Дневники Задрота

День девятый Пергамент 3

Первым делом осмотрел трупы. Те, которые человеческие. От гулей-то, лишь труха осталась, да клочки обугленной кожи. Впрочем, труха — ингредиент алхимический, а клочки — квест итемы какие-то. Так что потом нужно будет пособирать.

Среди шести тел посетителей и трех челяди, двое оказались живы, но без сознания и сильно покоцанные. Остальные совсем мертвые.

Кто-то может скажет — низко, подло, нехорошо, но я посчитал, что заслужил небольшую премию. И окончательно дохлые тела немного… ну… облутил. Ага. И не мародерка это вовсе, и уж тем более не воровство. Зачем деньги мертвым неписям? Да и набралось совсем немного. Хотя расходы за недельное проживание в трактире окупил. Раз в двадцать.

Еле-еле устоял перед искушением стянуть с одного из посетителей сапоги. Но сдержался. Попалят — стыда не оберешься. Мне же в этом трактире еще дня два куковать.

Один из выживших — тот самый Парук, кухонный помощник трактирщика. Вот ведь как бывает. Как зовут помощника знаю, а как самого хозяина — нет. Такое впечатление, что у целовальника имени нет вовсе. Над головой у него так и написано «Трактирщик». А у его дочери «Доча трактирщика». Интересно, почему?

Второй выживший — незнакомый мне детина, чуть меньше моего Нафани габаритами. Имя — Степан Бадья.

С какой-то внезапной и странной грустью опознал в одном из тел, того самого злобного плотника, что пол на чердаке правил. Вот ведь… Помер, и лицо из сурового сделалось даже приятным, с ироничной полуулыбкой. Может и не таким он гадом был, каким тогда показался?

Глухонемой мальчишка, отвечающий в трактире за конюшню тоже не пережил нападения гулей. Даже лица не разобрать, голова в кашу разворочена. Нет, ну до чего крутая тут графика!!! Все совсем как по-настоящему!

Пока возился, очнулся Нафаня.

— Бааааарииииин… Она… она ушла?

— Кто?

— Ля… ква… квакушка!

— Ты ее испугался, да?

Рыжий исступленно закивал.

— Страсть как их зеленых боюся! Вот ничего не боюся, ни змей, ни пауков… Даже волков не боюся, и нечисти всякой. А вот лягушек… Барин! Ее правда тут нету?

Лягушку, в которую превратилась спасшая всех нас девушка я посадил в чудом сохранившийся высокий кувшин. Чтобы не растоптали ненароком. Где она, как мне кажется, сразу же заснула. По крайней мере больше не квакает.

— Нет ее здесь. Не беспокойся. А мертвецов не боишься?

Холоп помотал головой и даже заулыбался, будто я спросил не боится ли он маленьких пушистых зайчиков.

— А чего их бояться, коли не ходют? Лежат себе смирно. Совсем не страшные.

А ведь есть в словах логика. Интересно, чего он лягушек-то боится? Детская психологическая травма? Или напрямую скрипты ему так прописали?

Дал задание холопу отнести мертвых в сарай, а сам принялся лечить выживших. Начать решил с Парука, пусть порядок наводит, это его прямая обязанность. И еды какой добудет, у меня от переживаний уже в брюхе урчит.

Жизнь вернулась к местному вышибале-поваренку внезапно и как-то сразу. Вот, лежал-лежал, а стоило первую лечилку кинуть, открыл глаза и сел. И в глазах ни растерянности, ни удивления. Обвел взглядом окружающий бедлам, горько вздохнул и боязливо поежился.

— Все ужо? Победили? Ну, слава…

— Как они сюда проникли?

— Кто?

— Гули.

— Какие… Ааа… Эти, то… Чудища… Ну, да, ага… Дык… Прокоп. Прокоп их привел.

— Какой Прокоп?

— Дык… Вон тот. Вон, валяется. Чтоб ему на том свете икалось, иуде.

И Парук показал на тело того самого сердитого плотника.

— Мдя… А зачем?

— Да кто ж его знает. Он, как в прошлом годе его жинка с дочкой в бане угорели, совсем сам не свой стал. Ходит, смотрит на всех волчарой… Смотрел…

Парук хотел было перекрестится, да видно передумал, сплюнул.

Появился Нафаня.

— Барин, в сарае еще двое энтих, гнилых валяется. Но они того… Как бы не живые. Не прыгают, не ползают, смирно лежат. Но иногда дышат. Дык я это… Думаю. Может их, тоже… того? Дашь за них по денюжке?

— Дам. Но ты их сам не добивай, сейчас я тут закончу и приду. Свяжи их там чем, или еще как зафиксируй. Парук, помоги пока Нафане с телами… Хотя, нет. Ступай на кухню, сделай пожрать чего.

