Дориан Дарроу: Заговор кукол

— Глава 14. О том, что наличие и отсутствие клыков никоим образом не сказывается на женской натуре

Вечерний чай удался. Леди Фэйр несколько беспокоилась, что ужасное происшествие, о котором она старалась забыть, скажется на репутации дома, но, похоже, обошлось. Прибыли все, за исключением леди Джейн Канопи, приславшей визитную карточку с извинениями.

Это было весьма мило.

Чай подали в малой гостиной.

— Представляете, я слышала, что свадьба все-таки состоится, — Летиция держала чашку с преувеличенной осторожностью и пила, едва касаясь губами фарфора.

Эта ее манера демонстрировать манеры несколько раздражала.

— Ты о ком, дорогая? — поинтересовалась Оливия, больше для того, чтобы поддержать беседу. В настоящий момент ее куда больше интересовало шоколадное печенье.

— Об Ольге, естественно.

— По-моему эта девица совершенно невозможна! — высказала общее мнение Эгимунда. Сегодня ей каким-то чудом удалось затянуться до дюймов тридцати, да и изумительный тамашиновый цвет платья удачно подчеркивал белизну кожи. — Бедный мальчик…

Леди дружно вздохнули. И Черити, пользуясь возникшей паузой, застрекотала.

— Я когда услышала, то едва не лишилась чувств. И заболела. Да, да, заболела совершенно! Я все думала о том, как трагична его судьба, и жалела Ольгу. Да, да, жалела, пока не узнала, что Ульрик сделал предложение! Он даже не стал дожидаться окончания траура!

Ручная крыса, до того мирно спавшая на пуфике, завозилась и настороженно уставилась на хозяйку. И когда тонкая ручка в перчатке коснулась белой шерсти, леди Джорджианна с трудом сумела сдержать дрожь. Все-таки эта их привычка таскать повсюду крыс отвратительна… и Нико пришлось запереть. Бедняжка, верно, вся исстрадалась уже.

— Это нехорошо, — Оливия, дожевав печенье, принялась за сэндвичи.

— Это невозможно, — мягко заметила леди Фэйр, припоминая все, что доводилось слышать о Хоцвальдах. Выходило до обидного мало.

— Возможно! Он уже обратился к его преосвященству за особой лицензией.

— Сдерут втридорога…

Черити тоненько засмеялась и, пересадив крысу на платье — вот мерзость! — произнесла:

— Я думаю, что эти расходы Ульрик еще выдержит… — пригубила, наслаждаясь всеобщим вниманием, которое не так часто ей выпадало, и продолжила. — Но откладывать свадьбу не в его интересах…

— А фон Пуфферху очень хочется видеть дочь княгиней, — встряла Летиция, перехватывая инициативу. Черити осталось лишь улыбнуться. При этом верхняя короткая губа ее приподнялась, обнажив клычки…

Два черных пятнышка на белой шее.

Леди Фэйр вздрогнула и, спеша отогнать внезапное видение, совершенно невежливым образом перебила Летицию.

— Я слышала, что за ней двадцать тысяч фунтов дают. По-моему, довольно веская причина поспешить со свадьбой.

Получилось несколько грубо, но кажется, никто не обратил внимания.

— И это, я вам скажу, еще мало за то, чтобы сделать княгиню из вчерашней торговки. Господи, да вы посмотрите, во что превращается свет! С каждым днем их становится все больше и больше. Право слово, я уже почти смирилась с тем, что остаток жизни мне придется провести среди этих, с позволения сказать, "баронесс".

Теперь Черити определенно злилась. Впавшие щечки ее пылали румянцем, губа задралась еще сильнее, обнажив не только зубы, но и бледные десны.

— И я не могу понять одного: неужели Хоцвальду настолько безразлична родовая честь, чтобы мешать кровь с этой… с этой…

— Баронессой, — подсказала Летиция, протягивая руку, чтобы погладить крысу. И та позволила, даже перевернулась на спину, подставляя белесый живот.

— Да, баронессой. Спасибо, милая.

Дамы обменялись улыбками, и знай их леди Фэйр чуть хуже, решила бы — и вправду подруги.

— Да ладно вам, — Оливия задумчиво разглядывала крохотное пирожное, украшенное алой вишенкой. Как это у нее получается столько есть, и не толстеть? Или она какие-то особые корсеты заказывает? — Это у них семейное. В свое время и старый князь… отличился.

— Mesalliance? — с придыханием уточнила Эгимунда. И Оливия кивнула, но развивать тему не стала. Жаль.

