Дочь звёздного палача

Глава 14

Я не знаю, сколько времени просидела на полу своей каюты.

Минуты? Часы? Время потеряло смысл, растворилось в пустоте.

Слёзы высохли, оставив стянутую кожу и солёные корки в уголках глаз. Дыхание выровнялось до медленного, механического ритма. Но внутри… внутри всё ещё зияла дыра там, где раньше жил план, цель, смысл последних семи лет жизни.

Я прислонилась затылком к холодной двери. Закрыла глаза, позволяя темноте накрыть хотя бы на мгновение.

Через узы я чувствовала его — где-то в нескольких метрах, за стеной. Гнев остыл до тлеющих углей, что дымились где-то в глубине, но не вспыхивали пламенем. Разочарование осело тяжёлым грузом на душе — его и моей одновременно, отражаясь через связь. И что-то ещё… усталость? Или безысходность от понимания, что мы застряли в этом вместе?

Он ненавидит меня. Заслуженно.

Ненавидит узы, что держат его привязанным. Справедливо.

Я не могу изменить прошлое, стереть ложь, вернуть доверие.

Но могу попытаться исправить хотя бы это. Узы. Проклятые узы, что я наложила.

Мысль пришла не сразу. Медленно, как рассвет, прорастала сквозь пелену отчаяния и вины.

Узы. Я должна снять их.

Прямо сейчас. Не завтра. Не после миссии. Сейчас.

Пока я ещё способна действовать. Пока страх не парализовал окончательно. Пока остатки смелости не испарились под тяжестью происшедшего.

Я открыла глаза. Посмотрела на свои руки — дрожащие, исцарапанные, но живые. Способные действовать.

Давай. Ты можешь это сделать.

Медленно поднялась на ноги. Ноги затекли от долгого сидения, покалывали иголками. Прошла в санблок, держась за стену.

Включила холодную воду. Плеснула в лицо — раз, другой, третий. Ледяные струи обожгли разгорячённую кожу, заставили вздрогнуть, но прогнали остатки оцепенения.

Посмотрела в зеркало.

Чужое лицо смотрело в ответ. Красные, опухшие глаза, почти скрытые распухшими веками. Мокрые пряди волос прилипли к вискам и щекам. Синяк на скуле потемнел, стал почти фиолетовым с зеленоватым оттенком по краям.

Чудовище.

Выпрямилась. Расправила плечи, заставляя спину принять подобие уверенной позы.

Нет. Не время для самобичевания. Время действовать.

Вышла из санблока. Открыла шкафчик, где хранила немногочисленные вещи. Достала нож — простой, без украшений, но смертельно острый. Тот самый, что носила для самозащиты на улицах.

Провела пальцем по лезвию осторожно. Холодное. Острое до невозможности. Готовое.

Глубокий вдох, наполнивший лёгкие до отказа. Выдох, дрожащий сильнее, чем хотелось. Ещё вдох.

Пора.

Я стояла перед дверью его каюты целую вечность.

Рука замерла в воздухе, не в силах опуститься на панель. Сердце колотилось так громко, что я слышала пульс в ушах, в висках, в кончиках пальцев.

Постучи. Просто постучи.

Он может не открыть. Может прогнать. Может…

Рука опустилась. Костяшки стукнули по металлу — тихо, почти неслышно.

Может, он не услышит. Может, не ответит. Может, я смогу развернуться и…

Тяжёлые шаги изнутри. Приближались. Остановились прямо за дверью.

Секунда паузы.

Дверь открылась с шипением.

Орион стоял в дверном проёме, и вид его заставил что-то болезненно сжаться где-то под рёбрами.

Он переоделся — чистая тёмная рубашка, простая, без украшений. Волосы всё ещё влажные, зачёсаны назад, словно он недавно вышел из душа. Но лицо… лицо выдавало — осунувшееся, линии вокруг рта и глаз стали резче, глубже за эти часы.

Но хуже всего были глаза.

Золотые, обычно пылающие внутренним огнём, теперь потускнели. Смотрели на меня без гнева. Без боли. Без чего-либо вообще.

Просто… пусто.

Как будто он выгорел изнутри дотла за эти несколько часов. Превратился в пустую оболочку.

Он посмотрел на меня. Взгляд скользнул ниже — на нож в моей руке. Задержался на секунду. Вернулся к лицу.

Между бровей легла глубокая складка. Глаза сузились едва заметно — настороженно.

