Глава двадцатая

Они оба находились в постели Лорны, хотя не могли вспомнить, как там оказались. Лорна забросила на него ногу. Она жалела, что проснулась, хотела бы все вычеркнуть из памяти, но больше всего желала близости с Джимми. Каждое соитие теперь воспринималось ею как последнее, кто знает, как скоро болезнь лишит ее способности заниматься сексом.

– Послушай, у нас проблема, – сказал Паз.

– Ты больше меня не хочешь?

– Нет, еще как хочу. Но мы должны позаботиться об Эммилу. Они явятся по ее душу, и она исчезнет.

– Власти не могут так поступить.

– Могут. Они объявят ее террористкой из-за той истории с наркотиками и стрельбой, в которой она была замешана. Вдобавок она имела какое-то отношение к погибшему суданцу, а Судан – центр терроризма, так что им ничего не стоит сочинить какую угодно историю. Соединенные Штаты нынче не те, в гробу они видали «habeas corpus». Придется нам с тобой ее выручать.

– Джимми, это безумие.

– Думаешь? Погоди секундочку.

Он выскользнул из кровати, вышел из комнаты и вернулся несколько мгновений спустя, босой, но в брюках, футболке и с конвертом в руках.

– О господи! – воскликнула она, увидев снимки.

– Ага. Ничего хорошего. Намек на то, что они могут разобраться с нами в любой момент. Это ясно, чего я не могу понять…

– Я видела человека, который сделал эти снимки. На пляже. Ты спал, а я заметила мужчину на лодке, шарившего по берегу дальномерным объективом.

– А ты узнала бы его, увидев снова?

– Может быть… вероятно… у него были рыжие волосы. О господи, Джимми! Что нам делать?

– Нам нужно найти этих типов, выяснить, из-за чего сыр-бор, зачем они убили араба и Уилсона и почему так сильно хотят заполучить признания Эммилу Дидерофф. И если получится, засадить их. Ты поедешь со мной.

– С тобой? Куда?

– Для начала на Большой Кайман. Нам нужно выяснить, что произошло в том номере отеля, когда араб вывалился из окна. Наверное, стоит поинтересоваться и ее родным краем, округом Калуга.

– А мне кажется, это мало что добавит к тому, что мы уже знаем: ну кого могут интересовать события ее юности? Нет, по-моему, ключ ко всему надо искать в религиозной жизни Эммилу, а это наводит на мысль о приорате Святой Екатерины.

Поймав вопросительный взгляд Паза, Лорна добавила:

– Это обитель в Западной Виргинии, где Эммилу была обращена. Во всяком случае, по ее словам.

– Ладно, прокатимся и к Голубым горам. Но сперва необходимо вытащить ее из психушки. Есть какой-нибудь способ выдернуть пациентку наружу? Под предлогом особого ухода, обследования, еще чего-нибудь?

– По графику у нее магниторезонансная интроскопия. Это в другом здании. Я могу пойти туда и сказать, что сеанс состоится сегодня.

– Отлично, – согласился Паз.

Они совместными усилиями разработали план, после чего Лорна сказала:

– Знаешь, если бы месяц тому назад кто-то заявил мне, что я буду строить заговор с целью похищения пациентки, подозреваемой в убийстве, я бы назвала этого типа чокнутым.

– Он точно был бы чокнутым. Ты изменилась.

– Да. Твое дурное влияние. – Она посмотрела ему в глаза. – Как ты спал?

– Как младенец.

– Стараниями матушки-вуду.

– Вот уж нет. Спроси саму матушку-вуду, и она скажет, что дело тут в тебе.

* * *

Лорна обнаруживает в себе талант прирожденной заговорщицы, и ей ясно, в чем его истоки. С прошлого вечера, со всех этих событий, она много размышляет о своей матери и понимает, что важным элементом формирования ее характера было обретение навыков сохранения некоего личного пространства, свободного от дидактических поползновений отца и требований ее старшего брата. Умолчания, показное согласие, лесть, вкрадчивость и неприкрытая ложь составляли суть их семейной жизни.

Это позволяет ей по-другому взглянуть на Эммилу, увидеть некоторое сходство в их судьбах. Так или иначе, она без проблем подделывает направление в центр магниторезонансного обследования и обзаводится медицинским халатом, парой кроссовок «найк», блокнотом, дешевыми очками в стальной оправе, белокурым париком и идентификационной карточкой умершего сотрудника Джексона. Эммилу уговаривать не приходится: она мигом соглашается с планом и лишь спрашивает, где будет жить, на что Лорна честно отвечает, что пока не знает. Паз на сей счет ничего не говорил.

Даррила сопровождает обеих женщин через Джексоновский кампус к корпусу 43, где находится отделение магниторезонансных исследований. Когда они прибывают в регистратуру, Даррила вступает с дежурной в спор по поводу того, на какой день им назначено, Эммилу просится в туалет, а Лорна вызывается проводить ее и ждет за дверью. Она передает пациентке свою большую сумку, и несколько минут спустя из дамской комнаты выходит явная сотрудница госпиталя, блондинка в халате, в очках, деловито сверяющаяся с записями в блокноте. Даррила, мимо которой она проходит, не обращает на нее внимания. Ей не до того: она десять минут спорит по телефону с ответственным за расписание, чертыхается, бросив трубку, а потом отправляется в туалет, где обнаруживает лежащую грудой больничную одежду Эммилу.

Объявляется тревога, но Эммилу Дидерофф уже покинула здание.

* * *

Сидя за рулем взятого напрокат белого «тауруса», Паз быстро гнал машину на север, к центру штата. Лорна почему-то устроилась на заднем сиденье, предоставив «место стрелка» Эммилу, на которой сейчас темные очки, бейсболка, футболка и шорты. Паз порой поглядывал в ее сторону, и ему казалось, что она сбросила лет десять. Смотрела себе в окно с довольной улыбкой да время от времени делала какие-то пометки в лежавшей на коленях тетради. Паз, по правде говоря, довольным себя не чувствовал: он был человеком дисциплинированным, любил порядок, и на такого рода сомнительные приключения его вовсе не тянуло. Да и вся эта дурацкая история с бембе не улучшала настроение. Снова и снова детектив прокручивал в голове события того вечера, подбирая увиденному толкование, хоть приблизительно соотносящееся с тем, что он считал реальной жизнью. И поглядывал в зеркало заднего вида на Лорну – вот еще один проблемный ребенок. Паз ничего не имел против буйного секса в любых количествах, но ему казалось, что в этом отношении Лорна вела себя несколько странно. Похоже, его подружка использовала секс, чтобы заглушить какое-то негативное чувство, может быть, страх. Он задумался о том, когда она поделится с ним этим и поделится ли в принципе.