Убранный умелою рукой подвал преобразился. Миткалевые полотнища прикрыли потемневшую кладку, на пол лег толстый слой сена, а на ржавых цепях повисли светильники причудливых форм. Один походил на стрекозу, второй — на виноградную гроздь. Правда, оба давали одинаковый мертвенно-белый свет. Он заливал подвал, отражаясь в высоком зеркале и букете стеклянных цветов, скользил по рыжей меди разложенных на столе деталей и робко трогал лезвия стальных ножей.

Впрочем, даже он не решался заглянуть в дальний угол подвала, где вдоль стен рядом стеклянных пилястр выстроились капсулы. Были они квадратные, прозрачные и заполненные густой жидкостью темно-золотого цвета. В нескольких, окутанных паутиной проволоки, жидкость светлела, позволяя разглядеть очертания тел. От этих Фло старалась держаться подальше. Не нравились они ей. Напоминали старое бабкино украшенье — кусок янтаря с застывшими в нем мошками. Правда, украшение пришлось заложить, но память-то осталась. От памяти никуда не деться.

Никуда.

— Фло, Фло, помоги мне, — раздалось тихое. Фло отвернулась и запела, чтоб не слышать.

— Фло, пожалуйста…

Тощая рука пролезла сквозь прутья решетки, пытаясь ухватить за юбку. Пришлось шлепнуть метлой. Ну чего они все такие? Цепляются-цепляются за жизнь, как будто в ней есть хоть что-то хорошее? Ничегошеньки. Фло точно знает.

Она аккуратно протерла столы, смахнула метелкой из гусиных перьев пыль, добавила соломы и, достав из корзины стопку сложенных простынь, еще сохранивших едковатый аромат мыла, задумалась. Полученные указания были предельно ясны, но… Страшно подумать, что будет, если Фло ненароком разобьет капсулу.

— Фло, Бога ради!

Кричит. А вроде бы успокоилась. И даже есть начала. Ее, небось, в жизни так не кормили. И зачем, спрашивается? Перевод продукта и все.

Фло подцепила край простыни на палку и попыталась набросить на крюк, венчавший капсулу. Вышло попытки с пятой.

— Он убьет меня… убьет…

Фло аккуратно растянула ткань, закрепляя булавками за проволочные петельки. Закончив, пересчитала простыни в корзине. Полторы дюжины — ровно по числу капсул. Крайние, правда, велено не трогать, но оно и к лучшему.

— Фло, ты жестокая… ты не можешь так со мной поступить!

— Заткнись, — велела Фло, серьезно раздумывая над тем, чтобы занавесить и нишу с клеткой. Глядишь, тогда и поутихнет.

И чего он тянет? Почему не сделает ее тихой, как ту, вторую, которую привел сам? Та спокойно сидит в уголочке, перебирает нанизанные на нитку цветные кольца и улыбается. Одно слово — сумасшедшая. Зато ласковая. Сядешь с ложечки кормить, тотчас улыбается, журчит что-то на своем, безумном, языке, головой под руку норовит нырнуть и трется по-кошачьи. Короткие волосики ладошку колют, и шрамик на затылке прощупывается.

Ее вот жалко.

С пятой капсулы Фло приноровилась цеплять простыню и дело пошло.

Фло даже напевать начала…

— А голос у нее — просто ужас! — Летиция закатила глаза, не переставая говорить. — А репертуар… я просто не знаю, что делать! Я строго-настрого запретила моей Хоупи разговаривать с этой девицей! Да даже смотреть в ее сторону! Гувернантке так и сказала. Вы, мисс Пэддингтон, должны следить за моей малышкой! Эта американка — сущее наказание и я не желаю, чтобы Хоупи брала с нее дурной пример.

Леди Фэйр слушала в пол-уха. Беседа, вполне привычная и обыкновенная, вдруг перестала быть интересной. Какое Джорджианне дело до этой, незнакомой в сущности, девицы, которую Летиции пришлось взять в дом? Никакого. И до самой Летиции тоже: меньше тратиться надо, тогда и не придется протекцию составлять всяким там…

— А недавно, представляете, заглядываю я в буфет, а там…

…мышь повесилась от тоски.

— …все замки на бутылках открыты! И эта девица, глядя мне в глаза, наглейшим образом заверяет, что людям следует доверять, и эти замки — признак неуважения.

— А я не закрываю, — вяло заметила Оливия, которая уже устала жевать и теперь просто сонно таращилась на подруг.

— Конечно, — взвизгнула Летиция, — ты ведь… такая доверчивая.