Секунда напряжённой тишины, что растянулась в вечность.

Он подумал… что? Что я пришла убить его? Покончить с этим единственным доступным способом? Или себя — освободить его через собственную смерть?

Нет. В золотых глазах мелькнуло узнавание. Понимание, пришедшее раньше слов.

Он ЗНАЛ, что я собираюсь сделать. Ещё до того, как я открыла рот.

— Астра, — голос был хриплым, осторожным, словно обращался к раненому животному. — Что ты…

— Мне нужно попробовать снять узы, — перебила я, прежде чем смелость окончательно испарилась. — Прямо сейчас. Пожалуйста. Позволь мне попробовать.

Слова вывалились скомканно, на одном выдохе.

Молчание.

Он смотрел на меня долго — изучал лицо, глаза, напряжённые плечи. Словно пытался понять, что стоит за словами. Отчаяние? Желание искупить? Или просто безумие?

— Сейчас? — повторил он наконец медленно, взвешивая слово. — Ты хочешь попробовать прямо сейчас?

— Да. — Голос не дрогнул. Удивительно. — Я… я должна хотя бы попробовать. Ты заслуживаешь свободы, Орион. Даже если всё остальное я разрушила безвозвратно, это… это я могу попробовать исправить. Хотя бы это.

Ещё одна долгая, тяжёлая пауза.

Что-то мелькнуло в золотых глазах — слишком быстро, слишком глубоко, чтобы расшифровать. Удивление? Или что-то другое, более сложное?

Затем он медленно кивнул. Отступил в сторону, освобождая проход.

— Хорошо, — просто сказал он. — Заходи.

Я прошла мимо него, стараясь не коснуться. Но кожу всё равно обдало теплом — он всегда был горячее обычного человека, божественная сущность пылала под поверхностью, даже когда он был измождён.

Дверь закрылась за спиной с тихим, окончательным шипением.

Орион прошёл в центр каюты. Развернулся ко мне лицом. Руки свободно висели вдоль тела, но я видела напряжение в плечах, в линии спины.

— Что нужно для ритуала? — спросил он деловито, без эмоций.

— Твоя кровь, — я подняла нож, показывая. — И моя. Смешанные.

Не дала себе времени подумать, передумать, испугаться. Просто подняла лезвие к ладони.

Глубокий вдох.

Провела по коже — быстро, решительно, одним уверенным движением.

Кожа разошлась под лезвием легко, словно тонкий шёлк. Секунду не было ничего — только тонкая белая линия.

Затем боль вспыхнула.

Яркая. Острая. Линия огня, прочерченная от основания ладони до мизинца, пульсирующая в такт сердцебиению.

Я сжала зубы до скрежета, не давая себе вскрикнуть. Не давая показать, как больно на самом деле.

Кровь хлынула почти сразу — тёмно-красная, почти чёрная в тусклом освещении каюты. Горячая. Липкая. Заполнила углубления в ладони, начала стекать между пальцев тонкими струйками, капать на пол мерными каплями.

Я сжала кулак, не давая крови расплескаться раньше времени.

Подняла взгляд на Ориона. Протянула окровавленную, дрожащую руку.

— Протяни свою руку, — голос вышел тише, чем хотелось, но твёрдо. — Пожалуйста.

Орион посмотрел на мою ладонь. На кровь, что продолжала сочиться, стекать, капать на металлический пол, оставляя алые звёзды.

Складка между бровей углубилась. Челюсть сжалась — едва заметно, но мышцы проступили под кожей, напряглись.

Но он всё равно протянул руку.

Медленно. Словно двигался сквозь густую воду. Словно преодолевал невидимое сопротивление.

Ладонь вверх. Пальцы разжаты, напряжены. Готов.

Я подняла нож дрожащей рукой. Приблизила остриё к его коже — бронзовой, покрытой старыми шрамами.

И замерла в сантиметре.

Я причиняю ему боль. Снова. Даже пытаясь помочь, освободить — снова боль.

— Давай, — сказал он тихо, но твёрдо. Поднял взгляд, встретился с моим прямо. Золотые глаза смотрели спокойно, без упрёка. — Заканчивай то, что начала. Я выдержу. Это не самая страшная боль, что я испытывал.

Я провела лезвием быстро — одним резким, точным движением, как он учил меня на тренировке.

Кожа разошлась. Но кровь…

Кровь была совсем не красной.

Золотистая. Сияющая изнутри. Как расплавленный металл, как жидкий свет, вытекающий из раны.