И вообще, что происходит? Он почти не знает эту женщину, но почему-то везет ее через полстраны, в надежде выяснить, в чем суть мании одержимой, сидящей рядом с ним. Ему это нужно? Если вдуматься, то чего ради он торпедировал свою карьеру и даже подставил себя под статью, предусматривающую серьезный срок…

О чем он вообще думал?! Уходящая вдаль лента дороги вдруг показалась ему унылой, убогой и однообразной, как его жизнь, как эта идиотская поездка неведомо куда и зачем с юродивой на переднем сиденье и толстой невротичной нимфоманкой на заднем.

Мимо промелькнули маленькая придорожная часовенка, белый крест и какие-то пластиковые цветы, и он подумал, ведь был кто-то с правильной идеей, жаль нечего выпить, рому или даже водки, но на самом деле он не нуждается в этом, единственное, что требуется, просто слегка повернуть руль, а почему бы и нет, в чем вообще долбаный смысл, а? В жарком дрожащем воздухе впереди появился мчавшийся навстречу большой самосвал. Он приближался. А что, все так просто, руль влево, чуть-чуть…

К действительности его вернул оглушительный, пронзительный вопль Эммилу. Она схватилась за руль, вывернула его, и они вылетели за правую обочину.

Паз остановил машину, его трясло, и пот лил ручьем.

– Боже мой, ну ни хрена ж себе! Похоже, я заснул за рулем…

– Ничего подобного, – возразила Эммилу. – Сна ни в одном глазу не было, я видела. Вы просто взяли и направили нашу тачку прямо в лоб встречному грузовику.

– Ну, вы загнули! С какой бы стати мне так поступать? Я что, сумасшедший?

– А о чем вы только что думали? – спросила она.

– Да ни о чем особенном, так, о дороге, долго ли еще ехать, об окрестностях…

Ее взгляд пресек эту неуклюжую попытку убедить себя в том, что он не собирался устраивать автокатастрофу.

– Вы не сумасшедший, – сказала Эммилу. – Это его проделки, хотя я не пойму, зачем он так поступает. Но ведь с вами уже бывало такое, да? Чужие сны, не свои мысли и все такое?

Подумав, Паз кивнул.

– Тогда, в комнате для допросов… твое лицо изменилось. Я хочу сказать, я видел это.

– Это-то как раз и странно, – промолвила Эммилу, кивнув. – Кто-то сказал, будто самый ловкий трюк дьявола состоит в умении убедить всех, что его не существует, а тут он ни с того ни с сего выскакивает как чертик из табакерки. Она тоже видела это, – добавила девушка, оглянувшись на бледную дрожащую Лорну, – но никогда не признается.

Паз повернулся и внимательно всмотрелся в лицо Лорны, но та избегала его взгляда.

– Так все-таки, Эммилу, – спросил Паз, – придет к нам на помощь команда ангелов из высшей лиги или нам предстоит выкручиваться самим?

– Ну конечно, все думают, будто идет какая-то там битва между добром и злом, между светом и тьмой, но суть в том, что никакой борьбы нет, не было и быть не может. В этом-то и состоит всемогущество. Дьявол лишь исполнитель.

– Так что же происходит, Эммилу?

– Не имею ни малейшего представления, – беспечно ответила та. – Нас используют с какой-то целью и причиняют нам боль с какой-то целью, но с какой, неизвестно. Ну, скажем, магма вулканов прорывается наружу там, где земная кора слаба. По сверхъестественной причине реальность вокруг нас троих пронизывается духом, и лишь Господь ведает, куда это приведет. От нас требуется одно – вера. Переживать тут нечего.

– Хм. То есть это значит, что с нами все будет в порядке? – Паз говорил медленно и осторожно, как будто обращался к ребенку или к человеку, удерживавшему множество заложников, угрожая здоровенной бомбой.

– Боже правый, конечно! Все будет хорошо и придет к самому благодатному завершению.

Паз завел машину.

– Точно? А то ведь мы тут, втроем, дергаемся из-за всей этой чертовщины, чем бы она ни…

– Мы? О, я не имела в виду нас, здесь присутствующих. Я имела в виду род человеческий. Что же до нас троих, то мы, насколько я знаю, обречены.

И она одарила его одной из своих безмятежных лучистых улыбок.

* * *

Оставшаяся часть пути прошла в основном в молчании, хотя дважды Лорна просила его сдать к обочине, потому что ее мутило. Это было что-то новенькое, в прошлый раз на той же дороге ничего подобного не наблюдалось. Несколько раз звонил его мобильник, и он сам сделал два звонка. Требовалось кое о чем договориться, но к тому моменту, когда машина въезжала в ворота ранчо Барлоу, все вопросы удалось утрясти. Это было уже кое-что. Он передал Эммилу на попечение Эдны Барлоу, отклонил предложение перекусить и, вернувшись на дорогу, погнал машину на запад, а потом по Семьдесят пятой на север. Ближе к вечеру Паз с Лорной остановились в «Тампа интернэшнл» и заказали места на утренний рейс из аэропорта Рамада. Паз сдал арендованную машину, а за номер расплатился кредитной картой Сезара Самосы, шеф-повара ресторана. Ужин заказали в номер, перед этим немножко выпили, а потом он услышал, как она рыдает в ванной. Когда Лорна вышла, одетая в гостиничный халат, он спросил ее, что не так, она сказала: ничего, просто вспомнила маму.

– Правда?

– Нет, – поправилась она, – это были слезы сексуальной фрустрации. Из-за долгого воздержания. – И сбросила халат.

