Пока шло строительство, Яну разрешалось покидать кровать только для коротких прогулок по коридору. На каждом шагу он был окружен толпою слуг, и стоило ему только задышать чуть чаще или кашлянуть, король тут же приказывал вернуть принца в постель. Все слуги теперь носили военную форму и по виду не отличались от солдат. Это королю присоветовал капитан Родерик: форма-де отпугнет похитителей. На самом же деле он просто хотел увеличить армию. Свита принца теперь подчинялась Родерику и каждое утро занималась строевой подготовкой. Больше того, слугам пришлось учиться обращению с саблями и пиками. Родерик даже думал о том, чтобы позже выдать им ружья; он считал позором, что не у каждого солдата есть ружье. Только Станислав и Раймунд были освобождены от формы и военных упражнений. «Все равно они слишком старые», — пренебрежительно бросил Родерик. Для обороны, мол, годятся только здоровые и сильные мужчины.
Каждый день Ян спрашивал маму, когда же он выздоровеет, когда сможет выйти на улицу, и каждый раз Изабелла отвечала: «Я делаю все, что в моих силах».
На шестую неделю король наконец-то смягчился и дозволил первое восхождение на смотровую площадку. Яна одели в зимнюю одежду, хотя к тому времени уже настал июль. В окружении своих защитников принц отправился в путь на двор замка. С каждым шагом Ян заново учился ходить. Он собрался с силами и вторую половину путешествия одолел без посторонней помощи.
Свежий воздух окатил Яна волной самых разных запахов. Он посмотрел туда, где прежде стоял дуб. Теперь там высилась деревянная вышка, и лишь на самой ее вершине из большого проема посреди смотровой площадки торчала кудрявая шевелюра дубовой кроны.
Процессия остановилась перед этим сооружением.
— Отличная лестница, правда? — сказал король и собственноручно проверил прочность перил. — Красивая и крепкая. Тут с тобой ничего не случится.
— Но ведь Дуба теперь совсем не видно, — заметил Ян.
— Ну что поделать. Главное, что ты можешь на него подняться.
— Ему ведь нужна вода, — сказал Ян. — И свет.
— Он их получает. Сверху. Для того плотники и оставили эту дыру.
Ян собрался ступить на первую ступеньку лестницы, но король махнул рукой, принца тут же схватил носильщик по лестницам и на руках понес наверх.
«Нет смысла сопротивляться, — подумал Ян. — Мне нужно беречь силы для других дел».
Перила лестницы были такие высокие и обшиты досками так часто, что Ян уже не мог прикоснуться к стволу, а ветки, до которых он мог бы дотянуться, были спилены.
Носильщик Яна сделал два-три витка вокруг дерева, и они оказались на смотровой площадке. За ними поспешили все остальные слуги, на помосте сразу же стало тесно. Принца отвели на южную сторону, поставили на скамеечку, и он наконец смог выглянуть за перила. Страна с ее полями, домами и холмами раскинулась перед ним, как и в прошлый раз. Но все казалось бледнее, дальше от него, и река теперь не сверкала на утреннем солнце, а лишь вилась среди лугов тусклой серой лентой.
— Тебе нравится? — спросил король, встав рядом с сыном.
— Да, папа, — ответил Ян.
А сам подумал: «Это лучше, чем ничего».
Фердинанд достал из кармана королевской мантии песочные часы и поставил их на перила. Неудержимо заструился песок из верхней части в нижнюю.
— Можешь побыть здесь пять минут, — сказал король, — это и так очень долго.
— Да, папа.
Время бежало. Вокруг принца молча стояли придворные. За конюшнями возводили новую внешнюю стену. Строители, стоя на кладке и на прислоненных к ней лестницах, опустили свои инструменты и уставились на площадку. Вдруг один рабочий помахал принцу. Ян не знал его, но робко помахал в ответ.
— Не отвлекаться, работать! — крикнул капитан Родерик, и строители снова опустили головы, вокруг камней замелькали мастерки.
— Возможно, сегодня пойдет дождь, — сказал придворный врач. — Принцу нельзя промокнуть.
— Чтобы ни капельки на него не упало, — отозвались в один голос рядомходящие.
— Время и так уже почти истекло, — сказал Фердинанд и озабоченно посмотрел на тучи, плывущие к ним с запада.
— Я хотел бы хоть раз услышать гром, — попросил Ян. — Всего один разок.
— О нет, — ответил король. — Гром может быть вреден для твоего слуха. К тому же ты услышишь его и в замке. — Он взглянул на Станислава. — Пожалуй, заткни-ка ему потом уши ватками.
— Как прикажете, ваше величество. — Станислав поклонился.
— Вперед, назад! — приказал король. — Пошли, пошли!
Свита сейчас же засуетилась. Под стук каблуков и общий гомон носильщик спустил Яна по лестнице так быстро, что у того закружилась голова. Прежде чем с неба упали первые капли, принц был в безопасности — в своей спальне. Дверь за ним закрылась, шаги слуг прозвучали по пустому коридору и стихли.