Она текла медленнее человеческой — тягучая, вязкая, словно мёд или смола. Пахло озоном и грозой, и чем-то ещё — древним, неназываемым, первобытным, что заставляло волосы вставать дыбом на затылке и кожу покрываться мурашками.

Орион даже не дрогнул. Ни единой реакции на боль. Просто стоял неподвижно, наблюдая, как божественная кровь стекает по пальцам, капает на пол рядом с моей, оставляя светящиеся следы, что медленно гасли.

Я прижала наши ладони друг к другу.

Красное и золотое слились воедино, смешались, образовав странные, пульсирующие узоры на коже. Тёплые. Живые. Магия отозвалась мгновенно — лёгкая вибрация побежала по рукам, поднялась выше.

— Узы Сил'тарен, связавшие раба и хозяина против воли! — начала я на древнем языке Вега.

Голос дрожал от напряжения, но слова были чёткими, правильными. Я повторяла их в уме тысячу раз, выжигала в память, боясь забыть хоть слог.

— Цепь, что держит того, кто не желал быть скованным, разорвись навеки!

Магия вспыхнула мгновенно.

Не мягким, тёплым свечением.

Взрывом.

Свет ударил из наших сжатых ладоней — белый, ослепительный, с золотыми искрами, что разлетались во все стороны. Заполнил каюту целиком, стёр тени, отбросил резкие чёрные силуэты на стены.

Я зажмурилась от яркости, но продолжала выкрикивать слова сквозь слепоту:

— Печать, что связывает души помимо желания, сломайся под моей волей!

Золотая удавка на шее Ориона вспыхнула ответным светом.

Он задохнулся — резко, как человек, которого неожиданно ударили под дых, выбив весь воздух. Свободная рука метнулась к горлу инстинктивно, пальцы впились в кожу, словно пытаясь физически сорвать невидимую цепь, что душила.

Шея напряглась до предела, мышцы проступили рельефом. Вены вздулись синими линиями. Капля пота скатилась по виску, затерялась в щетине.

— Продолжай, — выдавил он сквозь стиснутые зубы, голос хриплый, задушенный. — Не… не останавливайся сейчас…

Я не остановилась. Не могла остановиться на полпути.

— Я, хозяйка этих уз, освобождаю слугу от клятвы, что он не давал!

Удавка засветилась ещё ярче — невыносимо ярко. Пульсировала в безумном ритме, быстрее и быстрее — в такт его сердцебиению, что колотилось бешено.

Каждый пульс отзывался волной силы, что прокатывалась по каюте физически ощутимо. Воздух дрожал, искажался. Стены содрогались под напором магии. Мелкие предметы на полках задрожали, зазвенели тревожно, некоторые упали с грохотом.

Орион упал на одно колено тяжело.

Дыхание сбилось окончательно — хриплое, рваное, надрывное. Пот капал с подбородка, оставляя тёмные пятна на полу. Пальцы на моей руке сжались с нечеловеческой силой — кости заскрипели под давлением, но я не вскрикнула.

Но он не отпустил. Держал крепко, словно это был единственный якорь в буре.

— Я, держащая цепь рабства, отпускаю пленника на свободу!

Удавка затрещала.

Громко. Оглушительно. Как толстый лёд, ломающийся на замёрзшей реке под весом. Звук наполнил пространство, эхом отразился от металлических стен, ударил по ушам.

Золотая линия на его шее начала ДВИГАТЬСЯ.

Не исчезать. Не распадаться в воздухе.

Ползти. Живая.

Я смотрела, не в силах отвести взгляд, зачарованная и испуганная одновременно, как удавка — извивающаяся, пульсирующая — медленно сползает вниз по его телу.

По шее. Каждый миллиметр давался с видимым трудом — линия дёргалась, пульсировала ярче, сопротивлялась изо всех сил.

По ключице. Оставляя за собой светящийся след на коже, что медленно, мучительно медленно гас.

Ниже. К груди, где билось сердце.

Орион задыхался. Каждое движение удавки отзывалось новой волной боли — я чувствовала через узы острую, режущую, как будто что-то вырывали из самой плоти, из костей, из души.

Пот заливал лицо. Мышцы шеи напряглись до такой степени, что я боялась — они порвутся.

— Почти… — выдавил он сквозь стиснутые до боли зубы. — Продолжай… не останавливайся…

— Пусть тот, кто был скован против воли, обретёт свободу, что ему причитается! — выкрикнула я последнюю строку ритуала, вкладывая всю волю, всё отчаянное, жгучее желание освободить его.