На следующее утро первым рейсом «Американских авиалиний» они вылетели из Тампы на остров Большой Кайман, в Джорджтаун, и прибыли в этот каникулярный и коррупционный рай сразу после полудня. Огромный темнокожий мужчина в сафари встретил их в аэропорту и отвез к внушительной, окрашенной в персиковый цвет вилле, обнесенной высокой стеной, по верху которой поблескивали на солнце зацементированные осколки стекла. Водитель провел гостей через прохладный просторный дом к заднему патио, где в плетеном кресле под зонтиком сидел грузный мужчина лет шестидесяти пяти, с лицом чуть более светлым, чем у Паза, мясистым носом в форме незрелой папайи и зачесанными назад седеющими курчавыми волосами. Когда они вошли, хозяин встал. Он был одет в белоснежную кубинскую рубашку, светло-коричневые слаксы и плетеные кожаные сандалии.

С виду типичный бизнесмен-кубинец, подумал Паз, но, заглянув ему в глаза, изменил свое мнение. Желтоватые, налитые кровью, с темными мешками, они позволяли составить неплохое представление о том, какого рода нетипичным бизнесом занимается этот человек. Впрочем, Паза и Лорну встретили радушно, предложили напитки и кубинские закуски. Гости выразили восхищение. Хоффман при этом не сводил взгляда с Паза, Лорна для него словно не существовала.

– Итак, малыш Джимми Паз. Я помню тебя, когда ты еще подавал на стол в заведении твоей матушки, не нынешнем, а в старой забегаловке, сущей дыре на Флаглер. Твоя головенка едва виднелась над столом, помнишь?

– Давно это было, Игнасио.

– Ага, теперь ты коп.

– Да, в полицейском управлении Майами.

– Знаешь, мы с твоей матерью долго дружили. И начали ее нынешнее дело примерно в то самое время.

– Я в курсе.

– Я обязан ей жизнью. Ты слышал об этом?

– Нет.

– Неудивительно. И от меня больше не услышишь: колдовство – это не то, о чем стоит трепаться. – Хоффман сделал странный жест рукой и встряхнул головой. – В общем, поэтому я и согласился с тобой встретиться. Не то чтобы я не рад повидать старого знакомого, просто, знаешь, стараюсь не светиться.

– Я благодарен тебе, Игнасио, и постараюсь не отнять у тебя много времени. Меня интересует, почему Джек Уилсон с Додо Кортесом замочили суданского малого по имени Джабир Акран аль-Мувалид.

– Э, да ты с ходу берешь быка за рога, – улыбнулся Хоффман, сверкнув золотыми зубами. – Ладно, во-первых, все это затеял не я, а Джек Уилсон. Целиком его дельце. Заявился он, стало быть, сюда – месяца три назад – и говорит, мол, появилась работенка. Хочет, чтобы я одолжил ему кое-кого из моих парней. Я отошел от дел, знаешь ли. Но по-прежнему находятся люди, которые просят, чтобы я им оказал услугу-другую. А зачем мне это, говорю я, и какой, спрашивается, может быть у меня интерес? Он говорит, это все федералы, они хотят обстряпать одно темное дельце, и, подключившись, я смогу рассчитывать на небольшой навар, может быть, они даже снимут с меня то дерьмовое обвинение. Звучит интересно, однако я не собираюсь предпринимать какие-либо шаги на основании голословных обещаний Джека Уилсона. Я хочу сказать, он славный малый, но толком разбирается только в лодочных моторах. Он не прочь стать игроком, но по сути своей не более чем механик. Ну вот, я и говорю, что посоветуюсь кое с кем, обмозгую, и, если сделка мне понравится, может быть, что-то и получится.

– А что именно требовалось?

– Наблюдение, слежка, фиксация передвижений. Возможно, что-то, способное отвлечь телохранителей. Но о том, чтобы убивать, речи не было.

– Это относилось к аль-Мувалиду?

– Никаких имен в то время не упоминалось. Так что я связываюсь со своим адвокатом, он перезванивает мне и говорит, что поговорил с федералами и те рекомендуют мне потолковать с парнем по имени Флойд Митчелл и что лучше мне с ним договориться, потому что этот тип имеет связи в самых верхах. Сам он террорист или кто-то в том же роде: на сей счет, сам понимаешь, адвокат особо не распинался. Ну вот, а спустя пару дней звонит мне Уилсон и говорит, что зайдет ко мне с каким-то мистером Митчеллом. И они заходят.

– С виду-то он каков, а?

Хоффман пожал плечами.

– Чистокровный белый американец. Крепко сколочен. Голубые глаза. – Хоффман коснулся макушки своей головы. – Вот такая короткая стрижка, как у астронавтов. Но не из тех ребят, которые сами палят или машут кулаками, он явно привык решать вопросы с помощью бумаг и телефонных звонков. В общем, сели мы за стол. Он сказал мне, что этот араб собирается в Майами с намерением собрать денег на террористическую деятельность на Ближнем Востоке, а они хотят установить за ним слежку, может быть, проникнуть в его номер, порыться в его вещичках. Я говорю, а в чем дело, у вас совсем людей не осталось? Такую плевую работу для федералов уже и сделать некому? А он говорит, людишки, может, и есть, да им светиться неохота, боятся, что это может просочиться, а им главное – проследить денежки, и так далее и тому подобное. Я сразу смекнул, что это дерьмо собачье, но слушаю и, когда он закончил, говорю: что ж, нет проблем, мистер Митчелл, но что получу с этого я, есть у Дядюшки Сэма подарок для Игнасио? Он говорит, есть деньги, но я отвечаю: «У меня куча денег, что мне нужно, так это утрясти кое-какие разногласия с законом». А он заявляет: «Я не уверен, что у нас есть полномочия решить эту проблему». Тут Джек встревает: «Да ладно, ты хочешь сказать, что ГОСР не может утрясти вопрос с обвинением?» Митчелл бросает на него такой взгляд, клянусь, на нем можно было бифштекс поджарить, Уилсон весь побледнел, а мне от этой хреновой парочки совсем смешно стало. Я спрашиваю: «А почему бы нам не позвонить мистеру Госру и не выяснить все у него?» Митчелл реально успокаивается и говорит, что ж, спасибо, что уделил нам время, мы с тобой свяжемся. Вот и все.

– Все?

– Ну да. Больше я ничего о них не слышал. Но перед тем как уйти, когда тот здоровенный guapo, красавчик, пошел отлить, я сказал Джеку: «Послушай, ты-то с какого боку к этому прилепился? На хрен тебе сдалось иметь дело с этой конторой, тебе же от них ничего не нужно?» Но вышло так, что он не последовал моему доброму совету.

– Ты хочешь сказать, что они с Додо Кортесом действовали на свой страх и риск?