В тот день Отто вернулся домой промокший до нитки, вода капала с волос и одежды. Он стоял на кухне слегка смущенный, а у его ног натекли лужицы.
— Ведешь себя как мальчишка? — ругала его Герда. — Почему ты не спрятался где-нибудь?
— Я люблю такой теплый дождь. Смывает весь пот и пыль.
— Я тоже люблю, — сказала Софи, только что юркнувшая в дверь.
— Да ты же промокла сильнее отца!
Но Герда не смогла удержать улыбки: с мокрыми волосами Софи была похожа на тюлененка.
— Марш к корыту, оба!
Отто снял рубаху и штаны, Софи скинула платьице, Герда принесла большое полотенце и стала растирать их досуха.
Затем все уселись за стол. На ужин был хлеб с сыром, горячий чай с мятой, а на десерт Софи получила несколько ложек сливового варенья. Герда перемешала с вареньем пол стакана сливок и присыпала корицей, так что десерт получился уж точно не хуже королевского, который Герда всегда готовила из самых крупных и красивых слив.
Отто вытер рот, откинулся на спинку стула, сцепил руки за головой и сказал, подмигнув Софи:
— Кстати, я сегодня видел принца.
— Принца? Правда? — Софи спрыгнула со стула и уселась к отцу на колени. — Расскажи, пожалуйста.
И Отто рассказал, как он вместе со всеми строил стену и вдруг наверху, на странной вышке, собралась половина королевской армии и появился ребенок под зонтиком; мальчика поддерживали двое солдат, он выглядывал из-за перил и смотрел на них, работников…
— Как он выглядит? — перебила Софи.
— Трудно сказать. Лицо его было в тени.
— Какие у него глаза?
— Большие, наверное. Глаза принца.
— А какого цвета у него волосы?
— Ну по́лно тебе мучить меня. Светлые, кажется.
— И что, он просто смотрел вниз?
— Да. А я ему помахал.
— А он? Что он сделал?
— А он помахал мне в ответ. Но тут его прогулка закончилась. И его увели, как дрессированную собачку.
— Не говори про него так. Это неправда!
— Вот тебе раз! Ты что же, подружиться с ним успела?
Софи покраснела и слезла с папиных колен.
— Что будет потом, не знает никто, — сказала она упрямо и выбежала из комнаты.
У Софи была своя маленькая каморка под лестницей. Час спустя она сидела там и писала на коленке письмо печатными буквами:
ДОРАГОЙ ПРИНТЦ. КАК ТЫ ПОЖЕВАЕШ? ЕСЛИ БЫ МЫ ТОЛЬКА МАГЛИ ВСТРЕТЕЦА И ПАЗНАКОМЕЦА. С ДРУГИМИ ДЕТЬМИ МНЕ СКУШНО. У НИХ В ГОЛАВЕ АДНИ ГЛУПЫСЬТИ. Я БЫ С ТАБОЙ ХАТЕЛА ПОГОВАРИТЬ ПРО ЛУНУ ПРО ЦВЕТЫ И ПРО КОШКУ КАТОРАЯ ПОМЕРЛА НА ПРОШЛАЙ НЕДЕЛЕ. МОЖЕТ ТЫ ЗАИДЁШ КА МНЕ В ГОСЬТИ КАК НЕБУТЬ ЕСЛИ ХОЧЕШ. МЕНЯ ЗАВУТ СОФИ И Я ЖЕВУ У ОТТО И ГЕРДЫ. ТЫ КАНЕШНА ПИШЕШ ЛУЧЬШЕ МЕНЯ НО ЕТО НЕ ВАЖНО.
Софи сложила листок пополам и сунула его под подушку. На следующий день она пошла к лавочнице.
— Это в замок, — сказала Софи и положила письмо на прилавок, между цветной капустой и мешками с мукой.
Лавочница посмотрела на Софи с любопытством:
— Что, прошение? Тогда отправлю бесплатно.
Софи замялась, но потом все же сказала:
— Это письмо.
— Ясное дело. Я же не слепая. Но ведь в этом письме твой отец наверняка просит короля о какой-нибудь милости. Например, о разрешении уплатить налоги попозже. Или пропустить несколько дней на строительстве стены. Сейчас многие об этом просят.
— Я… Я не знаю, что там написано, — солгала Софи.
— Стало быть, прошение, — решила лавочница и положила листок в стопку с другими письмами. — Но передай родителям, что ответа им придется ждать несколько месяцев.
Софи кивнула и поспешила покинуть лавку. Письмо отнесли в замок, там оно прошло через десяток рук и попало к придворному почтмейстеру, который в последнее время только прошения и получал. Он равнодушно развернул листок, но, прочитав содержимое, побледнел: уже панибратское обращение было неприличным, но дальше начинался просто ужас — письмо кишело огромными трезубыми буквами Е. Они казались почтмейстеру такими остро заточенными, что он не удивился бы, если бы эти трезубцы выпрыгнули с бумаги и расцарапали ему лицо. Чиновник зажмурился и разорвал листок на мелкие клочки.