Озадаченные неписи разошлись, а я принялся за второго контуженного.

Степан Бадья приходил в себя долго. Минут десять с ним возился, не меньше, половину оставшейся маны слил. Наконец, здоровяк открыл глаза.

— А??? Что… Ангел Божий? Отмучался, значится, убили… Охх… Как же там Оленка, одна, да без меня… Али не убили? Не убили, раз сапоги все еще жмут… Ну, слава, те Господи… О-о-о… А ты ж… кто тогда, мил человек? Али не человек? Почему такой белый? И в перьях?

Мдя… Вот так с ходу, и не в бровь, а в глаз. Черт, бандану потерял пока носился туда-сюда… Нужно срочно найти, а то моя прическа чересчур для данной местности авангардна. Да, я же еще не упоминал… Я тут все время в косыночке а-ля пират хожу, а то народ на перья постоянно пялится и просит одно на память.

— Я-то? Задрот. Тот, кто тебя от чудищ спас, и от ран избавил. Сам-то, кто?

— Степан я. Бадья. Десятник Новгородской стражи Бежецкой пятины. Иду, значится, в Сенной погост ополчение принимать, по поручению сотника Коловрата Луньевича… Ну, Колуна по-нашему…

— Задрот, тут только уха вчерашняя, — раздалось с кухни. — Будешь? Али хозяина дождемся, ключ от погреба токмо у него…

— Давай уху! — крикнул я.

— Еще кто выжил? — спросил Степан.

— Да. Работник здешний Прокоп. Ну и еще мой холоп Нафаня.

— Прокоп??? Где? Это же он паскуда! Он…

— Вот, ушица… Настоялась… — в кухонной двери показался силуэт с огромным горшком руках. — Холодная толь… О! Как так?! Почему живой?

— Хватай его! — взревел десятник и с положения сидя прыгнул на кухонного.

Тот, нужно признать, не растерялся. Швырнул горшок в летящего на него Степана и попытался рыбкой выпрыгнуть в окно.

Ну, тут уже я пришел в себя от резкого изменения ситуации. Кастанул «Ночь», и в трактире стало темным-темно.

«Буум!»

Это Прокоп мимо окна промазал. Я-то в темноте вижу отлично, а вот он нет. Впечатался лобешником в стену, и отключился.

— Аааа!!! Глаза! Мои глаза!!! Он меня ослепил сволочь! Мертвой водой, не иначе!!! Аааа!!!

— Степан, уймись. Сейчас снова светло будет, не ссы.

— Бааарииин!!! Я бегуууу, барииин!!!

В темноту огромным ядром влетела туша Нафани. Я еле успел увернуться. А Степан нет. И они кубарем покатились по захламленному полу, сопя, ругаясь и почему-то награждая друг друга могучими тумаками.

— Отставить! Брейк! — заорал я. — Хватит! Тут все свои! Не драться!!! Да расцепитесь вы…

Когда свет вернулся, под глазом у Нафани красовался огромный фиолетово-черный фингал. А Степан, в дополнение к предыдущей своей помятости, щеголял ярко-красным, раздувшимся до неимоверных размеров левым ухом. Два великана хмуро смотрели в пол, избегая встречаться взглядами. Вероятно, не до конца еще выяснили отношения и готовы продолжить междусобойчик.

От них обоих неимоверно несло рыбой, уха оказалась наваристой.

— Познакомитесь, — сказал я. — Нафаня, это Степан. Степан, это Нафаня. Поднимайте этого… Вон, к лавке привяжите, чтоб не сбежал. Сейчас мы ему испанскую инквизицию устраивать будем.

Совместный труд, он, как известно, объединяет.

Немного поспорив на счет того, чем, какой стороной, и в какой позе привязывать пленника к лавке, богатыри уложили Прокопа на живот. Стянули руки и щиколотки под скамьей поясами, снятыми с валяющихся рядышком покойников. Спросили, снимать ли с иуды штаны и рубаху.

— Зачем? — не понял я.

— Ну как, — Бадья искренне удивился. — Вещи хорошие, почти новые. Дык, если много крови будет — опачкаются.

— Не надо. Я хоть и инквиз, но не зверь же. Сейчас, чары «Дознание» привяжутся, и поспрашиваем.

— Чего куда привяжется?

…

Мдя.

Нет.

Так не пойдет.

Нужно сначала полностью описать что там со мной происходило в Лабиринте, а потом уже текущие события освещать. А то, мысль скачет, я и сам забываю, о чем писал, а о чем еще нет. Вот, например, «Дознание» мое…

Хотя, лучше по порядку. Там не так уж много осталось, да и постараюсь покороче. Без философии и пространных размышлений.

Но это на следующем пергаменте, тут место кончилось.