– Именно это я и хочу сказать. Решили вздрючить быка, да напоролись на рога.

– Хм. Ты знаешь, что они грохнули того араба?

– Да, слышал. Шандарахнули по башке и выкинули в окошко. Показуха это, если хочешь знать мое мнение. Всегда есть способы обстряпать дельце так, чтобы все было шито-крыто.

– А от кого ты это слышал?

– Что «это»? Про араба было напечатано в «Геральд».

– Но о том, что его огрели по черепушке, там написано не было. Мы специально умолчали о подробностях. Додо позвонил тебе, верно?

Родственное радушие Игнасио мигом испарилось.

– В чем дело, Джимми, ты что, допрашиваешь меня? В моем собственном доме, где ты гость?

– Игнасио, это не имеет к тебе никакого отношения. Ты сознаешься, что Додо поделился с тобой гонораром за араба, ну и ладно. Ты сознаешься, что лично кокнул Хоффа, мне и это по барабану… Но мне нужно знать, что произошло в том номере отеля и почему, и ты единственный, кто об этом знает.

– Джимми, приятно было встретиться. Передавай привет и мои наилучшие пожелания твоей матушке.

Паз достал мобильник.

– Ты и сам можешь это сделать. Она мне так сказала: «Игнасио поможет тебе, и если возникнут какие-то проблемы, позвони мне, я все улажу».

Паз нажал кнопку, подождал:

– Привет, Донна. Джимми. Мама есть поблизости? Ага, кликни-ка ее сюда…

Хоффман замахал рукой, словно хотел отвлечь устремившегося в атаку быка.

– Кончай, Джимми, не беспокой леди из-за такой ерунды, – торопливо произнес он.

– Эй, Донна, – сказал Паз. – Не дергай маму, не стоит. Просто передай, что я позвоню ей, когда вернусь.

Он убрал сотовый и повернулся к Хоффману. Тот прокашлялся.

– Я делаю это только из-за твоей матери, она для меня как член семьи. Я не хочу, чтобы ты думал, будто можешь воспользоваться мной, понимаешь?

Паз подтвердил, что понимает: в жизни такого не думал и не подумает.

– Тогда ладно. Додо звонил мне за пару дней до того, как все произошло. У них была встреча: он, Уилсон и еще один малый, который заправлял всем этим делом.

– Митчелл?

– Нет, другой парень, Хардинг, Харди, что-то вроде того. По правде говоря, я не обратил особого внимания. В общем, им давали чистыми пятьдесят штук, но не просто за мокруху, а чтобы все было сделано особым образом. Этот малый все рассчитал. Они собирались свалить вину на одну женщину, работавшую в мастерской у Уилсона.

– Почему? Почему на нее?

– Эй, с какого бы хрена мне знать? Это что, моя операция? Так вот, Уилсон посылает эту женщину в магазин за какой-то хреновиной, длинной и тяжелой, как дубинка, они тем временем звонят арабу и говорят ему, жди у телефонной будки рядом с мастерской. Зачем, а? Да затем, чтобы эта женщина увидела его и последовала за ним в отель. Потом они позвонили ему в телефонную будку: давай, мол, возвращайся в отель, мы тебя там встретим. Оказывается, парню нужна информация об этой женщине. Ну вот, все у них идет, как задумано. Додо с Уилсоном находятся в отеле. Уилсон звонит по девять-один-один и сообщает, что в гостинице переполох, а Додо, у которого имеется форменная куртка официанта гостиницы, дожидается той женщины. Когда она выходит, забирает из ее грузовика долбаный штырь, или как там его, и поднимается в номер этого парня. Представляется официантом, говорит, что принес корзину с фруктами, парень впускает его. Бряк по голове, араба в окошко, железяку бросает в номере и скрывается. На все про все три минуты. Дверь он оставляет открытой и отирается поблизости, пока не убеждается, что женщина зашла, куда требовалось. Ну а пару дней спустя звонит мой адвокат с хорошими новостями. Оказывается, есть еще справедливость, и по отношению ко мне она проявилась, хотя раньше этого со стороны закона как-то не наблюдалось. Вот и вся история.

* * *

Они уже снова летели над океаном, когда Лорна сказала Пазу:

– Ты не можешь обвинить меня в том, что я не была терпелива.

– Ты права. Никак не могу. Я просто не хотел касаться всего этого, пока мы не убрались с острова. Можешь назвать меня параноиком, но…

– Не буду я тебя никак называть.

Разговор с Хоффманом велся по-испански, и теперь Паз перевел Лорне его содержание.

– Значит, говоришь, Митчелл?

– Его зовут Дэвид Паккер. Или еще как-то, хрен знает, как его звать по-настоящему. И кто такой Хардинг, он же Харди. Паккер – это тот тип, который сдал Эммилу внаем плавучий дом. Мне было велено его не трогать.

– А как насчет того мистера Госра?

– Нет никакого мистера Госра. ГОСР это аббревиатура Группы охраны стратегических ресурсов, правительственной конторы. Паккер – государственный служащий, осуществляющий связь между правительством и криминалом. Он заказал убийство аль-Мувалида и состряпал весь этот план по привлечению Эммилу к работе на Уилсона, с тем чтобы подставить ее… так что… так что…

Паз осекся, потому что мысли его разбегались и было трудно собрать их воедино. Может быть, вся эта скользкая история с нефтяными дилерами тоже часть плана?

– Она должна раскрыть свой великий секрет, – устало проговорила Лорна. – За чем охотился Мувалид и все, что имеет отношение к нефти.

– Ты забыла о спрятанном золоте наркобарона.

– Верно, и это тоже. А заодно о таинственном жадеитовом идоле, пропавших алмазах нацистов и исчезнувшем Рембрандте.

Лорна откинула голову на спинку кресла и посмотрела вниз, на далекий океан.

– Это так утомительно. Как могут люди проводить всю свою жизнь, строя заговоры, занимаясь убийствами и похищениями? Что они от этого получают? После того как все безукоризненно срабатывает, все те, кому нужно отправиться на тот свет, погибают, а сокровище оказывается в сейфе, что тогда? Праздничная вечеринка? Славные каникулы? Именные часы? Офис чуть побольше? Повышение в долбаном чине? Что?