Магия достигла пика.

Золотая удавка вспыхнула последний раз — настолько ярко, невыносимо ярко, что я закрыла глаза, зажмурилась, не в силах больше смотреть на этот свет.

За его спиной взорвались крылья.

Материальные. Огромные. Размах был такой, что перья коснулись противоположных стен каюты одновременно. Каждое перо из чистого золотого пламени, что пылало, но не сжигало.

Жар ударил волной — обжигающей, удушающей. Воздух раскалился мгновенно, поплыл, искажая пространство. Я почувствовала, как кожа на лице стянулась от температуры, как пересохло в горле.

Орион запрокинул голову, открыл рот — и закричал.

Не от боли. От силы, что рвалась наружу после долгого заточения. От божественной сущности, что вырывалась из-под контроля.

Крик был нечеловеческим — низким, вибрирующим, заставляющим стены дрожать.

А затем…

Тишина.

Резкая. Оглушительная. Звенящая в ушах.

Свет погас мгновенно, словно его выключили. Крылья растворились в воздухе, оставив только слабое послесвечение. Жар схлынул так же быстро, оставив только горячий, спёртый воздух, что обжигал лёгкие.

Мы оба остались на коленях на полу, тяжело, прерывисто дыша. Всё ещё держались за руки — его пальцы вжались в мои так сильно, что я не чувствовала их.

Я медленно открыла глаза. Моргнула раз, другой, разгоняя яркие пятна, что плясали перед зрением.

Посмотрела на шею Ориона.

Удавка исчезла.

Полностью. Бесследно. Ни намёка на золотую линию. Кожа чистая, только капли пота стекали по ней блестящими дорожками.

Облегчение захлестнуло горячей, сладкой волной.

— Получилось, — прошептала я, и голос задрожал от невысказанной надежды, от облегчения. — Я… я освободила тебя… узы сняты…

Но Орион не смотрел на меня.

Смотрел на своё запястье. Пристально. Не отрываясь.

Я проследила за взглядом автоматически.

И сердце упало камнем вниз, в ледяную пропасть.

На его запястье, там, где раньше не было ничего, кроме старых шрамов, светились тонкие золотые руны. Сложные, замысловатые, переплетающиеся узоры, образующие браслет вокруг кости. Они пульсировали мягко, в такт его сердцебиению — живые, активные.

Я медленно, с ужасом посмотрела на своё запястье.

Те же руны. Абсолютно идентичные. Зеркальные.

— Нет, — выдохнула я, и слово прозвучало как стон. — Нет, это не… они должны были исчезнуть полностью… ритуал… я всё сделала правильно…

Я резко отпустила его руку, отшатнулась назад, вскочила на ноги.

Отступила — один шаг, два, три.

Раньше, когда удавка ещё была, на третьем шаге узы начинали тянуть физически, причиняли дискомфорт, жгли кожу предупреждением о том, что расстояние становится слишком большим.

Сейчас — ничего подобного.

Я продолжала пятиться, не останавливаясь. Пять шагов. Восемь. Десять.

Ничего. Совсем ничего.

Нет боли. Нет жжения. Нет ограничения.

Значит… это сработало? Расстояние увеличилось?

— Астра, подожди… — начал Орион, но я не слушала.

Развернулась и выбежала из каюты.

В коридор. Дальше. Не останавливаясь.

Нужно было проверить. Убедиться. Понять, насколько далеко я могу уйти теперь.

Бежала босиком по холодному металлу — мимо жилых отсеков, мимо камбуза, мимо тренировочного зала. Дальше и дальше, в самый дальний конец корабля.

Через узы я чувствовала его — удивление, беспокойство, но он не двигался, не шёл следом.

Добежала до грузового отсека в самом хвосте «Странника». Самая дальняя точка от его каюты.

Прислонилась к холодной переборке. Тяжело дышала.

Ждала.

Боль? Нет.

Жжение? Нет.

Физическое принуждение вернуться? Нет

Но связь…

Связь стала СИЛЬНЕЕ.

В десять раз сильнее, чем была с удавкой.

Я чувствовала его эмоции так ярко, так чётко, словно они были моими собственными. Истощение, что тянуло в темноту. Облегчение от исчезнувшей удавки — физическое, ощутимое. Но также… разочарование? Смирение? Или что-то ещё более сложное, что я не могла распознать?