…точнее сказать глупая. И ленивая. И еще денег у тебя хватает, чтобы тратить их на кормежку слуг. Несказанное читалась в тускло-красных глазах Летиции. Но сжатые губы прочно запечатывали слова.

— Мне кажется, — Черити нарушила неловкое молчание. — Тебе следует отослать ее. Напиши кузену, что девушка…

— Еще не готова выйти в свет, — подсказала Джорджианна, страстно желая, чтобы этот бессмысленный разговор поскорее закончился.

— Именно.

— Не могу. Кузен расстроится. Он так обеспокоен судьбой этой девушки…

…скорее состоянием ее отца, которое может поспособствовать улучшению состояния самого кузена, да и Летиции тоже. Или не поспособствовать. И тогда замечательная Хоупи — тусклая девица с идеальными манерами и напрочь отсутствующими мозгами — останется в старых девах.

Сложные ныне времена.

— …он надеется, что сумеет устроить ей партию с каким-нибудь приличным человеком…

…если слухи о состоянии американки не преувеличены, то из желающих выстроится очередь.

— …но я право слово не уверена, что справлюсь, — завершила монолог Летиция и коготком сняла слезу с ресницы. Снова наступило молчание. Ну нет, Джорджианна не собиралась откликаться на эту, молчаливую, но тем не менее явную, просьбу. Другие найдутся.

И нашлись. Эгимунда, вздохнув, предложила:

— Хочешь, я и для нее приглашение отправлю? Правда до бала всего-то неделя, но…

— Боже, благослови твое милосердное сердце! Ты не представляешь, как ты меня выручила.

Представляет. И пусть породистое, хотя и несколько заплывшее жирком лицо Эгимунды выражает лишь искреннюю радость, но кому как ни Джорджианне знать: дело не в милосердии. Дело в кузене.

И ведь все всё понимают: девица получит породистого мужа. Он — богатую жену. Летиция — благодарность и приданое для своей дуры. Эгимунда — возможность спровадить бедового родственничка за океан.

Так какой смысл во всех этих играх?

Господи, да что с ней сегодня такое? Джорджианна сжала зубы, чтобы не застонать от боли и раздражения. Жилка на виске вдруг задергалась, мелко и часто, и биение это породило огненные точки в глазах. Точки рассыпались, разлетались, оседая на белоснежном фарфоре и винно-красной обивке кресел. Расползались по ковру и паркету, по панелям, расписанным под розовое дерево, и по складкам необъятной юбки Эгимунды. Точки блестели на клыках Черити, в серьгах Оливии и в глазах Летиции.

Точки были повсюду.

Как мошкара.

И зудели точно также, за этим зудением исчезали прочие звуки.

— Джорджианна, милая, тебе дурно? — прикосновение Летиции — ледяные пальцы, даже через перчатку чувствуется — привело в чувство.

— Ты так побледнела!

— Просто ужасно!

Ужасно. Та девица тоже была бледна. И пятна на шее. Как вообще Джорджианна могла забыть про те пятна?

— О нет, все замечательно.

Все отвратительно!

— …просто эта погода так часто меняется…

Леди Фэйр говорила с нарочитой бодростью, думая лишь об одном: если и вправду девушку убил вампир, то почему расследованием занимается полиция, а не клирикал?

И окна запечатывать не стали. И двери. И… и неужели права была мадам Алоизия, когда сказала, что жертва случайна, а убить хотели Джорджианну?

Эта мысль неожиданно прочно засела в голове леди Фэйр, отравив остаток вечера. И Джорджианна совсем не удивилась, когда Черити — она всегда уходила последней — вместо прощания сказала:

— Бедняжка. Как я тебя понимаю! Мой Патрик тоже грезил об этой девице, но к счастью, она его отвергла…

— Какая девица?

Девиц сегодня было что-то многовато.

— Она называет себя мадмуазель Лепаж. Якобы француженка. Но на самом деле, если хочешь знать, из французского у нее только имя и это по?шло!

Имя это Джорджианна слышала. Где? Не помнила. Она стала забывчивой в последнее время. И голова опять болит, а мошкара прыгает-плещется перед глазами. Дразнит.

— Ох, дорогая, сразу видно, что ты давно не была в театре. Оно и к лучшему. Зачем себя расстраивать? Хотя не спорю, она весьма хороша и голос сильный… Патрик ценит красивые голоса. Но зачем ей мой Патрик, если есть Джордж?

И Черити мило улыбнулась, сделавшись похожей на свою крысу.