– Это нефть, – пояснил Паз. – Вся история смердит вышедшими из-под контроля бюрократами. Они охраняют стратегические ресурсы, а это дело опасное. Плохие ребята играют грубо, поэтому и хорошим ребятам ничего не остается, как играть по тем же правилам. Так, во всяком случае, в теории.

Паз вспомнил разговор с Олифантом: едва запахло потерей работы и пенсии, страсть и ярость майора сошли на нет, – и мимолетно задумался о том, что могло бы заставить его отказаться от всей этой сумасбродной затеи. Уж во всяком случае не пенсия.

– По-моему, тут все зависит от человека. Такие парни есть и в полиции. Им нравится ощущать вседозволенность, избранность. Убивать наркодилеров и присваивать их наличность, фальсифицировать улики, добывать лжесвидетельства ради успеха дела. Нравится осознавать свою причастность к чему-то важному: они внутри этого, а остальные, шваль, снаружи. Черт, ты же психолог, ты и объясни. Только в данном случае они имеют отношение к долбаной национальной безопасности! Все это дерьмо делается под предлогом обеспечения национальной безопасности!

Лорна слышала все, что он говорил: вроде бы логично, понятно, но нить ускользала, у нее не было сил следить за смыслом. Какое вообще это имеет значение? Она стиснула его руку, еще глубже вжалась в сиденье, а разгоряченным лбом прислонилась к прохладному стеклу. Вообще-то она всегда нервничала во время полетов, а уж о том, чтобы заснуть, и речи не шло, но сейчас глаза неумолимо закрывались. Еще одно проявление угасания, подумала она, прежде чем отключиться.

* * *

Из Тампы они полетели в Атланту, а оттуда в Роанок, куда прибыли к ночи и где зарегистрировались в отеле «Холидэй инк» около аэропорта… Она сидит на кровати, глядя в пол, в то время как он отправляется за льдом, и, когда Джимми возвращается, не меняет положения.

– Что-то не так? – спрашивает он, и она отвечает как обычно:

– Ничего.

Он щупает ее лоб.

– Это не ничего. Ты горишь, совсем слабая, все время усталая и тебя рвало раз десять с тех пор, как мы покинули Майами.

– Это просто простуда, – говорит Лорна, думая о том, как утомительна суета вокруг нее. Лучше бы ее другу быть зверем, животным, которое видит в ней только пригодное к употреблению тело.

– Разве можно пускаться в дорогу в таком состоянии? А вдруг, когда я отлучусь, тебе станет совсем худо?

– Нет, со мной все будет в порядке. Просто немного нездоровится.

Лгать ей противно, но, что гораздо хуже, она чувствует себя слишком несчастной, чтобы думать о сексе. Галопирующая лимфома? Кажется, существует такой термин? Лорна знает, что лимфома представляет разновидность рака, развивающуюся медленно и относительно легко поддающуюся лечению, но вспоминает также, что существует большое разнообразие диагностических типов, как в рамках болезни Ходкина, так и вне таковых. Должно быть, у нее развился лимфогранулез наихудшего типа, а может быть, это новый тип, с бурными метастазами, то-то все будут поражены при вскрытии, лица побледнеют, онкологи побегут к своим терминалам, чтобы поделиться удивительной новостью, ее клетки сохранят для исследований, она будет жить вечно в крохотных пробирках по всему миру. Может быть, в будущем, когда наука продвинется достаточно далеко, ее клонируют, и она очнется на столе в белой лаборатории. Конечно, тогда она будет обладать сверхчеловеческими возможностями…

– Что смешного? – интересуется он, услышав внезапный смех.

– О, просто задумалась о той причудливой жизни, которую я веду.

Лорна смешивает водку с тоником, они чокаются стаканами, она заглядывает ему в глаза и говорит:

– Ты очень мил со мной, Джимми Паз. Это потому, что я тебе нравлюсь, или ты ведешь себя так со всеми?

– По моему разумению, с тобой я куда как более мил, чем с большинством других.

– А еще у тебя как будто нет недостатков. Это правда или ты очень хорошо умеешь их скрывать?

– Последнее ближе к истине. Но они не обнаружились просто потому, что мы сейчас не только крутим любовь, но и работаем вместе, а я, когда занимаюсь делом, забываю обо всем на свете. Может быть, это то, о чем тебе стоит подумать. Я имею в виду долгие отлучки, исчезновения, никаких звонков несколько дней подряд. Возможно, тебе нередко придется водить на футбол маленького Джейсона или Дженифер, когда я наобещал с три короба, а не смог. В таком вот духе.

– Тут есть о чем подумать, – говорит Лорна, глядя в сторону. – Спасибо, что предупредил заранее.

Она залпом допивает водку, извинившись, идет в ванную, пускает воду на всю катушку, а сама забивается в угол и истерически рыдает в полотенце. Главное, детектив Паз ничего не услышит.

* * *

Рано утром они отправились на юг из Роанока по Восемьдесят первой трассе, оставляя по правую руку угрюмо возвышающиеся горы. Паза беспокоило состояние подруги, раньше ему не приходилось сталкиваться со столь неутолимым желанием в сочетании с очевидной слабостью. Что-то тут не так, но он не решился на расспросы. Отпрыск Маргариты Паз, даром что профессиональный детектив, испытывал ужас перед проявлением личного любопытства.

– Приятная местность, – сказал он примерно через час молчания. – Голубые горы действительно голубые. Приятно узнать, что в наше время еще можно чему-то доверять.

– Наверное, они распылили здесь голубую краску, чтобы туристы не жаловались, – отозвалась смотревшая в окно Лорна и одарила его слабой улыбкой.

Глядя на ее покрасневшие глаза, он чуть было не сказал, что свернет у первого же указателя на медпункт или клинику, но упустил момент, и теперь ему оставалось только возиться с радио.

В приорат Святой Екатерины Паз позвонил заранее и договорился о встрече с приорессой. Они въехали в затейливые железные ворота, проследовали по покрытой гравием дороге и припарковались в углу ухоженного квадратного двора, образованного зданиями из голубоватого камня. На лужайке, позади большой статуи, группа сестер в голубых комбинезонах энергично играла в волейбол. Миниатюрная темнокожая сестра в полном облачении серьезно приветствовала их и провела к офису приорессы, сестры Мариан Долан.

Им предложили сесть, угостили кофе. После нескольких общих фраз о красотах местности и деятельности приората сестра Мариан перешла к делу.

– Итак, чем мы можем помочь? Вы говорите, что из полиции Майами?