Медленно оттолкнулась от стены.

Пошла обратно. Не бегом — шла. Медленно. Проверяя каждый шаг.

По коридору. Мимо отсеков. Обратно к его каюте.

Вошла.

Орион всё ещё стоял там, где я его оставила. Смотрел на меня с нечитаемым выражением.

— Расстояние увеличилось, — сказал хрипло, голос был сырым, истощённым. Посмотрел на пространство между нами — пять метров минимум, — затем на руны на своём запястье. Провёл пальцами по светящимся линиям осторожно. — Удавка исчезла. Физическое ограничение снято. Но узы…

— Остались, — закончила я едва слышным шёпотом, и голос предательски дрогнул, сломался.

Паника начала подниматься ледяной волной из глубины живота, заполняя грудь, сжимая горло.

— Почему… — я схватила нож, что выронила во время ритуала. Подняла с пола дрожащей рукой. — Почему не сработало до конца? Я всё сделала правильно! Каждое слово, каждый жест, кровь — всё точно, как в манускрипте было написано!

Поднесла лезвие к ладони снова — к той же самой ране, что всё ещё сочилась.

— Я попробую ещё раз! — Голос становился громче, истеричнее. — Может, я произнесла что-то не в том порядке, или нужно больше крови, или…

— Астра, НЕ НАДО, — Орион резко поднялся на ноги, пошатнулся, но устоял. Протянул руку в останавливающем жесте. — Ты только навредишь ещё больше…

Но я уже резала.

Глубже, чем в первый раз. Не чувствуя боли сквозь панику, что заполнила разум полностью.

Кровь хлынула сильнее, залила ладонь, потекла по запястью.

Начала выкрикивать слова ритуала — быстро, сбивчиво, почти истерично, спотыкаясь на слогах.

И руны ОТВЕТИЛИ.

Вспыхнули на наших запястьях одновременно — не мягким, предупреждающим светом.

Яростью. Ослепительной, беспощадной.

Боль ударила мгновенно.

Острая. Пронзающая. Как будто тысячи раскалённых игл вонзились в запястье одновременно, проникли под кожу, в мышцы, в саму кость.

Я закричала, согнулась пополам от боли. Нож выпал из онемевших пальцев, упал на пол с металлическим звоном, покатился в сторону.

Орион задохнулся, схватился за грудь обеими руками. Упал на колени тяжело. Мы чувствовали боль друг друга через связь — удвоенную, отражённую, многократно усиленную резонансом, что возникал между нами.

— ХВАТИТ! — рявкнул он сквозь стиснутые зубы, сквозь боль, что скручивала изнутри. — Астра, немедленно прекрати! Ты делаешь только хуже! ОСТАНОВИ РИТУАЛ!

Но я не могла остановиться. Отчаяние, паника, вина — всё смешалось в один ком, который застрял в горле, не давал дышать, не давал думать рационально.

Продолжала шептать слова ритуала, даже когда голос окончательно сорвался на хрип, даже когда слова превратились в нечленораздельные звуки.

Боль усилилась невыносимо. Волна за волной, каждая сильнее предыдущей, накатывая без пощады, без передышки.

Руны засветились так ярко, что кожа вокруг них начала дымиться, чернеть. Запах жжёной плоти наполнил воздух — сладковатый, тошнотворный, въедающийся в лёгкие.

Я упала на колени, всё ещё пытаясь выкрикивать проклятые слова сквозь боль, что заполнила всё существование.

Орион рухнул рядом на четвереньки, задыхаясь. Пот лился ручьями, заливал глаза. Лицо исказилось до неузнаваемости. Мышцы шеи и рук напряглись до предела.

— Астра… пожалуйста… останови… — голос сорвался на стон. — Я… прошу… хватит…

Руны вспыхнули последний раз.

Боль взорвалась внутри, залила всё белым, ослепительным светом, стёрла границы реальности.

Мир исчез в этом свете.

Когда сознание медленно вернулось, я лежала на холодном полу.

Всё тело дрожало мелкой, неконтролируемой дрожью. Запястье пылало огнём — даже сквозь густую пелену истощения боль была острой, пульсирующей, невыносимой.

Я повернула голову медленно, с трудом.

Орион лежал рядом — всего в паре метров. Тоже на полу, на боку. Тяжело, прерывисто дышал — каждый вдох давался с видимым усилием. Рубашка промокла от пота полностью, прилипла к телу, обрисовывая каждую мышцу, каждое ребро.

