Дориан Дарроу: Заговор кукол

— Глава 35. В которой идет речь о закономерных последствиях неосмотрительных поступков

Мадам Алоизия не могла уснуть. Она расхаживала по комнате, прислушиваясь к происходящему в доме. Скрипит лестница, вымеряя шаги экономки. Шелестят жесткие платья горничных. Звенит серебро и щетка скребет решетку камина.

Звуки, словно капли ледяной воды, падающие на макушку. Пытка ожиданием.

Все будет хорошо.

Он не подозревает. Он доверяет Алоизии…

— Ужасное убийство молодой талантливой писательницы! — визгливый голос пробился и через щиты на окнах, и через бархат портьеры.

— Кровавая трагедия!

— …только сегодня!

— …только в утреннем нумере…

— …с лучшими рисунками…

Слушать их стало невозможно, и мадам Алоизия раздраженно дернула за ленту колокольчика, а прибежавшей горничной велела:

— Прогони. Нет. Стой. Купи газету, а потом прогони. Обе газеты. И вели подать молока.

Мелькнула мысль о том, что стоит переодеться и навестить Дженни, но мадам Алоизия себя одернула: не следует проявлять излишний интерес к девочке. Он может заподозрить неладное.

У него острый нюх.

Принесли газеты и молоко. Мадам Алоизия пригубила и тут же сплюнула: горькое! Нет, оно лишь кажется горьким. Это давние страхи выбираются на свободу, искажая восприятие мира. Следует успокоиться. Следует выпить.

И не молока.

Мадам Алоизия подошла к комоду, открыла верхний ящик, неприятно поразившись количеству пыли на нем, извлекла плоскую флягу с изящной чеканкой. Судя по весу, крови оставалось где-то на четверть. Надо будет сегодня же отрядить кого-нибудь в лавку.

Молоко Алоизия вылила в ночную вазу, ополоснула кубок, прежде чем наполнить кровью. Вязкая. И с черными комочками слипшихся кровяных телец. Видать, несвежую подсунули, да еще и постояла денек.

Ничего. Для успокоения нервов и такая сойдет, а уж вечером… рот наполнился слюной.

Осторожнее. Медленнее. Держать флягу, сцеживая все до последней мутной капли. Снова вернуться к тайнику в комоде. Достать шелковый мешочек с бумажными катышками. Выловить один. Развернуть.

Руки дрожат все сильнее.

Сейчас все пройдет… уже сейчас.

Белый порошок растворился в крови, а бумажку мадам Алоизия, воровато оглядевшись, облизала. Зажмурилась, наслаждаясь сладостью. И в два глотка осушила кубок.

Хорошо. Безумно хорошо.

По телу пролетела волна жара, выжигая и страх, и неуверенность, и память. Мадам Алоизия затаила дыхание, запоминая мгновение счастья. И когда то истаяло, сменившись привычной зябкой дрожью, поплотнее запахнула полы халата и вернулась в кресло.

Конечно же, все будет хорошо… Лорд Фэйр умен и влиятелен.

И весьма обеспокоен.

Он будет благодарен за помощь.

Сердце успокаивалось, переваривая жар чужой крови, и мадам Алоизия, пытаясь отвлечься от мыслей, развернула газету.

"Ужасное убийство на Тарми-Роуд!

Нынешней ночью трагично оборвалась жизнь молодой талантливой писательницы мисс Софии Тейер, автора десяти великолепных романов, потрясших умы и сердца жительниц королевства…"

Печально. Ее романы были весьма забавны в своей наивности.

"…даже опытные сотрудники Скотланд-Йарда были потрясены небывалой жестокостью преступления. Однако старший инспектор Лоусон решительно опроверг слухи о том, что к данному убийству причастен Мясник.

— Все жертвы Мясника — падшие женщины, тогда как мисс Тейер по словам ее друзей и знакомых была дамой высоких моральных принципов и убеждений, — поведал инспектор в доверительной беседе с корреспондентом нашей газеты. — В данном случае совершенно ясно, что следует искать того, кто был возмущен содержимым книг мисс Тейер…"

Дрожь проходила, сменяясь удивительной расслабленностью. Еще немного и мадам Алоизия вернется в постель. Сон ее будет крепок и спокоен.

"…и многие факты подтверждают правоту инспектора. Так из достоверных нам источников стало известно, что кровавое преступление было совершено на листах новой рукописи "Мятежная луна", каковая уже изъята издателем. Надо полагать, в скором времени милые дамы получат возможность насладиться этой последней и, безусловно, трагичной книгой мисс Тейер. Во-вторых, маниак с удивительной точностью воспроизвел ритуал, описанный в предыдущей книге "Гостья полдня", окружив тело двенадцатью свечами…"

Ангелов прощенных ради, это же чушь полнейшая! Мадам Алоизия зевнула, дав себе зарок больше не читать глупых книг и не менее глупых газет.

Вот только эту статью.

"…а сердце ее возлежало на пишущей машинке…"

— Дамочка заслужила за свою писанину, — сказал он, закрывая за собой дверь. Алоизия вскочила. И недавнее спокойствие исчезло без следа. Он знает? Конечно. Иначе зачем бы явился днем? Он же, сняв маску и шляпу, пригладил волосы, которые и без того лежали аккуратными волнами. Лениво поднял с пола газету, сложил и хмыкнул:

— А рисовальщик неплох. Ты только посмотри сколько трагизма в этой картине!