– Это я из полиции, сестра. Доктор Уайз терапевт, наблюдающая Эммилу в Мемориальном госпитале Джексона.

– Она душевно больна, верно?

– Официально она направлена судом в Джексон на обследование и лечение, с тем чтобы выяснить, способна ли она предстать перед судом по предъявленному ей обвинению.

– В убийстве того суданца, о котором мистер Паз упоминал по телефону?

– Да.

Лорна почувствовала, что не может заставить себя произнести титул.

– Она действительно сумасшедшая?

– Этого мы пока не определили. Выясняем.

– У нее случались видения. Это по-прежнему происходит?

– Ну, можно сказать, да, – ответила Лорна, подумав про себя, что теперь Эммилу еще и изгоняет демонов, хотя не может справиться с тем, кто поселился в ней самой.

Эта мысль заставила Лорну поежиться.

Юная сестра молча поставила на стол поднос с превосходными магдаленас и кофе в кофейнике с фильтром. По этому поводу Паз с Лорной переглянулись, отчего у него потеплело на душе.

– В то время, – сказала сестра Мариан, – я была субприорессой и в силу своих обязанностей контактировала с этой молодой особой. Что именно вы хотели бы о ней узнать?

Паз объяснил, что первоначальное подозрение в убийстве уже не внушает такой уверенности: более достоверным кажется, что кто-то охотится за информацией, которой предположительно владеет Эмили Гариго, теперь Эммилу Дидерофф. Чтобы разобраться в этом, необходимо проследить все вехи жизненного пути подозреваемой.

Очки сестры Мариан блеснули, отражая свет от окна, так что трудно было оценить ее реакцию на это сообщение. Пазу подумалось, что стол и стулья поставлены таким образом именно с этой целью: он бы и сам расставил их точно так же.

– Что ж, похоже, вы знаете эту женщину лучше, чем мы. Она пробыла здесь не очень долго и, боюсь, не произвела особого впечатления. Полагаю, вам известно, что у нас здесь подготовительный центр, так же как и то, что общество использует не совсем обычные способы для розыска и привлечения женщин. Среди тех, кто попадает к нам, очень много лиц из маргинальной среды, в том или ином смысле ущербных, но большинство из них, убедившись, что религиозная стезя не для них, уходят. С ними мы расстаемся без сожаления, но, с другой стороны, среди видавших всякое обитательниц социального дна всегда находится несколько весьма примечательных личностей, закаленных, самодостаточных, смелых, каких вы никогда не встретите в других религиозных сообществах. Так что мы в проигрыше не остаемся, во всяком случае, так было в прошлом. Попала она к нам в качестве пациентки с опасным огнестрельным ранением. Мы ее подлатали, и она пробыла у нас чуть больше года, занимаясь рутинными хозяйственными работами. А потом ушла.

– Вы знали, что она разыскивалась по подозрению в совершении уголовно наказуемого деяния? – спросил Паз. – Я имею в виду, вам ведь было известно о ее причастности к той истории со стрельбой в Бейлис Ноб, верно?

– Детектив, наше общество сродни французскому Иностранному легиону. Признаюсь, наша мать-основательница восхищалась этой организацией. Тем, кто приходит в поисках мира и возможности служить беспомощным жертвам конфликтов, мы не задаем вопросов об их прошлой жизни. Разумеется, мы остаемся законопослушными гражданами и сотрудничаем с властями, так что могу гарантировать: пока Эмили находилась у нас, никакие представители правоохранительных органов ни с какими запросами по ее поводу к нам официально не обращались.

– Хм… Эммилу рассказала историю о том, как ее переправили в Судан, сражаться в гражданской войне на стороне племени динка, – сказала Лорна. – Она утверждает, что управлялась там с неким артиллерийским орудием…

– На сей счет могу сказать одно: боюсь, что непростое прошлое Эмили дает о себе знать, проявляясь в странных фантазиях, которые она путает с реальностью. Окажись в этом хоть крупица правды, я была бы весьма удивлена, тем паче что у нас нет никаких сведений о служении женщины по имени Эмили Гариго или Эммилу Дидерофф в миссиях Общества, как в Судане, так и где бы то ни было. Прошу прощения, детектив, доктор Уайз, боюсь, что мне больше нечем вознаградить вас за проделанный вами долгий путь.

– Простите, что отняли ваше время, сестра, – сказал Паз в своей наилучшей манере отличника приходской школы.

* * *

Они вышли из здания и направились к машине.

– Тебе не кажется, что нас просто отфутболили? – спросил Паз.

– Может быть, они знают, что мы недостойны.

– Нет, тогда они, наоборот, рассыпались бы в любезностях. Здесь кроется что-то другое. Как тебе леди босс?

– Ловкая особа. Ухитрилась обойтись без явной лжи и при этом не выдать никакой полезной информации.

– Вот-вот. Она «была бы удивлена». Уверен, она и была удивлена, но это не значит, что все не происходило именно так, как рассказала об этом Эммилу.

– Но ведь она могла и выдумать всю эту историю.

Паз хмыкнул.

– Так или иначе, мы съездили сюда не напрасно. Я боялся, что все прошлое Эммилу, изложенное в тетрадях, всего лишь плод ее фантазии, но теперь мы точно знаем, что в нее действительно стреляли в Бейлис Ноб и что она была здесь. Эта женщина, с которой мы только что встречались, устроилась так, чтобы солнце светило нам в лицо, а мы ее глаз не видели. И это, опять же, наводит меня на мысль о том, что Эммилу говорит правду. Что такое?

Лорна пошатнулась, чтобы не упасть, схватилась за машину, но потом открыла дверцу и села.

– Ты вся взмокла, – сказал Паз.

– Жарко.

– Не жарко, прохладно. Сентябрь в горах. Почему ты не хочешь сказать мне, что с тобой происходит?

Лорна молчала. К своему удивлению, она почувствовала, что больше не может лгать.

– Если поделишься, я расскажу тебе, что произошло со мной в бембе.

Последовала долгая пауза. До них доносились выкрики играющих в волейбол сестер да шелест ветра в ветвях старых деревьев – дубов, сосен и конских каштанов.

– Хорошо, – вымолвила наконец Лорна. – Но ты первый.