Руны всё ещё светились на наших запястьях. Тусклее, чем раньше, почти угасая. Но не исчезли.

Не исчезли.

— Почему… — прошептала я сквозь слёзы, что снова начали течь непрошено. — Почему не работает… я всё сделала правильно… каждое слово… каждый жест…

Орион медленно, мучительно медленно сел. Провёл рукой по лицу, размазывая пот и что-то ещё — кровь? его золотую или мою красную, что смешались на коже?

Посмотрел на руны на своём запястье долго. Очень долго. Слишком долго.

Провёл пальцами по светящимся линиям — осторожно, почти нежно, словно боялся, что они вспыхнут болью снова.

Затем медленно поднял взгляд.

В золотых глазах плескалось что-то сложное, многослойное. Не гнев. Не разочарование. Не обвинение.

Смирение? Принятие? Или что-то другое, что я не могла прочитать через пелену собственной боли?

— Не знаю, — сказал он наконец, голос хриплый, выжженный до предела. — Может, ты что-то упустила из манускрипта. Может, там была только часть ритуала. Может, узы Сил'тарен сложнее, глубже, чем кто-то из Вега когда-то думал. Может…

Он замолчал. Посмотрел на руны снова, изучая их в тусклом свете.

— Может, они просто НЕ СНИМАЮТСЯ обычным способом. Вообще. Никак. Именно поэтому их и боялись. Именно поэтому твой предок уничтожил все знания — потому что узы были абсолютными. Вечными.

Последнее слово повисло в воздухе тяжёлым камнем.

Он медленно, с видимым усилием поднялся на ноги. Пошатнулся, оперся рукой о стену, удерживая равновесие.

— Удавка исчезла, — продолжал он, глядя куда-то мимо меня. — Это факт. Расстояние увеличилось в несколько раз. Физическое принуждение снято. Это… это уже изменение. Большое изменение. Не полная свобода, но… намного больше свободы, чем было час назад.

Он подошёл ко мне. Протянул руку.

Я взялась за неё, позволила помочь подняться. Ноги подкосились предательски, я пошатнулась. Орион подхватил за локоть крепко, удержал, не дал упасть.

Мы стояли близко. Слишком близко. Я видела каждую каплю пота, что высыхала на его лице. Каждую линию усталости и боли вокруг глаз и рта. Каждое учащённое движение груди при дыхании.

— Иди, — сказал он тихо, но твёрдо. Отпустил мой локоть, создавая безопасную дистанцию. — Обработай раны как следует. Отдохни. Нам обоим нужно время восстановиться после этого… чего бы это ни было на самом деле.

Он отступил ещё на шаг. Создавая физическое расстояние. Нейтральное. Безопасное.

— Когда будешь готова, — продолжал он, глядя на стену за моим плечом, избегая прямого взгляда, — когда мы оба придём в себя полностью… поговорим. Спокойно. Решим, что делать дальше. С узами. С… со всем остальным, что между нами осталось.

Пауза. Тяжёлая.

— Но не сегодня. Сегодня просто… иди. Пожалуйста.

Больше просьба, чем приказ. Но твёрдая.

Я медленно кивнула. Развернулась к выходу. Пошла к двери на негнущихся ногах.

У порога остановилась. Положила руку на холодную панель.

Обернулась.

— Спасибо, — прошептала я. — За то, что позволил попробовать. За то, что не… не отказал сразу. За то, что дал этот шанс.

Орион не ответил. Просто стоял посреди каюты, опустив голову, глядя на руны на запястье.

Я вышла. Дверь закрылась за спиной с тихим, окончательным шипением.

Прислонилась к стене в пустом коридоре. Закрыла глаза, позволяя холодному металлу остудить разгорячённую кожу.

Через узы я чувствовала его — измождение до предела, смятение, что-то ещё глубже, что он тщательно, старательно прятал даже от самого себя.

Руны на моём запястье пульсировали мягко, почти ласково. Напоминали о своём присутствии теплом, светом.

Мы всё ещё были связаны.

Но теперь иначе. По-другому.

Удавка исчезла — рабство снято. Расстояние увеличилось — свобода движения вернулась.

Но узы остались. Глубже. Сильнее. Неразрывнее, чем были.

И я не знала — абсолютно не представляла — хорошо это или плохо.

Благословение или проклятие.

Освобождение или ещё более крепкие оковы.

Просто другие.

Невидимые.

Но от этого не менее реальные.