— Я… я не хочу.

— Или в этой? — он словно не слышал ее, с искренним интересом разглядывая иллюстрации. — А самое интересное здесь то, что они все смотрят не туда.

— Кто?

— Инспектор. Полиция. Репортеры. Наш мальчик может быть спокоен, его кандидатуру уже отмели… но ты посмотри, до чего похожа! Просто одно лицо.

Пришлось подойти, второго отказа он бы не принял.

Ничего он не может знать! В конце концов, мадам Алоизия письмо отнесла сама и уж точно никому не упоминала о своем желании сбежать. Он думает, что Алоизия верна. И она была бы верна, но…

— Дженни делает успехи, — он протянул газету. — Она весьма мила, ты не находишь?

— Она не готова, — мадам Алоизия постаралась, чтобы голос звучал сухо и даже раздраженно.

— Ну… совершенство по умолчанию недостижимо, а судьба учит нас довольствоваться малым, правда? Ты опять пила? Ты слишком много крови пьешь.

Подняв кубок, он перевернул, провел по краю пальцем и, облизав его, заметил:

— И морфином злоупотребляешь. Мы ведь, кажется, договаривались?

— Д-да… просто… просто эти сеансы столько сил забирают! Я чувствую себя совершенно разбитой…

Под его взглядом холодно.

— Я больше не буду. Клянусь!

— Ты уже клялась. Раз десять. Или двадцать. Или сто? И верила, что говоришь правду. И сейчас веришь, — он вернул кубок и коснулся щеки. — Дело твое. Наверное. Или мое? Я ведь вытащил тебя. Ты забыла?

— Н-нет…

— Помнишь Джанго? То, как он продавал тебя, заставляя отрабатывать кров и еду? Или как бил, когда приносила мало? Или как угрожал вернуть в больницу, если ты попытаешься сбежать?

— Помню.

Костры. Кибитки. Заунывные песни и показное веселье, когда приходят чужаки. Звон монист, шелест карт и разноцветные ворохи юбок. Дети, грязные как собаки. Собаки, несчастные как дети. Холеные кони и мужчины. Дикие женщины, с ножами отстаивавшие свое право на мужчин.

У Алоизии ножа не было. У нее тогда ничего не было, даже имени.

Ее подобрали и дали кров, а после выяснилось, что это — не за просто так.

— Я отдал сто фунтов. И после много раз по сто, возвращая тебя к себе прежней.

Уродуя. Разрезая душу, как резал тела, вытягивая жилы и сшивая наново, пока Алоизия сама не забыла, кто она.

— И разве теперь я могу смотреть на то, как ты уничтожаешь мною созданное?

— Я…

— Тихо, — он пальцем запечатал губы. — Не надо слов, в них нет правды. Лучше выпей.

Простая фляга в чехле из бычьей кожи. Запах крови и чего-то еще, что заставляет морщиться и отодвигаться.

— Я не хочу.

— Тогда мне придется убить тебя, — спокойно говорит он. — Морфинисты не отвечают за свои действия. Совершают ошибки. А за твои ошибки придется платить мне. И что мне делать, если создание подводит создателя?

— Но ты без меня не справишься!

…справится. План перешел на ту стадию, где мадам Алоизия не нужна. У него есть деньги. У него есть информация. У него есть возможность действовать, не прибегая далее к ее помощи.

— Не бойся. Это всего лишь лекарство.

Горчит сквозь кровь, и Алоизии приходится заставлять себя глотать. Лекарство? Пускай. Пусть думает, что ее можно вылечить, хотя она и не больна. Пусть пытается. Пусть даст время, а там уже…

— Умница, — он платочком вытирает ей губы. — А теперь ложись в кровать. Тебе нужно выспаться. Пара часов крепкого сна и будешь как новенькая! Это я тебе обещаю.

Он помогает лечь и заботливо накрывает одеялом. Сам садится в кресло, берет газету и снова перечитывает статью. А дочитав, снимает сюртук и широкий кожаный пояс. Разворачивает. Пробегается пальцами по рукояткам инструментов, останавливаясь на скальпеле.

Но сначала свечи. И кипа книжных страниц, устилающих пол. Пишущую машинку заменяет пара пухлых томов, обнаружившихся под кроватью. Черные обложки их выгодно оттенили печальный пурпур сердца…

Работал мужчина быстро. Менее чем через час он вышел из дому, так и оставшись незамеченным. Во всяком случае, служанки будут клясться комиссару, что никого не видели. Им поверят. Маленькую девочку, которая исчезнет в день убийства, объявят в розыск, но безуспешно.

А лорд Фэйр, проведя ночь в бессмысленном ожидании, под утро направился к дому мадмуазель Лепаж. Однако антрепренер мадмуазель, отдышливый мужчина неопределенного возраста, заикаясь, сообщит, что мадмуазель в срочном порядке покинула Сити.

И сей прискорбный факт лишь укрепит Джорджа в подозрениях.