– Они помыли мне голову, – сказал он. – Как в парикмахерской: наклонили мою голову и шею над раковиной – и давай мыть, не только волосы, а всю голову. Чем-то пахнувшим кокосом. И одновременно жгли что-то такое, отчего шел ароматный дым, из-за него там почти ничего не было видно, глаза слезились. Джемайя, Марта и Исабель нараспев декламировали…

– Джемайя? Ты хочешь сказать, твоя мать?

– Я хочу сказать: Джемайя. Не думаю, чтобы в моей матушке было семь футов росту, голос у нее не как динамик в двести ватт, и поднять меня она могла, только когда я был ребенком. В общем, это продолжалось некоторое время, а потом они умастили мою голову каким-то маслом, пение зазвучало громче, и… я понял, что нас в комнате не четверо, а больше.

Он умолк и сглотнул. Лорна увидела, как пот бусинками выступил у него на лбу, хотя, по его же словам, было прохладно.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Они проступили сквозь дым. Я не мог рассмотреть их лица, но понял, что это Додо Кортес и тот, другой, Мур. Убийца вуду.

Теория такова: когда ты убиваешь кого-то, твой дух привязывается к его духу, и ты вроде как принимаешь на себя то зло, которое он сотворил в жизни, и несешь его. Я имею в виду, в духовном смысле. И прежде чем освободиться, ты должен прочувствовать, каково убить кого-то, и после этого они смогут очистить тебя от этого. Ну вот, я отдался им в руки, и они меня очистили. Правда, самое-то главное: ко мне явился еще и демон, который, как они сказали, не имеет к пантеону сантерии никакого отношения. Не по их, так сказать, ведомству, так что мне нужно быть настороже. За это, надо думать, особая благодарность Эммилу Дидерофф. Вот и все. Ну а что приключилось с тобой?

Лорна сделала вид, что не расслышала последнего вопроса.

– Я не поняла. Ты ведь уже чувствовал, как убиваешь, когда застрелил их.

– Значит, это не то слово. Я убил двух человек. Не важно, что они были парой отъявленных сукиных сынов, или что они заслужили это, или что это была самооборона, или еще что-то из того дерьма, которое считается оправдывающими обстоятельствами с точки зрения закона. Из теории следует, что каждый человек есть частица Олодумаре, Создателя, и, совершая любое убийство, ты нарушаешь небесный миропорядок, а потому непременно должен подвергнуться очищению. Ты должен на себе испытать печаль Бога. Я плакал как дитя, и меня выворачивало наизнанку.

– Но другие убивают сотни, даже тысячи людей, и их ничего не беспокоит. Почему же именно тебе пришлось через все это пройти? Не слишком-то справедливо.

– Задача сантерии не справедливость, а контакты с сантос и поддержание равновесия. Господи, Лорна! Неужели ты думаешь, что я и вправду понимаю, что вся эта хрень означает? Что вообще проделывает моя матушка? Я просто опускаю голову и делаю, как велят. И знаешь, срабатывает. После той церемонии я почувствовал облегчение и сейчас продолжаю чувствовать себя чистым. Дерьмо всякое в башку не лезет, если не считать случайных атак демона. Предметы стали ярче, я о предметах окружающего мира, как эти цветы, – он указал на куст гортензии, – или твои глаза.

Паз всмотрелся в лицо подруги.

– Теперь выкладывай, что с тобой?

– Я умираю от рака.

На его лице появилось совершенно идиотское выражение, с каким выслушивают дурную новость, в которую невозможно поверить.

– Умираешь? От рака? С чего ты взяла? Кто тебе поставил диагноз?

– Меня еще не диагностировали. Но у меня все классические симптомы лимфомы.

– Ох, уволь, ради бога! Что это за медицинская самодеятельность? На сей счет существуют приборы, анализы, микроскопы, да мало ли что…

– Но я знаю. Я знаю, Джимми. Моя бабушка умерла от рака, моя мать умерла от рака, и теперь пришел мой черед. У меня увеличенные лимфатические узлы, потоотделение, слабость, потеря веса, кожный зуд. Меня все время тошнит, а это значит, что болезнь уже распространилась на внутренние органы, может быть, на поджелудочную железу.

Паз тихонько чертыхнулся по-испански себе под нос и опустил голову, как боксер, пропустивший лишний удар. Время в машине слегка замедлилось, даже ветер словно затих.

– И долго это продолжается? – спросил он.

– Не знаю. Наверное, уже не один месяц, но я упорно старалась не думать об этом. А в последнее время все стало настолько очевидным, что я не справляюсь.

Паз запускает мотор, и машина срывается с места: из-под колес летит гравий приоратской дорожки. Он сам себе удивляется, всегда ведь был таким толковым, правильным парнем и очень этим гордился. Все в его жизни было разложено по местам, по полочкам, как снасти у хорошего рыбака или инструменты в ящике у аккуратного мастера. А что сейчас? Сейчас он на свой страх и риск, без поддержки, вопреки запрету начальства, расследовал безусловно самое трудное дело в его карьере, сталкиваясь с сопротивлением неизвестных противников, может быть, не всегда принадлежащих к материальному миру, но всегда сильных и злобных, и ничто другое уже не имело для него особого значения.

Точнее, не имело до недавнего времени, потому что сейчас, гоня машину по горным дорогам, он отчетливо осознал: Лорне плохо, и ему это вовсе не безразлично. Паз твердил себе, что почти не знает эту женщину; печально, конечно, если она умрет, но ведь люди смертны, и ведь на самом-то деле ему просто нужно было утешиться с кем-то после той истории с Уиллой. Жаль, очень жаль – и до свидания. Нет! Он ухватил эту мысль и задушил в самом зародыше. А потом гнал машину до Роанока, наплевав на все ограничения скорости, а по прибытии чуть ли не силком отволок ее в больницу, совершенно забросил расследование, отираясь в комнатах ожидания сначала Роанока, а потом Вашингтона, пока доктора осматривали ее. Выдавая себя за ее мужа, он присматривался к лицам врачей и сестер, стараясь убедиться, что они относятся к ней как к живому человеку, а не обреченному куску мяса.

* * *

Лорна недоумевает, и насчет Джимми, и насчет себя самой. Почему он делает все это? Почему она вдруг, полностью расслабившись, отдала себя в руки этого человека, куда вообще подевалась ее стальная воля? Она позволяет ему таскать ее с места на места, покорно соглашается на все процедуры, анализы и пробы, хотя раньше и на простой осмотр-то шла только к хорошо знакомому врачу. Это весьма непонятно, но в каком-то особом смысле ее устраивает.

