывают люди настолько огромные? И эта обритая голова, расчерченная мелкими шрамами выглядит… странно. А нос у него распух, и верхняя губа тоже, а на лбу виднелась красная ссадина.
Просто кошмар!
Но вот сюртук на госте был поразительного нежно-лилового оттенка, удачно гармонировавшего с заплывшим левым глазом.
— Добрый день, — сказала Джорджианна новому гостю, раздумывая над тем, что знакомые Уолтера Баксли чересчур уж эксцентричны.
Она хотела протянуть руку, но вдруг покачнулась и поняла, что падает. Поймали.
— Куда нести? — осведомился человек и добавил вежливое: — Сэр.
Что ответил лорд Фэйр, Джорджианна не слышала. Она думала о новых обоях: нежно лиловых с серебряным узором. Павлиньи перья. Определенно.