Недавно она вообще стремилась не допускать в свою жизнь странности, зато теперь они повалили сплошняком. Этот странный человек воспламеняет ее тело (к сожалению, умирающее), как никто другой раньше, опровергая к чертям устоявшееся представление о том, каким должен быть подходящий спутник ее жизни. Оказывается, лучше всего на эту роль годится малый, участвующий в ритуалах вуду, то есть, пардон, сантерии, и попутно отстреливающий людей. Порой на ее лицо набегает дурацкая улыбка, удивляющая онкологических сестер. Анализы и пробы занимают долгое время, дни и дни, и на каком-то этапе Лорна ловит себя на том, что совершенно пассивно относится к тому, что проделывают с ее телом медики. Нечего дергаться, Паз позаботится обо всем. Сам он то здесь, то там, разъезжает по Вашингтону, встречается в офисах с нужными людьми и рассказывает, что удалось узнать. Например, структура под названием ГОСР действительно существует, она входит в состав департамента внутренней безопасности, но ни о Флойде Митчелле, ни о Дэвиде Паккере там никогда не слышали, а больше они ничего не могут ему сказать, поскольку у него нет допуска.

Сейчас Лорна смотрит на доктора, имя которого (Уоринг? Уотсон?) выскочило у нее из головы. Впрочем, она уверена, что Джимми-то его знает и проверил врача по всем пунктам, как проверяет подозреваемых в убийстве. Медик, доброжелательный с виду мужчина с густой копной седых волос, как у докторов из телевизионной рекламы, вещая откуда-то издалека, сообщает, что у нее обнаружена не-Ходкиновская лимфома четвертой стадии. Диагноз подтверждается симптоматикой и биопсией, и поскольку не исключено проникновение метастазов и в другие органы, он хотел бы направить ее в клинику Университета Джорджа Вашингтона для дополнительного обследования. Как ни странно, Лорна ощущает не дикий ужас или, напротив, как бывает в подобных случаях, желание плюнуть на все, но прилив чего-то похожего на удовлетворение. Ей хочется заявить всем: ну а я что говорила? Лорна смотрит на Паза, псевдомужа, и видит его лицо, его глаза. Нет, говорит она Уорингу или Уотсону, я, пожалуй, вернусь домой, в Майами.

Но сперва они летят в Орландо и берут напрокат машину – им ведь нужно еще позаботиться об Эммилу. На этом настаивает Лорна, Паз хочет немедленно возвращаться в Майами, чтобы она могла начать курс лечения, но тут Лорна упирается рогом. По правде, криминальная история сама по себе ее волнует мало, но ей позарез хочется снова поговорить с Эммилу Дидерофф.

* * *

Паз понимал, что гонит как сумасшедший, лавируя между машинами, подрезая кого ни попадя и вызывая возмущенные крики и гудки множества негодующих водителей. Он убеждал себя, что хочет поскорее доставить Лорну на место, чтобы начать курс лечения, но подспудно знал, что настоящая причина не в этом. Сумасшедшая гонка отвлекала от нехороших, отравляющих мыслей, от выворачивающих нутро вопросов. Стоит ему поехать спокойно, и никуда не деться от размышлений о своей жизни, о том, что связывает его с этой женщиной, тихонько сидящей рядом с ним. Чего доброго, придется признать, что он потерял контроль, до смерти напуган тем, что она умрет и ему ничего не останется, как признаться, что он любит ее безумной любовью, той самой, какую имела в виду его мать, когда кричала на него насчет Уиллы. А что, приятель, если тебя, олуха без диплома, опять ждет облом?

Выскочив с трассы штата, он погнал по направлению к Клуистону. На маленькой двухполосной дороге округа ему пришлось-таки притормозить, чтобы пропустить карету «скорой помощи» и машины полиции штата, промчавшиеся мимо с мигалками и сиренами. При въезде во двор Барлоу Паз увидел тачки полиции и шерифа штата, и сердце его сжалось от испуга.

Чуть позднее они нашли Клетиса Барлоу в комнате ожидания общинной больницы в Клуистоне, где он спокойно сидел и читал Библию.

– Как она? – спросил Паз.

– Чувствует себя пока неважно, но она крепкая женщина. Неженкам на ранчо не место. Она очнулась в «скорой» и первым делом спросила, что с Эммилу. Но лиц Эдна не видела. Их было трое, в масках Поросенка Порки, Каспера, который «доброе привидение», и кролика Багса Бани. Эти гады ударили ее рукояткой пистолета, когда забирали Эммилу. Причем без всякой причины, как она могла им помешать?

– Господи, Клетис, мне жаль! Если бы я только мог представить себе, что такое возможно…

– Брось, Джимми, ты тут ни при чем. Делая добро, нельзя себя ограничивать, иначе этим непременно воспользуется зло, и выиграет от такого расклада только дьявол. Ну, что ты выяснил в своих поездках?

Паз рассказал ему. Барлоу молчал некоторое время, отчего у Джимми возникло странное ощущение того, что время повернулось вспять и он по-прежнему младший напарник в команде детективов. Удивительно, но почувствовал Паз при этом вовсе не обиду, а облегчение: одним из его достоинств было то, что он не считал себя всемогущим и всеведущим, понимал, когда нуждается в помощи, и ничуть этого не стеснялся.

Барлоу рассматривал постер на стене, типичный образец бодрого, жизнеутверждающего искусства. Потом он перевел взгляд своих оловянных глаз на Паза, и выражение было такое, какое младший напарник видел нечасто, оно наводило на мысль скорее о Ветхом, чем о Новом Завете. У Паза аж мурашки по коже пробежали.

«Мне отмщение, и аз воздам» – таковы слова Господа, – сказал Барлоу. – Но взыскать с них долг крови могу и я.

– О чем ты говоришь, старина?

– Да о том самом, чем ты теперь собираешься заняться. Я так полагаю, что у тебя еще припасен козырь, и хочу принять участие в игре.

– Паккер.

– Хм. Я пойду с тобой. Убедимся, что с Эдной все в порядке, и отправимся.

– Ну, Клетис, не знаю…

– Знаешь. Мы отправимся за ним вместе, только на сей раз ты будешь хорошим копом.

Загрузка...